Прежде чем мы проиграем

      Том открыл глаза и понял, что не может терпеть пронзающие его чувства. Это было тепло, но не настолько, чтобы удовлетворяться душевными порывами настигающей время от времени магии.       Ему вспомнились ощущения Гермионы, когда его крестраж привлекал своими чувствами, вызывая яростные эмоции и желания: схватить его за руку, соприкоснуться теплом и пропасть в мягкой и обволакивающей бездне.       Том тяжело поднялся с кровати и слабо усмехнулся, пряча улыбку в отяжелевшей ладони, притянувшейся к губам. Он не может уснуть без ощущения ярого присутствия источника силы и расплавляющей нежности, которая должна усилиться от малейшего касания.       Неужели он всем своим нутром жаждет настоящего тепла и уверенности, словно без этого не представляет свою жизнь?       Как во сне, не зная, откуда в нём берутся силы, Том обулся, медленно оттолкнулся от кровати и направился к выходу из комнаты, жадно преследуя одержимую цель — ему важно прямо сейчас увидеть Гермиону. Невидимая связывающая нить тянула вперёд, проникнуться чувствами, найти то, что принадлежит ему, и пропасть в горячем потоке эмоций. Он вышел в коридор, спустился вниз, не встречая никого на своём пути, и прошёл мокрую дорожку, ведущую к железным воротам.       Внезапно Том остановился, почувствовав мгновенное опустошение. Его же тянула не магия, а он сам! Зачем сейчас идти к ней, да и каким образом?       Он развернулся и поднял глаза на большой дом, все окна в котором были зашторенными. Почему-то пришла в голову мысль, что сейчас за ним может кто-то наблюдать, стоя возле края оконной рамы и глядя вниз.       Том медленно опустил взгляд и посмотрел в сторону, где вдалеке виднелся край прекрасного сада, ярко окрашенного из-за сырости и влаги серыми оттенками зимнего времени. Несколько секунд разглядывая кусты и стволы деревьев с обнажёнными ветками, он, почти не чувствуя себя, отправился в сад. Рассеянно посмотрел под ноги, не улавливая поток безмятежных мыслей, затем поднял голову и глубоко вдохнул прохладный воздух, чувствуя, как вдыхает слабо теплеющую, но ещё мёрзлую жизнь — приближалась весна, а с ней и усиливались запахи.       Спрятав руки в карманы, Том увлечённо стал рассматривать прошлогодние мокрые и посеревшие листья, которые настигал и наступал на них туфлями, оставляя вереницу мёртвых украшений деревьев позади, собственно, как и мысли. Поддаваясь действию успокоительного зелья, он не мог думать о своих чувствах с раздражением или злостью. Пришла в голову странная мысль, что злость — своего рода защитная реакция от того, чего хотелось избежать. Может быть, Волан-де-Морт точно также всю жизнь закрывал от себя очевидные вещи яростью, потому и стал совершать необдуманные и нелогичные поступки?       Том поднял голову и слабо усмехнулся. Похоже на то. Самомнение и самооценка были задеты словами прорицательницы, сказавшей, что на свете есть могущественный мальчик. Наверное, затмившая рассудок необузданная злость заставила Волан-де-Морта не проявить любопытство, чтобы до конца разгадать секрет всего предначертанного. Наверное, ярость сыграла с ним злую шутку, заставив забыть о рассудительности. И сейчас Том подумал, что сам чуть не попался в такой же капкан, пытаясь отрицать открывшиеся чувства. Но ему всё равно хотелось злиться. Возможно ли избавиться от той привычки, что складывалась годами? Особенно, если речь идёт о защите самого себя.       Он думал о власти, ожидающей его в 1947 году и оставшейся так и не достигнутой, потому что оказался здесь. Что здесь можно сделать? Волан-де-Морт уже есть, приятели, а точнее, слуги — так же вертятся вокруг, правда, совсем не украшая его, а наоборот… устрашая?       Пусто на душе хотя бы по той причине, что видел не ту жизнь, о которой грезил каждый раз, просыпаясь ранним утром, одеваясь и воодушевлённо составляя планы на предстоящий день или перебирая в голове ожидающие дела. Том видел себя окружённым красивыми людьми, талантливыми и имеющими прекрасную репутацию в обществе. Он сверкал и переливался бы среди них, как самый яркий и привлекательный бриллиант в кругу поблёскивающих изумрудов, выделяясь своими способностями, умениями, знаниями и манерами. Его должны были признать волшебники, увидеть в нём важность и ценность, уникальность ума и огромный потенциал. К нему тянулись люди, очарованные красноречивыми словами, выразительными взглядами и приятным тембром голоса. Любили и уважали, восхищались и восторгались.       И в какой момент он свернул с дороги? Когда стал ломать себя и свой путь, поддаваясь безумству и безмозглости? Откуда начинался отсчёт превращения из юноши, обладающего всеми задатками стать частью магической истории, строя идеализированный мировой порядок, в мужчину, растерявшего свои мечты и желания, исказив их до неузнаваемости, поддаваясь слепой ярости от подбитой самооценки… или чего?       Неумение или нежелание признавать свои же ошибки, наверное, ещё сильнее помрачили ум, наотрез отказываясь воспринимать простую истину. Да, она могла быть неприятной, жестокой и разрывающей душу на части, заставляя чуть ли не вывернуться от ошеломления и омерзения наизнанку. Но разве нелогично принять это и по необходимости искать выход из ситуации, а не глупо беситься только потому, что не знаешь, что с этим делать?       Тонкие губы расплылись в слабой насмешливой улыбке. Как же легко было рассуждать без лишних оглушительных чувств, особенно, ясно осознавая, что осуждает Волан-де-Морта за те же ошибки, которым поддаётся сам. Вспомнилось, как ненависть и злость разрывали душу на щепки от одной единственной мысли — крестраж обсчитался, наделяя Гермиону энергией, стремящейся теперь вернуться назад. Конечно, он не мог знать, что такое возможно, но почему не допустил мысль, причём вполне разумную? Множество дней Том сгорал от давящих чувств, замыкающих в кругу ненависти и жажды, каждый раз склоняя чашу весов то в одну, то в другую сторону. И сейчас он отдалённо стал осознавать, что баланс возможен там, где вспыльчивость и импульсивность оставят в покое, а разум воспримет истину, как простой факт, и в его силах только думать, что делать с этим, а так же со временем, данным ему на любые решения, которые он примет. Разумно ли корить себя за оплошность крестража? Разумно ли злиться и сгорать от того, что произошло, понимая, — назад не вернуть? Имеет ли смысл дёргать нервы переживаниями и тревожностью, явственно осознавая, — это не выход из ситуации, а эмоции, какими бы они ни были, проблему не разрешат?       