Thousand spires and thousand bridges

I can’t believe this just happened       Маттео даже не близко к тому, чтобы быть в порядке. Найти зарядную станцию оказалось немного сложнее, чем они думали. И они оба довольно напряжены, задаваясь вопросом, доберутся ли они до нее до того, как машина остановится. В то же время давление, которое испытывает Маттео, вызвано совершенно другими причинами (что значил этот поцелуй, почему Давид назвал его игрой, и, о Боже, нравится ему Маттео или нет?). Но в конце концов они все-таки добираются туда, немного севернее Шварцхайда. Приборная панель показывает, что сейчас пять часов пополудни.       Маттео смотрит на парковку, зарядную станцию и окружающие их деревья. Он делает глубокий вдох, но нервное ощущение внутри все еще не уходит.  — Это просто нечто, да? — шутит он. Он оборачивается и видит, что Давид быстро отворачивается.       Сердце Маттео начинает колотиться, когда он понимает, что Давид, возможно, тоже немного нервничает.  — Грандиозно, — бормочет Давид. — Я планировал сделать остановку недалеко отсюда, — говорит он, потягиваясь, — но я не планировал стоять на зарядной станции посреди пустыни, где не на что смотреть. Я не знаю, как я мог забыть зарядить машину на нашей последней остановке. — Может быть, потому что я так отвлекаю, — усмехается Маттео, пытаясь скрыть свои нервы. Он говорит это в шутку, но Давид, похоже, отчасти верит ему:  — Меня бы это не удивило, — говорит он себе под нос. Ха!.. Это интересно. — Ну, — продолжает Маттео и тоже потягивается. Его тело болит от долгого сидения на месте. — Может, здесь и смотреть особо не на что, но мы все равно могли бы ненадолго выйти из машины? Давид выглядит почти благодарным, когда улыбается ему:  — Да, звучит неплохо.       Он выходит, чтобы подключить машину к зарядному устройству, и Маттео следует за ним, чтобы размять ноги. Воздух холодит его кожу, но по крайней мере он чувствует себя немного бодрее. Медленно его нервное напряжение выходит из него, когда он делает глубокий вдох воздуха и потягивается, еще раз. Он чувствует усталость в своих мышцах от долгой езды и зевает.       Давид возится с зарядным устройством. Маттео улыбается, видя, что он изо всех сил пытается заставить его работать.  — Ты собираешься просто стоять и издеваться надо мной, или ты мне поможешь? — сухо спрашивает Давид. Но когда он смотрит на Маттео, в его глазах светится лишь теплота. Маттео встает рядом с ним.  — А в чем проблема?  — Я не думаю, что знаю, как это использовать, — ворчит Давид.       Маттео бросает быстрый взгляд, и его усталость сменяется любопытством.  — По-моему, ты еще не открыл счет у провайдера этой станции, — говорит он и тянется к телефону Давида. — Я могу сделать это, если хочешь. Давид кивает и протягивает ему свой телефон.  — Это, однако забавно, как конкурирующие компании иногда делают зарядку сложной, — объясняет Маттео, когда он делает учетную запись и добавляет нужное приложение на телефон Давида. — Некоторые станции появляются в одном приложении, а некоторые в другом, а если у вас нет правильной нужной записи, вы облажались. В течение нескольких минут все поправим.  — У тебя все выглядит так просто, — вздыхает Давид, качая головой.  — Я всегда интересовался такими вещами, — объясняет Маттео и пытается не замечать, что их пальцы соприкасаются, когда он возвращает телефон Давиду.  — Да уж. Я думал, ты не очень-то водишь машину.  — Йонас водил электромобиль, и мне всегда приходилось ему помогать, — улыбается Маттео. — Кроме того, мне нравятся такие вещи. Ну, знаешь, всякие там новомодные штуковины. — Да, знаю.       Маттео поднимает голову и видит, что Давид смотрит на него с каким-то непонятным блеском в глазах. Он смотрит на Маттео так, что у него сводит живот. Карие глаза Давида кажутся темными и дикими, и Маттео хочет, чтобы Давид сбил его с ног, повалил на землю в глупой драке. Он хочет почувствовать тепло тела Давида и движения его мышц. Он хочет атаковать Давида еще одним поцелуем. Маттео хочет, чтобы блеск в глазах Давида был направлен только на него. Для него. Во имя него. Маттео хочет доставить Давиду радость. Он хочет быть источником этих горящих глаз. Вот дерьмо.  — Ну вот и все, — нервно говорит он, отряхивая руки. Не то чтобы ему это было нужно. Но это кажется уместным.  — Да, — улыбается Давид. — Я думаю, у нас есть полчаса, чтобы убраться отсюда.       