Awakening

— Болен, говоришь? Думаю, это очевидно, Франциск. Франция прикусил губу и втянул воздух сквозь зубы. Было больно видеть Альфреда таким — горящим от лихорадки, стонущим от боли даже в бессознательном состоянии, извивающимся и корчащимся на белом матрасе. Артур сидел у его постели, заботясь о нём так же покорно, как и во время Великой депрессии. Неподалёку лежали две тряпки лежали в мисках, одна из которых была наполнена чистой ледяной водой, а другая — красной от крови. Америка страдальчески закашлялся, сплюнув очередной сгусток крови, увеличивая пятно на наволочке. Англия вздохнул и осторожно вытер его тряпкой. — Полагаю, это хоть что-то. По крайней мере, мы знаем, что он заразился до остановки сердца и это не инфекция от операции. — Конечно, — вздохнул француз и нежно погладил страну по колену сквозь тонкое одеяло. — Его телу же свойственно отторгать болезни, да? А если это как-то отразится на его людях... — Да. Но это не значит, что он не будет страдать. Юноша снова застонал, и этот звук глубоко застрял у него в горле, вырвавшись тихим всхлипом, который прозвучал почти как имя его брата. Бонфуа вздрогнул и посмотрел в другую сторону комнаты, где лежал Мэттью. Он едва отошёл от операции и не мог пошевелиться, услышать зов. Его глаза теперь скрыты защитными белыми бинтовыми повязками. — И как долго это будет продолжаться? — Я не знаю, — признался британец, будто эти слова разбили вдребезги тот маленький кусочек его сердца, что ему удалось собрать. — Может, несколько часов, дни, недели. Такого никогда не было раньше. Франциск рассеянно кивнул. Его взгляд блуждал по комнате и наконец остановился на коленях Кёркленда, на сжатой в кулак руке. Он стискивал что-то маленькое и сделанное из дерева. Это вызвало улыбку на лице. — Снова магия, mon cher? Тот покраснел и крепко сжал маленькую деревянную фигурку. — Это амулет. Для здоровья и защиты. — Как заботливо с твоей стороны, — но Бонфуа искренне верил в эти слова. Артур вновь тяжело вздохнул и оглянулся на Джонса, который теперь лежал тихо и неподвижно. Он прижал маленькую безделушку к груди, шепча что-то себе под нос — не то молитву, не то заклинание, хотя сам не мог сказать наверняка. Англия наклонился над спящим сыном и вложил фигурку в его ладонь, осторожно обхватив её своими сильными пальцами. — Держись, парень, — прошептал он. — Будь сильным и оставайся с нами. Скоро всё закончится.