Посмотрев вдаль и немного сощурив глаза, Том вспомнил поведение Гермионы, сумевшей смириться с положением вещей. Выходит, в данной ситуации она поступает разумнее его, не позволяя себе злиться и впадать в истерики? Она молча и терпеливо выискивает решение проблемы, использует отпущенное время рационально и, может быть, когда-нибудь это будет плодотворно, пока он бездумно выражает гнев на всё, что попадается под руку.       Том остановился и немного склонил голову в сторону, понимая, что сейчас обнажает внутри себя настоящие и совсем неглупые умозаключения. Он тратит время понапрасну, злясь и укоряя за непредусмотрительность. Конечно, это не значит, что следует пустить всё по течению реки, нет, — он привык держать в руках и контролировать свою жизнь. Но очень глупо не распоряжаться тем, что упало само на голову. Да, раздражали странные чувства за эти дни, а особенно хотелось раздражаться от них сейчас, когда правда неожиданно всплыла на поверхность, ожидая каких-то действий. Но если взглянуть на это с другой стороны? Что он теряет и что приобретает?       Том приобрёл силу, которую не объяснишь даже в сравнении с чем-либо. Внутри блуждают волны необычайного тепла, нежно обжигая нервные волокна, проникая в каждую клеточку тела, и только сегодня он узнал, что сущность Гермионы, переплетённая с собственной, способна проворачивать удивительные вещи. Магия наполняла чем-то взрывным, мощным, неукротимым и, казалось, непобедимым. В соприкосновении настигали уверенность, устойчивость, властность и твёрдость. Именно тогда Том чувствовал истинную значимость, её реальную глубину, и то, что может сыграть немаловажную роль в истории всего мира. Хоть кто-нибудь обладает подобным? Ну, хоть кто-нибудь может похвастаться той магией, что способна вырываться изнутри и крушить врагов на своём пути бесконтрольно и своевольно, обнаружив опасность? Это было подобием молний, бушующих внутри и в нужное время вырывающихся наружу.       Наэлектризованная стихия, как шаровая молния, сверкала то иллюзорно перед глазами, то в реальном мире, издавая щёлкающие звуки тока. Она словно воссоздавала какое-то поле, в котором всё подчинялось Тому, только сама материя не поддавалась ему, заставляя метаться из крайности в крайность. Но это же можно как-то контролировать! Нужно лишь понять и научиться!       Например, сейчас он был практически полностью освобождён от действия волшебства, вечно вызывающего жажду. Находясь под успокоительным, он спокойно воспринимал и впитывал информацию, прекрасно чувствуя зов сердца и души, призывающих мыслить объективно и откровенно. Том всё так же ощущал, как плавится сущность, причём мощнее, но мягче, медленнее, вызывая приятные и тёплые чувства, вводящие в некую эйфорию. Если зелье способно глушить бесноватость энергии, не значит ли, что не нужно поддаваться гневу, который, очевидно, и вызывает накал эмоций, бросая его из угла в угол?       Следовало сделать вывод, что магия удовлетворяла амбиции, потешая самолюбие и авторитетность, доказывая уникальность и исключительность, наделяя мощью и властью, делая его кому-то важным и необходимым. Благодаря этому, Том точно знал, что Гермиона будет его главным актёром, играющим спектакль по написанному им сценарию, и чем ближе она будет видеть его со сцены и чувствовать зрительскую отдачу, тем охотнее и проникновеннее вживётся в любую отведённую роль. Она будет сверкать так же прекрасно, как любая звезда, получившая одобрение признанием и восхвалениями, а значит, старательнее и с настоящей жаждой пытаться угодить единственному зрителю, заодно и создателю игры, не допуская мысль оступиться назад, разочаровать, бросить всё и убежать. Просто стоило стать к ней ближе, показать, что ему можно доверять, заставить совершенствоваться, и тогда это станет невероятно сильным оружием, неспособным предать и обернуться против него.       И что же он терял? Несмотря на то, что недавно ощутил в себе ниточку, спустившуюся неизвестно когда с неба в душу, она не заставляла совершать необдуманные поступки или вести себя, как полный дурак. В данный момент он же не ведёт себя так! Наверное, Том хотел злиться, потому что… напуган неизведанными ощущениями?       Он вспомнил, как впервые увидел смерть. Те эмоции были ни с чем несравнимыми и попросту вызывали ужасающую дрожь как в душе, так и в теле. Миллионы бессвязных мыслей кружили в голове, а чувства разрывали на части, заставляя метаться из крайности в крайность от растерянности, изумления и беспокойства. Том пребывал в ошеломлении, внимательно наблюдая, как за секунду испаряется человеческая жизнь, превращая тело в бездвижную куклу, больше не умеющую испытывать боль. Серьёзно, он был напуган от привкуса смерти, оседающего на губах невидимой плёнкой, потому что такого состояния в жизни не приходилось наблюдать и различать каждым клочком души. Это было чем-то новым, странным, неожиданным и, конечно же, ошеломительным. К этому нужно долго привыкать, мириться с этим, принимать.       И сейчас снова новое чувство, впервые оседающее тонкой плёнкой на губах, имеющее сладкий привкус с добавлением чего-то… терпкого? Была та же растерянность, переходящая в изумление и тревожность. Но если в тот раз не злился, а взял себя в руки и максимально холодным рассудком, насколько тогда позволяла так думать ситуация, принял решения и успешно справился со свалившимися на голову проблемами, то почему сейчас категорически отказывался проявлять разум, глупо поддаваясь ярости? В тот момент, если бы он поддался ужасу, то это загубило бы всё, и вряд ли смог бы обойтись без кошмарных последствий. Тогда он с упорством преодолел ощущения нового чувства и испробовал на вкус стойко и непоколебимо, то почему и в этот раз не перетерпеть другое новшество?       Обнаруженная ниточка слегка пугала, но только от того, что была неизвестна. Последствия её вторжения в жизнь какими могли быть?..       За спиной послышался приближающийся глухой стук каблуков, из-за чего Том обернулся настолько быстро, насколько позволяло расслабленное тело.       — Наслаждаешься погодой?       