Прежде чем мы проиграем

      — Этого не может быть... — шептала себе под нос Гермиона, завороженно наблюдая за тем, как ботинки мелькают над асфальтом, шаг за шагом преодолевая расстояние.       Уже минут пятнадцать Том молча выслушивал монолог Гермионы о том, что сказал Дамблдор. Незнакомый человек, увидев бы её, подумал, что она сошла с ума, разговаривая с кем-то невидимым, а Том решил вызваться проводить её в больницу, качая головой с сочувствующим видом.       — ...Гарри не может просто так взять и... нет, Дамблдор просто солгал...       Том покосился на неё и чуть сильнее сжал вспотевшую ладонь в руке, затем завёл Гермиону в узкую арку и без резких движений прижал её к стене.       — Теперь слушай внимательно, — тихо заговорил он. — Мистер Руквуд вряд ли кого-то ждёт в гости, а если и ждёт, то явно пребывает не в самом лучшем настроении, поэтому первое правило, Грейнджер: палочка в руке, а в голове защитное заклинание, поняла?       Та медленно кивнула, продолжая жадно ловить каждое слово.       — Второе: ничего не предпринимаешь, пока я не скажу. То есть не задаёшь вопросов, не отвечаешь на них, ни выражаешь мысли, абсолютно ничего!       Он дождался, когда та повторно кивнёт головой и заключил:       — Последнее: ты должна всегда быть сбоку него или за его спиной и в момент, когда я скажу, что мы уходим, то бросишь заклятие забвения, ясно?       Гермиона кивнула третий раз, и Том отошёл от стены, уводя ту за угол трёхэтажного дома.       — Повторяй за мной, — почти не слышно прошептал он, останавливаясь и прижимаясь к серой стене дома.       Гермиона остановилась и также прижалась к дому, затаив дыхание, провожая взглядом то, как Том поднял голову кверху и стал внимательно разглядывать несколько балконов у другой стороны дома.       — Мы что? По балконам полезем? — догадалась она.       А Том уже в два шага перепрыгнул к лестнице, ведущей наверх, и быстро забрался по ступенькам. Гермиона последовала за ним и остановилась на площадке, которая с другой стороны была перегорожена изгородью.       В этот раз она уже не стала спрашивать, что делать дальше, а сразу догадалась, что сейчас они будут перепрыгивать на другую лестничную площадку. Том опёрся на перила, запрыгнул на них и вцепился в карниз подоконника, который находился между двумя лестницами, затем оттолкнулся и перепрыгнул на другие перила, спрыгнул вниз и обернулся, чтобы посмотреть, как с этим справится Гермиона.       Она аккуратно взобралась наверх, также ухватилась за карниз, сделала несколько шагов по тонкому краю выступа в стене и прыгнула на другие перила, после чего оказалась поймана чужими руками и спущена вниз, на лестничную площадку. Том отдёрнул рукава, задержал недолгий пристальный взгляд на лице Гермионы и огляделся, проверяя, что никого в тупике нет. Через несколько секунд он задрал голову и стал соображать, как удобнее будет забраться ещё выше.       Та толкнула его в плечо и молча пальцем указала на фасад дальней стены, возле которой не было лестницы, однако из стены торчали металлические скобы, по которым можно было взобраться и оказаться на открытом балконе. Том ещё несколько секунд соображал, затем пересёк лестничную площадку, перелез через перила и ступил на очередной тонкий выступ в стене. Очень медленно и аккуратно, держась за такой же выступ, что был выше, он проскользил вдоль стены несколько метров, обернулся на Гермиону, убеждаясь, что она идёт за ним, затем взглянул на недалеко торчащую скобу и прыгнул к ней, тут же цепляясь за вышестоящую. Повиснув буквально на пару секунд на ней, он носками туфель зацепился за нижний карниз, оттолкнулся и стал по скобам взбираться наверх. Через некоторое время он оказался возле балкона, опустил вниз взгляд и увидел, что Гермиона благополучно уже поднималась за ним следом по скобам. Том повернул голову в сторону, посмотрел на балкон и в один прыжок оказался на его выступе, быстро перелез через перила и достал волшебную палочку, заглядывая в окно комнаты. Там было темно и пусто.       Гермиона уже тихонько перебиралась через ограду балкона, стараясь тяжело не дышать. Она также быстро глянула в окно и, убедившись, что там никого нет, уставилась на Тома в немом вопросе, доставая палочку.       Он прижался к стене возле распахнутой двери, выждал некоторое время и тихим шагом направился внутрь помещения, почти не слыша, как Гермиона идёт за ним следом.       Послышался щелчок, затем раздался скрип, в темноте скользнуло какое-то мелькание, а затем громко хлопнула в комнате дверь, отрезая дальнейший путь.       — Чёрт! — выругался Том, мгновенно оказавшись у закрытой двери и дёрнув на себя ручку, что не поддалась.       Гермиона выглянула на балкон, огляделась и вернулась назад, покачав головой, после чего тот снова повернулся к двери и тяжело вздохнул. Магия не срабатывала, замок не поддавался.       Несколько минут стояла полная тишина, затем Том прижался к стене у двери и негромко заговорил:       — Мистер Руквуд, я пришёл не убивать вас, а всего лишь задать несколько вопросов.       В ответ стояла тишина.       — Я знаю, что это не вы устроили спектакль в аврорате, более того, уверен, что вы знаете, кто это сделал на самом деле. Я знаю, что вам ничего не оставалось, как обвинить во всём меня, чтобы настоящий зачинщик не убил вас. И я точно знаю, что вы догадались о намерениях убийцы. Скажите, что я прав.       Но в ответ продолжала стоять тишина.       — Ведь убийца действовал в моих интересах, помогал мне, чтобы у меня появился доступ в школу, потому что он мне с самого начала был необходим. И этот убийца знал зачем вход в школу мне необходим. Я уже догадался, что кто-то знал о моём появлении, догадался, что кто-то знал о моей связи с Грейнджер и как вообще я здесь появился.       За дверью послышался какой-то шум, но вот снова наступила тишина.       — Я уже догадался, что убийство в аврорате произошло именно в смену Нимфадоры Тонкс, чтобы благодаря этому я имел с ней зацепку, а она легко бы мне доверилась и дала бы постоянный доступ в стены замка. И если всё это сделали не вы, судя по вашему положению, в котором вы оказались, то точно знаете, кто всё это сделал. Я так же догадываюсь, кто это, но скажите мне имя. Имя, мистер Руквуд! И я уйду, словно меня здесь не было.       