Под командованием капрала Аккерман

Армин беспокойно наблюдал за Эреном, который мерил комнату широкими шагами, и не решался ему что-то говорить. Брови Йегера напряженно сдвинулись на переносице, образовав глубокую складку; гнетущая тишина, нарушаемая лишь стуком армейских сапог о каменный пол казармы, давила на присутствующих своей мрачностью и безнадежностью. На мгновение парень остановился посреди комнаты, бросив на Микасу раздраженный взгляд. Эрен открыл рот, будто хотел что-то сказать, но потом резко захлопнул его и потупил взгляд, очевидно, передумав. Он снова принялся ходить туда-сюда, пока недовольный голос Аккерман не заставил его остановиться. — Микаса, как ты можешь оставаться такой спокойной? — в глазах сводного брата девушка ясно видела плескавшееся непонимание вперемешку с гневом. Она прекрасно знала, что все эмоции Эрена вызваны не чем иным как беспокойством, но парню стоило как можно скорее принять тот факт, что изменить что-либо было не в его силах. По крайней мере здесь. Аккерман смирилась со своей ролью в грядущей миссии и сохраняла поразительную стойкость духа, но уже успела пожалеть, что рассказала о предстоящей операции друзьям. И когда это она начала подчиняться приказам? — Тебе совсем не страшно? — нотки упрека резанули слух Аккерман, что почти вывело её из себя. Конечно, страшно! Невероятно, черт возьми, страшно, но как она будет выглядеть, отправив простых солдат на задание, предназначенное ей, а сама сбежит, поджав хвост? Таким капралом она хотела стать? Недовольный голос капитана Леви неожиданным зудом раздался в голове, напоминая о том, что есть вещи, ответственность за которые нужно нести в одиночку. Почему-то Микаса не сомневалась, что сейчас Аккерман сказал бы ей то же самое, и только это удержало её от желания обнажить весь свой ужас перед заданием. Когда ей казалось, что она понимает образ мысли капитана, в действительности всё выходило не так, и позднее ей приходилось расхлебывать собственноручно заваренную кашу из ошибок и сожалений. Губы Микасы изогнулись в кривой усмешке, которая со стороны показалась Армину обреченной и горькой. Он чувствовал себя неловко, потому что не знал, что сказать. Эрену будто и не требовался ответ на свой вопрос: он остановился у кровати, опираясь на неё и не смотря в сторону сестры. Его грудь тяжело вздымалась, выдавая граничащее с яростью состояние разведчика. Ему понадобились минута и шесть глубоких вдохов, чтобы более или менее успокоиться. Микаса была удивлена такому поведению брата. Конечно, он не раз проявлял свою заботу по отношению к сестре и беспокоился за неё всякий раз, когда она отправлялась на специальное здание или имела особую роль в общей миссии. Хоть эта забота и проявлялась через гневные тирады и недовольство собственным бессилием. Не раз Микаса становилась свидетельницей того, как Эрен терял над собой контроль, вспыхивая от захлестнувших его эмоций словно спичка. В его глазах плескалась неукротимая ненависть к той жизни, которую им приходится проживать, и порой Микасе казалось, что этой ненависти должно хватить, чтобы всё изменить. Чтобы все амбиции превратились в реальность. Но, следя за сменой эмоций на раскрасневшемся лице Эрена, Аккерман вдруг поняла, что амбиции становятся совершенно бесполезными, какими бы большими они ни были, если их не направлять в нужное русло. И если они так и остаются на уровне амбиций. Внезапно мысль о расхождении путей, сидевшая на задворках сознания, показалась ей неправильной. На мгновение у девушки возникло предположение, что это не Эрен пошёл вперёд, в то время как она застряла на собственном пути, а совершенно наоборот. Йегер всё ещё отчасти оставался тем мальчишкой, грезящим об уничтожении всех титанов, пока его сестра уже с гордостью несла негласный титул второго сильнейшего война человечества и звание капрала. Аккерман покосилась на Армина, который всё это время наблюдал за друзьями, дергая ремни амуниции. Встревоженный взгляд выдавал его мысли: блондин уже переживал не за Микасу, а за распалявшегося Эрена, чей гнев мог запросто превратиться в излишнюю болтливость. А это было совсем не к месту. Микаса поняла, какую ошибку допустила, рассказав обо всём друзьям, но обратной дороги уже не было. С самого начала разговора Армин не проронил ни слова: ничего в её защиту. Всего на секунду ей стало по-детски обидно. Если в отношении Йегера всё шло по вполне стандартному сценарию, то от Арлерта Микаса никак не ожидала полной безучастности. Девушка откинула назад волосы, вставая со стула, чтобы быть на одном уровне с братом. Хотя, она была уверена, даже если бы Эрен сейчас превратился в титана, она бы все равно осталась ведущей в разговоре. — Эрен, я понимаю твой страх, но, поверь, мне страшно ничуть не меньше, — Микаса двинулась к выходу, когда заметила, что взгляд брата смягчился. — Но я прошу тебя поверить в меня и принять это как должное. Решение уже принято, причем не мной. Армин пытался поймать руку девушки, чтобы остановить её, но та вывернулась, не желая и дальше тратить время и силы на бессмысленные споры. На лице Арлерта отразилось горькое сожаление, которого Аккерман не хотела. Когда Микаса шла к друзьям, на жалость она надеялась в последнюю очередь. Девушка ещё раз заглянула Эрену прямо в глаза, чтобы снова натолкнуться на непробиваемую стену упрямства, и вышла, оставляя друзей одних. В поисках поддержки она почувствовала себя ещё более одинокой, чем когда-либо прежде. Микаса отказывалась допускать такие мысли, но в глубине души она боялась, что гнев и непонимание были последними эмоциями, что она видела на лице брата в своей жизни.