Внутри почувствовал усмешку, но не смог даже улыбнуться — мелькнувшая слабая эмоция утонула в плотном кольце, образованным зельем, и исчезла без следа.       — Ты с новостями? — почти не чувствуя губ, безразлично спросил он, испытывая странное и приятное чувство от лёгкости, обволакивающей всё тело, словно сейчас оно жило своей жизнью.       — Пойдём вглубь.       Том отвёл взгляд в сторону, посмотрев на дорожку, изворотливо ведущую вдаль среди кустов и деревьев.       — Пойдём, — почти протянув, отозвался он.       Некоторое время двое молча шли по мокрым листьям, пока волшебник не заговорил:       — Знаешь, у Тёмного лорда участились собрания с твоим появлением.       — Успел заметить, ты не на всех присутствуешь, — без какой-либо эмоции произнёс Том.       — А ты ни на одном.       — Рассказывай, Антонин, ты же не просто так решил составить компанию за прогулкой по саду.       — Беллатриса и Рудольфус получили задание следить за тобой.       Том хотел было показать удивление потому, как действительно был изумлён выбором Волан-де-Морта, но вместо этого губы дрогнули в подобии улыбки, а пустой взгляд поймал пристально разглядывающий его взор.       — Глупо спрашивать, почему именно они?       Антонин усмехнулся, посмотрел вдаль и замедлил шаг, ответив задумчивым голосом:       — Беллатриса очень способная волшебница и может пуститься на самые низкие подлости, лишь бы выполнить приказ. Однако она достаточно прямолинейная, а, вот, Рудольфус изворотливый и хитрый, у него прекрасно работает смекалка.       — А ты чем заслужил такое задание? — полюбопытствовал Том, не глядя на него.       — Я подорвал газетную редакцию без малейших улик, да так, что Августус до сих пор не знает об этом, забыл? — показал улыбку Долохов, которую поймал тот.       — Значит, ты незаметный?       — Тебе нужно придумать, чем будешь заниматься каждый день, — серьёзно отозвался Антонин, пропуская вопрос мимо ушей. — Я не могу приходить к нему и рассказывать, как ты ходишь по магазинам, зависаешь в книжном или по вечерам пьёшь кофе в неприметном заведении. Как минимум, это будет похоже на деятельность, за которой прячешь истинные помыслы.       — Ты, случайно, не был шпионом, как Руквуд? — чуть нахмурился Том, а затем показал подобие улыбки.       Антонин остановился, из-за чего остановился тот, повернувшись лицом. Он слабо улыбнулся и чуть сощурил глаза, ответив:       — Я больше похож на наёмного убийцу, а не шпиона, но одно от другого не особо далеко ушло.       — Значит, тебе Волан-де-Морт дал прямой приказ следить за мной и докладывать обо всём. Следует запомнить, если я вернусь назад, то тебе доверять нельзя.       Долохов в вопросительном удивлении приподнял бровь и начал поправлять белоснежные рукава сначала у одной ладони, затем у другой. Том пристально проводил этот жест, опустив взгляд, улавливая мысль, что Антонин что-то скрывает, поддаваясь импульсам тела, тем самым невозмутимо отталкивая от себя прозвучавшие слова. Интересно. Том тут же поднял глаза и, коротко улыбнувшись, невинно продолжил:       — Но, как показывает опыт Волан-де-Морта, кажется, я не вернусь.       — Он мог по каким-то причинам забыть, что был здесь, — заметил Долохов, перестав поправлять манжеты и пряча ладони в карман.       — Интересная теория, но слишком простая. Думается, в таком случае я бы написал самому себе письмо, а оказавшись в своём 1947 году, обязательно прочитал.       — А попробуй написать. Ты же даже не думал об этом.       Том чуть склонил голову, внимательнее всматриваясь в стальные глаза, затем опустил взор и посмотрел в сторону.       — Пожалуй, нужно над этим задуматься. Только, как показывает очередной опыт Волан-де-Морта, это глупая затея. Он же ничего не знает, а я могу сейчас хоть десять писем написать, в надежде вернуться в своё время.       Долохов усмехнулся, и оба медленно пошли по дорожке дальше. Том всерьёз задумался о том, почему бы не написать письмо с изложением коротких фактов будущего и всегда носить его с собой. Вдруг эта замкнутая петля, которая, наконец, разорвётся с появлением письма в 1947 году, где будут изложены основные мысли, и, прочитав их даже с полным провалом в памяти, он искривит линию времени и будет проживать другую жизнь, не жизнь Волан-де-Морта? Тогда этот мир исчезнет, настоящее время изменится и станет безвозвратным, а он пойдёт по другому пути, не вспомнив и не придя к такому. Звучит заманчиво и воодушевлённо, но при условии, что ему действительно удастся как-то вернуться. Если же нет, то это безутешные надежды и трата времени. Конечно, ему хотелось изменить жизнь Волан-де-Морта, поэтому он позволил себе сейчас впасть в мир грёз. Наверное, это было глупо и безрезультатно, но хуже не будет, если он просто попытается, верно?       — Вернёмся к алиби, — после минутной паузы заговорил Долохов. — Пока ты здесь и не выходишь за пределы дома, надо определиться, по какому следу вести Тёмного лорда.       — Думаю, буду вести по следу пророчества. Он не знает второй части, но уверен, что это не даёт мне покоя.       — Тебе действительно не даёт это покоя?       — Разумеется, — легко отозвался Том, разумно промолчав, что успел разгадать эту тайну. — Важно, чтобы он не знал о моей связи с Тонкс…       — Послушай, Том, рано или поздно он узнает об этом. Я не один собираюсь следить за тобой, но, чтобы остаться в глазах Тёмного лорда лучшим и надёжным, именно я должен первым доложить о делах с ней.       — Я имел в виду возможность проникать в школу. Он не должен об этом знать.       — Тогда что бы связало тебя с ней?       — Она — аврор и состоит в ордене Дамблдора. Разумно, что я захочу иметь такого человека возле себя, получать информацию и знать, что происходит по другую сторону баррикад.       — Согласен, — кивнул Антонин, посмотрев под ноги. — Когда следующая встреча с ней?       Том на мгновение поджал губы, вспоминая о сегодняшней договорённости с Тонкс, и незамедлительно ответил:       — На четвёртый день. Тогда и доложишь Волан-де-Морту, что я с ней встретился и, кажется, пытался завербовать. На второй раз встреча якобы будет через четыре дня, разумеется, случайная. То есть для неё случайная. И моя очередная попытка заполучить её доверие.       — Важно, чтобы ни Беллатриса, ни Рудольфус не смогли застать тебя с ней. Это может плохо закончиться, поэтому обдумай встречи хорошо.       — За это не переживай, я знаю, что плохо кончится. Хотя… знаешь, если я попытаюсь защитить Тонкс от Лестрейнджей, это произведёт на неё весьма положительное впечатление, — серьёзно задумался Том.       — А что ты скажешь Тёмному Лорду? Он в этот же день допросит тебя.       — Правду, — легко отозвался он. — Я пытался защитить её, чтобы вызывать доверие, но буду взбешён, что он кого-то отправил следить за мной. А Тонкс мне нужна, — как ты и скажешь ему, — вынюхивать о стороне Дамблдора. После перепалки с Лестрейнджами я как будто узнаю его планы и пойму, что он мне не доверяет. Это должно вызвать во мне ярость. А дальше Волан-де-Морт из-за этого отзовёт своих псов, возможно, оставив следить за мной только тебя — ты же не окажешься обнаруженным якобы передо мной и при этом первый донесёшь обо мне информацию. Таким образом, получишь безграничное доверие, а про меня продолжишь скармливать ложь, что я просто пронюхиваю ситуацию у Тонкс и ничего больше.       — Как быстро ты всё продумал, — усмехнулся Антонин. — Только узнай, что ты получаешь информацию из штаба или ордена, он потребует делиться с ней.       — А я и буду делиться об аврорате или ордене. Всё будет выглядеть правдоподобно: ты займёшь самое приближённое к нему место, а я покажу, что мне можно доверять, ведь занимаюсь полезными вещами. Вот и всё.       — План без изъянов.       — Есть один, — задумчиво отозвался Том, посмотрев себе под ноги, а затем остановился и перевёл взгляд на Антонина. — Ты можешь стать изъяном. Конечно, если ты на самом деле заодно с Волан-де-Мортом.       Долохов несколько секунд молчал, наблюдая за появившейся улыбкой на тонких губах, и улыбнулся в ответ.       — Тогда зачем вскрываешь передо мной карты, если сомневаешься до сих пор?       — Наверное, — вкрадчиво заговорил Том с улыбкой, — потому что без тебя такой план я не проверну. И, кажется, ты сам говорил, что в случае предательства, Волан-де-Морт уже допрашивал бы меня о делах с Тонкс. О таком бы он не промолчал даже ради дальнейшей слежки за мной.       — Значит, всё-таки план без изъянов, — доверчиво произнёс Долохов и обнажил понимающую улыбку.       — Походит на то, — медленно протянул Том. — Кстати, Руквуд уже узнал о произошедшем? Приходил к нему?       — Сейчас как раз разговаривают, — кивнув головой в сторону дома, отозвался Антонин.       — И как ты собираешься вызнавать тему разговора?       — Жучок, — щёлкнув пальцем по воротнику возле шеи, напомнил с короткой улыбкой он. — До сих пор на нём.       Том неслышно вздохнул, запрокинув голову к небу, и тихо произнёс:       — Хорошо, ты убедишь Волан-де-Морта, что это Руквуд, и он перестанет лить масло в мой огонь и будет обезврежен, потеряв доверие Волан-де-Морта, но если это действительно не он?       — Имеет ли это значение? Тебе же сыграла эта заварушка на руку — ты смог выйти на Тонкс, получил постоянный доступ в школу и… кажется, никто не лезет в твою жизнь. Ты выжал из этого пользу, так и какая разница, Руквуд это или кто-то другой?       — Этот «кто-то» может стать угрозой Волан-де-Морту, — продолжая задумчиво разглядывать тяжёлые облака, отозвался Том.       — Угрозой Волан-де-Морту можешь быть только ты. Остальные либо слабы, либо трусливы, либо их ждёт смерть.       Том опустил заинтересованный взгляд на Антонина, затем и голову, а потом резко заговорил:       — Знаешь, в таком случае я бы подумал на тебя.       — Что я под носом у авроров провернул в штабе махинацию и ослабил охрану школы? Зачем?       — И я думаю, зачем, — слабо усмехнулся Том. — Но твои характеристики очень хорошо подходят для такого дела: не слабый, не трус и уже крутишь со мной за спиной у Волан-де-Морта.       Долохов усмехнулся ярче, покачав головой и посмотрев вдаль.       — Ладно, — сменившимся голосом заговорил Том, посмотрев на дом. — Вечером расскажешь, о чём болтал Руквуд и какие успехи ты достиг в убеждении Волан-де-Морта.       — Я подумал, с таким планом, что ты придумал, лучше будет, когда я начну давить после нападения Лестрейнджей на Тонкс. Ты будешь зол и объяснишься с ним, а я под эту дудку настучу на Руквуда, и тогда он окончательно может отстать, видя в тебе лишь источник важной информации.       — Хорошо, так будет даже лучше.       Том неторопливо направился обратно к дому, и Антонин последовал за ним. Спустя минуту тот произнёс:       — Как успокоительное?       — Сам варил? — безразлично спросил Том.       — Купил в переулке.       — Ещё есть?       Антонин усмехнулся, посмотрев на собеседника, и ответил:       — К ночи зайду к тебе, заодно отдам.

***

      Том так и не смог уснуть и, полностью вымотанный и уставший, отправился на встречу с Тонкс в заранее высчитанном месте. Для этого он показательно побывал на ужине, где собралось очень много Пожирателей, как на каком-то собрании, однако из женщин никого за столом не было. Перекинувшись парой слов с Долоховым, он поднялся и молча направился к выходу из столовой, заметив, как Рудольфус Лестрейндж поднялся следом, с громким хохотом отвечая что-то неизвестному мужчине. Том неторопливо поднялся наверх, прислушиваясь, как за ним следует по лестнице волшебник. Взявшись за дверную ручку своей комнаты, он дёрнул её, коротко посмотрел на Рудольфуса, невозмутимо проходящего мимо и даже не обратившего внимания на оглядывающий его взгляд, и зашёл внутрь. Том закрылся, прижался к двери и прислушался к внешним звукам. За дверью стояла тишина.       Отступив от двери и развернувшись, он стал лихорадочно соображать, как ему выбраться из дома, оставаясь незамеченным. Даже Долохов не знал, что Том собирается на встречу с Нимфадорой. Рудольфус видел, как он скрылся в комнате и вполне мог подумать, что тот не собирается куда-то выходить, однако наверняка ещё долго будет стоять в конце коридора и поджидать.       Том оглядел комнату и его взгляд остановился на окне. Быстро прошагав к нему, он задвинул шторы, прислонился боком к краю оконной рамы и стал всматриваться в сумрак. Кажется, никого не было. Наверное, волшебники ещё не додумались караулить его под окнами. Тем лучше.       Идея совершить побег, спрыгнув из окна второго этажа, показалась Тому очень забавной. Успокоительное зелье практически потеряло эффект, но никакого раздражения или злости в нём так и не проявилось. Внутренний мир оставался вполне гармоничным, а мысли полностью поглощены незаметным побегом из логова Пожирателей. Конечно, ему приходилось совершать странные вещи будучи начинающим лидером среди волшебников, которые нуждались в единой идее, но выпрыгивать из окна, чтобы остаться незамеченным — впервые.       