В этот раз Том затянул молчание, надеясь на какой-то ответ, но тишина продолжала разрывать барабанные перепонки. Он запрокинул голову к стене, посмотрев в потолок, издал глубокий вздох и повесил голову, понимая, что по-хорошему, очевидно, договориться не получится, а значит, нужно сделать вид, что уходит, а после придумать, как застать Руквуда врасплох и допросить.       Он сделал шаг к балкону, взяв за руку Гермиону, чтобы увести, но внезапно из-за двери раздался хриплый голос:       — Антонин Долохов.       Том замер на полпути, обернулся к двери и с появившейся дрожью в голосе отозвался:       — Спасибо.       Он собрался уходить, но вдруг щёлкнул замок, и приоткрылась дверь, впуская дорожку тусклого света, струящегося из следующей комнаты. Том резко взглянул на Гермиону, кивнул на её палочку, чтобы та была готова к любому повороту событий, и осторожно направился к открывшемуся им проёму. Он медленно толкнул дверь и бегло оглядел помещение, но тут же заметил мужчину, сидящего недалеко от него на полу, опираясь на стену.       Выглядел он, мягко говоря, неважно: чёрные тени залегли под глазами, на лбу виднелись красные рубцы, а взгляд был настолько тусклым и болезненным, словно перед Томом был никто иной, как мертвец, который почему-то ещё дышал.       Мужчина поднял взгляд на Гермиону, которая тут же заняла позицию, что в самом начале велел ей Том, затем посмотрел на самого Риддла и показал безобразную улыбку.       — Антонин Долохов устроил переполох в Министерстве, принял оборотное зелье и превратился в аврора, который и сдал себя сам, а пока эти шавки бегали за ним, сообразив, что к чему, он наложил Империус на Тонкс и заставил её убить единственную свидетельницу, что тоже была под оборотным зельем. Таким образом, ты встретил под непростительным Тонкс, а заварушка в аврорате ослабила защиту в замке, позволяя тебе усыпить бдительность напуганной до смерти и изнурённую от пыток Нимфадору, что увидела в тебе жилетку для соплей, способную положить всему безумству конец. А я... всего лишь оказался жертвой, чтобы Тёмный лорд продолжал доверять Долохову и ни за что не узнал о твоих замыслах.       — Но почему вы не рассказали обо всём Волан-де-Морту? — не понимал Том, хмурясь.       — Тёмный лорд, невзирая на мои слова, был сильно убеждён, что я залез в Министерство для того, чтобы обвинить во всём тебя,тем самым, не позволить вам быть сообщниками, а стравить друг с другом.       — Но с чего он это взял? Неужели моя будущая вариация настолько одержима всякими идиотскими идеями, что не видит самого очевидного?       — Долохов в красках напомнил ему, как сильно я был зол и сломлен из-за того, что в 1956 году Тёмный лорд прикончил мою сестру.       — Астрид?       — Всё это время я ни разу не сомневался, что когда-нибудь ты обо всём догадаешься, придёшь и спросишь, чтобы узнать правду... Ты не мог не догадаться, и вряд ли это выпустил из виду Долохов.       — Долохов представляет для меня какую-то угрозу? — тут же спросил Том, сверкнув тёмными глазами.       — Нет-нет, — качнул головой Руквуд, — он всё это сделал для тебя. Он готовился к твоему приходу...       — Он знает, как я здесь оказался и знает, что будет дальше, — кивнул Том.       — Да, он знает и про неё, — мужчина кивнул на рядом стоящую с ним Гермиону, которая мгновенно покосилась на Тома.       — А откуда об этом знаешь ты? — резко спросил тот, забыв о субординации.       — Об этом узнала Астрид. Она нашла письмо, что ты принесёшь из этого времени в своё прошлое, в свой 1947 год, которое оказалось у Долохова, и он об этом узнал, потому сделал всё, чтобы убить её. Своими руками он не мог этого сделать, ведь ты был в ней очень заинтересован, если так можно выразиться, потому сделал всё, чтобы решение о её смерти исходило от тебя.       — Но каким образом?       — Сказал, что она предала тебя. И даже доказал. Напоил её приворотным зельем и заставил переспать с Ноттом. Когда об этом узнал ты, то не стал ничего слушать, а просто дал Долохову распоряжение — уничтожить.       Том нахмурился ещё сильнее, не понимая, что чувствует по отношению к Антонину, затем поднял взгляд на Гермиону, которая пребывала в таком же замешательстве, пытаясь уловить все неизвестные ей факты и сложить их в одну схему, а также уложить в голове насколько крайний поступок совершил обманутый ревнивый любовник.       — Выходит... — медленно начал он, — я вернусь когда-то назад, имея при себе письмо, что в прошлом достанется Долохову, при этом не буду ничего помнить и не буду знать, что у него есть письмо от будущего меня?       — Именно. Только в письме будет указано, чтобы Антонин ни в коем случае не рассказывал никому об этом, особенно тебе.       — Но почему?       — Потому что это петля, Том, — спокойно отозвался Руквуд, затем поднялся с пола на ноги, отряхнул мантию и, прихрамывая, опираясь об стену, направился вглубь комнаты. — Долохов сразу понял, что это петля, раз ты запретил об этом говорить в письме, потому приложил все усилия, чтобы ты ничего не узнал раньше времени.       — Значит, настало время...       — Нет, не настало. Если бы ты дальше оказался в неведении, то у него были бы все шансы разомкнуть эту петлю, но, как видишь, он приложил не достаточно усилий, чтобы оставить всё загадкой для тебя.       — И что теперь? Всё пойдёт по очередному кругу? Я вернусь в своё настоящее, буду жить год за годом и превращаться в Волан-де-Морта, а затем встречу юного себя?       — Да, — кивнул Руквуд, падая на диван, затем проследил, как Гермиона обошла его и встала по правую руку возле подлокотника.       — Что же... я могу не писать письмо для Долохова, чтобы разорвать эту петлю...       — Не уверен, что это хорошая идея. Ты всё равно станешь Тёмным лордом, только когда юная копия тебя самого окажется здесь, без помощи того же Долохова будет в тысячу раз сложнее. Сам подумай.       Августус был прав — справиться в этом мире самостоятельно, без тех обстоятельств, что казались случайными и на руку, а на самом деле подстроенными Долоховым, было бы сложно и, наверное, даже невозможно. Если бы не Долохов, то неизвестно, чем вообще закончилась бы первая встреча в доме Лестрейнджей. Так что хоть с Антонином, хоть без него, а петля замыкается всегда — Тому суждено становиться Волан-де-Мортом, а став им, встретить юного себя. Но что если?..       — Я могу написать в письме, чтобы Антонин, наоборот, сразу же всё рассказал бы обо мне! Тем самым буду избегать всего того, что вело меня к жизни Волан-де-Морта!       — Полагаю, что-то ты узнаешь потом такое, пока здесь будешь, что заставит тебя написать именно так и никак иначе, — пожал плечами Августус. — И раз так вышло, не давай об этом знать Антонину — он выполняет именно твою просьбу — не ставить тебя в известность. И пока он думает, что ты не знаешь ничего, а просто теряешься в догадках, у него есть надежда выполнить твоё поручение — разорвать эту петлю.       — Но как её разрывать? Это тупо замкнутый круг, в котором, что бы я не сделал, всё равно всё приводит к началу!       — Это говорит лишь о том, что, чтобы разорвать, нужно изменить начало, то есть твоё прошлое.       — "Если время хочет что-то изменить, то это нужно менять в прошлом, а не в будущем", — Том медленно повторил слова Дамблдора, опустив голову вниз. — Почему образовалась такая петля?       Он поднял голову на Гермиону и продолжил:       — Ты нашла то самое, из-за тебя я оказался здесь и... пока ты это находишь в своей реальности, ничего не изменится.       Гермиона широко распахнула глаза и неуверенно ответила:       — Если бы ты не оставил это в школе и вообще не создал бы это, то мне ничего не пришлось бы и находить.       — На момент моего исчезновения это уже было создано.       — На момент моей находки это уже лежало там и ждало своего часа, — отозвалась Гермиона. — Снова замкнутый круг.       — Может, мне не стоило прятать это там? — спросил он у неё, продолжая рассуждать под пристальным взглядом Руквуда, который не понимал, о чём идёт речь. — Хотя нет, я бы прожил такую же жизнь Волан-де-Морта, только вряд ли бы встретил юного себя. Или на твоём месте оказался бы кто-то другой. Выходит, и ты не можешь ничего изменить.       — Только Долохов может что-то изменить, — подал голос Руквуд. — Но неизвестно, сколько раз он пытается это сделать, судя по тому, что ты по-прежнему в петле. Не исключаю возможности, что каждую петлю ты писал разный текст письма, и, как видно, все твои уловки сводились к одному — к тому, что ты до сих пор появляешься здесь, а возвращаясь назад, становишься Тёмным лордом.       — Значит, нужно понять, как изменить моё настоящее, с самого моего возвращения туда, — заключил Том.       — Значит, так, — согласился тот. — Но это возможно, если кто-то отсюда явится в твоё прошлое. Новый человек.       — Но это невозможно! — воскликнула Гермиона.       — Во всяком случае, я никогда о таком не слышал, а маховики отправляют лишь на несколько дней назад, не больше, — подтвердил её слова Августус.       Том передёрнул желваками и посмотрел на открытую дверь, за которой виднелся открытый балкон, уже неразличимый в глубокой ночи.       — Надеюсь, в предыдущий раз, когда Долохов пытался разорвать эту петлю, я дошёл до того, чтобы рассказать ему о возможности перенести кого-то в моё прошлое.       — Да, дошёл, — кивнул Руквуд. — Это было указано в письме.       — Хорошо, будем надеяться, что в этот раз ему удастся найти способ, как это сделать, — тихо отозвался Том. — Думаю, я узнал всё, что хотел...       — Ей не обязательно стоять возле меня и ждать сигнала, когда стереть мне память, — неожиданно резко сказал Руквуд, кивнув в сторону Гермионы. — Стереть память должен мне ты, иначе её блоки Долохов быстро сломает в моей голове.       Том сначала сделал вид, что не понял его, затем показал слабую улыбку и поднял перед собой палочку.       — Простите, мистер Руквуд, — с деланным сочувствием произнёс он, — в следующей петле я приложу все усилия на то, чтобы ваша сестра осталась жива.       Тот медленно кивнул и принялся ждать, когда Том произнесёт заклинание. Комнату осветила слабая вспышка, после чего потухла, и он, взглянув на Гермиону, махнул рукой, произнеся:       — Уходим.       Они зашли в комнату, где был балкон, вышли на него и поочерёдно перелезли через перила, чтобы спустится по скобам вниз и оказаться на лестничной площадке. Оттуда они спокойно спустились по ступенькам, вышли из тупика, Том взял Гермиону за руку и утащил в глубокую ночь.       Когда они появились на безлюдном тротуаре, возле которого со всех сторон стояли у обочины припаркованные машины, Том сразу заметил, как Гермиона чуть расширила глаза от удивления.       — Разве мы не в ту самую гостиницу?       — Нет, — коротко отозвался он, отпустив её руку, направляясь мимо машин через дорогу к мосту.       — Только не говори мне, что... — догадалась она, но тот тут же её перебил:       — Да, ты верно подумала.       Том спускался по лестнице вниз, под мост, прислушиваясь, как Гермиона спускается за ним следом. Она сразу узнала место, через которое они проходили к небольшой квартирке, которую он арендовал для того, чтобы привести туда Гермиону и рассказать всю правду о своей настоящей сущности. Как вчера, он помнил её растерянность и внутреннюю боль, жалившую её каждый нерв от одной единственной мысли — волшебник, который держал её в постоянно повторяющемся дне никто иной как Том Риддл. Могла ли она тогда подумать, что вернётся в это место ещё раз, только не с болью в сердце от манипуляций Тома, а с болью от мысли, что Дамблдор уже давно вынес Поттеру смертный приговор? Том и сам не мог подумать об этом, потому убежище, которое он арендовал с того самого момента, как Долохов подкинул ему денег, на случай, если придётся от кого-то скрываться и затаиться на дне, сейчас было кстати. Об этом месте никто не мог знать кроме него и Гермионы.       Обернувшись к ней, он протянул руку, чтобы она догоняла, а не рассматривала каменную стену, возле которой несколько месяцев назад дрожала и выпускала пар изо рта, пытаясь дотянуться до манящей магии, которая должна была хоть немного притупить её боль.       — Догоняй, — тихо произнёс он, открывая ладонь, однако голос под мостом прозвучал довольно громко и эхом отозвался за спиной.       Гермиона через несколько секунд догнала его, вложила в ладонь свои пальцы и сжала, — ему не хотелось, чтобы сейчас она предавалась тем воспоминаниям, что связаны с этим местом, потому ускорился, и уже через минуту они вынырнули из-под моста, забрались по небольшой лестнице к проезжей дороге и перебежали через неё.       В этот раз они спокойно зашли во дворы, подошли к небольшому неприметному крыльцу и поднялись по лестнице, ведущей к двери. Том снял защитные заклинания, щёлкнула дверь, и оба зашли внутрь.       — Еды у меня нет, спать можешь в той комнате, — сквозь звук захлопнувшейся входной двери произнёс Том, указывая на комнату, в которой Гермионе приходилось уже спать, прежде чем вернуться в Хогвартс и прожить последний повторяющийся день.       Не обращая ни на что внимания, он прошёл в небольшую гостиную, не включая свет, подошёл к окну и открыл его, впуская прохладу ночного воздуха, несколько секунд вглядывался в ночь, затем повернулся назад, чтобы устроиться на диване и предаться мыслям, но увидел на пороге Гермиону, которая с непонятной смесью чувств взирала на него, скрестив руки на груди.       — Ты серьёзно? — только и спросила она.       Том выгнул бровь, ожидая объяснений.       — Ты серьёзно думаешь, что я вот так просто сейчас пойду и лягу спать?       — Что тебе мешает? Свет включить? Или наоборот выключить? Еду раздобыть? Одеяло принести? Укрыть? Спеть песню?..       — Том! Я серьёзно! — воскликнула она, резко опуская руки вниз.       Том закрыл глаза с тяжёлым вздохом, затем открыл их и прошёл к дивану, чтобы рухнуть. Как только он коснулся спинки, расслабившись так, словно готов растечься на поверхности, Гермиона пересекла комнату, села рядом и продолжила выжидающе сверлить взглядом.       — Я уже ничего не понимаю, Гермиона, — лениво отозвался он, затем поморщился, понимая, что ей сказал, однако продолжил говорить откровенно. — Все эти перемещения во времени, разборки в Министерстве и выслуживающий Долохов порядком мне надоели. А теперь эта чёртова петля...       Та вздохнула и отвела взгляд в сторону, пытаясь переварить услышанную ранее информацию от Руквуда.       — Выходит, ты оказался в петле, которая предусматривает и Волан-де-морта, и тебя, — начала она. — Значит, и я постоянно в петле?       — Весь этот мир оказался в петле. Ты, конечно, будешь жить дальше, а вот я снова вернусь назад и снова начну путь Волан-де-Морта, который встретит юную копию себя.       — Это очень... странно и... — Том увидел, как лицо Гермионы приняло жалостливый вид, а кончиками нервов ощутил её сострадание.       — Только вот не надо здесь разводить сырость и...       Он замолчал, останавливая на лице волшебницы внимательный взгляд. Почему-то всё услышанное за последние несколько часов перестало наводить внутри мятеж, а вместо этого хотелось расхохотаться. Он узнал то, что так тщательно пытался скрыть Дамблдор, узнал то, в какой ситуации он оказался, и, кажется, даже узнал, как найти выход из неё, — нужно найти того, кто сможет оказаться в его прошлом, чтобы изменить события жизни и прямым образом повлиять, но вот как это сделать, если это даже теоретически невозможно?.. Это и смешило. Хотелось просто опустить руки, забыть об этом и ничего не делать, пропадая в очередной раз в своей петле времени.       — Не надо, Гермиона, — сквозь слабую улыбку отозвался Том, прикрывая глаза, не в силах сдержать накатывающий смех. — Каждый из нас узнал, что хотел, поэтому... нужно принять всё услышанное во внимание и...       И он не знал, что сказать, что с этим делать и как им быть дальше.       Он приоткрыл глаза и покосился на Гермиону, остро ощущая, как постепенно внутри неё собирается ком из ужаса, неверия и бессилия: она снова почувствовала ту самую тяжесть от слов Дамблдора, припомнила, что её друг обречён на смерть, и есть только один единственный шанс остаться ему в живых — он заключался в Риддле.       — Том, я хотела попросить... — подавленно начала Гермиона.       — Я знаю, что ты хочешь, только я не могу обещать, — тут же устало прервал её он, медленно просовывая руку в карман брюк, чтобы достать пачку сигарет.       Гермиона завороженно проследила, как он вытащил сигарету, сжал фильтр в губах и подкурил, тут же выпуская сизый дым изо рта.       — Я сделаю всё, что ты скажешь, если ты сможешь... — повторила попытку, неотрывно наблюдая, как Том затягивается дымом, но снова была прервана.       — Я же сказал, не всё зависит от меня.       Гермиона сглотнула и на мгновение отвела взгляд в сторону, собирая последние остатки самообладания, прежде чем пуститься в отчаяние.       — Но я сделаю всё, чтобы убедить Тёмного лорда не гнаться за Поттером.       Та закусила губу и слабым голосом отозвалась:       — Пожалуйста...       Том тяжело вздохнул, запрокинул голову к спинке дивана, устремив взор и струю дыма в потолок, затем тихо прошептал:       — Иди сюда.       Его рука тут же опустилась ей на плечо, а сама Гермиона медленно подалась вперёд, чтобы удобно устроиться на груди Тома. Взявшись за рубашку, она немного сжала её и выдохнула:       — Зачем ты позволил мне об этом узнать?       Ему захотелось рассмеяться ей в лицо. В самом деле, зачем он позволил узнать ей об этом? Он не знал, что услышит именно такое. Не думает ли она, что это очередная пытка, которой он решил наградить её?       Ему не хотелось, чтобы она хоть раз так подумала снова, — нет смысла больше пытать, она и так полностью и безоговорочно подчинена ему. Она ему нравилась спокойной и рассудительной, а не кричащей и стонущей в истериках, от которых из её глаз чуть не сыпались искры.       — Чтобы ты не думала, что я на стороне Волан-де-Морта, и что я замешан в смерти Дамблдора. И чтобы ты знала, что он умер только потому что захотел.       Он почувствовал, как Гермиона слабо кивнула на его плече и опустил на неё взгляд, принявшись внимательно разглядывать сначала копну её волос, затем то, как его рука лежит на тонких плечах.       Впервые в жизни Том понимал, что не может сейчас анализировать и думать о чём-то кроме того, что они оба находятся рядом, плечо к плечу, и пытаются подавить в себе непрошеные эмоции, требующие логического вмешательства, однако голова буквально не соображала, не желала думать, решать, рассуждать и искать выход. Хотелось просто забыть об этом на несколько часов, растянуться на диване под теплом Гермионы, прикрыть глаза и уснуть, не проронив ни слова.       Хорошо, что она пришла. Хорошо, что он не один и ему не пришлось лихорадочно перебирать мысли в одиночестве, выискивая ответы и решения. Её присутствие отвлекает и заставляет желать расслабления, а не мозгового штурма.       — Если хочешь знать всё, то Тёмный лорд поручил мне убить Дамблдора, если Малфой не сможет.       — Но... ты же не будешь? — тут же подняла голову Гермиона, устремив на него взгляд.       — Нет, — качнул слабо головой Том, снизу вверх разглядывая уставшее лицо собеседницы. — Снейп обещал Дамблдору, что он убьёт его.       Та шумно выдохнула и снова опустила голову на плечо, украдкой поглядывая на тлеющий уголёк сигареты в другой руке Риддла.       — А что ты скажешь... ему?       — Давай не будем сейчас это обсуждать. Я найду, что сказать, — чуть поморщился он, снова посмотрев в потолок. — Это должно подождать до утра.       Гермиона ещё раз выдохнула и несмело вытянула руку, чтобы обнять Тома за талию, после чего раздался его тихий смешок, а ладонь чуть крепче сжала её плечо.       Он почувствовал, как в тишине она стала прислушиваться к стуку его сердца, после чего буквально через минуту ощутил, как смятение в ней начинает превращаться во что-то трепетное и волнительное.       — О чём думаешь? — с ноткой любопытства спросил Том, полностью отстраняясь от сложностей, туша сигарету и выдыхая остатки дыма.       — Почему ты куришь? — тихо спросила она, игнорируя вопрос.       — Если я скажу, что это не твоё дело, обидишься? — серьёзно отозвался он, затем хмыкнул и более мягко продолжил, прикрывая глаза: — В сороковые были очень известны карточные дома, где заходишь и кроме дыма на расстоянии дальше двух метров ничего не видишь. Долохов любил отдыхать там, иногда я составлял ему компанию. Закурить за карточным столом — святое дело.       — И давно ты так?       Том приоткрыл глаза и попытался вспомнить, затем легко отозвался:       — Нет, наверное чуть дольше года. Я курил не часто. Здесь... уже здесь я хорошо подсел на сигареты.       — Успокаивают?       — Хочешь попробовать? — со смешком отозвался он, приоткрывая глаза и опуская на Гермиону взгляд.       На удивление Тома она чуть отстранилась, посмотрела на него и тихим голосом протянула согласие. Он снова задрал голову к потолку, задумавшись, затем произнёс:       — Это не успокаивает. Просто если куришь, то в такие моменты, как, например, этой ночью, хочется курить много. Это... что-то вроде действия, которое... позволяет сосредоточиться?.. Или расслабиться.       В подтверждении своих слов он достал ещё одну сигарету и зажал в зубах, произнося:       — Ты вряд ли поймёшь. Тебе не нужно.       — Но я хочу, — возразила Гермиона, полностью выпрямляясь и сбрасывая с себя обнимающую ранее руку.       Том выгнул бровь, пристально всматриваясь в тёмные глаза Гермионы, затем вынул изо рта сигарету и протянул её ей.       — Ну, держи, раз хочется, — с ноткой любопытства отозвался он.       Она смело выхватила её и приставила к губам, не умеючи зажимая между ними. Том достал вторую сигарету, не отводя взора от Гермионы, подкурил сначала себе, затем ей. Медленно затягиваясь дымом, он проследил как чуть ярче загорелся огонёк на конце её сигареты, после чего волшебница закашлялась, выдёргивая сигарету изо рта, чем вызвала тихий смех.       — Чёрт, ты вообще никогда не пробовала что ли?       Откашлявшись, она больно сглотнула и покачала головой, стыдливо взглянув на Тома.       — Смотри, — оживился он, отталкиваясь от спинки дивана, — берёшь вот так, не сильно зажимаешь губами, вот, смотри... и медленно-медленно вдыхаешь в себя дым, но только лёгкими... глубокий вдох.       Он коснулся сигареты и медленно сделал глубокий вдох, а после тяжёлый выдох со струящимся дымом и улыбнулся.       — Давай, делай как я.       Гермиона с меньшей уверенностью прикоснулась к сигарете и, не отводя взгляда от того, как затягивается дымом Том, сделала медленный глубокий вдох. Сначала дым зашёл легко, но спустя пару секунд она снова закашлялась, опуская сигарету вниз, неумело сжимая между пальцами.       — Почти, — подбодрил он, — давай ещё раз.       Гермиона чуть поморщилась, но всё равно предприняла ещё одну попытку. Затянувшись дымом, она затаила дыхание и выдохнула только тогда, когда Том показательно это сделал. С её губ слабой струёй вылетел антрацитовый дым, за которым Гермиона внимательно проследила, затем взглянула на Тома и слабо улыбнулась, вновь прижимая сигарету к губам. Он улыбнулся ей в ответ и сильно затянулся сигаретой, после чего выпустил огромную струю, демонстрируя её ей. Та попыталась сделать так же, но ей не хватило дыхания, потому она быстро выдохнула то, что смогла вдохнуть, и кашлянула.       — Что скажешь? — лукаво в полном воодушевлении спросил Том, щуря глаза от едкого дыма, клубящегося с кончика уголька.       — Это... это... — Гермиона на мгновение закусила губу, приставила сигарету и более размеренно вдохнула, выждала секунду и медленно выдохнула густой дым, заулыбавшись ещё сильнее, — отвратительно, но хочу ещё.       Том усмехнулся и снова выпустил клубы дыма, пристально наблюдая, как сигарета касается чуть полноватых губ Гермионы.       Спустя несколько затягов она стала ещё больше выпускать дым и тихо посмеиваться.       — Кружится голова, — сквозь слабый смех призналась она и снова затянулась.       — Это пройдёт.       Гермиона снова выпустила антрацитовую струю, очень ровную и густую.       — Тебе не идёт сигарета, — подняв в усмешке один уголок губ, произнёс Том, затем проследил, как она в очередной раз выдыхает, и понял, что постоянно смотрит, как клубы дыма, касаясь увлажнённых губ, мягко выкатываются наружу, а сами губы плавно складываются в трубочку, после чего выгибаются в странной слабой улыбке.       — Тогда не смотри, — отозвалась Гермиона.       — Хотя... выглядит интересно, — продолжая завороженно смотреть на то, как складываются и выгибаются губы, медленно и странным тоном произнёс Том.       Та подняла на него взгляд, усмехнулась и снова притянула к себе сигарету, пряча глаза, ощутив странную стыдливость.       Том молча продолжил следить за ней, и когда она выкурила, плавно протянул ещё одну. Гермиона легко взяла её, выждала, когда он подкурит ей и снова начала тянуть дым под пристальным взором.       — Что? Чего ты так смотришь? — слабо засмеялась она, понимая, что вся комната буквально наполнена её волнением и неуверенностью, вызванными непонятно чем.       Том молча потушил свою сигарету, затем притянулся к Гермионе, произнеся:       — Дай мне.       Та сначала недоуменно уставилась на него, затем сообразила, что он просит сигарету, потому подставила её к его губам. Он вдохнул и тут же выпустил дым ей в лицо, усмехнувшись.       — Вот!.. Чёрт, зачем?.. — стала отмахиваться Гермиона, однако засмеялась.       — Дай, ещё кое-что покажу, — интригующе произнёс Том, выпрямляясь перед ней и приближаясь к её лицу снова.       Она второй раз протянула сигарету к тонким губам, позволяя затянуться, и стала выжидать, что же будет дальше, потому что Том задержал дыхание. Неожиданно он резко обхватил её за плечи, притянул к себе и в приоткрытые губы выдохнул дым. Гермиона сначала вдохнула, но тут же закашлялась, а тот отстранился и тихо засмеялся.       — Если будешь курить, то буду делать так всегда.       Та закатила глаза и затянулась дымом.       — Я всего лишь хотела попробовать. Потом не буду.       — Я тоже так думал первый раз, — лукаво отозвался Том и откинулся на спинку дивана, по-прежнему не отрывая взгляда от лица Гермионы.       Странное чувство укалывало уже на протяжении десяти минут: ему было интересно наблюдать за ней, за каждым её движением, за каждым вдохом сизого дыма, который превращался в антрацитовый и мягко соскальзывал с приоткрытых губ, оставляя на них привкус его сигарет.       Когда Гермиона закончила курить вторую сигарету и выбросила её в пепельницу, Том притянул к себе обратно волшебницу и прикрыл глаза, ожидая прежнего умиротворения, но оно уже не возвращалось. Разум туманился от усталости, но внутри чего-то не хватало, и это "что-то" заставляло говорить с Гермионой, чувствовать в своих руках, остро ощущать её эмоции.       — До сих пор кружится голова? — прошептал он.       — Да, — в тон ему ответила она.       — Если бы сигареты всегда так действовали, — слабо улыбнулся он, принявшись неторопливо наматывать локон Гермионы на палец.       — Если бы не вкус, то согласна.       — Ко вкусу привыкаешь и потом не замечаешь, даже наоборот, нравится.       Гермиона ничего не ответила, лишь устроилась поудобнее на груди и вытянула руку, чтобы обхватить Тома. Внезапно он вспомнил кое-что и ему стало смешно, потому он издал тихий смешок.       — Три месяца назад могла представить себе такое?       — О чём ты?       Том снова усмехнулся и уткнулся носом в густую копну растрёпанных волос, затем в них спокойно прошептал:       — Что будешь сидеть вот так вот и ждать утра, чтобы вернуться в школу.       — Я не жду утра, — тут же ответила она.       Том насмешливо улыбнулся ей в волосы, зная, что она всем своим нутром чувствует эту улыбку, и легко ответил:       — А чего тогда ждёшь?       — Я просто не жду утра.       — Почему?       — Я не хочу возвращаться в тот мир.       Том вскинул брови в удивлении, посмотрел перед собой, затем на Гермиону, пытаясь понять, что она имеет ввиду, и выразил своё предположение:       — Мир, в котором нет этого места, нет рядом меня, а где-то недалеко поджидает опасность, а может и смерть?       — Да, примерно так, — почему-то смеющимся голосом отозвалась та, затем подняла голову и взглянула на Тома, мягко добавляя: — Мне сложно. Мне... мне кажется, ещё немного и я сломаюсь. Правда, не сейчас. Завтра.       В темноте он долго рассматривал её, не нарушая тишину, затем медленно прикрыл глаза, приоткрывая губы, и, едва шевеля ими, обратил загадочный взгляд из-под полуопущенных ресниц, произнеся:       — Ты просишь помочь тебе сейчас?       — Твои сигареты ни черта не успокаивают, — с полу усмешкой и ноткой неловкости ответила она, отклоняясь от его груди и выпрямляясь перед ним.       — Твою мать, Грейнджер, — лениво с лукавостью отозвался он, качнув головой и демонстративно закатив глаза. — Учись называть вещи своими именами.       Том медленно поднял руку к бледной шее, остановился у артерии, тихо трепещущей под кожей, и подал импульс тепла, быстро ощущая, как расслабляется Гермиона, и как странно на него влияет передача магического потока.       Внутреннее существо, которое беспробудно спало долгое время, очнулось и заёрзало, только почему-то не стало точить острые когти, раздирая сущность на части, а неожиданно ласково растеклось по венам, задевая нервы и вызывая тяжесть в ногах.       Из-под полуопущенных ресниц Том удовлетворённо проследил, как Гермиона подалась к нему ближе, медленно, как под каким-то наркотическим опьянением, прислонилась лбом к его щеке, зачем-то задерживая дыхание, а затем тяжело выдохнула, поворачиваясь затылком к спинке дивана, закрывая глаза.       Он был для неё как яд, действующий сильно и мгновенно. И в то же время был противоядием, которое способно заглушить и убрать любую боль.       Том завороженно наблюдал и чувствовал, как она плавится в знакомых ощущениях, выгоняя из головы разум и сознание с мечущимися в них проблемами, оставляя только раскалённое тепло, жарящее душу и тело. Её рука лениво поднялась к воротнику рубашки, а затем ладонь медленно опустилась к груди, пытаясь зацепиться за плотную ткань. Том прерывисто вздохнул, на мгновение опустив ресницы, услышал наэлектризованный гул где-то вдалеке и сверкнул глазами, приподнимая веки и заостряя полностью всё внимание на волшебнице.       Он не совсем понял, в какой момент свободная ладонь оказалась на заострённой ключице, выглядывающей из-под воротника женской рубашки, поднялась выше, к щеке, и повернула голову Гермионы к Тому, заставляя ту приоткрыть глаза и бросить на него туманный, ничего не понимающий взгляд.       — Тебе хватит? — ничего не видя перед собой, кроме тёмных глаз, спросил Том и не узнал свой голос, который прозвучал странно и как-то отдалённо.       Хоть и решил не углубляться в прелести тепла циркулирующей магии, он не смог замереть и не поддаться состоянию Гермионы: она, вместо ответа, медленно повернула голову в его сторону, обнажая часть шеи, на которой лежала его рука, обратно закатила глаза и коснулась щекой своего плеча. Том принял это за отрицательный ответ, приблизился к манящим губам и едва ли преодолел желание вытянуть изнутри мерцающую нить. Едва касаясь их, он закрыл глаза, чтобы не видеть палитру преобразовавшихся вокруг цветов и прерывисто задышал, сохраняя разум, но пульсирующая от его тепла сущность Гермионы заставляла всё самообладание послать к чертям и поддаться искушению и подступающему треску тока в ушах.       — Грейнджер, просто скажи, что тебе хватит, — улыбчиво прошелестел он в губы, раз за разом отнекиваясь от их сладости.       