***

В штабе Разведкорпуса было спокойно, потому что главнокомандующий оставил порученное задание под грифом секретности, посвящая в детали плана лишь верхушку руководства. И то желание это делать отсутствовало напрочь, потому что иметь дело с разгневанным капитаном Леви не хотел никто — даже Эрвин Смит. Обговорив стратегию с Микасой, командующий ещё долго сидел в своём запертом кабинете, обдумывая каждый шаг, который предстояло совершить Аккерман. По большей части, он просто оттягивал момент, когда скрывать что-либо станет бессмысленно и в свой кабинет придётся вызвать тех, на кого он полагался в делах легиона больше всего. Эрвин запустил пальцы в идеально уложенную шевелюру, собираясь с мыслями. Честно говоря, он бы предпочёл выложить всё как на духу, предварительно напоив Аккермана. План неплохой, но есть одна мешающая всему загвоздка: Леви не пьянеет. Смит тихо выругался, теряясь на мгновение в череде навалившихся новостей. Каким-то уму непостижимым образом всё в одно мгновение стало в сто, нет, в тысячу раз сложнее. Пока мужчина сидел с закрытыми глазами, погруженный в свои мысли, дверная ручка дёрнулась, но сама дверь так и не открылась. Очевидно, пришёл Леви. Что он, что Ханджи не церемонились, врываясь в кабинет командующего без особого приглашения, но Эрвин мог не глядя определить, кто именно из них наносит ему визит: Аккерман раздраженно дергал ручку бедной дубовой двери, в то время как Зоэ выбивала её с ноги. — Эй, Эрвин, разве у тебя когда-то были замки на двери? — мрачный тон Леви заставил Смита нахмуриться и мысленно настроиться на тяжелый разговор. Командующий встал из-за стола, торопливо впуская Аккермана в кабинет. Некая скованность его движений не укрылась от всевидящего капитана, который сразу насторожился. Он слишком хорошо знал Эрвина, чтобы точно сказать — что-то не так. — Они были всегда. Просто обычно ты дергаешь за ручку так, что все замки слетают к чертям. Мужчина слегка пожал плечами, пряча волнение за напускной беззаботностью, но было уже поздно: Леви догадался. Он был готов даже рассмеяться, наблюдая за тщетными для его глаз попытками Смита утаить от него что-то, но скверное настроение (и характер) и исключительное чутьё лишь заставляли его тонкие брови сходиться на переносице. Захотелось сразу перейти к сути, но Аккерман, как ни странно, терпеливо ждал, и только его сосредоточенное выражение лица говорило о том, что мужчина ждёт, пока Эрвин начнёт говорить. Желательно, по делу. Блондин сел обратно за стол, на бессознательном уровне стремясь быть сейчас дальше от Леви. Возможно, это было глупо, но, так или иначе, думать стало легче. Наблюдая в последнее время за характером реакций друга на всё, что было связано с Микасой Аккерман, Смит не мог не предполагать вполне вероятное, мягко говоря, недовольство Леви тем, что командующий собирался ему сказать. Эрвин посмотрел в окно, задумываясь о чём-то на минуту, от чего всё ещё стоявший у входа капитан едва не взвыл — настолько его выводила из себя склонность друга к долгим вступлениям. — Если ты позвал меня любоваться пейзажем, то мне есть, чем... — Сегодня пришло письмо из столицы. В округе Шиганшины засекли активность группировки работорговцев, с которыми связывают исчезновение четырёх местных девушек. Поступил приказ разобраться с этим, — то, как это произнёс Эрвин, напомнило Леви тот самый вечер, когда командующий вызывал из с Зоэ, чтобы сообщить о том, что его теперь уже бывшую подчинённую повышают до звания капрала, только в этот раз, как подсказывал ему внутренний голос, всё было гораздо серьёзнее. В голове возникла масса вопросов. Например, какого черта этим должна заниматься Разведка? — На рассвете Микаса Аккерман отправится в Шиганшину. Что? Леви показалось, что его оглушили. Услышанное будто выбило почву из-под ног, а на нахмуренном лице читался ничем не прикрытый шок. Когда ещё такое можно наблюдать? Но это ещё было не всё. — Задание состоит в том, чтобы узнать всё об этой группировке, — Смит прикрыл глаза и проглотил подступивший к горлу комок, — и остановить её, при необходимости. Командующий ненавидел себя за то, что собирался сказать. Но он повернулся лицом к Леви, смотря тому прямо в глаза. Сердце Аккермана пропустило несколько ударов, когда Эрвин четко произнёс: — Отправляется она одна.