Он простоял неподвижно не менее пяти минут, внимательно вглядываясь во всё, что видел из окна, затем медленно и тихо открыл его, забрался на подоконник и выглянул наружу. Резко оглядевшись по сторонам, а затем вниз, он прикинул, насколько высоко находится, и тут же сообразил, какое заклинание поможет ему не сломать ноги. Том ловко перелез через окно, ступая на узкий карниз, присел, разжал пальцы и оттолкнулся от стены. Прыжок в темноту оказался громче, чем предполагал. Выпрямившись с земли, он замер, вглядываясь в темноту и, поняв, что никого рядом нет, прошёл вдоль стены, зашёл за угол, накинув дезиллюминационные чары по пути, и вышел на главную дорожку, ведущую к воротам. Несколько секунд, и Том исчез, улыбнувшись тому, как легко удалось провести волшебников.       Они встретились через дорогу от музея Фарадея и направились по людным переулкам Лондона, теряясь в толпе обычных людей, идущих с работы или спешащих по каким-то делам. Сумрак уже давно опустился на улицы города, и зажглись фонари, освещая наполненный жизнью Лондон мягким тёплым светом. В такой суматохе никто не мог обратить на них внимания, шум дорог заглушал любой разговор, поэтому оба беспрепятственно смогли обсудить всё, что их волновало. Том рассказал, как следил за Малфоем, пытаясь выяснить его круг общения, как проводит вечера, ну, и что не смог пока ничего стоящего обнаружить, в свою очередь Нимфадора заверила, что всё под контролем, и переживать им пока не за что. Неторопливо прогуливаясь по намоченному асфальту, Том напоследок решил прояснить важную деталь в виду сложившихся у него обстоятельств.       — Помнишь, мы договаривались, если кто-то из нас не явится на встречу, а потом на следующую, то больше не видимся?       Тонкс кивнула, рассеяно оглядывая прохожих.       — Я подумал, в таком случае нам нужен тайник.       — Тайник?       — Да. Место, где мы будем делиться важной информацией. Например, если за тобой слежка, и ты два раза подряд не можешь прийти в назначенное место, то оставляешь сообщение о готовности возобновить встречи. Это будет разумно, потому что нам необходимо выяснить, что творится внутри.       — Хорошо, и какое обозначим место? — посмотрев на Тома, отозвалась Тонкс.       — Идём, я покажу, — произнёс он, схватив волшебницу за рукав и потащив за собой.       Они перешли дорогу, прошли несколько улочек, зашли в узкую арку и оказались в тёмном дворе.       — Здесь сквозной двор, так что никто ничего не заподозрит, даже если увидит тебя здесь — просто пройдёшь мимо. Видишь шифер у подвала? Смотри, тут есть щель, просто задвигаешь послание сюда или достаёшь моё. Проверяй каждое утро перед работой…       — У меня бывают ночные рейды, — подняв глаза с шифера на Тома, возразила Тонкс.       — Значит, как можешь, но желательно каждый день.       — Думаешь, нам придётся когда-то воспользоваться тайником?       — Надеюсь, нет, но, честно говоря, я успел привлечь внимание твоей тётушки…       — Что? Как? — жадно впившись потемневшим взглядом, нахмурилась Тонкс.       — Утром выслеживал Долохова и наткнулся на неё… — внимательно оглядывая двор, спокойно отозвался Том.       — Чем ты думал?.. — взволнованно отозвалась та.       — Не беспокойся — это мелочи, — слабо качнул головой тот, посмотрев на Тонкс и невинно улыбнувшись. — В общем, через день встретимся у школы. Теперь расходимся.       Нимфадора кивнула, оглядев Тома обеспокоенным взглядом, и неуверенно стала отходить, направляясь к выходу из переулка, оглянувшись назад несколько раз.       В дом пришлось возвращаться таким же путём. Том с облегчением заметил, что весь фасад был из разных ниш и карнизов, поэтому не составило особого труда забраться в приоткрытое окно своей комнаты. Мерлин, чем он занимается?       Поздно вечером к нему зашёл Антонин и дал прослушать весь диалог Волан-де-Морта и Руквуда, в котором последний пытался связать появление Тома и ситуацию в аврорате, призывая того вспомнить годы своей молодости. По голосу Волан-де-Морта Тому стало очевидным, что тот вспомнил себя досконально и с точностью, отчего загорелся ещё большим желанием проследить все мысли и действия юной копии. Это совсем не удивило, наоборот, подтвердило предположения Долохова, а значит, увеличило значимость недавно придуманного Томом плана. Он воспользуется недоверием Волан-де-Морта, разоблачит связь с Тонкс, тем самым показав, что что-то предпринимает для победы Тёмного лорда в войне, а Антонин займёт место первого доверительного лица, разоблачит Руквуда, выводя мужчину, точащего зуб на Тома, из игры. Всё должно пройти идеально, в этом не приходилось сомневаться. Антонин оставил несколько порций успокоительного зелья, попрощался и вышел из комнаты.       Следующее, что беспокоило Тома, это успехи в задании Драко Малфоя. Он видел огромный интерес в том, чтобы у мальчишки получилось убить Дамблдора. Прежде всего, бывший учитель очень многое раскопал о нём и его жизни, более того, делится информацией с Поттером. И прежде чем Малфой осуществит свои планы, которые наверняка глупы и бесполезны, думалось Тому, он должен выяснить, насколько много Дамблдор узнал о нём и что рассказал своему герою. В любом случае, Том решил помочь Драко Малфою осуществить его затею — смерть директора будет на руку всем, даже ему.       Следующие два дня он не выходил из поместья Малфоев, не пропускал ни одного приёма пищи, и вёл себя так, словно не ссорился с домочадцами и не конфликтовал с Волан-де-Мортом. А на третий день, так же не пропуская трапезы, вечером, когда за окном стемнело, Том спрыгнул с подоконника, приятно удивившись, что до сих пор Лестрейнджи не додумались караулить его здесь, и направился в Хогвартс. Его встретила Тонкс в назначенном месте и проводила на территорию замка, перебросившись парой фраз. Когда Том остался один, он достал маленький пузырёк с успокоительным зельем, которое предварительно разбавил для слабого действия, выпил и зашёл в школу.       