Маттео кивает, внезапно почувствовав, что силы покинули его. Полчаса ожидания. Иногда он умеет хорошо ждать. Когда он просто позволяет своей голове опустеть и наслаждается покоем. Или он мог бы вздремнуть. Сейчас не совсем такой момент. Он немного устал и в то же время слишком беспокоен.       Он возвращается к своей стороне машины, но вместо того, чтобы вернуться внутрь, он снова опирается на бок машины. Ну, если честно, он не столько опирается, сколько безвольно висит на машине, как промокшее полотенце. Он чувствует, как каждый мускул подчиняется силе тяжести. Он всегда немного устает и хочет спать днем, но это просто смешно. Может быть, это из-за долгой езды или эмоциональных американских горок, на которых он был последние несколько часов, но его мозг чувствует, что он на двух процентах батареи.       Чего он хочет, так это сна, хорошей теплой постели и крепкого ночного отдыха без кошмаров. Но с этим придется подождать. Немного свежего воздуха — это все, что он может сейчас получить. По крайней мере, он может вытянуть ноги, откинуться назад и погрузиться в умиротворенный покой этого уединенного места.       Давид, кажется, тоже не хочет возвращаться в машину. Несмотря на скучный вид, он на самом деле берет свой фотоаппарат и начинает бродить вокруг. Он фотографирует какие-то машины, деревья и дорогу. Маттео наблюдает за ним мгновение, но затем он берет свой телефон, чтобы прокрутить инсту. Ну, если честно, он в основном следит за Давидом, надеясь, что тот все-таки найдет что-нибудь интересное для съемки.       Когда Маттео наконец удается сосредоточиться на своем телефоне, он замечает, что их пост из Дрездена получил больше сердечек и комментариев. Маттео пролистывает их, улыбаясь самым глупым комментариям. Однако его интерес не так уж и велик, поэтому он кладет телефон в карман и откидывает голову назад. Небо омыто серым и голубым, кажется, что оно уже начинает темнеть. И становится еще холоднее. Маттео не против холода, да и не против зимы тоже. Это просто так. И прямо сейчас, прямо здесь, с Давидом, он вообще ничего не имеет против.       По крайней мере, когда он не пытается понять, что происходит между ними. Не думать и не гадать, кажется, лучшим решением, по крайней мере, на данный момент.       Давид возвращается, облокачивается на машину рядом с Маттео и одаривает его полуулыбкой.       Маттео поднимает голову и смотрит на него, не глядя прямо, его сердце колотится, но он держит свою позу небрежно, без намека на нервы. Или это то, на что он надеется. — Похоже, ты все-таки нашел кое-что интересное для съемки? — Да, — кивает Давид. Он открывает дверь и потягивается, чтобы убрать фотоаппарат. Его куртка задирается вверх, открывая нижнюю часть спины. Маттео не может оторвать глаз от Давида и его движений. Смуглая кожа Давида так соблазнительна на ощупь, и каждое его движение выдает его силу и грацию. Рот Маттео открывается, и он только смутно осознает, что смотрит. — Маттео, — говорит Давид, вставая, и Маттео задается вопросом, не во второй ли раз Давид зовет его по имени. Возьми себя в руки, — говорит себе Маттео и встречается с ним взглядом. — Да? — отвечает он и надеется, что не слишком краснеет.  — Ты в порядке? — спрашивает Давид, выглядя почти удивленным. — Ты, типа, обдолбанный. Маттео рявкает от смеха.  — Я не обдолбанный. Просто устал от дороги, наверное, — отвечает он.  — Окей. Осталось уже не так далеко, — комментирует Давид.  — Круто. Впрочем, это не проблема. Я выживу, — нервно говорит Маттео. Он барабанит пальцами по машине, раздумывая, садиться в нее или нет. Давид пристально смотрит на него.  — Я имею в виду, я в порядке, — объясняет он. — Может быть, просто немного не хватает энергии, вот и все.       Когда он потирает лицо, ему кажется, что краем глаза он видит улыбку Давида. Маттео делает сдержанный вдох и пытается ослабить напряжение в своем теле. Он не знает, достаточно ли этого, чтобы обмануть Давида, но попробовать стоит.  — Что ты надеялся найти там, где собирался остановиться? — спрашивает он. Давид пожимает плечами:  — Ничего особенного. Я планировал остановиться в Шварцхайде и, возможно, взглянуть на тамошнюю церковь или на некоторые памятники. Но этого вполне достаточно. — Отлично, — говорит Маттео. — Но никаких заброшенных зданий? — Наверное, нет. Хотя сейчас это место кажется довольно заброшенным.  — Точно.       Давид слегка улыбается Маттео, и в эту долю секунды Маттео задается вопросом, что произойдет, если они снова поцелуются. А что, если он наклонит голову чуть ближе? Маттео спрашивает себя, как бы ощущалось обнаженное плечо Давида под его губами, и пытается вспомнить, какие на вкус его губы. Единственное, что удерживает его, — это воспоминание о молчании Давида во время их предыдущей поездки. И их разговоры.       