Нет покоя грешникам

      Утром всё будто бы вернулось на круги своя: Вик проснулся примерно без пятнадцати восемь, в крепком объятии Генри. Он бы остался так в своё удовольствие, ожидая, пока Генри проснётся, но почувствовал запах кофе. Это могло означать только одно — мама дома.       Вик вывернулся из рук Генри, заметив, как во сне тот нахмурился из-за этого, но не проснулся. Он схватил джинсы с пола и надел их, после чего вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, потому что не хотел будить своего парня. Общение с матерью и без того было достаточно раздражающим занятием, и он не хотел справляться с уставшим, раздражённым до чёртиков Генри, помимо этого.       Его мама сидела за кухонным столом, когда он спустился вниз. Выглядела она также прекрасно, как и всегда: на ней была юбка-карандаш с пиджаком того же цвета, и кипенно-белая блузка, а из прически не выбивалось ни волоска. Вик всегда думал, что его мать выглядит, как ожившая кукла Барби: бесконечно идеальная и слишком фальшивая. Даже её завтрак казался пластиковым: глазунья из двух прекрасно приготовленных яиц на маленькой тарелке, с двумя отлично поджаренными ломтиками-уголками тостов, и стакан апельсинового сока рядом, чтобы запивать кофе.       Напротив стояла точно такая же тарелка, и Вик понял, что это для него. Он не стал утруждать себя и делать довольное лицо, видя этот завтрак — он терпеть не мог растекающиеся яичные желтки, и не то чтобы его мать этого не помнила.       — Доброе утро, Виктор. Ты хорошо спал? — спросил она. Вик прошёл мимо, направляясь прямо к кофе-машине. Сливки уже стояли рядом, что было неудивительно, потому что если Вик хоть что-то и унаследовал от матери, то это предпочтения в кофе: он налил полчашки сливок и щедро досыпал сахара.       — Нормально, — ответил он, занимая за столом предложенное место.       Вик никогда не видел свою мать без макияжа, и сегодняшний день не был исключением. Она не походила на маму Реджа, которая могла ходить в ночной рубашке и с бигудями в волосах, готовя завтрак. Забирая с тарелки тост, Вик не удержался и подумал о том, что в подобные моменты его жизнь и его семья не более чем телевизионное шоу, а весь мир — зрители. Абсолютно всё было ситкомом, идущим по сценарию, вот только Вик не знал своих реплик.       Он попытался убедить себя, что прекратил играть роль идеального сына давным-давно. Зачем беспокоиться, когда отец отбросил эту роль ради командировок и незнакомых женщин, которые к этим командировкам прилагались? Он не знал наверняка, в курсе ли его мать о происходящем, но чувствовал, что она знает. Она сама занималась тем же, так что Вик сильно не беспокоился, что подобные новости об отце могут разбить ей сердце. Он не был уверен, почему они вообще запаривались, пытаясь сделать вид, что любят друг друга.       Кузен однажды сказал ему, что отец Вика никогда не хотел жениться на его матери, но как только она забеременела, у него не осталось выбора. Вик с благодарностью принимал тот факт, что его не привлекают женщины, ведь это значило, что он никогда не спутается с какой-нибудь девушкой, с которой застрянет до конца дней своих в несчастливом браке, не успев возразить.       Если его мать и чувствовала, насколько ему некомфортно, то не подала виду:       — Я заметила, что наверху сломана дверь в ванную, — буднично произнесла она, будто говоря о погоде. Вик убрал воду, так хорошо, как мог, даже привёл в порядок шторку при помощи скотча, но с дверью ничего нельзя было поделать.       — Замок заело. Я застрял там на полтора часа, прежде чем решил просто выбить дверь.       Она оглядела его с долей скептицизма — возможно, не совсем поверила его расскажу, но скорее всего просто не поверила в то, что он смог сломать дверь.       — Удостоверюсь, что твой отец позвонит кому-нибудь, чтобы починили, когда будет в городе в следующий раз.       — Скажи ещё раз, когда это случится? — поинтересовался Вик, надеясь, что прозвучало это не так нервно, как он ощущал. Честно говоря, мысль о пребывании в этой ванной комнате с закрытой дверью была очень неприятной. Он не хотел думать о том, что может застрять там ещё раз.       — Он должен вернулся к концу следующей недели, — она отпила немного апельсинового сока. Вик мог с уверенностью утверждать, что она нервничает. — Я тоже уезжаю из города, ненадолго. Важная встреча по поводу методик продажи — у меня нет выбора, придётся ехать. Уверена, ты это понимаешь. Скорее всего, я вернусь за день или два до того, как приедет твой отец.       Вик и впрямь понимал. Понимал, что нет никакой встречи. Он был несколько удивлён: у матери было в порядке вещей иногда не возвращаться домой ночевать, но они просто игнорировали этот факт. Сейчас всё было иначе — она никогда не пропадала так надолго.       — Это… круто, — он не знал, что ответить, осознавая, что она наверняка выискивает какое-то подтверждение тому, что он сделал вид, будто поверил её вранью.       — Надеюсь, ты будешь ходить в школу, пока я отсутствую.       Вик нахмурился:       — Мне не нужно в школу, мам. Каникулы.       — О, уже? — он кивнул. — Что ж, в таком случае, никаких диких вечеринок, — попыталась пошутить она, но Вик даже не улыбнулся. Она неловко откашлялась. — Тогда я хочу, чтобы это было у тебя. Просто на еду и случаи крайней необходимости, — она передала ему свою банковскую карту.       Вик не знал, что сказать. Она нередко оставляла ему наличные: в какие-то вечера он возвращался домой, а на столе лежали деньги на пиццу, но до этого она никогда не давала ему свою карточку. Ситуация стала ещё неудобнее.       Вик больше не хотел быть здесь, не хотел находиться между своих родителей с их интрижками, когда от него продолжали ждать игры в идеальную, как с картинки, американскую семью. Он хотел уйти, но не мог придумать пути отхода.       Затем, будто сам бог услышал его мольбы, из комнаты Вика раздался грохот.       — Что это было? — спросила мама.       Вик встал, оставляя почти нетронутый завтрак на тарелке:       — Наверное, Генри, — он пожал плечами.       — О, он остался ночевать? — скакнувший вверх тон голоса сообщил ему, что об этом она уже знает. Его матери Генри не нравился — он не был тем другом, с которым мама хотела бы, чтобы он общался. У него не было уверенности в том, что бы она сделала, если бы узнала о том, насколько сильно Вик желает оказаться наверху, снова в его объятиях.       Вик взял другую кружку и налил Генри чёрного кофе.       — Мне стоит пойти проверить, что это было, — он направился к лестнице.       — Увидимся, когда я вернусь! — воскликнула вслед его мать. Затем, после секундного колебания, добавила: — Я люблю тебя, Виктор.       Он застыл, покрепче ухватив обе кружки. Он понимал, что видимость любви, которую его мать создавала для отца, на него не распространялась, хотя она желала только хорошего. Она не знала, как справиться с тем, что их семья разваливается, потому что не понимала, что осталась единственной, кого вообще заботило сохранение этой самой семьи.       — Ага, я тоже тебя люблю, мам, — он поспешил наверх, не оглядываясь. После общения с матерью Вик всегда чувствовал вину: будто бы ему стоило стараться лучше, в каком-то роде. Но сохранение брака родителей вообще-то было не его работой.       Открыть дверь в комнату было сложновато, учитывая две кружки кофе в руках, но он справился. Вик не смог не улыбнулся, когда увидел, что Генри лежит на полу. Было непонятно, упало одеяло вместе с ним или он потащил его с собой, но он по-прежнему спал. Вик пристроил кружки на тумбочку и откинул несколько прядей с лица Генри.       — М-м, Вик? — со сна у Генри заплетался язык.       — Да, Генри? — ответил Вик с теплотой.       — Я упал.       Вик попытался сдержать смешок и не преуспел:       — Ага, я вижу.       — Уложишь меня обратно в кровать? — спросил Генри, даже не открывая глаза и всё ещё не проснувшись окончательно.       Услышав эту просьбу, Вик закатил глаза, нагнулся, попытавшись поднять его, но смог оторвать его от пола лишь на несколько дюймов.       — Может, поможешь? — попросил он.       — У тебя отлично получается. Ты сильнее, чем выглядишь.       — Ага, а ты тяжелее, — поддразнил Вик.       — Это всё мускулы.       — Уверен, что это не вес твоего эго?       Генри молниеносно ухватил Вика за запястье, утягивая на пол. Вик вскрикнул, падая:       — Генри, какого… — и сразу же растаял, когда Генри мягко прижался своими губами к его губам.       Сначала он поцеловал его, затем прошелся поцелуями вдоль челюсти, вплоть до чувствительного места за ухом, заставив Вика прикусить губу.       — Генри, — беззвучно возразил он, — Генри, остановись. Моя мама внизу.       Генри отстранился:       — Что, правда? — В этот раз он не выглядел обеспокоенным из-за того что их вполне могут застукать, скорее пребывал в замешательстве, ведь она так редко появлялась дома.       — Ага. Хотя, она скоро уедет, — сообщил Вик, устраиваясь поудобнее на полу, напротив Генри. — Она уезжает из города на целую неделю и оставила мне это, — он вытащил карточку из кармана и подержал перед лицом парня.       — Чёрт. Без шуток? Тогда, полагаю, обед с тебя. — Генри рассмеялся, но смех прервался длинным зевком. Он сел и потянулся, начиная, наконец, просыпаться. Рановато для пробуждения — всё, чего он действительно хотел, так это лечь обратно в кровать вместе с Виком и проспать до полудня, но поскольку мать Вика была дома, подобные планы уже не рассматривались.       