Пока поднимался на верхний этаж, почувствовал, как расслабляется тело, подвергаясь ленивому состоянию. Досконально высчитанная доза должна была успокоить очнувшееся чудовище в груди, но оставить хоть какую-то эмоциональность и активность действий. Том был уверен, что это поможет удержать себя в руках и голову на плечах при виде Гермионы.       Когда он оказался в Выручай-комнате, её здесь ещё не было. Том расположился на мягком стуле за столом, трансфигурировал какой-то предмет в пепельницу, откинулся на спинку и принялся ждать, лениво осматривая помещение, не заостряя внимание ни на чём.       Прошло более получаса, прежде чем в комнате появилась Гермиона. Том поднял на неё взгляд и почувствовал, как все внутренности зашевелились, а мгновенно очнувшийся бес затрепетал, ощутив взрывное приближение разбушевавшейся магии.       Гермиона замерла у двери, широко распахнула глаза и жадно уставилась на него, очевидно борясь с порывом тут же приблизиться. Ему показалось, что она сдержится, но не прошло и десяти секунд, как ноги быстро понесли её к нему, а ладонь притянулась к рукаву плаща. Том усмехнулся, но, ощутив прикосновение, понял, что стало не до смеха — слабый эффект успокоительного зелья практически не помогал, лишь затмевал гнетущие чувства, что он мог бы сейчас испытывать. Перед глазами снова всё стало рассеиваться, а в ушах защёлкали уже привычные разряды тока вперемешку со стуком собственной крови. Дыхание на некоторое время прервалось, а рука, которую держала Гермиона, лениво потянулась вниз. Он не сразу понял, что та опустилась перед ним, переводя затуманенный взгляд куда-то в сторону, словно пытаясь понять, где она и что с ней происходит, управляемая только эмоциями.       — Тише-тише, — хрипло прошептал Том, вывернув руку из захвата и взяв Гермиону за ладонь, не позволяя ей до конца упасть на пол.       Он попытался поднять её, осознавая, что внутри девчачьей души кружит странное бессилие, а только потом сообразил, что оно вызвано его притуплённой магией, которая от успокоительного делала все движения ленивыми и неточными.       Том встал со стула, обхватил другой рукой обмякшее тело и заставил подняться. Где-то глубоко внутри пыталась восстать злость от того, что зелье не помогает, а, как оказалось, затормаживает реакцию и подавляет ярость, но жажда магии никуда не исчезла, как это было несколько дней назад, вдалеке от Гермионы. Наоборот, чудовище бесилось и металось, призывая произвести обмен жарящего тепла, выдернуть жизнь и вытянуть энергию, ощущаемую в прикосновении. Том сжал зубы, борясь с приступом одержимости, и встряхнул Гермиону, после чего она подняла на него туманный взор, слабо задрожав в руках, и бессильно уткнулась в грудь, задевая кончиком носа воротник.       Том глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, не ожидая такого поворота событий, прижал сильнее и потянул к дивану. Странное чувство не дало оттолкнуть Гермиону назад, чтобы заставить отцепиться, поэтому вместе с ней он сел, а точнее рухнул, на мягкую поверхность и отстранил от себя, пытаясь сфокусировать размытый взор на ошеломлённых и ничего не понимающих глазах.       — Ты меня слышишь? — как будто со стороны услышал свой голос.       Он пытался держать себя в руках, не поддаваться беснующемуся порыву чудовища и улавливать объективные мысли. Прикосновения плавили, но было терпимо, и спустя какое-то время Том ощутил, что даже приятно.       — Гермиона?       Она медленно запрокинула голову и, встретившись с тёмным взглядом, лениво прошептала:       — Да.       В эту же секунду захотелось обнять её, но Том продолжал оставаться неподвижным, концентрируясь на других мыслях.       — Нам нужно поговорить. Возьми себя в руки, — так же отдалённо от самого себя произнёс он.       — Что ты ещё хочешь узнать? — различил сквозь шум тока и крови.       Наверное, не будь зелья, то Том точно бы сорвался сразу же, жадно наблюдая за приоткрывшимися губами, но пусть не злость, а что-то другое, помогало не предпринимать никаких попыток в погоне за желаемым.       — Расскажи, — медленно продолжил он, — чему Дамблдор учит Поттера?       — Ты уже сообщил Волан-де-Морту о второй части пророчества? — неожиданно спросила Гермиона, сверкнув туманными глазами.       Том слегка приподнял бровь от удивления.       — Тебя это не касается…       — Просто ответь, — ещё тише произнесла она, чуть склонив голову.       Он не понял, как губы изогнулись в усмешке, но изнутри не смог вырваться привычный смех.       — Чему Дамблдор учит Поттера? — с расстановкой продолжил Том.       Зато Гермиона уронила голову и тихо засмеялась.       — Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ? — успокоившись, отозвалась она, затем подняла медленно голову и добавила: — Он учит, как уничтожить тебя.       — О чём именно Дамблдор успел рассказать? Я знаю о разговоре с Поттером, о воспоминаниях. Какие ещё воспоминания он показывал?       — Том, ты хочешь сделать всё, чтобы Волан-де-Морт победил…       — Перестань, — холодно возразил он, больнее сжав тонкие пальцы. — Просто отвечай на вопросы.       — Ты обманываешь меня. Ты используешь…       И в этот момент Том подал ей свой поток тепла, ощутив, как Гермиона вздрогнула и затрепетала, и как сам стал проваливаться в мягкую бездну, пытающуюся утащить ко дну. Цепляясь за какие-то остатки самообладания, он невольно сильнее сдавил пальцы и прошептал не своим голосом:       — Отвечай. Я дам больше.       Но Гермиона уже второй рукой лениво взялась за мужское плечо и подняла потемневший взор к туманным глазам.       — Зачем ты давишь этим на меня?..       — Ты хочешь Круциатусом?       — Что за бессилие в тебе? — протянула Гермиона, слегка поморщившись, пытаясь координировать движения. — Ты наглотался чего-то?..       — Хотел предложить тебе, но, видимо, с меня достаточно, — слабо усмехнулся Том, наблюдая за ленивым покачиванием головой.       — Что это? Успокоительное?       — Знакомый эффект?       — Да, — протянула Гермиона, пытаясь встряхнуть головой, но вместо этого снова медленно покачала ею.       — Говори же, — выдохнул Том, чувствуя, как нервы вот-вот могут вздрогнуть и лопнуть. — Что из моей жизни знаешь ты и Поттер?       — Приют. Как Дамблдор сообщил, что ты — волшебник, — заворожённо посмотрев в глаза, отозвалась Гермиона.       Тот рассеянно перевёл взгляд в сторону, не понимая, как это связано с желанием обрести бессмертие.       — Зачем он показывал это?       — Чтобы… чтобы Гарри понял, каким ты был с одиннадцати лет, — слабо отозвалась Гермиона, чуть сильнее сжимая плечо.       — И каким я был?       — Самоуверенным, самостоятельным, замкнутым, считающим себя исключительным, — медленно продолжила она. — Тебя не любили в приюте. Ты, кажется, кого-то запугивал, стаскивал чужие вещи и… ты не доверяешь никому, Том.       Тень улыбки проскочила на губах, и он тут же торопливо спросил, предчувствуя, как одержимость собирается перевесить спокойствие:       — А ещё что? Что ещё показывал Дамблдор?       — Были воспоминания о твоей семье. О матери и отце…       — Что в них было? — заинтересованно перебил Том, ещё сильнее сжимая тонкие пальцы, отчего Гермиона поморщилась и ленивым жестом попыталась освободить их, но тот сам ослабил, однако не отпустил.       — Как твоя мать из окна дома наблюдала за Томом Риддлом, гуляющим с какой-то девушкой. Кажется, твой дед заметил это и был ужасно недоволен. Они ругались, её брат насмехался над ней…       — Чьё это воспоминание? — не сдержался тот от жадного любопытства, улавливая каждое слово между щелчками тока.       — Какой-то работник из министерства. Я не помню имени. Он приходил с сообщением, что Морфин должен явиться на слушание по поводу нападения на Риддла, а Марволо огрызался с ним, бранясь, что он наследник Слизерина и ещё кольцом размахивал перед лицом…       — Кольцом?       — Да, — протянула Гермиона, опустив взгляд на ладони, — как у тебя.       Том тоже опустил глаза на пальцы и внезапно почувствовал вспышку чужого испуга.       — Это твой крестраж! — пытаясь высвободиться из крепко держащих пальцев, на одном из которых был перстень, воскликнула она заторможено, но тот сжал руку ещё сильнее. — Как я не подумала об этом раньше? Я же разговаривала с Гарри…       — Тогда ты не знала, кто я…       — Но я могла догадаться! — в сердцах воскликнула Гермиона.       Том почувствовал, как ей стало хуже. Мало того, она была немного подавлена бессилием, так ещё и разочарование зажглось в её душе, неприятно оседая ему на плечи. Чудовище заёрзало, заставляя оттеснить самообладание и заглушить противные эмоции. Подвергаясь магии, он приблизился к Гермионе, поднимая взгляд, прикоснулся ладонью к ключице и задрожал, улавливая последнюю соломинку, прежде чем сорваться в пропасть. Проснулся вулкан, закипая и нагнетая, приготавливаясь взорваться раскалённой лавой и столбами дыма. Гермиона уже приблизилась сама, отчаянно глядя в наполненные теплом глаза, выискивая в них нужные ощущения, которые Том пока не давал. Твою мать, ну потерпи немного!..       — Я же убью тебя, Грейнджер! — странным голосом тихо произнёс он. — Хоть раз включи мозги, когда надо…       Что это? Тоска?       Но вулкан взорвался, извергая кипящую лаву в душу, по телу пробежался ток, импульсивно дёргая нервы и призывая притянуться к сидящему на губах теплу, энергии, жизни…       Взгляд окончательно рассеялся, превратив мир в размытые тёмно-серые пятна с проблеском слабого источника света, освещавшего комнату. Плотная вуаль чернеющих оттенков обволокла разум, и Том, как во сне, притянулся к Гермионе, лениво тряхнувшей волосами. Он медленно сжал хрупкое плечо, сгорая от нетерпения обладать желанным волшебством, но нарушенная зельем координация движений не поддавалась быстроте бешеных порывов. Ничего не видя и не понимая, Том приблизился к пульсирующим губам и тут же получил отзывчивое прикосновение. Заворожённый и жадный тёмный взгляд впился ему в глаза, вырывая тепло, беснующееся внутри и проходящее наружу, предварительно заглядывая в каждый уголок души, разгоняясь вместе с бесконечными лейкоцитами в крови. Рука Гермионы очень медленно поднялась с плеча к шее и стала сжимать с такой же силой, с какой сдавливал её Том. Он потерял держащую его соломинку, проник в уста, словно собираясь высосать теплеющую жизнь из глубины, и, насколько позволяло успокоительное, резко обхватил другой рукой дрожащее от жадности тело, прижимая к себе. Через несколько мгновений она первая всхлипнула от боли, запрокинув немного голову, чтобы разъединить касания губ, но Том поймал нижнюю губу и больно вцепился зубами. Чувства разрывали на части, а чудовище громко кричало не отпускать, не давать шанса вдохнуть воздух, желая, чтобы Гермиона вдыхала только его тепло.       Немного грубо он притянул её за спину ещё ближе, поднял руку к затылку и вонзил пальцы в копну волос, прижимая обратно к губам, улавливая очередной всхлип. Гермиона терпела жёсткий захват, но как только дрожащие пальцы её второй руки поднялись к шее и нащупали шёпот сонной артерии, она сама стала сдавливать его губами, выпрямляясь и подаваясь с упорством вперёд.       Среди кучи дыма и жарящего пепла Том ощутил в себе какой-то оживший росток, проснувшийся, словно под лучами выглянувшего солнца. Неожиданно захотелось расслабиться, позволить вытягивать из себя жизнь и пропасть в мягкости мглы, обволакивающей с ног до головы чужим теплом. Пальцы невольно разжались, а сам медленно прислонился к мягкой спинке, разрешая Гермионе прижать его и почувствовать инициативу в руках. Он ощутил себя вязкой сущностью, в которую вонзаются цепкие пальцы и ритмично сжимают, словно пытаясь придать какую-то форму, но безрезультатно. Том чувствовал, какое безумное удовольствие она стала испытывать от медленных и размеренных сжатий, и проникся в них сам, вспыхивая накатившей эйфорией и одурманившей негой. Безукоризненная отдача магии вперемешку с успокоительным расслабила все мышцы, заставила замедлиться губами, отдаваясь на растерзание жёсткому захвату. Стало смешно, уголки растянулись в слабой улыбке, а изнутри пытался вырваться смех.       Том с неукротимым блаженством принимал чужую жадность, пока в голове не проскочила мысль о том, что это до невозможности приятно, пока он не понял, что ему до безумия нравится, что с ним происходит. Показалось, что внутри сидит ниточка, та самая, что спустилась к нему сверху и вселилась в душу, и она вытягивалась чужим вдохом. Было чувство, словно Гермиона притянула её через горло, замерев, медленно и размеренно втягивая в себя. Губы разъединились, но та продолжала тянуть дальше, пока Том не увидел неестественные белеющие огни в чёрных зрачках и между губ едва заметное белоснежное свечение.       