Маттео смотрит на свои ноги. Откуда берется все это напряжение? От их поцелуя? Или это их разговоры? Стоит ли им снова пытаться поговорить об этом? Или просто оставить все как есть? Он ведет себя странно? Маттео понятия не имеет. Так много для того, чтобы не думать или удивляться. Он возится с пальцами, дергает за край куртки, а потом не может больше молчать. — Итак, — наконец произносит он. Он чувствует, как у него пересыхает во рту. — Итак, — улыбается Давид. Он выглядит спокойным, но есть что-то настороженное или, по крайней мере, осторожное в его глазах, когда он смотрит на Маттео. Маттео делает глубокий вдох:  — Я подумал, что нам стоит поговорить о… том, что мы поцеловались. В том пустом бассейне. — Да, — кивает Давид.  — А потом ты вроде как удивил меня всем этим «возвращением в Прагу», и это меня немного отвлекло. Давид поднимает брови:  — Да, и ты практически сбил нас с пути.       Маттео фыркает в знак протеста:  — Я этого не делал. И не пытайся сбить меня с темы, Давид. Я просто… я знаю, что мы договорились, что поцелуй был чем-то вроде игры, но. Что это было? Это было просто случайно, или как? Давид смотрит на него и моргает, и если Маттео когда-нибудь видел оленя в свете фар, то это он.  — Хм… — начинает Давид.       Маттео слишком нервничает, чтобы ждать его ответа:  — Я имею в виду, я понимаю, — перебивает он, — это, наверное, самое лучшее, да? Что мы не позволим этому зайти слишком далеко? Давид пристально смотрит на него. — Наверное. А ты этого хочешь? Чего он хочет?       Когда Маттео видит темные глаза и мягкие губы Давида, все, что он хочет сделать, это притянуть его к себе и снова поцеловать. Он хочет поцеловать Давида так сильно, что это просто физически больно. Но ведь он не может этого сделать, правда?       Дело в том, что Маттео знает, что ему следует быть осторожным. Он должен подождать и посмотреть, чего хочет Давид, прежде чем он сделает что-нибудь глупое. И все же, когда он смотрит в глубину темных глаз Давида, ему кажется, что его притягивает магнитом. Маттео наклоняется ближе к Давиду, его руки слегка дрожат, а в голове снова и снова повторяется одна и та же фраза: «Не делай этого, не делай этого. Но его сердце бьется так громко, что он не может сосредоточиться. Такое чувство, что он сейчас взорвется.       Он смотрит в глаза Давиду, и от вихря эмоций, который он там видит, у него перехватывает дыхание. Он видит голод. Желание. Это уже что-то, правда?       Наконец, губы Маттео касаются губ Давида, и когда Давид отвечает на его поцелуй, порыв радости проходит через него. Это маленький, но теплый поцелуй. Это почти сбивает с толку, как такой невинный поцелуй может быть настолько интимным и возбуждающим. И именно с этим поцелуем Маттео понимает, что он слишком глубоко погряз в этом парне. Для Давида это, вероятно, игра, или может быть, или прощание, но для Маттео это причина держаться. Его конечности дрожат, и в этот момент он чувствует себя трусом. Он не хочет, чтобы это было просто возможно. Он не хочет, чтобы Давид уезжал. Ни сейчас, ни в любое другое время.       Он опускает голову. Он уверен, что когда снова поднимет ее, Давида уже не будет. Не буквально, наверное, им еще предстоит проехать несколько километров. Но он отступит. Маттео этого не хочет. Этот поцелуй содержит столько желания и ностальгии, и Маттео почти хочется плакать. Однако, когда он наконец поднимает глаза, Давид удерживает его взгляд. Затем он наклоняется ближе и целует его снова.       Маттео вздрагивает, когда Давид нежно обнимает его, обхватив лицо одной рукой. Он наклоняется ближе и трепетно целует нежную область у основания шеи. Маттео сглатывает, когда его охватывает тепло. Он задыхается от восторга, когда Давид дарит ему нежные, мягкие поцелуи, каждый со своим собственным мерцанием тепла. Маттео смотрит на него, вне себя от восторга. Давид отстраняется и смотрит на него в ответ.  — Все в порядке? — шепчет Давид.  — Да, — Маттео чувствует тепло на лице под пристальным взглядом Давида. Давид смотрит на него, его глаза смягчаются от нежности, прежде чем вспыхнуть чем-то еще. Он снова целует Маттео, его губы требуют. Маттео чувствует тлеющий огонь внутри, когда хватка Давида сжимается, притягивая его ближе.       Тело Маттео вспыхивает. Жар, кажется, проходит по его венам, согревая его. Точно так же, как он чувствует прилив эйфорического блаженства, парящего через него, заставляющий все его тело петь от радости. Все, на чем он может сосредоточиться — это Давид. На тихом стоне, который он просто издает, или на том, как он пахнет и какой он на вкус.       