***

Нечеловечная сила сбросила с коня Микасы седло, которое девушка ещё не успела застегнуть. Она дёрнулась вслед за ним, теряя равновесие, но быстро среагировала, перенося вес на другую ногу. Растерянность и легкий шок отразились испугом на бледном лице, но азиатка моментально скрыла его за привычной маской отчуждённости. Сердце в груди всё ещё отбивало чечётку. Повернув голову, Микаса столкнулась со взглядом пронзительных серо-голубых глаз, полыхающих неприкрытым гневом. Грудь капитана Леви часто вздымалась, а ноздри яростно раздувались; сам же Аккерман даже не пытался скрыть свою злость. — Капитан? В тот момент Микасе показалось, что любое слово могло стать для неё смертным приговором. То, с каким остервенением смотрел Леви, заставляло её чувствовать себя совершенно беспомощной. Ей даже показалось, будто она уменьшилась в размерах, сжимаясь под его взглядом. Страх перед заданием не шёл ни в какое сравнение с тем, в какой ужас приводило её разгневанное лицо капитана Леви. Микаса не могла вспомнить, с какого момента она начала остерегаться сердитого Аккермана, но у неё не было времени об этом подумать, потому что из головы мгновенно испарились все мысли, когда девушка заглянула прямо в серо-голубые глаза. Моментально захотелось убежать, но в этом не было никакого смысла, потому что он бы без труда её догнал, даже если бы ему предварительно сломали обе ноги. Микаса потянулась за скинутым на землю седлом, но мужчина опередил её, перехватывая его быстрее, чем успела среагировать Аккерман. Девушка недовольно нахмурилась, потирая вспотевшие ладони о белые брюки, но больше ничего предпринимать не стала. Она молча развернулась, прокручивая в голове все возможные причины такого поведения капитана, но ничего толкового в голову так и не пришло. Сняв с гвоздя другое седло, Микаса подошла к коню, чтобы закрепить сбрую, но перед ней возникла мощная фигура Аккермана, преграждая ей путь. — Ты никуда не поедешь. Темные брови удивленно взлетели вверх. Что? — Простите? Что, черт возьми, ты творишь, Леви? Хотел бы он сам знать ответ, но ничего, кроме раздражения вперемешку с беспокойством, разобрать не получалось. Нечто, оставляющее на языке привкус отрицания, зудящим чувством растекалось по венам, захватывая разум, подчиняя себе беспорядочные и чужеродные чувства. Что это такое? Он гнал это прочь из головы, чем бы оно ни являлось. Потому что он был уверен, что им двигает лишь... лишь что? Стал бы он так же рвать и метать, если бы дело касалось любого другого человека? Что с ним вообще творилось? — Я сказал, ты останешься здесь. Он не узнал собственный голос, но его непреклонный тон всколыхнул что-то глубоко в сердце Микасы, чего она даже не успела осознать, потому что незнакомое и мимолетное тепло мигом сменилось едким раздражением. Давно позабытое чувство неприязни затопило её с головой, оставляя лишь небольшое место для здравого смысла. — Извините, сэр, но не думаю, что кто-либо из нас вправе оспаривать приказы короля. Хотел этого Леви или нет, но на стороне Микасы была правда, и против неё он пойти не мог. Им двигала лишь мысль, что он обязан помешать происходящему, но даже это никак не объясняло столь странный и яростный порыв. — Вечно ты всё усложняешь, Аккерман. Решила стать юбилейной пятой девушкой в числе пропавших? Я думал, ты умнее. Микасу невероятно выводил из себя тот факт, что он пытался оправдать своё с трудом объяснимое поведение, оскорбляя её. На языке вертелась масса вопросов, которые ей хотелось задать, но, чувствуя непреодолимое раздражение, она лишь озлобленно фыркнула, обходя капитана и накидывая седло на чёрного коня. В этом был весь он, она уже поняла. Часто ловя себя на мысли, что Леви скорее перейдет в наступление, чем начнет всё четко объяснять, Микаса не могла отделаться от чувства, будто молодой человек намеренно оставляет ей пространство для размышления. Она никогда не воспринимала это "пространство", но внезапно осознала, что Леви тоже было тяжело. И речь шла не о тяготах судьбы. Для Аккермана его язвительный ответ стал глотком свежего воздуха, потому что ему казалось, что не все потеряно, если он всё ещё мог отпускать свойственные ему колючие комментарии. Она бросила выразительный взгляд на молодого человека, будто говоря, что сейчас такой выпад не сработает, и тут же удивилась собственной дерзости. С каких вообще пор её начало беспокоить неповиновение начальству? Пока сотня противоречивых мыслей вертелись в голове девушки, Леви внезапно оказался прямо у лица бывшей подчиненной, взволнованно убирая непослушную прядь волос за ухо Микасы. Контраст между его едкими речами и довольно нежным жестом никак не укладывался в голове разведчицы, окончательно вводя её в заблуждение. Он осторожно коснулся её левой щеки, от чего Аккерман слегка напряглась, но не отстранилась. Леви смотрел в серые глаза, держась за плескавшееся в них непонимание, как утопающий держится за соломинку, и всеми силами старался не поддаваться неведомому порыву приблизиться к ней ещё. Он коснулся лбом её лба, на мгновение прикрывая глаза. В тот момент они делили одно дыхание на двоих, один воздух на два вдоха в унисон, одно сердцебиение, скоростью способное соревноваться со скоростью света. Но, черт бы его побрал, разобрать он это так и не смог. — Думаю, капитан, всё усложняете как раз Вы... — теплое дыхание обожгло лицо Леви, приводя того в чувство. Он резко отстранился, разрушая то невесомое волшебство, которое возникло между ними. Или это она разрушила то что-то, что было между ними в тот, казалось, краткий миг. Тогда Микаса впервые в жизни корила себя за свой длинный и дерзкий язык. Когда нежность и беспокойство в глазах Леви сменились на привычное равнодушие, Аккерман захотелось расплакаться. Ей вдруг подумалось, что она сама уничтожает всё хорошее, что происходит в её жизни. Микаса не знала, был ли Леви одним из того хорошего, но в тот момент, когда его глаза болезненно сверкнули, прежде чем снова стать нечитаемым зеркалом, из груди будто выкачали весь воздух, оставляя там лишь одну большую пустоту. Захотелось сброситься с крыши штаба, решая этим сразу несколько проблем. Он ничего не ответил, только отвернулся от неё. Каменные мышцы натягивали на плечах ткань белой форменной рубашки, с головой выдавая его напряжение. Микасе казалось, что он был зол. Леви думалось, что он просто взволнован. На деле же он из последних сил держался, чтобы не поддаться собственным чувствам. Снова и снова он прокручивал в голове всё, что могло ему помочь не сорваться. Перед глазами возникли образы Изабель и Фарлана, предупреждающе покачивающие головами. Плохая затея, Леви... Господи, он знает. Он чертовски хорошо знает, чем это может обернуться, но просто ничего не может поделать с телом, которое само поворачивается в её сторону, и с ногами, которые сами несут его вперед, к ней. Леви четко ощутил, как сделал шаг, чтобы развернуться и плюнуть на всё, что цепями сковывало всё его естество. А затем он почувствовал, как спустя всего одно резкое движение его ноги будто приросли к земле, удерживая капитана на месте. Его внутренняя борьба была настолько заметной и неконтролируемой, что Леви пришлось замереть, крепко стиснув зубы, потому что последовательность процессов «думать — делать» внезапно стала обратной. Секунду назад он был готов рискнуть и забыть обо всем, но неосторожно брошенные слова азиатки хлесткой пощёчиной отпечатались в сознании, оставляя после себя жгучую боль. Микаса осознала, что испытывает острую потребность в том, чтобы он посмотрел на неё. Хотя бы на мгновение. Она почти потянулась к нему рукой, порываясь остановить, извиниться, потому что на самом деле думает совершенно по-другому. Ей казалось, что, возможно, больше шанса сказать это на её долю не выпадет. Но он шумно выдохнул, быстрым шагом покидая конюшню, ни разу не обернувшись.