Прежде чем мы проиграем

      Том резко открыл глаза, посмотрел в потолок, быстро перебирая в голове события прошедшей ночи и опустил взгляд к распахнутому окну, за которым уже царил день: серый, пасмурный и слишком тёмный. Вдохнув прохладу влажного воздуха, которым наполнилась за ночь вся комната, он повернул голову к спящей рядом с ним Гермионе, внимательно разглядел её расслабленные черты лица и прикрыл веки, подавляя в себе шумный вздох.       Всё казалось каким-то идиотским сном, в котором он оказался игроком в игре Долохова, полностью пренебрежён Дамблдором, неизвестен взрослому себе и брошен в капкан своей же магии с Грейнджер.       Тяжёлые мысли тут же обрушились на голову, заставляя перебирать все известные факты, узнанные буквально за одни сутки.       Чем он занимался до этого несколько месяцев? Пытался разгадать тайну Исчезательного шкафа? Помочь Малфою прикончить Дамблдора? Вынюхивал иерархию Пожирателей смерти и пытался понять, кто же так сильно насолил Руквуду? Носился от псов Тёмного лорда и показывал им зубы? Морочил голову Тонкс, чтобы тупо удовлетворять потаённые желания своей внутренней сущности, которая вечно драла когти и заставляла насытить себя магией?       Какая глупая трата времени и сил!       Том скрипнул зубами, открыл глаза и снова посмотрел на Гермиону.       О чём она подумает, когда проснётся, вспомнит прошедшую ночь и посмотрит ему в глаза? Магия это была или нет?       Нет, он задавал сам себе вопрос: магия была это или нет?       Отголоском прошлой ночи внутри что-то строптиво затрепетало, как в калейдоскопе, в голове пронеслись воспоминания, настолько точные, настолько чёткие, до каждой детали, до каждого судорожного вздоха, до каждого болезненного или сладострастного стона, до каждого пристального взгляда и умоляющего голоса. И всё в мире меркло, не имело никакой важности, никакой значимости по сравнению с тем, как светились белизной глаза, как взгляд различал тысячи оттенков разных цветов и звучали все тона звуков, как ток скрежетал в ушах и сводил с ума, как беснующее чудовище растекалось и плавило все нервы, всю душу, заставляя сердце быстро биться, а дыхание замирать.       Как что-то громоздкое оказывалось за спиной, мягко и тепло обнимая за плечи, обволакивая своей величественностью, заставляя сорваться в пропасть и лететь бесконечно в бездну, где не мелькала ни одна звезда, ведущая к спасению из этого лабиринта.       Том вздрогнул, ощутив, как от воспоминаний возвращается невидимая тень, вновь накрывающая его незримым плотным одеялом, таким необычайно гладким, что хочется нежиться в нём и никогда не позволять этой тени исчезнуть.       И он снова закрывает глаза, расслабляет мышцы лица и пропадает в обнимающем тепле: заманчивом, интригующем, загадочном и приятном.       Это магия, но этого что-то большее, чем её суть. Она дурманит и восхищает. Она делает его сильным и величественным, но дарит ему слабость, которая сейчас лежит рядом с ним.       Или это не слабость?       Том опять открыл глаза и посмотрел на Гермиону, прислушиваясь к её равномерному дыханию.       Она безмятежно спит и, возможно, видит сны: яркие или мрачные, счастливые или облачные, вселяющие радость или опасность. И что бы там ни было, она предпочтёт присутствовать в его жизни, видеть своё призвание изменить этот мир и наслаждаться теми днями, когда он слишком лоялен к ней, обнимает её, раскрывает тайны и дарит ей тепло. Она точно не выносит вечера, в которых он подстрекает её, проявляет свою жёсткость и напористость, пренебрежительно относится и играет с ней в игры, чтобы вновь и вновь разрушить её внутренний мир, который и так разбился вдребезги, был собран по кусочкам и склеен в той форме, в которой ему было нужно.       Такая тонкая, но строптивая душа, вечно бьющаяся надломленными крыльями о прутья клетки, выискивая уже не выход из неё, а лишь воду, чтобы не помереть от жажды. Она уже не видит ничего, кроме замка, что он выстроил в её голове, накрыв тёмной вуалью всё то, что могло бы её завлечь, заставить оступиться и сбежать.       Ей не хватало воздуха? Уже нет, — только его.       Ей не хватало свободы? Она больше не гналась, — её свободой был он.       Ей не хватало тепла? Что же, теперь она получила его сполна.       И глупо думать, что ею овладел только он. Им тоже овладели, его ощутили, его прочувствовали насквозь, его увидели в самых сладких муках и в лучах самой невообразимой победы. Запомнили его невероятно заинтересованный взгляд, источающий магию, его расслабленные черты лица с блуждающим взором и сладкой улыбкой на губах, подаренной только ей, его дрожащий голос и сокровенный, неслышимый никому стон, олицетворяющий коротковременную слабость, покорность природе и мужскому мышлению.       Это отвратительно, но этого хотелось. Даже сейчас.       