Она томила молчанием, не отстраняя и не приближая к себе. Она давала ощутить его губам, как на её проявляется странная улыбка, время от времени угасая и снова проявляясь. И он медленно стал понимать, что без её слова не сможет отстраниться сам: ему незачем этого делать, ему слишком тепло, и всё вокруг становится мягким и эластичным, поддающимся его сжатиям пальцев, чтобы придать ту форму, которую нужно. Впервые он ощутил, как мягкая тень чего-то громоздкого и величественного обхватывает за плечи, обнимает и обволакивает, окутывает и тянет вниз, в пропасть, устремляя на дно. И он позволяет этому, чему-то невидимому и невероятно тёплому и обволакивающему, утащить, выпустить из рук соломинку, сорваться и полететь в темноту, настолько очаровательную и умопомрачительную, что заставляет перестать дышать.       Он медленно выдыхает остатки воздуха, а с ним и самообладания, забывает сделать вдох и замирает, лишь сильнее сжимая тонкую шею, отчего Гермиона поворачивает голову на него и приоткрывает глаза, продолжая играть полу странной полу блаженной улыбкой на губах.       Пальцы сдавливают её сильнее, словно сейчас будут лепить из неё фигурку, и она издаёт приглушённый, судорожный, чуть болезненный стон, но не находит сил, чтобы дать этому сопротивление, потому лишь чуть шире приоткрывает веки и пытается разглядеть Тома.       Неожиданно его глаза начинают поблёскивать ослепительным светом, просвечивающим сквозь полуопущенные ресницы, Том оживляется и требовательно обхватывает Гермиону за спину, притягивая к себе и находя её губы, которые тут же отвечают ему. Поддаваясь тяжести невыразимой тени, нависшей за спиной, он ещё сильнее прижимается к ней, вонзает ладони в волосы, опускает ниже, беспорядочно скользит по всем изгибам тела и снова впивается пальцами в шею, ощущая кожу чем-то сродни глине: податливой, гнущейся, выгибающейся. Губы срывают с её прерывистый болезненный стон, но тут же чувствуют, как они в ответ накрывают его, липкие пальцы касаются его кожи возле распахнутого ею воротника, нежные ладони устремляются к открытой шее, притягивая Тома ближе, заставляя его нависнуть над Гермионой.       В ушах затрещало так, что казалось, сейчас заискрит в глазах. Тепло тягучей жижей растеклось повсюду, коснувшись каждого волокна нерва, и Том вздрогнул, ощутив, как непослушные пальцы стали теребить его рубашку, не сразу понимая, что они расстёгивают маленькие пуговицы, пропуская к телу прохладу ночного воздуха, струящегося из окна.       И он прерывисто выдохнул с усмешкой на губах, не поднимая ресниц, чтобы взглянуть на Гермиону, которая решительно заканчивала своё дело. Если она окончательно потеряла голову, то у него что-то ёрзало внутри, заставляя почти неслышно из-за треска в ушах и не своим голосом прошептать ей в губы:       — Ещё шаг и пути назад нет...       — Его уже нет, — практически не различая её голос, слышит Том и выпрямляется на коленях, утягивая Гермиону вверх, из-за чего ей приходится запрокинуть голову так, что передавливает глотку.       — Это отвратительно, — эхом звучит его ответ, тонущий в треске и громком дыхании обоих.       — Но хочется, — добавляет она, снова давая ощутить блуждающую улыбку его губам.       Вдруг он резко отстраняется, наконец, открывает глаза, обнажая источающую из них белизну, настолько ослепительную, что видит её в отражение в тёмных глазах Гермионы, но не обращает никакого внимания, хочет что-то сказать, но моментально накрывает влажные губы своими и жадно проникает внутрь, вызывая её танцевать в страстном танце внутренних и потаённых желаний. Пальцы путаются в непослушных волосах, рыщут по изгибам, возвращаясь к волосам, а затем нащупывают пуговицы, стремительно справляясь с ними.       И Гермиона отступает, слабо оседая обратно на диване, разъединяя губы. Том спускается за ней, подгибая колени, и снова завладевает ими, жадно прижимая волшебницу к себе, не давая ни единой возможности ещё раз отступить.       Она дышит ещё тяжелее, пытаясь вдохнуть, начинает колебаться, а комната наполняется каким-то страхом, перемешанным с неудержимым желанием, которое быстро берёт верх, как только Том проникает под расстёгнутую рубашку и касается ладонями округлых плеч, спуская рукава вниз.       Гермиона вздрагивает, замирая и позволяя сделать всё, что ему хочется. Его движения легки, умелы и точны, — они не дают воспротивиться снова, не дают отстраниться, не дают побороть искушение и потушить вспыхнувшее желание, — он чувствует, как она начинает дрожать и непослушными пальцами медленно подниматься к плечам, оголяя их и также спуская рубашку вниз.       И это ужасно приводит в азарт, вызывая хищную улыбку на губах.        Том вонзается зубами в её нижнюю губу, медленно и сладко тянет на себя, сверкая белизной, которая приобретает дьявольский оттенок, пугающий, но притягивающий к себе, и Гермиона не может отвести взгляда. Он ощущает исходящую от неё взволнованность и жгучее любопытство, которое заставляет её играть в эту игру, где Том до умопомрачения, до безумия, до беспамятства сводит с ума. Он чувствует её, как никогда сильно, и ему это всё слишком нравится.       В его ладонях она начинает дрожать ещё сильнее, как только губы плавно спускаются вниз и впиваются в шею, — Гермиона издаёт шумный судорожный вздох и полностью подчиняется выгибающим её рукам, телом прижимаясь к груди, а голову запрокидывая на спинку дивана, полностью обнажая шею, где Том, как властелин, начинает рыскать и завладевать каждым сантиметром, ладонями спускаясь к застёжке лифа за спиной. Ещё немного и она остро чувствует, как спадает одежда и обнажается грудь, отдаваясь сначала холодному воздуху, совсем не отрезвляющему, а потом горячим ладоням, от прикосновения которых Том буквально слышит, как её внутренний голос кричит в беспамятстве от неизведанного ранее касания. Губы спускаются ниже, по ключице к груди, и накрывают своей мягкостью, сначала нежно обхватывая сосок, а затем умело дразня.       Тишину пронзает глухой тянущийся стон, и непослушные пальцы тут же больно вонзаются ему в волосы, сминая их. Её пронзает невыносимое тепло, лавиной обрушившееся и топящее её в горящем вулкане, из которого, казалось, не выбраться живой. Её чувства пронзают Тома насквозь, вызывая безудержное желание обладать этим жаром, вытянуть из неё всё, что в ней есть, без остатка. Ему хочется постоянно чувствовать эту дрожь обнажённого тела в руках, так сладко манящую своей невинностью и искушённым любопытством.       Его губы невыносимо терзают, заставляя сладострастными стонами нарушать тишину, и ей хочется избавиться от этой пытки: безумной, пьянящей, что выводит на грань.       