Генри заметил кружки на тумбочке.       — Ты принёс мне кофе?       — Конечно.       — Ты лучший, — Генри широко улыбнулся.       Идея отправиться покататься принадлежала Генри, но никто не возражал, ведь это замечательное занятие радовало их с тех пор, как Рыгало получил машину на свой шестнадцатый день рождения. Его мама купила её задёшево — плюсы владения собственной автомастерской — и до своего дня рождения Рыгало провёл несколько месяцев, помогая её починить. Его друзья были почти в таком же восторге, как и он, когда машина оказалась готова тронуться — что-то особенное было в этой свободе отправиться туда, куда они только захотят. Сейчас это было даже приятнее, когда наступило лето — ничто не могло сравниться с тем чувством, которое появлялось, когда они разъезжали по городу, опустив крышу машины и разрывая воздух треками Metallica.       Генри старался не ухмыляться, глядя в зеркало заднего вида: волосы Патрика развевались по ветру, пока он громогласно подпевал песне, заменив микрофон пустой бутылкой колы. Вик играл на воображаемой гитаре, закрыв глаза, будто он концентрировался на извлечении верных нот. Даже Рыгало стучал по рулю в ритм, будто сидел за барабанной установкой. Они выглядели, как совершенные дебилы, но Генри было всё равно — слишком уж весело им было.       Первой подсказкой, что что-то пошло не так, оказалась вспышка красного, которую он заметил краем глаза. Затем он мог видеть только это. Мир окрасился в красный: сотни, может, даже тысячи красных шариков — вот и всё, что мог видеть Генри. Что все они видели.       — Чёрт! — воскликнул Рыгало, когда внезапно перестал различать дорогу. Он знал, что они движутся влево, в сторону возможного встречного движения, поэтому запаниковал и дёрнул руль вправо — хотел съехать на обочину, но у паники были свои планы, и машина начала вращаться.       Рыгало быстро перекинул руку через грудь Генри, удерживая его на сиденье, пока продолжалось вращение. Патрик матерился, Вик кричал, но это было хорошо — раз они шумели, значит, живы и в порядке.       Машина, наконец, прекратила кружиться и остановилась на краю дороги. Шариков нигде не было видно — они просто исчезли, также быстро и таинственно, как и появились. Ребята сидели в машине, под музыку, продолжавшую громыхать из радиоприёмника, пытаясь осознать, что только что произошло. Рыгало заглушил мотор и огляделся. Генри, по вполне понятным причинам, оставался напряжён, одной рукой схватившись за дверь так сильно, что побелели костяшки, и широко раскрыв глаза. Рыгало чувствовал, как друга потряхивает, хотя он будто застыл на месте. Однажды Рыгало уже попадал в аварию, когда был младше, но был точно уверен, что Генри — нет. Он выглядел несколько испуганно, но к счастью, на нём не было ни царапины.       Он оставил Генри приходить в себя и проверил, как дела у друзей. Патрик был без ремня безопасности — он никогда не пристёгивался, и сила вращения столкнула его с Виком: они оба держались за головы. Крови не было, так что они скорее просто ударились друг об друга в какой-то момент.       — Все в норме? — спросил Рыгало, пытаясь изгнать из голоса шокированную дрожь.       — Меня сейчас вырвет, — отозвался Вик и выпрыгнул из машины, даже не заботясь о том, чтобы открыть дверь. Его вырвало куда-то в траву — он всегда плохо переносил головокружение.       Рыгало отстегнулся и вышел из машины, чтобы помочь ему. Судя по тому, что он увидел, с машиной было всё хорошо. Машина была в порядке, его друзья были в порядке, он был в порядке — всё было окей, он глубоко вдохнул и повторял эту мантру в голове, пытаясь успокоить сердцебиение. Он похлопал Вика по спине, когда его перестало рвать.       — Генри, можешь захватить пару салфеток из бардачка? — попросил Рыгало.       Вроде бы, это помогло вернуть Генри обратно в реальность из мыслей, в которых тот витал, и он начал рыться в бардачке в поисках салфеток.       — Думаю, у меня сотрясение мозга, — простонал Патрик, потирая голову.       — У тебя должен быть мозг, чтобы получить сотрясение, — сказал ему Генри, выбираясь из машины с комком салфеток в руке, который передал Вику. Тот поблагодарил его, вытирая рот.       — Жевачку? — Генри вытащил упаковку из кармана и протянул Вику. Тот покачал головой:       — Только если она мятная. Не хочу, чтобы во рту был вкус рвоты и фруктов.       Генри пожал плечами и закинул одну пластинку в рот.       — Эм-м, ребят…       Они обернулись взглянуть на Рыгало — его лицо побледнело, и выглядел он так, будто его вот-вот вырвет:       — Я… мне кажется, я кого-то сбил, — и указал мимо них. Там, застряв под передним колесом Trans Am торчало заднее колесо велосипеда.       Генри уставился на него.       — Вот же блять.