***

Альфреду снилось спасение. Снился восход солнца, который возвестил бы о прибытии Советской Армии с северо-востока, об их красных знамёнах, танцующих на фоне разноцветного неба, о солдатах, преследовавших своего врага, как волки, что правят своими заснеженными лесами. Эсэсовские охранники бросались врассыпную, словно испуганные кролики, их порядок и дисциплина проломились под гнётом страха. Некоторые из более храбрых и преданных немцев наоборот, рвались вперёд на наступающую стену в последнем порыве усилий за свои извращённые идеи. Остальные, как и Менгеле, пытались бежать, но их пути перекрывали английские и французские войска, наступавшие с запада. Америка вскочил со своей койки, сильный и здоровый, хватая брошенный пистолет и возглавляя атаку изнутри. Канада был с ним, теперь фиалковые глаза стали ещё ярче, а зрение восстановилось. Братья заняли своё законное место рядом с союзниками, сплачивая пленников в общем восстании во имя справедливости. Они ломали грозные стены и сносили кованые железные ворота под звуки раскрепощённых, энергичных возгласов. Освободившись из барака, дети бегали, играли и искренне смеялись — впервые за долгие месяцы заточения. Они сгрудились вокруг Альфреда и Мэттью, цепляясь за них, называя их героями. Из ниоткуда появился Филипп, смеясь в объятиях канадца. Анастасия и Алиша радостно вцепились в талию Джонса. Он рассмеялся, обмениваясь счастливыми улыбками с братом, и повернулся к разрушенным воротам. Артур и Франциск стояли вместе с Иваном, они ждали их. Америка взмахнул пистолетом над головой и издал победный вопль. Ему это снилось, а во сне он улыбался. Но когда проснулся, от той радости не осталось ни следа. — Мэтт... Мэтти? — Тише, — успокоил его Уильямс, вытирая пот с разгорячённого лба брата. — Я здесь. Альфред не знал и не мог знать, сколько времени прошло с тех пор, как он вернулся. Он помнил, что у него трижды брали кровь, но младший настаивал, что по крайней мере раз пять. Американец провёл всё это время, как бы долго оно ни тянулось, то приходя в себя, то теряя сознание от сильных и слабых приступов лихорадки. Сейчас он обнаружил, что лежит, свернувшись на коленях у брата, а голова его покоится на груди близнеца. Простыня была обёрнута вокруг его тела, не позволяя ему слишком много биться во сне. Канада сидел с сырой тряпкой, одной из многих, которые давали ему обеспокоенные и испуганные дети, и вытирал ею лицо Джонса. Вокруг было тихо. Ребятишки в молчаливом страхе забились в углы своих кроватей. Снаружи, словно живое существо, по лагерю пронёсся рёв сирены, эхом отдаваясь от одного барака к другому. — Опять? — Да, — вздохнул Мэттью. — Опять. Альфред усмехнулся, и даже с его скованным болезнью горлом это прозвучало совершенно маниакально, что заставило канадца занервничать. — Они боятся. — Конечно, боятся, — рассудительно подтвердил он. — Мы все боимся. Нас бомбят. — Он боится не поэтому, — продолжал юноша, прижимаясь к брату, как ребёнок к матери. — Он боится, потому что они приближаются. Они идут за нами. — Альфред... — Они идут, чтобы забрать нас. — Альфред, хватит! Америка замолчал, распахнув глаза. Он вывернулся из объятий и нерешительно посмотрел на близнеца. — Мэтти? — Просто хватит, — бросил Уильямс и отвернулся, держа глаза закрытыми и не глядя на старшего, хоть и не мог его видеть. — Пожалуйста, хватит. Ты постоянно это говоришь, всегда веришь в это, а на деле всё только хуже. Тебе становится хуже. Всё становится хуже и хуже, и ты... молчи, Альфред. Пожалуйста. Юноша обомлел, а нижняя губа задрожала. — Мэтт... БАХ! Дверь распахнулась с большей силой, чем раньше, и врезалась в стену, отскочив от неё. Менгеле ворвался внутрь, в до жути несвойственном ему обличии разъярённого монстра и сопровождаемый целым взводом охранников. — Выведите всех их отсюда, — приказал он без всякой любезности, и эсэсовцы повиновались. Детей — всех до единого — бесцеремонно вытащили из разных укромных мест и выставили за дверь, как стадо овец, которых ведут на бойню. Мэттью по-прежнему ничего не видел, но когда приклад пистолета упёрся ему в спину, понял намёк и поднялся на ноги. Он попытался обернуть простыню вокруг Альфреда, но ткань тотчас вырвали из ослабевших рук, а их обоих вытолкнули на ледяной январский мороз. Джонс неуверенно покачивался, холодная земля царапала и без того истерзанные ноги, а ноющие мышцы протестовали идти. Он привалился к канадцу за столь необходимой поддержкой, направляя его мягкими толчками и стреляя в нацистов испепеляющим взглядом при каждом удобном случае. Группа близнецов — семь пар, один оставшийся из пары малыш и двое военнопленных — выстроилась вдоль стены своего барака, прижавшись спинами к грубым мрачным стенам. Лагерь разваливался на части. Медленно, но верно солдаты, охранявшие район, разрушали установленные здания с демонической скоростью. На дальнем краю возвышались дымовые трубы, которые с самого первого дня постройки извергали гнилостный дым, теперь пустые и безмолвные. Завод, строившийся в этой местности, разбирали по кирпичику, а материалы с него свозили колоннами массивных контейнеров. Что же касается других заключённых, то тех немногих, кто не был заперт в своих бараках, загоняли обратно в переполненные, отвратительные товарные вагоны, которые привезли их сюда. А тех, кто уже не дышал... кого не успели сжечь... свалили в огромные канавы по всему лагерю. Несколько близнецов заплакали от поглотившего их ужаса. — Молчать! — рявкнул Менгеле. Дети захлёбывались от рыданий. Доктор расхаживал перед ними с важным видом, словно командир на смотре, оценивающий свои войска. Время от времени он останавливался, хватал кого-нибудь за руку и проверял их номер, сверяя его с записями в блокноте ассистента. Он долго молчал. Никто не осмеливался заговорить. — Этих, — наконец объявил он, указывая на двух смуглых цыганских мальчиков. — И этих девчонок тоже. Они идут с нами. Эсэсовцы отдали честь и вытащили из строя выбранные пары. Те, кто стоял по обе стороны от везунчиков — невезунчиков? — в страхе жались друг к другу. Мужчина едва взглянул на них, остановившись лишь на мгновение: подойдя к взрослым военнопленным, которых так охотно пытал с момента их прибытия. Доктор выглядел напряжённым, а его руки слегка дрожали. Прищуренные глаза метались по сторонам, не желая смотреть прямо ни на кого из них, постоянно возвращаясь к небу. Альфред ухмыльнулся, опустив голову на шею Уильямса: — В чём дело, док? Нервничаешь? Менгеле дёрнулся. Внезапно он занёс руку и врезал по лицу юноши. Отброшенный от поддержки брата, американец рухнул на землю. — Альфред! — Мэттью упал на колени, чтобы найти его. Тот вновь зашёлся в терзающем кашле. Мужчина смотрел на них, как на грязь на подошве своих начищенных до блеска сапог, сморщив нос от брезгливости. — И их, — шикнул он эсэсовцам. — Заберите их тоже. Остальных — перевести. Канада прижался к Джонсу, защищая его, не давая их разделить, даже когда охранники резко подняли их. Ноги Альфреда едва держали его самого, так что он остался висеть, наполовину поддерживаемый братом, а наполовину охранником СС. Страна обернулся, пытаясь разглядеть Алишу и Анастасию среди детей, которых отогнали подальше, но за ними сразу же закрылась дверь. — Куда... куда ты их повёл? — прорычал Америка сквозь кашель, пошатнулся в руках эсэсовца и снова чуть не упал, но Уильямс рывком поднял его на ноги. Он угрожающе зыркнул на Менгеле. — Скажи, куда ты их повёл. Что собираешься с ними сделать, ублюдок? — Тебе уже не надо беспокоиться о них, — холодно ответил доктор. — На твоём месте, я бы больше беспокоился о себе. С этими словами и последующим смешком он повернулся к ним спиной и направился в свою лабораторию.