Поднимается выше, находит пересохшие губы и играючи ласкает своими, вырисовывая контур по изгибу уголков, а затем проникает внутрь, уверенно переплетая языки, и выпускает магию, которая проникает в податливое тело, приводит в лихорадочную дрожь и начинает дрожать сам, сгорая от желания.        Он накрывает её своим телом, опускается рядом, жадно рыскает всюду и спускается к животу, чувствуя, как от его касаний он начинает дёргаться, а с губ Гермионы срываться тихий стон. Ладонь быстро спускается к бедрам и задирает юбку, стремительно спуская чулки, затем касается мокрого нижнего белья, и Том понимает, что она буквально на глазах начинает сходить с ума.       Её руки тянутся к ремню, расстёгивают его и штаны, лишь на секунду касаются его желания, и в этот момент он больно прикусывает ей губу, пропадая во всех оттенках цветов и тонах звуков.       Как в порыве безумия, он подрывается, одним резким движением спускает вниз юбку и нижнее бельё, опускается к ней и мгновенно входит, отдавая свой глухой протяжный стон, потонувший в треске тока, Гермионе в губы и ловя её болезненный крик.       Она начинает брыкаться, пытаясь отстраниться, не сдерживая надрывный стон, испытывая шок, но Том неумолимо снова движется ей навстречу, заставляя её распахнуть широко глаза и неотрывно смотреть в ослепительный, как молния, свет зрачков.       — Том... — жалостливо умоляющим тоном произносит его имя, умоляя прекратить пронизывающую боль, прекратить болезненную муку, но трясущимися ладонями тянется к шее за жизненно важным теплом, тянется губами к его, в надежде получить противоядие.       И он делает ещё несколько болезненных толчков, не сдерживая сладострастный стон, пропадая в нестерпимых ощущениях, сверху вниз надменно смотрит в испуганные глаза и даёт плавящее тепло целиком ей, выплёскивая незримые потоки, плавящие Гермиону, словно в раскалённом до жидкого состояния металле.       Она кричит и стонет, задыхается и с дикой яростью сдавливает и царапает ему кожу на груди и плечах, умоляет то убить её, то продолжать пытать. Она теряется в спектре невыразимых ощущений, в смеси невозможной боли и нестерпимого сладкого желания, кусает ему до невыносимой боли губы, пронзает клыками до крови, улавливая тяжёлое дыхание и надрывно кричит ему в глотку, не сдерживая слёзы. Плавящее тепло постепенно заставляет неумело двигаться навстречу, глотая в себе и переживая тупую, тянущую боль, которая медленно уступает проникающему в кровь сладкому яду, отравляющему её полностью, пропитывая всем существом Тома: его жаром, его чувствами, его стонами и рваным дыханием, его желанием обладать ею, выпить её сосуд до дна, его потребностью разбить её на куски и впитать все частички души и магии.       Истерзать её. Воссоединить с собой, превратить в единое и нерушимое.       Сделать её полностью своей.       И он не сдерживает сладостный стон, услышав, наконец, в её стоне сладость.       Дрожащими губами Том прикасается к её губам и вытягивает белую нить, заставляя свои глаза мерцать молниями. Пропадает в невыносимой неге, не видя и не слышала ничего вокруг, ловит молящий голос Гермионы, отдаётся её беспорядочным ласкам рук, трётся пылающей щекой о волосы, глаза, щеки, губы, шею, двигаясь размеренно и чувственно, с блаженной улыбкой ощущая, как она начинает выгибаться ему навстречу, прижимаясь к нему как можно сильнее. Он не сдерживается и закусывает ей губу, слыша болезненный стон, превращающийся в сладострастный, и снова вытягивает нить, беспрерывно, как заблудший путник, нашедший в пустыне воду.       Он больше не может, он больше не терпит, он крепко прижимает к себе разгорячённое тело, изгибы которого так утончёны и умопомрачительны, вонзает ладонь в растрёпанную копну волос Гермионы, оттягивает назад и ускоряется, жадно наблюдая туманным взглядом за тем, как та мечется в болезненном экстазе, полностью и безвозвратно отдавая ему всю себя. Она отдаёт ему магию, отдаёт тепло и жизненные силы, позволяет белоснежным нитям выходить из неё с умоляющими стонами и глухими вскриками.       Неожиданно её взгляд преображается и начинает блестеть, загораясь яркими белыми огоньками.       Том завороженно всматривается в них, ослабляет напор и чувствует, как Гермиона овладевает его губами и слабо отстраняется, показывая схваченную нить и поглощая её со странной улыбкой на губах. Он насмешливо улыбается в ответ, наклоняет голову и проникает к ней, выискивая украденное, ощущая, как искренняя привязанность и необходимость в Гермионе слишком велика и до безобразия невероятна.       С ней хочется быть. Ею хочется обладать. Её хочется иметь всегда возле себя, ощущать её сладость, постоянно проводить ладонями по изгибам тела, раскрывать её тайные и скрытые желания, ласкать и терзать влажные губы, и никому никогда ни за что не отдавать.       Он сделал резкий и глубокий толчок, тяжело дыша, протяжно простонал, судорожно задрожав, и сорвал с губ Гермионы самый сладкий стон, буквально ощущая свою победу на вкус. Она вытянула последний раз из него нить и замерла возле его губ, разглядывая, как он, опуская ресницы, закатывает глаза, пряча белизну зрачков, а через пару секунд расслабляется и перекатывается набок, ни на дюйм не отстраняясь от лица Гермионы.       Чуть позже он замечает, как её колотит, как её губы дрожат в сменяющих эмоции улыбках, но глаза продолжают сверкать молнией и неотрывно с некоторым ошеломлением смотреть на него.       Он мягко улыбается, превращая улыбку в привычную насмешливую, но глаза источают невиданное ей ранее тепло и необъяснимую заинтересованность, выраженную в пристальном, завороженном взоре, от очарования которого Гермиона не может отвести глаз.       — Ещё нужна сигарета? — спрашивает Том, дрогнув голосом, понимая, что до сих пор не слышит себя.       Она качает головой и опускает глаза, но он тут же приближается к губам и оставляет на них словно невидимую печать.       — Ты была девочкой, — хрипло произносит и внимательно разглядывает вблизи каждую черточку её лица.       Она отводит взгляд и приоткрывает губы, но ничего не говорит.       Поток тепла медленно и плавно снова обволакивает её, притупляя трепещущую взволнованность. Том снова наклоняется к ней и с хрипом серьёзно произносит:       — Это хорошо. Потому что моё принадлежать может только мне.