Том медленно вытащил придавленную головой Гермионы руку и уже собирался подняться, как та зашевелилась, сжала плотно губы и нахмурила брови.       Усмирённая магия почувствовала её пробуждение и то, как после забвения, она снова возвращается к нему своим присутствием, своими эмоциями и чувствами.       И они не безмятежны — они бьются внутри неё, уже устраивают пляску, наверняка прокручивают в голове десятки воспоминаний, напоминают о ночи, кричат о позднем вечере и тянут в глухой и густой лес, из которого ему снова придётся вытаскивать её, чтобы она не сломалась, не бросилась в отчаяние, не сдалась.       Том протянул к ней ладонь, аккуратно кладя на оголённое плечо, приблизился к лицу, ожидая, когда та откроет глаза, и в эту же секунду её ресницы затрепетали и поднялись, а сонный и туманный взор обратился к нему и замер на его тёмных, антрацитовых, как сегодняшнее затянутое небо, радужках.       Она ещё не проснулась, но мозг уже штурмовал, заставляя её метаться и тонуть в разнообразии эмоций, и они укрощают свою пляску, как только его взор теплеет и начинает источать то, что ей уже было нужно.       Никаких срывов, истерик, переживаний и мятежа, — не сейчас, не тот момент. Она должна уже быть готова ко всем тяжестям последствий, которых не так много. И сегодняшнее утро должно показать плоды того, как он изменил её, изменил её жизнь, изменил её внутренний мир.       — Привет, — почти не слышно Гермиона зашевелила губами в коротком слове.       Ему ничего не оставалось, как выразить слабую и успокаивающую улыбку.       Она перекатилась на спину, не отводя от него сонного взгляда, а затем опустила глаза на распахнутое окно.       Ей было холодно, а внутри странно и противоречиво. Она не знала, как нужно себя чувствовать после такого, что нужно сделать и что произнести дальше.       Том в своей манере не смел нарушать тишину, наблюдая за тем, как она себя поведёт. Ему, как всегда, было интересно проследить за ней, дать возможность выразить настоящую себя, столкнуть в её голове иллюзорные идеалы, в которые она обычно бросала себя. И это был повод заколебаться: удалось ли ему слепить её полностью под себя или нет?       Это напомнило, как его призрак метался в догадках: сделал ли он достаточно, чтобы она осталась рядом с ним? Тогда он приложил немало усилий и результат, всё-таки, удовлетворил. Сейчас же усилий было приложено ещё больше, но до конца ли она смогла принять себя такой, какой её раскрыл Том?       Разумеется, она же в тот раз даже смогла преодолеть свою боль, хоть и не без его помощи. Правда, речь уже шла не о возврате в настоящий день, а о жизни её друга. Но что ему мешает снова помочь ей?       — Мне холодно, — наконец, произнесла она хриплым голосом, медленно натягивая на себя одеяло до нижней части лица.       Том нащупал в диване палочку и плавно закрыл окно, продолжая молчать и ждать. Сначала Гермиона скользнула по комнате пустым взглядом, затем посмотрела поверх одеяла, а после встретилась с его взором, который, как обычно, ничего не выражал, что всегда приводило её в смятение.       И ей стало не по себе.       Она не имеет представления даже, что говорить в таких ситуациях. Её волнует сейчас абсолютно всё: и слова Дамблдора, и проведённая ночь с Томом. И что же возьмёт верх?       Жажда.       Она медленно повернулась к нему и просунула под одеялом руку к его запястью, даже не сжала, но коснулась, словно проверяя прошедшую ночь на действительность.       Это рассмешило и заставило дальше не предпринимать ничего, а спокойно выжидать её следующих шагов, ведь это так любопытно: заставлять её колебаться, выбирать правильный шаг, правильный жест и слово.       Она не вынесла взгляд, смутилась, но не разъединила касание, опустила ресницы и тихо вздохнула.       Ей было больно как морально, так и физически. Том чувствовал, как от любого движения её пронзает тупая тянущая боль, напоминающая о безумстве темноты и заставляющая едва заметно дрожать. Её тело совсем не отошло от шока и всё, абсолютно всё, напоминало ей об этом.       Что же, если он вполне разучил её моментально приходить в разбитое состояние и пускать сопли в ту же минуту, когда она чувствует безысходность, то её смущение никуда не делось. Кажется, этого в ней было не отнять.       — Смелее. Выброси страх.       Она снова подняла на него взгляд, пристально рассмотрела неподвижные зрачки, чуть сжала губы, размышляя о чём-то своём, и, наконец, немного приподнялась, чтобы приблизиться к нему. Её лицо исказилось от боли, она поморщилась и упала головой на подушку, так и не достигнув цели.       Том тут же показал насмешливую улыбку, сам наклонился к ней и выразил всю невинность взглядом.       — Больно?       — Бывало больнее, — хрипло отозвалась она.       Тот выгнул бровь, ожидая продолжения.       — Я ещё помню, как ты тащил меня через половину школы с раненой ногой и применял непростительное заклятие.       