Давид обхватывает руками тело Маттео, прижимая их друг к другу. Маттео уже наполовину затвердел в своих джинсах, и ощущение тела Давида рядом с ним заставляет его дрожать. Он отодвигается достаточно, чтобы посмотреть на Давида, упиваясь его расширенными глазами и распухшим от поцелуев розовым ртом.       Он наблюдает, как Давид сглатывает, как двигается его горло, а затем Давид ныряет к нему обратно, грубо, резко, так идеально впиваясь в рот Маттео. Маттео едва успевает среагировать, как Давид прижимает язык к губам и погружается им в его рот.       Они падают назад, спина Маттео ударяется о машину, а затем Давид стоит между ногами Маттео, шагая вперед, так что его бедро прижимается к промежности Маттео, и все, что Маттео нужно сделать, это оседлать давление от ноги Давида под ним. Давид — это все в тот момент. Маттео тихонько всхлипывает от предвкушения. — Черт, Маттео, — бормочет Давид, кусая Маттео за горло, когда тот отстраняет свой рот, чтобы немного отдышаться.       Он не может оторвать свои руки от Давида, хотя, просто держит их внизу, пока он не может забраться под куртку Давида. Давид обхватывает рукой шею Маттео, чтобы снова притянуть их рты друг к другу.       Они отстраняются и открывают глаза, делая прерывистые, неглубокие вдохи. Они смотрят друг на друга, глубоко в глаза друг другу. Вау. Это слишком. Наверное, немного слишком много для общественной парковки в не пойми каком месте.  — Может быть, не здесь, — бормочет Давид, задыхаясь. Маттео стонет:  — Да, наверное, — признается он. Они падают друг на друга, Маттео удерживает большую часть их веса на машине. Он делает глубокие вдохи, пытаясь сдержать желание, пронизывающее его тело. Они смотрят друг на друга и слегка улыбаются.  — Я думал, мы поговорим, — шепчет Давид, уткнувшись в шею Маттео.  — Да, — Маттео возвращается на землю с дрожащей улыбкой. Он не знает, что еще сказать. Он даже не знает, хочет ли услышать, что скажет Давид.  — Я не уверен, что знаю, что сказать, — бормочет он.  — Я тоже, — это почти шепот. Давид смотрит себе под ноги, все еще слегка улыбаясь. — Может быть, мы оставим это на потом? — Да, хорошо.  — Окей, — Давид делает глубокий вдох. — Готов продолжать путь? — спрашивает он, все еще держась за Маттео, но поглядывая на него краем глаза. Может, это и выдача желаемого за действительное, но Давид тоже нервничает. И счастлив. Но это, наверное, просто видение Маттео. — Да, хорошая идея, — отвечает он. Он прижимается лбом к Давиду, его руки все еще на спине Давида, все еще пытаясь взять себя в руки.  — Это было… мило, — говорит Давид с довольной улыбкой на лице.  — У тебя вдруг появилось хорошее настроение, — замечает Маттео.  — Ну, я сделал несколько действительно хороших фотографий, — отвечает Давид дразнящим голосом. — И я думаю, это помогло мне немного размять ноги. Маттео не сразу врубается в шутку. — Типа, просто размять ноги и все, да? — хмыкает Маттео. — Да, так и было… освежающе, знаешь. — Хорошо, — усмехается Маттео, — потому что ты теперь за рулем.  — Без проблем, — Давид снова потягивается. Ухмыляясь, он добавляет. — Я все равно лучший водитель, чем ты. Маттео смеется и закатывает глаза.  — Не сомневаюсь, — ворчит он, в шутку толкая Давида в плечо и игнорируя тепло, которое он чувствует через куртку.  — Я имею в виду, что без меня ты, наверное, был бы где-нибудь в Польше, — драматично продолжает Давид, — тебе повезло, что я здесь! Маттео улыбается и принимает довольную улыбку Давида.  — Да, — тихо отвечает Маттео, — я знаю. Улыбка застывает на его лице на секунду, прежде чем он уходит:  — Давай, чувак, нам пора ехать, — говорит он, и его голос звучит бодро. Маттео следует за ним, чувствуя головокружение и почти хихикая.  — Я не могу поверить, что это только что произошло, — выдыхает он, когда они садятся в машину. Давид усмехается, глядя в глаза Маттео. Выражение его лица дразнящее, но в то же время его глаза более мягкие, чем Маттео вообще мог себе представлять глаза. — А я могу, — говорит Давид, его собственное дыхание все еще затруднено. — Я давно хотел поцеловать тебя вот так. I have a surprise for you       Когда они садятся обратно в машину, Маттео чувствует себя размазанным и слабым. Давид садится на водительское сиденье, и Маттео немного успокаивается. Он только что пережил самый жаркий сеанс поцелуев в своей жизни, и его мозг сейчас не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Особенно за рулем. Я давно хотел поцеловать тебя. Вот так. Эта фраза вертится у него в голове, и он не может ее отпустить. Давид выезжает от зарядной станции:  — Перестань так много улыбаться, это напрягает, — говорит он и бьет Маттео по руке, но тот вновь улыбается. Маттео фыркает от смеха. Он не фокусировался на этом, но когда Давид упоминает об этом, он замечает, что широко улыбается, как дурак. — Виноват, — говорит Маттео, прикусывая губу, чтобы придать своему лицу более нейтральное выражение, но ему это удается только на полминуты. Давид только качает головой и продолжает ехать.       