Нет покоя грешникам

      Солнце только начало клониться к закату, когда Рыгало вырулил на подъездную дорожку у дома Генри. Они припарковались, под шинами захрустел гравий. Радио работало, но громкость прикрутили, и несмотря на то, что музыка играла тихо, её вполне можно было услышать из-за царившего в машине молчания. Никто не говорил ни слова. Напряжение висело в воздухе, пока Генри и Рыгало продолжали сидеть внутри.       Генри схватился за дверную ручку. Он не хотел уходить, потому что видел патрульную машину отца, припаркованную чуть дальше, а значит, тот уже вернулся домой. Генри хотел попросить Рыгало тронуться с места, хотел умолять друга разрешить остаться с ним — он не хотел, чтобы Рыгало бросал его здесь, но гордость никогда бы не позволила ему это произнести.       — Увидимся завтра, Генри, — сказал Рыгало, когда Генри, наконец, распахнул дверь. Фраза прозвучала как обещание.       — Ага, увидимся, — ответил Генри, вылезая из машины. Идя к дому, как приговорённый идёт к электрическому стулу, он не позволил себе оглянуться на машину, зная, что Рыгало всё ещё сидит и ждёт — Генри не знал, чего именно. Возможно, он ждал, что Генри передумает: задушит гордость и вернётся к машине, и этой ночью будет спать в безопасности. Генри ни разу не передумал.       У Рыгало была причина высаживать Генри последним, несмотря на то, что Патрик и Вик жили ближе — это конкретное прощание было бы сложнее провернуть, будь здесь свидетели. Если Рыгало не нравилось отправлять друга обратно к отцу, то Патрик очевидно впадал из-за этого в ярость и пытался найти как можно больше поводов задержать Генри допоздна. Иногда Генри даже приветствовал подобное, но чаще всего чётко знал, что ему нужно домой. Патрик воспринимал это как поражение в негласной битве между ним и отцом Генри. Патрик был неглуп и знал, что Генри — совершенно неясно, почему — любил отца и друзей любил тоже, несмотря на то, что никогда об этом не говорил. Патрику было всерьёз не похер на Генри, в отличие от отца самого Генри, и это отличало Патрика практически ото всех людей в жизни друга. Поэтому когда Генри выбирал своего отца, а не друзей, Патрика это выбешивало и у него плохо получалось это скрывать.        Вик почти ничего не говорил, когда они высаживали Генри, но это было даже хуже, чем злобное ворчание Патрика. Рыгало точно мог сказать, что Генри становилось труднее уходить, когда Вик оставался в машине — он не знал, почему, но несколько теорий у него было, и если он был прав, то личную жизнь друзей стоило оставить таковой. Вик никогда не просил Генри остаться, но Рыгало видел в его взгляде, что он не хочет, чтобы Генри уходил. Он знал, что Генри тоже замечает это — он всегда колебался, прежде чем выйти из машины, когда Вик смотрел на него так.       Как бы сильно им ни хотелось, чтобы Генри не уходил, избежать возвращения друг никак не мог — если он слишком задерживался вне дома, то попадал в ещё большие неприятности. Так что для того, чтобы Генри было полегче, Рыгало заезжал к нему только после того, как развозил остальных.       Рыгало уехал, только увидев, как Генри толкнул входную дверь. И хотя подобный поступок причинял ему боль, он знал, что Генри не вернётся к машине.       Генри мягко закрыл за собой — привлекать к себе ещё больше внимания не стоило. Если ему повезёт, он сможет прокрасться в свою комнату, и отец даже не поймёт, что он вернулся.       — Где ты, мать твою, шлялся весь день? — страх моментально прошил Генри насквозь, стоило ему услышать голос отца. Будто каждую мышцу в теле свело судорогой, и он стоял там, замерев. Отец сидел в кресле в гостиной — скорее всего дожидался, когда он вернётся домой. Вчера он был слишком пьян, когда увидел сына: слишком пьян для того, чтобы навредить всерьёз, но не похоже было, что и сегодня все пойдёт по тому же сценарию.       — Зависал с ребятами, — ответил Генри, стиснув руки в замок, чтобы обошлось без дрожания в голосе. Иногда отец нормально воспринимал его прогулки с друзьями, иногда нет. Его мнение менялось без причины, так что Генри понятия не имел, считалось ли это приемлемым ответом.       — Думаешь, из-за того, что сейчас лето, ты можешь провести весь день, нихуя не делая?       — Нет, сэр, — почти автоматически ответил Генри. Он уже начинал чувствовать, что пытается уменьшиться, свернуться в комок, будто это могло превратить его в менее очевидную мишень.       — Тащи свой зад сюда, когда я с тобой разговариваю! — крикнул отец. Из-за внезапного окрика Генри вздрогнул, но понял, что подчиняется, не раздумывая.       — Я сказал: «Ты что, думаешь, ты можешь шляться хер знает где весь день просто потому, что не нужно в школу?» — повторил отец, как только Генри встал перед ним.       — Нет, сэр.       — Тогда почему после того, как я рву жопу на работе ради того, чтобы над твоей неблагодарной головой была крыша, мне приходится возвращаться в отвратительно грязный дом?       Дома было грязно — Генри заметил это с одного взгляда. Он не был уверен, как выглядит кухня, но учитывая то, что его не было дома весь день, наверняка это отец устроил весь этот бардак. Бардак, который, как ожидалось, должен был убрать Генри. Гостиная сохранила много следов пьяного угара вчерашнего вечера: достаточное количество пустых пивных бутылок, а на полу валялась бутылка виски. Генри был уверен, что если бы он посмотрел в сторону коридора, точно увидел бы на полу осколки бокала — того самого, которым отец бросил в него вчера. Тогда Генри пытался оставаться в комнате, но захотел есть. Обычно он по-быстрому ел что-то, когда был с друзьями или оставался ночевать у Рыгало — его мама всегда рада была его накормить. Однако, учитывая всё, что случилось, они разошлись так рано, что Генри даже не пообедал. Ему стоило проигнорировать бурчание в животе и отправиться в кровать. Вместо этого он решил рискнуть и найти еды, и чуть не закончил слепым. После такого он уже не чувствовал себя голодным.       — Я… я, — Генри запнулся, зная, что отец ожидает скорого ответа, но не понимая, что сказать, — я не знаю, — жалко закончил он, повесив голову.       — Ты не знаешь? — мрачным эхом повторил отец. Он встал и сгрёб волосы Генри в кулак, заставив сына посмотреть ему в лицо. Генри крепко зажмурился и попытался не заплакать от боли. — У тебя есть работа, Генри?       — Нет, сэр, — теперь дрожь в голосе не получилось сдержать.       — Поэтому нет ни одной причины, почему я должен возвращаться в неприбранный дом. Я ясно выразился?       — Да, сэр, — Генри неконтролируемо трясло, глаза горели из-за того, что он сдерживал слёзы, но плач мог навлечь на него только большие неприятности.       — Жалкий, — фыркнул отец. — Чем я блять заслужил в сыновья ленивый кусок дерьма вроде тебя? — Он отпустил его и толкнул на пол.       Генри ударился с громким стуком и зашипел от боли, когда приземлился рукой прямо на бутылку пива, разбив её.       — Я нашёл твой табель, — сказал отец снизу вверх. Генри был почти одного с ним роста, но сейчас казалось, будто отец возвышается над ним, как башня.       Генри впился обкусанными ногтями в пол. Отец никак не мог найти табель, Генри засунул его на самое дно рюкзака, который покоился под кроватью. Он знал, что ожидать приватности не стоило, но подобное напоминание о том, что отец мог влезть в его комнату — и влез — всегда нервировало.       Он не хранил ничего очень личного в комнате, а то вдруг отец бы нашёл, но кое-что там всё же было, приклеенное скотчем к обратной стороне аляповатого плаката с женщиной в бикини — несколько снимков из фотокабины. Маленькое напоминание о дне, когда они с Виком пропустили уроки и отправились в кино: в полдень четверга там было пустынно, и весь зал принадлежал им. У Генри даже хватило смелости протянуть руку и накрыть ладонь Вика своей.        Это было их первое, настоящее свидание, а в конце дня они проскользнули в фотокабинку и сделали пару снимков. Генри знал, что хранить их опасно, но не мог заставить себя их выбросить. Он также знал, что отец их не нашёл — если бы нашёл, то был бы куда злее.       — Если хочешь остаться безработным, ты на верном пути, — беря табель со стола, сказал отец. — И что насчёт того, что ты читаешь ниже уровня твоего класса? Ты умеешь читать?       — Да, — пробормотал Генри.       — Громче, парень! — окрикнул отец.       — Да, сэр, я умею читать, — в этот раз Генри сказал громче, но без всякой силы и уверенности, с которой хотел бы.       — Что ж, ты смог обвести меня вокруг пальца, — он смял табель и швырнул в Генри. — Я знал, что ты тупица, но не знал, что ты ёбаный идиот.       — Я не тупица, — Генри и сам не поверил, что эти слова вылетели у него изо рта. Они просто выскользнули, прежде чем его мозг успел их обдумать и остановить.       — Ты что, споришь со мной, мальчишка? — спросил Буч Бауэрс, с опасным намёком в голосе.       — Нет, сэр, — солгал Генри, но было уже слишком поздно. Отец его услышал.       Он попытался вырваться туда, где его не достанут, но Буч схватил его за руку, вздёргивая на ноги и толкая к стене. Ему пережали горло, и Генри ждал, когда пальцы сомкнутся.       — Ты думаешь, ты не тупица? Отнюдь нет, если считаешь, что имеешь право со мной спорить. А теперь скажи это, — попросил отец, сжимая пальцы на его горле — недостаточно для того, чтобы перекрыть доступ воздуха совсем, но достаточно, чтобы напомнить Генри, что он может так сделать.       — Пап, пожалуйста… — Генри умолял.       — Скажи это! — закричал отец ему в лицо.       — Я тупица, — Генри всхлипнул. Сдерживать слёзы больше не было сил и как бы он не пытался, они всё равно продолжали струиться по щекам.       — И ты слабак.       — И я слабак, — повторил Генри. Он чувствовал себя слабым прямо сейчас, вжавшись в стену под взглядом отца, взглядом, выражающим отвращение. Из-за этого Генри чувствовал себя меньше, чем человеком, не более чем собачьим дерьмом, в которое отец почти наступил.       Буч отошёл, убрав руку с его горла, а затем врезал Генри в живот. Генри упал на колени, чувствуя, как от удара перехватило дыхание.       — Убирайся нахрен с глаз моих, — сказал Буч, усаживаясь обратно в кресло. Он сделал телевизор погромче, чтобы заглушить всхлипывания сына. Генри, трясясь, поднялся на ноги и вышел из дома — он больше не мог вынести ни секунды в этом месте. Даже его комната не казалась безопасной. Он не хотел лицезреть тот беспорядок, который устроил отец, пытаясь найти что-то, да что угодно, чтобы оправдать злость на сына. Что-то, оправдывающее подобную дисциплину, позволяющее отцу спать спокойно, веря — он делает то, что должен.       Генри продолжал идти до тех пор, пока не дошёл до конца их участка. Там он сел на упавший ствол, обнял себя за плечи и позволил себе расплакаться.       Его отец был прав — он едва-едва закончил среднюю школу и вообще не мог оказаться достаточно умным для того, чтобы пойти в колледж. Какой колледж захочет принять такого лоха, как он? Чёрт, да кто вообще захочет взять его на работу? Он закончит запертым в этом городе, обреченным смотреть на друзей, оставляющих его позади. Обреченным смотреть на то, как Вик оставит его позади.        Сидя на бревне и дрожа, он заглушил очередной всхлип, пока вечерний воздух становился холоднее.       — Генри, — голос плыл по воздуху, нежный и знакомый, настолько нежный, что Генри был уверен, что выдумал его.       — Генри, — повторил голос, на этот раз громче и ближе. Генри вскинул голову. Его мама стояла в десяти, может, пятнадцати футах от него. Он так давно её не видел, но не сомневался в том, что это она — на ней было то же платье, что и на фотографии, которую Генри хранил в кошельке. То же платье, в которое она была одета была в день своей смерти.       Генри не знал, что ему делать. Казалось, он должен бежать — она просто не могла стоять перед ним, не сейчас, когда они похоронили её уже почти девять лет назад, но не мог заставить себя двинуться. Просто сидел и смотрел.       — Он сделал тебе больно, Генри? — спросила она, также, как спрашивала много раз до этого, когда он был младше. Генри покачал головой, также, как делал всегда. Даже если это было ложью, он всегда отрицательно качал головой, и его мать всегда могла сказать, когда он лжёт.       Она улыбалась, и Генри знал, что она знает. Она не сказала ему ни слова поддержки, вместо этого произнеся:       — Мне он сделал больно, Генри. Ты помнишь? — она шагнула к нему.       Генри помнил. Среди всех своих воспоминаний он не мог найти ни одного, где у мамы не было синяков. Он заметил, что её фигура начала терять свою фотогеничную красоту — тёмное пятно синяка расползлось, покрыв почти всю левую сторону её лица. Генри почувствовал, как сжалось горло.       — Почему ты не защитил меня, Генри? Почему ты меня не спас? — она подходила всё ближе, задавая вопросы, которые Генри задавал себе столько раз до этого. Синяк на её лице выглядел хуже и начал кровоточить.       