Нет покоя грешникам

      Патрик уже смирился с тем фактом, что сегодня ночью не уснёт. Может быть, теперь он не сможет спать никогда. Он не был уверен, как долго получится продержаться без сна, прежде чем это начнёт представлять опасность для здоровья, но собирался выяснить. Наука поблагодарит его после.       Какая-то его часть знала, что не стоит испытывать стыд из-за того, что он продолжал бояться. То, что он видел — полнейший пиздец. Большая часть его, как бы то ни было, отрицала любую слабость: он зарабатывал свою репутацию не один год. Да, это была ни в коем разе не хорошая репутация, но он ей гордился — то, что люди о нём думали, было отражением его и его действий, и не имело ничего общего с тем, как он выглядел, с кем зависал или даже с его семьёй. Справиться с подобным было нелегко.       Патрик пробежался пальцами по волосам, чуть вздрогнув, когда пряди запутались. Он всё ещё пах тем понтовым мылом Вика — банда всегда насмехалась над ним из-за того, что оно пахло слишком по-женски. Патрику не подходило — такой аромат был ему чужд, в отличие от Вика, на котором он идеально смешивался с запахом ментоловых сигарет, всегда витавшим вокруг него. Сигарет, что Патрик воровал для своего блондинистого друга, потому что тот слишком боялся оказаться пойманным, чтобы взять желаемое.       Патрик всерьёз хотел одну такую сигарету сейчас. Обычно он не курил — иногда утаскивал у Вика или Генри, особенно если им случалось выпить. Иногда он выхватывал сигарету прямо у Генри изо рта и докуривал сам. Не потому, что ему нравилось — просто хотелось выбесить друга, и это всегда работало: Генри начинал злиться и пытался забрать сигарету обратно — только чтобы сдаться спустя пару минут и прикурить себе другую.       Сейчас Патрик впервые действительно мечтал о сигарете, желая ощутить чувство, приходящее с никотином — предполагаемое спокойствие. Ему нужно было что-то, чтобы успокоиться, достаточно для того, чтобы обдумать произошедшее.       Стук в окно вывел его из задумчивости. Патрик подскочил на внезапный звук, едва не упав с кровати. Это движение заставило спинку кровати удариться о стену, и стук отразился в комнате эхом. Он попытался успокоить себя — сердце стучало излишне быстро, потом обругал себя за глупость и за то, что позволил шуму напугать его так сильно. Это никак не мог быть тот клоун — тварь стучать бы не стала. Подобные твари походили на Патрика: брали что хотели, не спрашивая разрешения, будь то сигареты или жизни.       — Ты собираешься меня впустить или мне придётся спать в этих чёртовых кустах? — Патрик практически услышал, как Генри закатил глаза. Сделав то же самое, Патрик соскользнул с кровати к окну, чтобы взглянуть на Генри, который стоял в кустарнике под окном. Патрик часто размышлял, смог бы этот кустарник вырасти настолько высоким, чтобы совсем закрыть окно, если бы отец перестал его подстригать.       Генри скрестил руки на груди. Он не переоделся, оставшись в той же грязной майке, хотя через окно Патрик мог видеть, что его руки покрылись мурашками. В самом деле, формально наступило лето, но в это время — было около часа ночи — ещё и в июне до сих пор могло быть достаточно холодно. Генри явно не обрадовался, когда Патрик продолжил стоять, пялясь на него вместо того, чтобы впустить.       — На что уставился? — спросил он, раздражённо нахмурившись.       — Ты сказал, что будешь спать в кусте. Я жду, когда ты начнёшь вить гнездо, птичка, — поддразнил Патрик с хитрой усмешкой, заставившей Генри нахмуриться сильнее.       — Ой, Патрик, отъебись, — рыкнул Генри.       — Ладно, — Патрик противно, очевидно фальшиво зевнул, — пожалуй, пойду назад в кровать.       — Патрик, если ты не откроешь окно, я его выбью, — пригрозил Генри, и Патрик понял, что друг не шутит: Генри становился жадным, когда дело казалось разрушений — одна из главных причин, почему Патрик наслаждался временем, проведённым с ним. Если бы Генри владел миром, он бы его уничтожил.       Патрик сдвинул щеколду и открыл.       — Наконец-то, блять, — сказал Генри, протискиваясь через окно в комнату Патрика так аккуратно, как мог. — Знаешь, ты единственный, кто не оставляет для меня открытое окно.       — Сожалею, ваше высочество. В будущем я буду готов предугадать каждое ваше желание, — голос Патрика сочился сарказмом.       — Да уж хорошо бы, — ответил Генри с усмешкой, развязывая шнурки на ботинках.       — И всё же что ты тут делаешь? — спросил Патрик. Обычно Генри не пробирался в его спальню: какого-то секрета в том, что дома Генри херово живётся, не было, но Патрик не мог вспомнить последний раз, когда друг решал переночевать у него.       — Папа решил пропустить пару стаканчиков после работы, — Генри пожал плечами, будто в этом не было ничего особенного. Наверное, для него и не было: отец, решивший немного выпить... и, Патрик знал, что под «немного» обычно понималось «немного слишком» — такое случалось скорее часто, чем нет.       — Ты в порядке? — спросил Патрик, пытаясь держать равнодушный тон. Стоило прозвучать слишком участливо и Генри выбирал из двух путей: первым и самым частым для него было оттолкнуть — по какой-то причине идея о том, что кто-то мог действительно волноваться о нём, была для него горше, чем съесть лимон. Он расстраивался и вёл себя так, будто проблемы были у всех, кроме него. Либо же, во втором случае, что случалось крайне редко, когда дела были реально плохи, Генри ломался. Он начинал плакать до тех пор, пока дыхание не становилось беспорядочным, а тело не превращалось в дрожащее нечто, которое перетряхивало от каждого касания, насколько бы деликатным оно ни было. Патрик понятия не имел, что делать с Генри, если он начинал вести себя так.       Патрик дотронулся до подбородка Генри, заставив его взглянуть на себя: небольшой порез на щеке, достаточно близко к глазу, но могло быть куда хуже. Кровь уже высохла. Генри отстранился и сфокусировался на том, чтобы стянуть ботинки.       — Совершил ошибку, выйдя из своей комнаты в то же время, когда папин стакан оказался пустым, — Генри прошёл мимо Патрика и уселся на его кровать. — С другой стороны, ты выглядишь намного хуже, чем я. Что сказала твоя мама, когда тебя увидела?       Патрик усмехнулся:       — Сказал ей, что порезался, когда брился.       Она выглядела взволнованной, когда он наконец вернулся домой, отказался ужинать и направился прямиком в свою комнату, а потом запер дверь. Он мог сказать, что беспокойство было фальшивым: она волновалась, потому что ей положено было это делать. Она была обязана любить его, потому что она его мать… она не любила, но по крайней мере прилагала усилия, притворяясь. Лучше, чем то, что делал его отец — тот решил, что лучше будет попросту игнорировать Патрика.       Так было с тех пор, как умер брат. Патрику было пять, когда это случилось, а Эйвери — меньше года. СВСМ, так назвал это врач. Синдром внезапной смерти младенцев. В этом не было никакого смысла, ведь никто не умирает без причины: Патрик знал, что такое смерть, благодаря своей золотой рыбке, что умерла годом раньше из-за того, что он забыл её покормить — и был уверен, что внезапно не умирают. Кроме, вероятно, совершенно здорового ребёнка, просто так прекратившего дышать. Что-то вроде этого может неплохо так блять пошатнуть крышу.       Патрик не был тупым, он знал о ходящих слухах: люди говорили, что всё случившееся — его вина. Он же не плакал на похоронах, с ним, должно быть, что-то не так. Патрик не парился, утверждая обратное — он не обязан был защищаться от бредовых предположений. Если люди хотели думать, что он был способен на убийство в возрасте пяти лет, что ж, пусть думают так.       Патрик плюхнулся на кровать рядом с Генри.       — Ну так что, ты пришёл просто меня проведать? Я же сказал, я в порядке.       Генри взглянул в сторону двери, заблокированной столом:       — Уверен, это так, — ответил он едко.       — Ты не пробирался ко мне уже несколько месяцев, — сказал Патрик, — и ты всегда жалуешься на то, что я забираю все одеяла. — Генри пожал плечами.       — Может, я просто хотел позависать с тобой.       — О, правда? — Патрик хищно улыбнулся. Положив ладонь Генри на грудь, он медленно повёл вниз. Генри застыл, не подаваясь к касанию, но и не отталкивая, до тех пор, пока ладонь Патрика не добралась до пояса джинсов — чужая рука, взметнувшись, перехватила её.       — Что ты делаешь? — спросил Генри, сильно стиснув его запястье, до боли.       — Ты хотел «позависать», ну так давай, — сказал Патрик, кладя ладонь на его бедро.       — Это не то, что я имел ввиду, и ты это знаешь, — рявкнул Генри.       — О, мой косяк, — ответил Патрик, отстраняясь, и держа руки поднятыми в насмешливом жесте поражения, — забыл. Если бы ты захотел потрахаться, пошёл бы к Виктору.       Патрик заметил, что Генри напрягся, и злобно рассмеялся:       — Что, думал, я не замечу? — спросил он, приподняв бровь. — Вы вообще не умеете скрываться, Генри. Я могу точно сказать, когда кого-то раздевают глазами. Говорю без осуждения, потому что Вик пиздецки горяч.       — Хватит, — пригрозил Генри.       — Что, не нравится, когда кто-то ещё говорит о твоём любовнике? — Патрик выплюнул слово «любовник» как нечто чрезвычайно гадкое.       — Нет, я имею ввиду хватит нести херню. Ты специально ведёшь себя по-мудацки, потому что не хочешь рассказывать, что не так, — упрекнул Генри.       — Я тебя разыграл. Я и есть мудак, — беспечно отозвался Патрик.       — Вместо того, чтобы быть мудаком, тебе стоит просто поговорить об этом всём. Херово, знаю, но сейчас нас только двое. Может, поможет.       Патрик ощутил, что начинает злиться. Генри портил всё. Они никогда не делали такого, не говорили о… всяком, по крайней мере, не друг с другом.       — Я блять так устал от разговоров. Это всё, что от меня требуют сегодня. Вы хотите поговорить об этом? Прекрасно. За мной гнались разлагающиеся тела детей, с которыми я когда-то ходил в школу, я упал в канализационную трубу и приземлился на лицо — эта часть особенно весёлая. Затем я принял тот факт, что скоро умру. Я должен был погибнуть там, Генри! Знаешь, каково стоять лицом к лицу с чем-то и знать, что оно хочет, чтобы ты сдох?! — Патрик тяжело дышал, позволив всем этим словам излиться.        — Вообще-то знаю, — ответил Генри.       Патрик отвернулся.       — Ага, думаю, знаешь. На мгновение стало тихо.       — Так ты нашёл тела пропавших детей? — осторожно спросил Генри.       — Некоторых из них, — пробормотал Патрик.       — И они гнались за тобой? — замешательство явно слышалось в его голосе.       — Как в ебучей «Ночи живых мертвецов».       — И они пытались убить тебя?       Патрик вздохнул:       — Нет, не они. Там был чувак в костюме клоуна — он пытался убить меня. У него не было ножа или пушки, или чего-то вроде этого, но я знал. Также, как олень знает, что у него проблемы, когда видит волка, — Патрик замолк, вспоминая, как впервые в жизни ощутил себя добычей.       — Дерьмо, — выдохнул Генри, — может, нам… Может, нам стоит сказать кому-нибудь? Если они найдут того психа, что убивал всех этих детей, тогда…       — Нет, — оборвал его Патрик, — я не… Думаю, я не уверен, что тот, кого я видел — человек. Знаю, звучит как бред сумасшедшего, но у меня такое чувство, будто отправиться в полицию или к кому-нибудь ещё с этим — плохая идея.       Генри вздохнул. Он не мог сказать, что поверил Патрику на сто процентов, но до этого момента он никогда не слышал, чтобы друг был настолько серьёзен — какая-то доля правды в том, что он говорил, должна была быть.       — Можем мы поговорить о другом? — попросил Патрик.       — О чем? — Генри лёг, разглядывая постеры, прибитые Патриком к потолку.       — Не знаю, — Патрик повернулся так, чтобы смотреть на Генри, — Виктор?       — Снова? — Генри звучал до крайности устало.       — Что? Мне, собственно, любопытно. Вы, ребята, типа друзья-по-траху или у вас чувства и вся херня?       Генри сдавленно рассмеялся:       — Боже, это такой дикий способ изложения. — Генри помолчал с минуту, обдумывая, стоит ли продолжать. — Да, чувства и вся херня, — тихо сказал он.       Генри задержал дыхание, ожидая ответа друга. Заниматься сексом — это одно, Генри понимал, как Патрик видит подобное: дырка есть дырка, без разницы, принадлежит она мужчине или женщине. То, что было между ним и Виком — определенно иное. Честно, у них пока даже не было секса, они ничего такого не делали, просто наслаждались компанией друг друга и украденными поцелуями, когда удавалось ускользнуть от остальных на перекур.       — Хах, звучит… по-гейски, — только и сказал Патрик, и хмыкнул собственной шутке. Генри нерешительно пихнул его плечом:       — Заткнись. Если верить слухам, ты спал с куда большим числом парней, чем я когда-либо смог бы, — поддразнил он.       — Да, но у меня к ним нет никаких чувств.       — А у тебя когда-нибудь были? Хоть к кому-нибудь, с кем ты... — спросил Генри, хотя уже знал ответ.       — Хм-м-м, — Патрик притворился задумчивым, — не-а.       Генри перекатился на бок, и глядя Патрику в глаза, сказал, подперев ладонью щеку:       — Так у тебя никогда не было краша?       Патрик рассмеялся:       — Божечки, ты что, девчонка? Фактически, да, одна увлечённость была. Давным-давно.       — Реально? — уточнил Генри несколько удивленно. — Кто?       — Ты.       — О, Пат, нахуй иди.       — Не, я серьёзно. Давно, в детском саду. Увидел тебя и подумал: «Надеюсь, смогу бить этого пацана до конца дней моих». Если это не краш, тогда я не знаю, что это.       Генри отпихнул его, смеясь.       — Так что, у тебя был краш на Вика? Ну, знаешь, перед тем, как ты его трахнул?       — Я не… — Генри оборвал себя. — Почему ты внезапно хочешь знать о нас с Виком, и о чувствах, и трахались ли мы? Теперь ты звучишь как девчонка.       — Мне нравится смотреть, как ты смущаешься, — издеваясь, сказал Патрик. — Забавно видеть большого и страшного Генри Бауэрса, признающего, что у него есть сердце. Сердце, полное глубоких гейских чувств, — Патрик с удовольствием рассмеялся.       Генри сел и вдарил ему по руке.       — Заткнись. Даже не знаю, почему я запарился и пришёл. Нужно было идти к Вику, он не говорит всякой херни.       — Ага, потому что его мать научила его не разговаривать с полным ртом, — Патрик изобразил, что отсасывает, и Генри бросился на него.       Патрик был сильнее, чем выглядел, не говоря уже о том, что он дрался с Генри достаточно, чтобы знать, как ответить — тот был предсказуем, особенно когда взбешён, а это случалось практически всегда. Прижать его к кровати, пока он брыкался, заняло у Патрика совсем немного.       — Слезь с меня, Пат! — прорычал Генри, понимая, что не сможет скинуть его сам.       — Хорошо. Признай, что ты гей и встречаешься с Виком — и ты свободен, — ухмыльнулся тот.       — Ты уже знаешь…       — Неважно, что я знаю. Хочу услышать, как ты говоришь это. Когда-нибудь так делал?       Генри молился о том, чтобы не покраснеть так сильно, как он чувствовал, что краснеет. До сегодняшнего дня он и вправду не говорил этого вслух. Конечно, Патрик прицепится и использует это против Генри, в своей обычной поехавшей манере демонстрируя силу. «Сказать вслух» означало опасность. Как будто стоит это сделать — и ворвётся его отец, с пушкой в руке, вполне возможно крича о том, что ему не нужен педик вместо сына.       — Давай, Генри, — сказал Патрик, будто читая его мысли, — когда ещё у тебя будет шанс сказать это кому-то и знать, что тебе не надерут задницу?       Генри усмехнулся:       — О, да, верно.       — Я бы надрал тебе зад за множество вещей. Но это не одна из них. Просто скажи, — хватка Патрика на его запястьях усилилась, напоминая, что Генри никуда не уйдёт, пока не сделает требуемое.       Генри глубоко вдохнул, задержав дыхание на пару секунд. — Я встречаюсь с Виком… и, я думаю… я гей.       Как-то раз Генри где-то прочитал, что признание в чем-то, что долго сдерживаешь внутри, ощущается как сброшенный груз. На данный момент это касалось того факта, что Патрик буквально сидел на нём, но Генри не почувствовал, что груз стал хоть сколько-нибудь легче. Стало даже хуже. Теперь был кто-то, кто знал. Теперь отрицать не получится.       Патрик отпустил его и слез, укладывая голову на подушку рядом. Он выглядел уставшим.       — Я собираюсь спать. Если хочешь бодрствовать, проходя через кризис сексуальности, делай это тихо, — сказал Патрик, скользнув под одеяло.       — О, Патрик, иди нахер, — Генри отвернулся и залез под кровать, вытягивая дополнительное одеяло — он знал, что Патрик держал его там — чтобы накинуть сверху. Если Патрик собирался воровать одеяла, Генри стоило к этому подготовиться.       — Предлагаешь, Бауэрс? — спросил Патрик, и Генри стукнул его по груди. От этого удара у него перехватило дыхание, но он всё равно нашёл силы рассмеяться.       Они оба уснули быстро, неуверенные в том, что принесёт грядущий день.