Через некоторое время, его язык все еще свободен и легок, Маттео слышит себя говорящим, удивляясь своим собственным словам:  — Мне нравится путешествовать с тобой. Не только из-за… поцелуев, понимаешь, но и из-за … Это хорошо. Все просто замечательно. Похоже на то, что Давид что-то спросил, но он все еще чувствует облегчение, произнося слова вслух.  — Да, — голос Давида невероятно мягок. Это заставляет Маттео чувствовать тепло внутри. Он скользит дальше на свое место. Черт, это становится все труднее и труднее держать в секрете. Они достигают Люббенау / Шпревальд около 18:18, и уже становится темнее. Маттео это нравится. Их окружение красиво в каком-то спокойном ключе. Люббенау кажется сонным городом, с лугами и водными путями. Как тихий побег от всего дерьмового.  — И что здесь? — спрашивает Маттео, оглядываясь по сторонам. Давид криво улыбается.  — Я здесь, правда? Маттео не может сдержать улыбки:  — Да. Они уставились друг на друга. Потом Давид моргает и смотрит на окружающие их деревья.  — Окей. Пойдем, — произносит он, прежде чем добавить более четко, — посмотрим на это место. — О! Правильно. Да, конечно, — отвечает Маттео, его голос звучит слишком громко между ними. Давид смотрит на него, нахмурив брови. Но потом он улыбается и протягивает руку Маттео.  — Не отставай. Маттео берет его за руку и идет следом.  — Можно тебя кое о чем спросить? — говорит Давид, когда они уходят со стоянки. — Да? — Маттео поворачивается и смотрит на него. Давид по-прежнему глядит прямо перед собой.  — Ты боишься, Маттео? — Давид, кажется, колеблется.       Маттео замолкает и на мгновение задумывается. Он практически все время боится. Он боится проебаться и боится оттолкнуть людей. Но это, вероятно, не то, что Давид имеет в виду.  — Чего же? — спрашивает он. — Того, что будет, когда ты вернешься с каникул? Того, что делать дальше? После Праги? У Маттео нет плана, и, конечно, нет конкретной карьеры в планах, но он рассуждает, что пока он не выяснит это, он будет рандомно попробует несколько работ. — Я стараюсь не думать об этом слишком много. Я предпочитаю просто жить, — отвечает он, пожимая плечами. Они пересекают небольшой мостик через один из каналов и останавливаются, положив руки на ограждение и глядя вниз, в черную воду. — Звучит неплохо, — вздыхает Давид. — Иногда мне становится интересно, является ли это правильным выбором. Моя семья, вероятно, предпочла бы, чтобы я сделал что-то более полезное. И иногда мне кажется, что они правы. — Делай то, что тебе нравится, Давид, — протестует Маттео. — По-моему, это самое правильное. — Надеюсь.       В молчании Давида так много, так много он просто не хочет говорить. Маттео видит по выражению его лица, что в его голове происходит много всего, но если Маттео спросит, Давид, вероятно, просто скажет, что это ничего. Или он пошутит или сделает комплимент Маттео и скажет ему, что он хорошо выглядит или что-то в этом роде. Надо отдать мальчику должное, он иногда бывает глаже шелка. И такой умный. И творческий. Маттео знает, что Давид может управлять всем, на что он настроится.  — И если кинобизнес не покатит, у тебя всегда есть твое искусство, — объясняет он. Давид усмехается:  — Действительно.  — Ну, серьезно же! Давид смотрит на воду под ними:  —  Поговорим о страшном. Жизнь художника, знаешь ли, не очень безопасна. — Может, и так. Маттео делает паузу. Давид позволил Маттео один раз просмотреть его скетчбук, и Маттео держался за это чувство, сидя с рисунками Давида в руках, глаза Давида смотрели на него. Он помнит, что рисунки Давида были острыми, как и его края, но уязвимыми таким образом, что он редко показывал их другим, за исключением, возможно, Маттео. — Давид, твои рисунки действительно хороши, — говорит Маттео. — Очень, очень хороши.  — Спасибо тебе.       И если в другом мире Маттео забыл, что он влюблен в Давида, момент, когда Давид улыбается, служит напоминанием о том, насколько сильно это чувство.       