Прекрасно, она нашла интересный способ, как избавить себя от крайностей — поиронизировать. Это было оригинально и совсем не в её стиле. Это было в его стиле, и она уже примеряла его на себя.       — Мог бы и предложить что-нибудь от этого...       — Клин клином вышибают, — легко отозвался Том, продолжая сохранять невинность во всём выражении лица, а внутри удовлетворённо подмечать, как манера её общения совсем изменилась с момента, когда они встретились впервые.       — Только не говори, что мне следует тебя послушать, — быстро проговорила Гермиона и неожиданно тихонько засмеялась.       Он расслабился и отвёл взгляд в сторону, понимая, что и правда приложил достаточно усилий на то, чтобы поменять все её реакции на события: даже те, что ей не приходилось переживать.       — Следует, но, боюсь, тогда мы упустим самое важное, — спокойно отозвался Том, отстраняясь от Гермионы, чтобы встать с дивана. — Поднимайся, нужно придумать чай, достать свежую газету и обсудить всё.       Её нисколько не задели его приоритеты, его отношение, словно ничего между ними не происходило, она даже не бросилась в смущение или разочарование, а лишь, наоборот, заинтересованно сверкнула глазами, наблюдая за тем, как Том натягивает брюки, рубашку и быстро застёгивает ремень и маленькие пуговицы. Спустя несколько секунд, поморщившись, она оттолкнулась от подушки и издала страдальческий стон, который быстро утих.       — Тебе нужно пройтись, — быстро сказал он, поправляя воротник помятой белой рубашки.       — Мне нужна ванная, — не согласилась Гермиона, на что Том усмехнулся, применил к одежде выглаживающее заклинание и отвёл в сторону лукавый взгляд.       — У тебя есть десять минут, пока я не вернусь, — ответил он, обув туфли и направляясь из гостиной. — Из комнаты первый поворот налево.       — Куда ты? — тут же спросила та, полностью принимая сидячее положение, прячась под одеялом.       — Ты собираешься остаться голодной? Или ты уже научилась насыщаться только мной? — серьёзно спросил он, затем тут же показал яркую озорную улыбку и скрылся в прихожей.       Гермиона закатила глаза и отвернулась, не сдержав слабую улыбку: если у неё есть только десять минут, то не стоит терять ни секунды.       Том вернулся ровно через десять минут в руках с газетой, двумя пластиковыми стаканчиками, над которыми струился манящий пар, и пакетом чего-то горячего. Гермиона только-только вышла из ванной комнаты, тряся влажными волосами, потемневшими от воды, и сразу же подошла к Тому, как только услышала хлопанье входной двери.       — Шоколад? — удивилась она, забирая два стаканчика из его рук.       — Я ошибся? — осведомился он, поднимая взгляд с ладоней, отобравших у него напитки.       — Наоборот, очень кстати. Не знаю, как в твоё время, но сейчас в Хогвартсе не дают горячий шоколад, — ответила Гермиона, заходя в гостиную.       Том прошёл за ней следом, положил пакет на стол и указал ей на него, а сам достал сигарету, сел рядом и открыл газету. Несколько минут он молча бегал глазами по печатному изданию, чтобы получить последние новости, пока Гермиона распаковывала еду и выкладывала на стол.       — Том, — обратилась она, когда уже присела напротив него.       Он чуть опустил газету и посмотрел поверх неё.       — Когда ты вернёшь меня в школу?       — Ты переживаешь, что хватятся тебя? — спокойно поинтересовался он, складывая газету на стол, убедившись, что там нет ничего интересного.       — Могут заметить моё отсутствие, если уже не заметили.       — Разве у вас сегодня не поход в Хогсмид? По-моему, ничего необычного нет в том, что ты решила уйти без своих друзей или остаться в библиотеке, зарываясь в книги.       — Гарри уже рассказал о том, что ты спрашивал у Слизнорта о крестражах, и в любой момент... — она прервалась, не решаясь закончить мысль.       — Говори, — требовательно сказал Том.       — Дамблдор уже знает, где один из них, и, если я не ошибаюсь, хочет взять его с собой, — наконец, досказала Гермиона.       — И когда ты собиралась сказать мне об этом? — затягиваясь сигаретным дымом, продолжил он ровным тоном.       — Я не хотела говорить тебе, пока не узнала, что на самом деле придумал Дамблдор, — честно призналась она.       — Значит, захотела поиграть в двойного шпиона, — после полуминутной тишины выдохнул Том.       — Том, я... — начала Гермиона, отодвигая от себя тарелку с горячими сэндвичами, но тот махнул рукой и бросил на неё пронзительный, вызывающий опасение взгляд.       — Тебя спасает только одно — что я тоже не знал всю истину происходящего.       Он резко поднялся из-за стола, прошёл несколько размеренных шагов, остановился, покачав головой, чтобы утихомирить нахлынувшее раздражение, затем повернулся к Гермионе и произнёс:       — То есть ты с удовольствием носилась за мной, пыталась вызнать как можно больше обо мне и о чём я знаю, но при этом не говорить мне о том, что знаешь сама.       — Нет, я...       — Ты помнишь условия, с которыми я отпустил тебя в настоящий день? Ты помнишь, что было сказано тебе перед возвращением?       Гермиона больше не пыталась что-либо сказать, а лишь чуть вжалась в спинку стула, вцепилась в него пальцами, а сердце так громко застучало, что его удары эхом отдавались в голове Тома.       — Следовало оставить тебя там навечно, а самому никогда не появляться здесь, — продолжал он ровным, пугающим тоном, от которого та ошеломлённо распахнула глаза, не смея отводить от него взгляда. — Уверен, мой любвеобильный призрак с удовольствием проследил бы за тем, как ты сходишь с ума, а может быть, превращаешься в безжалостное чудовище, пытающееся драться не только с однокурсниками, но и с преподавателями. Хотя прости, я забыл, что такой опыт у тебя уже был.       Та побледнела от услышанного, приоткрыла рот, но так ничего не смогла сказать.       — Как думаешь, сошла бы ты с ума или стала безжалостной убийцей, которого ты постоянно видишь во мне? — насмешливо и ядовито продолжал Том, подходя к ней вплотную и заставляя поднять на него голову. — Полагаю, второй вариант уже более правдоподобен, иначе в твою голову не пришла бы реальная идея, как осуществить двойной шпионаж. Ты уверена, что шляпа отправила тебя на нужный факультет, милая?       — Том, я ничего о тебе не говорила никому...       — Да, но при нужном случае обязательно сказала бы. Например, смерть Дамблдора, чем не повод? Больше великого защитника не будет, и вы останетесь без какой-либо помощи. Только не говори мне, что ничего не рассказала бы после смерти Дамблдора, если бы не знала о настоящих его планах, — фыркнул он, затем наклонился к Гермионе и преобразил раздражение в самую чистейшую невинность, зная, как быстрая смена его масок приводила её в смятение, затем мягко продолжил шептать: — А знаешь, что я бы сделал тогда с тобой? Только подумай, Грейнджер. Представь на секундочку.       — Том, прошу тебя...       — Это я прошу тебя рассказать мне всё, что ты знаешь. Это единственный шанс и советую воспользоваться им, иначе всё закончится так, как это вечно заканчивалось в твоём постоянном дне.       Он чувствовал, как что-то начинает щекотать нервы и не даёт прийти в себя, сдержать вспышку гнева, успокоиться и оставить это. Ведь ничего страшного не произошло и уже не могло произойти — Гермиона полностью доверилась ему и больше не врала, — но что за чёрт не позволял остановиться?       — Я сказала тебе правду, ты её услышал и...       — Да, я её услышал, — согласился он, ядовито улыбнувшись, — только отвратительно то, что близость со мной заставила тебя сделать это.       Её глаза округлились, а затем вспыхнули обидой, сама она поднялась со стула и дрогнувшим голосом отозвалась:       — Что ты несёшь? Причём здесь?..       — Может мне следует повторить, и ты скажешь ещё что-нибудь интересное, что скрывала от меня?       Он схватил её за грудки и притянул к себе, пронзая насквозь вспыхнувшими гневом и появившейся жаждой в глазах.       — Том, тебе нужно успокоиться и... — умоляющим тоном начала она, не сопротивляясь встряхнувшим её рукам, прекрасно зная, что это бесполезно.       А он не мог остановиться.       Внутри что-то протяжно рычало, заставляя звереть, а вонзившиеся в него когти изнутри, казалось, раздирали плоть и подогревали желание разодрать также и Гермиону.       Он резко крутанул её в сторону дивана, вцепился в шею и притянулся к пересохшим губам, прошептав:       — Если я сказал, что мне нужно говорить всё, значит, мне нужно говорить всё.       Его пальцы сдавили тонкую кожу, заставив Гермиону тихо вскрикнуть.       Но она не растерялась. Её дрожащие руки поднялись к нему, мягко коснулись шеи, а взгляд выразил полную сосредоточенность на нём, — он заставил его остановиться и завороженно наблюдать за ней, за её блеском в зрачках, и успокаиваться от тепла нежных рук, что медленно спустились к плечам и остановились, слабо сжимая их через рубашку.       — Не нужно насилия, Том, — тихо и прерывисто произнесла она, понимая, что смогла заострить на себе внимание. — Я и так дам всё, что ты попросишь.       Гермиона просунула руки ему за спину и притянулась на цыпочках к тонким губам, затем повернулась к ним щекой и шумно выдохнула в шею.       Том заколебался, нащупав грань, где проходит самообладание между рассудком и звериным инстинктом. С одной стороны хотелось броситься в пропасть и подчиниться зверю, бушующему внутри, а с другой — полностью контролировать себя.       Он уткнулся ей в волосы и шумно выдохнул, закрыв глаза, отвечая тем же теплом, что и она давала ему.       — Я не знал, как остановиться, — как извинение произнёс он, наконец, чётко расслышав свой голос среди царапающего гула.       