Он напрочь забыл о чудовище, которое, казалось, уснуло, не оповестив об этом хозяина. Вулкан давно потух, переставая прожигать душу лавой. Только сейчас Том понял, что остался наедине со своими чувствами, обнажив их кристально чисто, как сверкающую нить, вытянутую изнутри вдохом Гермионы. Он заворожённо смотрел, за медленно растворяющейся в воздухе и на влажных губах прозрачной субстанцией, затем, словно очнувшись ото сна, резко оттолкнул от себя волшебницу, подскочил на ватных ногах и ошеломлённо уставился в такое же ошарашенное лицо.       Гермиона поднялась на коленях, испуганно и растерянно заглядывая в тёмные глаза.       — Что ты делаешь?! — услышал свой голос со стороны Том, понимая, что тон ужасно испуганный и удивлённый.       Но та молчала, с приоткрытым от изумления ртом наблюдая за ним. Кажется, она вообще потеряла дар речи.       Что она сделала? Что она забрала у него? Или наоборот, вытянула наружу?       Том больно вцепился в хрупкие плечи и стал трясти напуганную Гермиону, повторив свой вопрос. Не получив никакой реакции, он приник к губам, грубо оттеснил к спинке дивана, упорно желая вернуть утерянное назад, хотя чувства потери внутри никакой не было. Затуманенный разум вообще не понимал, что произошло и что это было, но Том был движим своим сильным инстинктом — любой ценой вернуть то, что забрали. Он убьёт, если она не отдаст!..       Казалось, зелье уже выветрилось, потому что Том стал ощущать и злость, и раздражение, и ярость. Хотелось раздавить Гермиону руками, раскрошить на мелкие куски, разбить её душу, как зеркало, и забрать не только своё, но и всё, что в ней есть. Он прокусил ей губу, стукнулся неприятно зубами, но жадно продолжал вдыхать, больно сдавливая шею одной рукой, а другой стягивая волосы на себя.       Она застонала и попыталась отпихнуть его, но тот был непоколебим, выискивал нить, пытался долго понять, что нужно сделать, а магия так безудержно завихрилась, что он перестал помнить себя от наваждения. Том чувствовал, как подступает отчаяние от того, что не может не то, чтобы ухватиться, а даже ощутить присутствие искомого рядом. Почему-то внутри стало больно и ужасно, нахлынула слабость, дрожащие ладони ослабили захват, а губы отстранились, чувствуя привкус крови. Том с ожесточением смотрел в блестящее от слёз лицо, прокручивал недавний момент и лихорадочно соображал, что она сделала с ним. Он расслабился тогда и отдавал всё, что ей хотелось получить, а значит, теперь нужно сделать наоборот?       — Расслабься, — хрипло прошептал Том в губы.       — Ты меня убьёшь, — почти беззвучно отозвалась Гермиона.       — Я убью, если ты не сделаешь это, — почти не сдерживая себя, произнёс он. — Расслабься! Прими мою жадность!       — Больно… — сквозь прикосновения выдохнула она.       — Потерпи.       Том снова прижал Гермиону к дивану, жадно вдыхая тепло и выискивая необходимое. Она пыталась поддаться ему, игнорируя болезненные захваты, пока не стала различать в них ритмичность, подталкивающую её в мягкую пропасть. Том почувствовал, как она раскрывается ему, а спустя какое-то время ощутил что-то странное и притягивающее. Управляемый только инстинктами он стал глубоко и медленно вдыхать находку, и как только что-то коснулось его языка, он понял, что это та самая ниточка, скользящая от неё к нему.       Глядя загоревшимися белым свечением глазами, Том различил настоящий спектр всех цветов и оттенков. Показалось, что все краски в мире были заключены в туманных глазах Гермионы, впавшей в эйфорию от странных ощущений. Появилось чувство, будто на губах собрались все существующие вкусы, а обонянием улавливал настолько разное смешение запахов, что всё это: ароматы, вкусы, цвета, — сводили с ума. Вытягивая мерцающую нить, Том наполнялся чем-то невообразимым. За спиной заплясали тени, которые он мог чувствовать каждой клеточкой души. Они давали ему величие, силу, уверенность и защищённость. Магия задрожала, доводя до оглушения из-за усилившегося треска в ушах. Всё было точно так, когда бушующая энергия переплелась с Гермионой в момент перепалки с Малфоем и Лестрейнджами. Тогда он взорвался, выплёскивая огромную незыблемую волну в реальность, и сейчас, казалось, готовилось произойти то же самое. Том задёргался, как в лихорадке, не понимая, как перестать вытягивать из души Гермионы манящую нить. Кажется, она была бесконечной, и её невозможно забрать ни ему из неё, ни ей из него. Восторг захлестнул с такой силой, что Том отстранился уже на несколько дюймов, но прекрасно продолжал видеть непрерывную нить, скользящую из замерших губ к его губам. Он своими глазами видел магию, сидящую в обоих, заряжался ею и наполнялся всем желанным и ценным. Эмоции переливались через край — Том был исключительным волшебником, с которым происходили уникальные вещи. Он сходил с ума от того, что открылось ему. И если эта сила требовала от него снисхождения к Гермионе и своим чувствам к ней, то ему стало совсем не жалко отдавать ради этого самого себя. Чувства давали то, чем не обладает никто, и даже Дамблдор явно не понимал, о чём говорит, вечно вознося любовь выше небес. Это не то! Никто никогда не понимал, что значит испытывать к человеку трепет и обожание! Это даже не чувство! Это самая настоящая магия!       Том медленно просунул ладони под плечами Гермионы и прижал ослабленное тело к себе. После испытанного восторга нить стала растворяться на глазах, а белый неоновый блеск в зрачках потух, заставляя исчезнуть тысячам вкусов, оттенков и ароматов. Казалось, они проскочили вглубь его сущности, обострили все рецепторы и органы чувств. Тепло огромнейшей волной накрывало с ног до головы, и Том точно знал, что, если даст выход скопившейся взрывной волне бушующего во всём теле тока, то, наверное, разнесёт к чертям весь мир.       Но здесь была Гермиона, и он не даст ей оставить его одного. Потемневшие глаза со странным обожанием вонзились в преисполненный чувством эйфории взор, разглядывая тонкую и хрупкую сущность, нуждающуюся в его любви каждую минуту. Как во сне, Том медленно прислонился щекой к пушистым волосам и опустил веки.       Чувства не могут вредить человеку ничем. Наоборот, они делают его сильнее и бесстрашнее. Настоящая магия, возникшая между двумя людьми, не отбирает ничего, а, как раз, даёт всё для того, чтобы исполнить любые желания.       Даже если этим желанием будет страсть — поставить на колени перед собой весь мир.