Маттео знает, что он в безопасности с Давидом, даже если у него есть секреты. Любовь к нему не дает Маттео права знать каждую боль и сомнения, которые испытывает Давид, рыться в обломках в голове Давида. Некоторые шрамы невидимы, и Маттео догадывается, что Давид несет свой крест в одиночестве.       Маттео просовывает свою руку в ладонь Давида, он должен быть рядом с ним, чувствовать связь между ними.  — Ты знаешь, что такое депрессия? — спрашивает Маттео. Давид быстро смотрит на него:  — Наверное. Может быть, чувство потери надежды? — отвечает он тихим голосом.  — Возможно. Но это также боль, которой слишком много, чтобы вынести ее. Это то, от чего не убежишь, независимо от того, как сильно ты пытаешься. Она постоянно следует за тобой, как будто… черный дым душит тебя изнутри, — Маттео делает паузу и собирается с мыслями. — Я не знаю, есть ли у меня депрессия, или тревога, или что-то другое. То есть, иногда я в порядке, а иногда чувствую себя дерьмово. Но я знаю страх, и я знаю, каково это — сомневаться… во всем.       Черт. Маттео сомневается, что он когда-либо говорил об этом так честно, даже со своим терапевтом. Он сглатывает. Давид смотрит на него и ждет.  — Я хочу сказать, что… я думаю, это разумно — не позволить страху победить, если ты понимаешь, что я имею в виду. — В смысле? Маттео пожимает плечами.  — Я думаю, ты никогда не узнаешь как все пойдет, пока не попробуешь, — мягко говорит он. И он задается вопросом, понимает ли Давид, что он говорит не только об его рисунках.  — Это не так работает, — осторожно отвечает Давид.       В этот момент Маттео тоскует по легкому теплу, которое он чувствует с Давидом. Он хочет прижать к себе тело Давида, хочет слышать звук его дыхания, видеть, как поднимается и опускается его грудь. Он хочет заснуть, только чтобы проснуться с Давидом, обернутым вокруг него. Он хочет видеть ленивую улыбку Давида, когда тот едет по пустым шоссе. Он хочет, чтобы Давид был свободен и счастлив так же, как он хотел этого, когда был молчалив и осторожен. Ему нужен Давид.  — Это может сработать, — тихо говорит Маттео.  — Идея может провалиться, — бормочет Давид, — и тогда я потеряю все. — Этого не случится, — отвечает Маттео, и теперь ему интересно, говорят ли они все еще о кино и искусстве или о чем-то совершенно другом. Их взгляды ненадолго встречаются, прежде чем Давид отводит взгляд.  — Я не хочу рисковать, — шепчет он.       Маттео бросает на него быстрый взгляд.  — Знаешь, я боюсь сделать неправильный выбор, — признается он. — Вот почему мне все время так трудно выбирать. И сказать то, что я хочу.       И снова его удивляет собственная честность. Иногда ему любопытно, связаны ли его трудности с принятием решения с его христианским прошлым. Ему необходимо срочно сделать правильный выбор.       Конечно, Маттео никогда не нравилось понятие греха. Быть геем не может быть грехом. Секс не может быть грехом. То, что он видит, — это вещи, которые люди делают, которые либо полезны, либо не полезны. Секс между партнерами по жизни — это хорошо. Он связывает их, создает радость, снимает стресс. Как это может быть плохо?       И все же иногда ему кажется, что понятие греха прилипает к нему, как клей. У него есть эта нежелательная потребность быть хорошим парнем. Порядочный парень (парень, который не бросает свою больную мать, парень, который не бросает своих лучших друзей, парень, который не отпугивает своих друзей).  — Я просто хочу сделать правильный выбор, — бормочет Маттео. Давид кивает. Он не выглядит удивленным. — Я думаю, все просто, — говорит он, — с выбором. Он сжимает руку Маттео. — Спасибо, что рассказал мне. — Некоторые варианты стоят того, — говорит Маттео и сглатывает. Он знает, что сейчас это слишком очевидно, но ничего не может с собой поделать.  — Да, — Давид почти стонет. — Мы можем просто… мы можем просто прекратить это сейчас? Я больше ни о чем не хочу говорить, — просит он почти умоляющим голосом. — Да, — говорит Маттео, слишком хорошо зная это чувство. — Все в порядке. Они молча пересекают мост. Затем перед ними появляются несколько рядов рождественских огней.  — У меня есть для тебя небольшой сюрприз, — говорит Давид, когда они приближаются к центру города.       Он тайком улыбается, ведя Маттео на маленькую рождественскую ярмарку. Вид ее, со всеми огнями и украшениями, а также церковью и замком, освещенными оранжевыми прожекторами на заднем плане, довольно впечатляет. — Ух ты, — улыбается Маттео.  — Я рассчитывал, тебе понравится, — смеется Давид. — Ты же любитель всего этого. Маттео вдруг почувствовал такое тепло во всем теле:  — Ты был прав. Мне это нравится. Давид напевает:  — Жаль, что мы не были здесь раньше, — говорит он. — Я всегда хотел попробовать «Адвентзаубер» на лодке. Это похоже на приключенческий театр boatride, он действительно волшебный. Маттео пожимает плечами:  — Думаю, в другой раз, — говорит он. Этого более чем достаточно, правда. Это хорошо. Он здесь, с Давидом. Это намного больше, чем он когда-либо мог желать. Давид хлопает его по плечу, и его глаза загораются:  — Ты знаешь, как они называют это место? — Нет? — Маттео ухмыляется и делает вид, что шокирован. — Ты что, изучал все про Люббенау? Давид только усмехается:  — Не совсем, но мне пришлось поискать в гугле те места, куда мы ходили, когда ты рассказывал о Праге и шпилях.  — Так как же они называют это место, тогда? — Город плоскодонок и солений. Маттео фыркает.  — Это звучит не совсем верно, правда?  — Нет, но это довольно точно, учитывая лодки и все те огурцы, которые здесь делают. Мне это даже нравится. Маттео улыбается:  — Да.       Рождественский рынок действительно уютный. Празднично оформленные киоски, освещенные мерцающими рождественскими огнями, яркими украшениями и вывесками, выстроились вдоль каждой стороны их пути и имеют множество восхитительных угощений, ароматов, искусно сделанных поздравительных открыток и, казалось бы, неограниченный выбор подарков.       Когда они прогуливаются по рынку, Маттео наблюдает, как люди роятся вокруг лотков, предлагая сладости, как пчелы. Маттео останавливается на мгновение, держа Давида за руку, чтобы насладиться видом. Теплые улыбки людей за прилавками, когда они бросают свежеобжаренные золотисто-коричневые каштаны в бумажные рожки или осторожно наливают сливочный горячий шоколад в кружки и добавляют щедрые слои взбитых сливок, возвращаются сияющими улыбками детей, которые с нетерпением ждут, чтобы получить свою кружку. Громкий, энергичный смех взрослых можно услышать над непрерывной болтовней, окружающей оживленную атмосферу. Любители прогуляться рука об руку, небрежно просматривая, в то время как другие суетятся, пытаясь найти идеальный подарок в последнюю минуту. Это очень мило. Маттео вдруг замечает нечто такое, что заставляет его громко рассмеяться. Он толкает Давида локтем и указывает на одну из кабинок, ухмыляясь.  — Разносол. Давид смеется.  — Конечно. Соленья! Вообще-то, мы должны попробовать. Идем! — он тащит Маттео к лотку. — Угощаю, — говорит он, покупая маленькую баночку маринованных огурцов и беря две пластиковые вилки. — Ого, спасибо, — усмехается Маттео. — Корнишоны! Должно быть, это первый раз, когда я ем соленые огурцы на рождественском рынке.  — Ну, ты же знаешь, все бывает в первый раз, — смеется Давид, откусывая кусочек корнишона. — Мм, соленые огурцы не намного лучше, чем это, — говорит он между жеваниями.  — Ты прав, — усмехается Маттео, жуя сам. — Это похоже на… идеальное сочетание сладкого, соленого и кислого.  — Они очень хорошо подошли бы к сырным тостам. Улыбка Давида согревает Маттео, и он вдруг перестает чувствовать холодный воздух и замечать суетящуюся толпу вокруг них. Он не может не надеяться, что Давид тоже это чувствует, эта бессловесная связь между ними. Даже если они ничего не обсуждали, и даже если все неопределенно, есть что-то, о чем они не говорят. Это чувствуется в их смехе, в том, как они нежно прикасаются друг к другу, и во взглядах, которыми они обмениваются. Это также есть в том, как они напоминают друг другу о моментах, которые они провели вместе. Это не может быть просто в воображении Маттео, верно?  — Конечно, — тихо говорит он. Они улыбаются друг другу, и в этот момент им не нужно ничего говорить. Потом Давид убирает банку, и они молча идут к машине, все еще держась за руки.       Я давно хотел тебя поцеловать.       Слова Дэвида эхом отдаются в голове Маттео. Может быть, Маттео просто должен быть доволен тем, что происходит между ними, но он должен знать, что Давид имеет в виду. Независимо от того, решит ли он вернуться в Прагу или остаться, Маттео хочет знать, есть ли шанс на что-то большее, чем дружба, рукопожатия и случайные поцелуи. Он больше не хочет чувствовать себя одиноким. И все же он не знает, как спросить. Давид первым нарушает молчание:  — Это было мило. Я рад, что решил стать твоим попутчиком, Маттео. Путешествие приятелей. Правильно.  — Но мы ведь больше, чем просто попутчики, правда? — спрашивает Маттео, его голос слегка дрожит. Давид замирает, и его рот сжимается в тонкую линию. — Маттео, — бормочет он и останавливается. — Что? — Спрашивает Маттео, его голос звучит выше, чем ожидалось. Давид продолжает стоять неподвижно, закусив губу.  — Ты не можешь так говорить, — вздыхает он. — Так — это как? — Спрашивает Маттео, хотя знает ответ. Давид пристально смотрит на него, и Маттео потрясен, увидев не разочарование, а что-то похожее на боль. Это то же самое лицо, которое он видит, когда Давид говорит о своей семье и своем выборе. Тот взгляд, который был у него на мосту, когда он говорил о потере всего этого, когда они смотрели в воду. — Я имею в виду… ты знаешь, о чем я, — тихо говорит Давид. — О том, чтобы быть чем-то большим? — спрашивает Маттео, подходя ближе, хотя уже знает ответ. Давид почти незаметно кивает. Маттео замечает, что Давид смотрит на его губы, и придвигается еще ближе. — А почему бы и нет? — шепчет Маттео.       Воздух вокруг них холодный, но когда он дрожит, то явно не от холода.  — Это… я… — Давид пытается что-то сказать, и Маттео замечает, как он сглатывает. Маттео снова задается вопросом, чего Давид так боится. Это не может касаться только его будущего. Или того факта, что он транс. Маттео это знает. Так в чем же дело? Маттео сейчас в отчаянии. Он должен это узнать.  — Ты это серьезно? — наконец решается он спросить. — Что именно?  — Ты не врал, когда сказал, что хотел поцеловать меня так долго? Давид пристально смотрит на него. Затем шевелит губами:  — Не врал. Ответ прост, но Маттео не может его понять. Как это согласуется с его образом Давида, покидающего его снова и снова?  — Я думал, — начинает Маттео. — Наверное, я просто подумал, что не нравлюсь тебе… Давид смотрит на него и поднимает брови, и его брови определенно говорят: Какого хрена?  — Ты вроде как избегал меня, — объясняет Маттео. — Иногда мне кажется, что ты все еще так делаешь. Я имею в виду, ты знаешь. Ты даже не хочешь определиться, кто друг другу. Давид на мгновение замолкает:  — Ты мне очень нравишься. Я хотел этого поцелуя с самого начала, но я не… я не был… Он выглядит таким неуверенным, уязвимым, словно не знает, что сказать. Маттео ждет. — Наверное, я испугался, — наконец продолжает Давид. — Наверное, я и сейчас боюсь. Маттео не знает, что на это ответить. Он знает, что такое страх. Он все время боится. Но с какой стати Давиду его бояться? Бояться поцеловать его? — Чего ты боишься, Давид? — он настаивает, тихо. Он чувствует, что его тянет к нему все ближе. Теперь они почти полностью соприкасаются.  — Мы друзья, — шепчет Давид, — мы просто друзья. Маттео знает, что это правда, но, возможно, только отчасти. Он чувствует боль в груди и не может перестать трясти головой.  — Я не хочу этого, — объявляет он дрожащим, но уверенным голосом, — я больше не хочу быть только другом. Он видит, как глаза Давида слегка расширяются, несмотря на темноту и холод.  — Я думаю, что я тоже не хочу… просто… — он шепчет. — Я просто… мне нужно немного подумать, прежде чем я смогу сказать тебе больше. Мне нужно немного времени.       Это напоминает Маттео о том сообщении, которое Давид послал ему много лет тому назад. Но здесь совсем другое дело. Давид говорит, что он может хотеть большего, чем дружба. Ему просто нужно время. Маттео прерывисто вздыхает. Он может дать Давиду это. — Ладно, — говорит он. Давид смотрит ему в глаза, и в темно-карих радужках появляется такая откровенность, что сердце Маттео учащенно бьется. Внезапно он чувствует, как руки Давида хватают его за плечи, и он прижимается к нему, а теплые губы Давида касаются его губ.       Глаза Маттео закрываются, и он чувствует только Давида. Его тепло, его прикосновения, его существо. Опять же, это похоже на то, что мир мгновенно исчезает, и Маттео почти чувствует, что он ускользает. Но поцелуй Давида так реален, и Маттео хватается за него, его руки отчаянно сжимают его. Он целует Давида в ответ, их языки соприкасаются, и Маттео притягивает его еще ближе. Это агония — понимать, что он все еще не знает, что это значит. Его сердце болит, когда руки Давида обхватывают его щеки. Все тело Маттео жаждет большего, жаждет Давида, но он знает, что это то, что он может получить. Пока.       И вдруг Маттео понимает, что если это то, что ему позволено, то этого должно быть достаточно. Он возьмет все, что Давид сможет ему предложить.       Это по-настоящему, — думает он, прижимая Давида к себе. Он понятия не имеет, что это значит в долгосрочной перспективе, но это реально, и может быть, в конце, концов, все будет хорошо.