Он должен был сделать что-то. Ему было всего шесть лет тогда, но он знал, как пользоваться телефоном — мог позвонить и попросить о помощи, но не позвонил. Вместо этого он свернулся калачиком в углу, глядя на то, как папа ритмично колотит маминым лицом об пол до тех пор, пока она не перестала двигаться. Он даже не закричал. Не сказал ему остановиться. Просто сидел там, плача, так тихо, как только мог, пытаясь стать невидимым.       — Почему ты ничего не сказал, Генри?       Его отец пришёл к нему потом, с руками всё ещё в крови, и приказал солгать. Генри был слишком напуган, чтобы возражать ему, так что когда любезный офицер полиции усадил его и спросил, что случилось, он сказал именно то, что внушил отец: когда отца не было дома, к ним ворвался мужчина и сделал маме больно. Мужчина в городке неподалёку был арестован за преступление, которого не совершал, и Генри знал об этом, хотя был не уверен даже в том, как его звали.       — Почему ты позволил мне умереть, Генри? — теперь её голос изменился и перестал быть приятным, таким, каким он запомнил. Теперь он звучал ниже и был полон горечи. Она выплёвывала кровь и зубы, говоря с ним. Сейчас она была близко, слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно.       — Теперь я летаю Генри. Ты тоже можешь, и твои друзья, — она улыбнулась неестественно широкой, кроваво-зубастой улыбкой. Генри не знал, что конкретно означало это «летаю», но знал, что ему не понравится.       — Нет, — он поднялся, отступая назад.       — Ты ничего не сможешь сделать Генри. Твои друзья присоединятся ко мне, — она приближалась, пока Генри отходил дальше от неё.       Генри затошнило — его не заботило то, что случится с ним, но он не хотел, чтобы что-то случилось с его друзьями.       — Оставь их в покое, — выплюнул он, стараясь чувствовать больше злости, чем страха.       — Ты не сможешь спасти их, Генри. Ты тупой и слабый, помнишь?       Генри стиснул кулаки. Его мама, его настоящая мама, никогда бы не сказала ему подобного. Она же не его отец, она никогда не хотела ему навредить — в отличие от штуки, которая была прямо перед ним.       — Мы все летаем здесь внизу, — она расхохоталась, и он смог разглядеть, что теперь её зубы выглядели иначе. Острее. Это стало последним необходимым толчком.       Он развернулся и побежал так быстро, как только мог, как могли его ноги. Он не был уверен, как долго бежал, но к моменту, когда достиг дома Вика, его лёгкие горели. Он попытался отдышаться, пока перебирал камни, пытаясь найти тот, который ранее находил Патрик. Когда ему это удалось, он вытащил ключ и выругался, уронив его в попытке вставить в замочную скважину. Руки до сих пор тряслись и открыть дверь было сложно. Наконец открыв, он ввалился внутрь, и почти налетел на Вика, едва оказавшись внутри. Вика стоял там, держа кухонный нож.       — Генри? — спросил он, на секунду ошарашенный и выронил нож, как только Генри сгрёб его в объятия.       Виктор замер на мгновение — он мог сказать, что Генри напуган, потому что видел это в прошлые разы, даже слишком часто, но теперь что-то отличалось. Генри искал тепла, прежде чем успокоиться окончательно, вот что было странным. Он так отчаянно вцепился в Вика, что даже не закрыл входную дверь.       Вик обхватил его руками и обнял в ответ, держа до тех пор, пока Генри не отстранился, смущённый. Его настолько беспокоила мысль о том, что что-то может навредить Вику, что он даже не задумался, прежде чем обнять его. Ему просто нужно было знать, что Вик здесь, и что он в порядке.       К счастью, Вик не заметил, как покраснели щёки Генри, потому что больше внимания привлекла его рука. Генри совсем забыл об этом, до тех пор, пока Вик не потянул его ладонь к себе, чтобы рассмотреть получше.       — Чёрт, — выругался Вик сквозь зубы, — нужно это промыть. — Он закрыл и провернул ключ в замке двери, а затем за руку довёл Генри до кухни.       Вик открыл кран и сунул его руку под воду, ища под раковиной аптечку.       — Что случилось? — спросил он, вытаскивая белую коробку. Да, на ладони был порез, но он не выглядел так, будто нужно было накладывать швы.       — Упал на пивную бутылку, — доложил Генри. Вик не спросил, почему Генри упал — уже знал ответ на этот вопрос, поэтому в молчании осмотрел порез, радуясь, что вроде бы, в ладони не осталось осколков.       Он держал руку Генри над раковиной, отвинчивая крышку у бутылочки с перекисью водорода.       — Думаю, мне не нужно предупреждать тебя, что будет щипать? — пошутил он, и Генри улыбнулся, покачав головой.       Несмотря на это, он всё равно сморщился, когда жидкость полилась на ладонь. Вик осторожно промокнул рану чистым полотенцем и забинтовал. Затем он поднёс забинтованную ладонь Генри к губам и нежно поцеловал — они были одни, и Вик ощущал себя куда комфортнее, выражая привязанность.       — Ещё раны, о которых мне стоит знать? — спросил он.       — Ну, у меня немного болят губы, — поддразнил Генри, и Вик мог точно сказать, что сегодня в его голове роилось много посторонних мыслей. Должно быть, сегодняшний вечер был особенно поганым, раз Генри не смотрел ему в глаза.       Вик почувствовал, как задрожал Генри, когда он мягко поцеловал его. Здоровую руку Генри уложил ему на затылок и притянул к себе, чтобы углубить поцелуй. Это оказалось для Вика сюрпризом — подобные поцелуи были для них не в новинку, но Генри редко бывал настолько нежен, да ещё и после драки с отцом. Обычно он больше злился, и у Вика уходило какое-то время на то, чтобы убедить его, что всё в порядке, и он может его обнять.       — Что случилось, Генри? — спросил он, отстранившись, и касаясь своим лбом его лба. Генри деликатно провёл большим пальцем по его щеке:       — Мне нужно было убедиться, что с тобой всё хорошо, — прошептал он.       Виктор нахмурился — раненым тут был Генри и при этом он же хотел убедиться, что с Виком всё окей?       — Я кое-что видел, — пояснил Генри, шагнув назад, и рассматривая его удивлённое лицо. — Не проси меня рассказывать, что именно, но я… я испугался, что, возможно, что-то случилось.       — Я здесь, — глядя ему в глаза, заверил Вик. — Я в порядке.       Он взглянул на часы на стене — поздно, но не совсем.       — Хочешь позвонить остальным?       Генри прикусил губу — привычка, которая проявлялась, когда он задумывался. Наконец, он кивнул. Он просто не сможет расслабиться до тех пор, пока не узнает, что с его друзьями всё хорошо. Вик отпустил Генри и проследил, как он подходит к телефону на стене.        Пока Генри звонил остальным, Вик налил воды в чайник — и ему, и Генри требовалось выпить чего-нибудь тёплого, а для кофе было поздновато. Он знал, что Генри терпеть не может чай, поэтому вполне мог приготовить кружку сносного горячего шоколада. Он не думал, что Генри будет спорить насчёт недостатка мужественности, прежде чем его выпить.       Он как раз закончил разливать шоколад по кружкам, когда Генри повесил трубку.       — Всё хорошо? — уточнил Вик, понимая, что нервозность Генри оказалась немного заразна.       Генри кивнул, забирая у него кружку:       — Извини, что вот так вломился.       — Как ты вообще зашёл? Патрик научил тебя вскрывать замки? — подводя Генри к дивану, поинтересовался Вик.       — Использовал запасной ключ, — ответил Генри, вытаскивая тот самый ключ из кармана.       Вик нахмурился:       — Когда это у нас появился запасной?       Генри пожал плечами:       — Спроси Патрика, это он показал мне, где он лежит.       Вик сильно сомневался, что это его родители сделали этот ключ.       — Оставь себе, — предложил он. Генри посмотрел на него чуть удивлённо, и Вик продолжил: — Я серьёзно, ты приходишь почти каждый вечер. Будет лучше, если ты начнёшь заходить через дверь.        Генри ощутил, как внутри потеплело и попытался убедить себя, что скорее всего в этом виноват шоколад, но он знал, что это не так. Вик доверял ему всем сердцем, настолько, что позволил забрать ключ от его дома. Именно в этот момент Генри понял, что сделает всё, что в его силах, что угодно, чтобы защитить Вика.       — Думаю, Рыгало был прав. Нам стоит оставить это нечто в покое.       Вик не удивился, что Генри поменял мнение, хотя ранее, когда Рыгало предложил отказаться от квеста по поиску ответов, Генри был железно уверен, что это неправильно. Он сказал, что они заслуживают знать ответы. Теперь он видел Оно. Теперь он знал, как все они себя чувствовали.       Вик кивнул, выражая согласие. Возможно, теперь они могли оставить всё позади.