Гермиона медленно отстранилась и неуверенно улыбнулась, закусив нижнюю губу, затем как можно спокойнее произнесла:       — Я ничего не скрываю от тебя, Том. Об этом я узнала накануне и не успела тебе рассказать. Вспомни сам: жучок для Снейпа, подслушанный разговор с Дамблдором, а потом ночной налёт к Руквуду, а когда были здесь... ты попросил ничего не говорить до утра.       — Принеси шоколад, — только и сказал он, кивнув на стол.       Гермиона отвернулась, подошла к столу и взяла два стаканчика, один из которых протянула ему.       — Иди, ешь.       — Кусок в горло не лезет, — призналась она, обеспокоенно рассматривая Тома, отчего он почувствовал невидимое тепло и заботу, тонко рвущиеся в его сторону.       Он слабо усмехнулся и сделал глоток, — не одной ей в горло кусок не лезет.       — Я знаю, чем это вызвано, Том, — спокойно начала Гермиона, дёргая его за запястье в сторону дивана — они оба сели — и продолжила: — Ночью ты отказался это обсуждать, лишь потому что не знаешь, что предпринять и как поступить. Ты в растерянности. И это приводит тебя в бешенство.       — Тогда не стоит лишний раз напоминать мне то, что приводит меня в бешенство, верно? — подняв уголок губ, отозвался он и достал сигарету.       — Есть ещё кое-что, — с неуверенностью отозвалась Гермиона. — Твоя сущность, как никогда, проникла к моей и позволила полностью ощутить весь спектр твоих эмоций. Понимаешь, о чём я говорю?       Том нахмурился, сообразив над одной догадкой, которую та слово в слово озвучила:       — Стать тобой.       — Я уже думал над этим, — почти незаметно кивнул он, затягиваясь дымом. — И каково это, расскажешь?       Гермиона хмыкнула, посмотрела на свои ладони и снова подняла голову на Тома.       — Необычно. В какой-то момент мне показалось, что я стала тобой, посмотрела на всё твоими глазами и ощутила... хм... вседозволенность?       Том не сдержал смешка.       — А что ещё?       — На тебя магия действует сильнее, чем на меня.       — Потому что на меня действует именно магия, которая желает забрать своё, сидящее в тебе. А у тебя влюблённость, которая срывает тебе крышу, — легко объяснил он, не упуская из виду любую реакцию на его слова.       Гермиона вскинула брови и насмешливо спросила:       — Значит, ты по-прежнему утверждаешь, что я лишь твой соучастник?       — Нет, но утверждаю, что тебя уносит от меня целиком, — ответил Том, сверкнув озорным взглядом, и, увидев, что та собирается возразить, добавил: — Если бы ты не влюбилась, мой крестраж не смог бы активироваться и перетащить меня сюда, так что не спорь.       — Если бы ты не был мною хотя бы заинтересован, то твоя магия тебя так не пытала бы, — отпарировала Гермиона.       — С чего ты взяла?       — Я нашла кое-что, — загадочно улыбнулась она и удовлетворённо посмотрела ему в глаза, заметив, как в его зрачках заплясал огонёк любопытства.       — Где?       — В апартаментах Слизерина. Ты был очень увлечён поисками про этот шкаф, поэтому я решила всё хорошо обдумать и потом рассказать тебе о своей находке.       — Продолжай, — напряжённо отозвался Том, ожидая услышать, наконец, правду о таком странном явлении, как чудище, приводящее его в бесконтрольность.       — В общем, это не совсем то, что происходит с нами, но довольно интересное описание особенности сути волшебства в каждом волшебнике. То, что твоя частичка привязалась ко мне, не говорит о том, что ты стал слабее или что-то в этом роде. Наоборот, твой кусочек души вцепился в меня, потому что моя влюблённость сцепила тебя со мной, и теперь вся сила и энергия, что есть во мне, может быть использована тобой где угодно и когда угодно. Что касается меня, то...       Гермиона замолчала, выдержала паузу, словно собираясь с силами, и закончила:       — ...твоя магия, находящаяся во мне, действует, как инъекция, расползаясь и оставляя, так называемые, антитела, которые заставляют мою магическую сущность изменяться, влияя на мою личность, характер, поведение. Проще говоря... становиться тобой.       Том не сдержал удивления, потому выразительно приподнял бровь, ожидая продолжения.       — В общем, дело в том, что этот процесс необратим.       — То есть необратим? Ты хочешь сказать, что даже при всём желании никто из нас не сможет избавиться от этого?       — Можно сказать, нет. Есть только один способ, и его может сделать только тот из нас, кто влюблён, то есть я, потому что я своей влюблённостью зацепила твою магическую сущность, которой так старательно ты одаривал меня.       — И что ты должна сделать, чтобы избавиться от этого?       — Расколоть свою душу на части и ту часть, что влюблена, вложить в предмет. Другими словами, создать такой же крестраж, какой создал ты.       — И что после этого будет со мной?       — Ничего. Тебя перестанет тянуть ко мне, ты станешь собой, без всякой там магической силы, что до этого магия вбирала из меня и передавала тебе. А я просто перестану любить, и вообще никого не смогу полюбить.       — И? — вытягивал из неё продолжение Том.       — Ты в самом деле думаешь, что я пойду кого-то убивать лишь ради того, чтобы избавиться от тебя?       — Согласись, это заманчивая для тебя перспектива, — лукаво улыбнулся он.       — Мне кажется, она для тебя звучит более заманчиво.       — Нет, я даже не собирался искать способ избавиться от тебя, так что... Как ты нашла?       — Случайно попалась книга, я её мельком пролистала и наткнулась на раздел, в котором идёт речь о связи магии и души посредством увлечения или влюблённости. В общем, если я была бы не способна тебя заинтересовать, то есть моя душа не способна, то тогда вообще ничего не получилось бы.       — Ты бы не влюбилась.       — А ты бы не смог заинтересоваться мной. Это что-то наподобие "родственная душа" или "две части одного целого". Важно, чтобы подходило.       — Иначе, как я понимаю, невозможен инъекционный процесс, превращающий тебя в меня, — утвердительно заключил Том.       — Верно, я тоже об этом подумала, — кивнула Гермиона.       — Ты совсем не та, за кого себя принимала и пытаешься до сих пор принимать. Убедилась?       — Я уже не пытаюсь себя принимать за ту, кем думала, что являюсь, Том, так что за это можешь быть спокойным, — коротко улыбнулась она и добавила: — Единственное, что я не нашла — это нити, которые находятся внутри нас. У меня есть предположение, что это сродни энергии только в физическом обличии, и она есть у каждого человека, мы обсуждали это, но нет способа или заклинания, чтобы выдернуть её из волшебника. Это не душа, что вытягивают из тебя дементоры, но принцип один и тот же. Почему у нас это получается, почему начинают гореть белым глаза и что это значит — я не знаю.       — Ты хочешь сказать, тебя не пугают твои трансформации? Тебя не пугает то, что моя сущность расползается внутри тебя? Что ты медленно, но верно становишься похожей на меня? — с нескрываемым любопытством поинтересовался Том.       — Даже если и так, то что я могу сделать? — нисколько не взволнованная этим отозвалась Гермиона, пристально посмотрев ему в глаза.       — Крестраж, и проблема решена.       — Поздно, Том. Так или иначе, твои частицы уже есть во мне и с созданием крестража они никуда не исчезнут, просто сейчас их становится больше. Прежней мне уже не стать, поэтому... — Гермиона прикрыла глаза, словно сохраняя самообладание, затем открыла их и прямо посмотрела на собеседника. — Сегодня ночью я решилась на это только потому, что это ускорит процесс: моральное сближение лучше всего достигается таким путём. Это волшебство на ментальном уровне человека.       — Значит, ты специально всё это начала. Ты хочешь быть мной? — насмешливо улыбнулся Том, сдвинув с неверием брови, внимательно изучая лицо Гермионы.       — Я хочу, чтобы это произошло быстрее. Лучше так, ведь это неизбежно, — спокойно отозвалась она.       — А где же твоя строптивость? Неверие? Попытки найти другой выход? — с сарказмом поинтересовался он.       — Зачем тратить время на то, что невозможно исправить? Кажется, так ты всегда считал.       Том откинулся на спинку дивана и сделал глоток уже остывшего шоколада, краем глаза заметив, как Гермиона повторила за ним.       — Знаешь, иногда в безвыходных ситуациях приходится искать выход. Иначе, на твой взгляд, у меня нет никаких шансов разомкнуть эту чёртову петлю.       — Честно говоря, я не совсем поняла, как это действует, — призналась та и снова сделала глоток.       — Я сделал крестраж в сорок седьмом году и, видимо, позднее спрятал его в Хогвартсе, где ты имела счастье найти его. Это притянуло меня сюда, но Долохов уже знал об этом. Как ты поняла, петля повторяется чёрт знает который раз, и Антонин чёрт знает который раз пытается мне помочь, но не может разорвать её. А всё почему? Потому что есть один единственный выход: отправить кого-то в прошлое. Но это невозможно. Думаешь, я не буду искать способ?       Гермиона с сочувствием вздохнула, посмотрев на стаканчик в ладонях.       — Всё не имело бы смысл, если такое невозможно. Думаю, если существует магия, которая из прошлого способна выдернуть человека, то однозначно есть магия, которая сделает всё наоборот. Согласна?       — Это вполне логично, — кивнула она, не поднимая на него задумчивого взгляда. — Здесь нужно найти способ. Всего лишь.       — Да, я оказался в будущем с помощью крестража. Значит, отправиться кому-то в прошлое можно только с помощью него, — выразил свои умозаключения Том.       — Сомневаюсь, что, даже если я создам себе крестраж, то с помощью него смогу оказаться в твоём времени, неподалёку от тебя и в нужный момент.       — Верно, поэтому должна быть связь с моим крестражем, и что-то мне подсказывает, что эта магия — некий ключ к разгадке.       — Тогда я не поняла, причём здесь Долохов? Разве не он только может поменять твоё прошлое?       — Знать бы мне, что я писал ему в письме, когда вернулся в начало петли в предыдущий раз, — слабо улыбнулся Том.       — Нужно было спросить у Руквуда, — предложила Гермиона, но была перебита.       — Нет, боюсь, Руквуд уже не поможет. Все его знания были уже сведены к нулю и, как я понял, он был готов к тому, что Долохов прочистит ему мозги, только Август оказался не дурак и написал себе записку, чтобы случайно найти её и прочитать, а затем рассказать об этом мне, когда я приду к нему.       — Откуда ты узнал об этом? — удивилась Гермиона.       — Увидел, пока изменял память. Долохов сразу же исключил возможность Руквуду знать о чём-то, но вот прокол — он подготовился к этому.       — Но почему и Руквуд тебе помогает? Ты же убил его сестру!       — В последней вариации событий, да, однако ты верно подметила, что помогает. Я не уверен, что в предыдущий или любой другой раз Астрид была мертва. Каждую петлю Долохов отсекает всё лишнее, сужает круг и приближается к ответу: как помочь мне изменить петлю и выйти из неё. И раз я дошёл до того, чтобы он мне ничего не говорил в этом времени, убрал почти всех свидетелей и разгадал секрет, заключающийся в том, что нужно отправить в прошлое человека, то, мне кажется, остался последний шаг: разгадать как это сделать.       — Почему бы Долохову, наоборот, не рассказать всё тебе, и вы бы что-нибудь нашли?..       — Вот и я не понимаю, почему я в прошлый раз, перед тем как вернуться и всё забыть, и стать вот таким вот Волан-де-Мортом, не разрешил ему ничего говорить мне. Может быть... тогда попытка была неудачной и меня ждала здесь смерть? Может быть, я залез не туда и не в то дело?       — Даже Дамблдор не беспокоится о твоём появлении, — заметила Гермиона, и Том почувствовал, как от разговора о нём у неё стало сжиматься сердце.       — Именно, что не беспокоится. Этот старик знает о волшебном мире больше, чем кто-либо другой...       — А если у него спросить? Ну, то есть я могу подумать, как это сделать, чтобы Гарри узнал, и Дамблдор ничего не заподозрил.       — Ты так шутишь? — усмехнулся Том и покачал головой. — Любое упоминание такой ситуации заставит его подумать обо мне, а дальше... дальше может быть всё, что угодно.       — Но откуда-то нужно вызнать информацию, как разорвать эту петлю!       — В любом случае, это как-то связано с крестражами и этой магией, имеющей между нами физическое проявление, — заключил Том, опустил взгляд на палец, на котором был единственный крестраж — кольцо, — унесённый из его времени в будущее, и продолжил соображать. — Полагаю, даже здесь меня убить будет не так просто. И то, что часть моей магии находится в тебе, также заставляет задуматься: способен ли я исчезнуть, пока жива ты вместе с моим клочком?       — То есть меня нужно убить, чтобы ты смог исчезнуть назад?       — Я рассматриваю все варианты, Гермиона, и пока ничего не утверждаю.       Она заметно занервничала и стала теребить пластиковый стаканчик в задумчивости. Том усмехнулся и протянул к ней руку, взялся за запястье.       — Даже если так, какой смысл мне убивать и возвращаться назад, если петля так и осталась?       — Твой Долохов может пронюхать эту тему и быстренько расправиться со мной, — предположила Гермиона, немного успокоившись.       — Если так посудить, то мы все оказались на шахматной доске и играем насмерть, не видя, где фигурки наших союзников, а где противников. И ты, и я, и Долохов, и Волан-де-Морт, и Руквуд, и Поттер, и Дамблдор, и Снейп... В любом случае, я не вижу пользы в твоей смерти. А в мире, куда я вернусь назад, наконец, когда-то разорвав эту петлю, ты появишься обычной девчонкой, если ещё появишься, и я даже не буду знать о тебе.       Гермиона закрыла глаза и поморщилась, справляясь с появившейся притупляющей болью, которая эхом отражалась внутри Тома.       — Лучше так, — добавил он, — чем как сейчас есть, верно?       Она медленно кивнула, глубоко вздохнула и допила шоколад, затем потрясла пустым стаканчиком и поставила его на пол.       — Ты давно не куришь, — только и произнесла она.       — Хочешь покурить? — спокойно поинтересовался он.       — Я знаю, что это не успокаивает, но лучше будет отвратительно от вкуса, чем от мыслей.       Том показал слабую улыбку и достал пачку сигарет, протянул одну Гермионе, а другую зажал губами.       — Нужно, чтобы Волан-де-Морт оставил в покое Гарри, — затянувшись дымом, сказала Гермиона и поморщилась, едва сдержав кашель.       — Я знаю, — кивнул тот, убирая пачку в карман. — В данный момент это единственное, что можно пока сделать. Очень скоро Дамблдор умрёт, твой Поттер уедет домой и останется без защиты. Вам глупо возвращаться в школу. Там вас будет ждать смерть.       — Нам придётся прятаться, — чуть подумав, согласилась Гермиона, выпуская антрацитовый дым.       — Учти, хоть тысяча волшебников тебя будет охранять, всё равно ты не останешься рядом с ними. С одним мной будет безопаснее даже здесь, нежели там, где будет Поттер.       — Я уже говорила, что не оставлю Гарри, — спокойно возразила Гермиона.       — Да, и я говорил, что не оставлю тебя там, где больше всего тебе угрожает опасность. В любом случае, пока жив Дамблдор, мы не можем ничего предпринять.       — Когда пойдёшь к Волан-де-Морту?       — Думаю, сегодня же. После того, как отправлю тебя в школу.       — А как ты это сделаешь? Кстати, как ты вообще попадаешь туда?       — Это секрет, который лучше никому не знать. Для безопасности того, кто мне помогает, — объяснил Том, докуривая сигарету.       — Это не враг?       — Нет, для тебя это не враг, — коротко улыбнулся Том и передёрнул желваками. — К тому же...       Разговор прервал громкий стук за окном.       Первым поднялся Риддл и сразу же подошёл к окну, открыл его и впустил большую сову, держащую в клюве конверт.       — Что это? От кого? — спросила Гермиона, оказавшись рядом с ним.       Том молча выдернул пергамент, распечатал его и бегло прочитал:       — "Малфой починил шкаф. Сегодня школа будет пустой. Они уже идут".       — Что значит пустой? — не поняла Гермиона.       — Это значит, что Дамблдора не будет на месте, но когда он вернётся, его ждёт смерть.       — Но Гарри должен был... — хотела возразить Гермиона.       — Значит, именно этим вечером твой Гарри отправится за крестражем с Дамблдором, а когда вернётся, позволит себя убить.       Гермиона сделала шаг назад, затаила дыхание и тупо уставилась в глаза Тому.       — Но может прийти Волан-де-Морт, и тогда...       — Он не придёт, потому что вместо него приду я, — отрезал Том, затем кинул письмо на стол, быстро подошёл к шкафу и распахнул его.       — Что нужно делать мне? — быстро затараторила Гермиона, следуя по пятам.       — Быть со мной рядом, — отозвался он, надевая взятый из шкафа чёрный плащ.       — Но как мы узнаем, где появится Дамблдор и где встретит его Малфой с другими?       — Нам нужно проследить за ними. Идём.       Они быстро вышли в прихожую, Том открыл дверь, и оба оказались на улице под затянутым мрачными тучами. Наложив заклинание, они вышли к дороге, завернули в другой переулок, и Том утащил Гермиону в темноту.       Перед ними предстал тёмный и густой лес, в котором уже не видно ни зги.       — Где мы? — шепнула Гермиона, крепче взяв Тома за руку.       — В Запретном лесу, далеко от замка. Недавно я трансгрессировал здесь, потому знаю, как вернуться назад.       — Сколько нам идти?       — Будем надеяться, что успеем к возвращению Дамблдора, — поморщился Том и прибавил шаг.       Они чуть ли не бегом направились сквозь густую чащу, время от времени замедляясь, прислушиваясь к лесному шуму и замечая мелких зверей, что встречались им на пути. К счастью, им не довелось встретить никого, кто мог бы вызвать опасность, и вышли на пригорку у замка только когда над школой уже сгустились мрачные сумерки.       Уставшие от быстрой ходьбы, Том и Гермиона быстро поднялись к школьному двору, предварительно оказавшись под дезиллюминационными чарами, и стали обходить школу, размышляя, как оказаться внутри.       — Наверное, нужны мётлы, — предложила Гермиона. — Астрономическая башня открыта.       Том закусил губу, немного подумав, затем махнул рукой и позвал за собой. Вдвоём они неслышно обошли часть территории, и вдруг Том резко остановился. Гермиона тоже остановилась, услышав какой-то крик.       — Что это? — тяжело задышала она.       — Астрономическая башня, — указал Том наверх, сняв чары невидимости. — Они там.       Они не видели ничего, но точно знали, что крик раздавался оттуда.       — Что нам делать.       — Уже ничего, Гермиона. Просто ждать. Может быть, уже убили.       Том подошёл к каменной стене громадного замка, прислонился к ней и достал сигареты, протягивая одну из них волшебнице. Та не отказалась, взяла её чуть дрожащей рукой и задрала голову наверх, пока тот подкуривал ей.       — Ты уверен, что Волан-де-Морта там нет?       — Абсолютно, — ровным голосом отозвался Том. — Он знает, что у меня есть другой способ, как попасть в школу.       Но Гермиона всё равно сильно нервничала, постоянно затягиваясь сигаретой.       Так они простояли в тишине не меньше десяти минут, закурили по второй сигарете, прислушиваясь к любому шуму.       Внезапно где-то в небе озарилась зелёная вспышка, а затем появилось очертание черепа со змеёй.       — Чёрная метка, — тихо прошептала Гермиона, чувствуя, как сердце оказалось в глотке.       Том подошёл и обнял её за плечи, коротко взглянув на неё, а затем на огромную чёрную метку, плавно двигающуюся в тёмном антрацитовом небе. Затем они оба заметили, как что-то сорвалось с Астрономической башни и стремительно приближалось вниз.       — Это... — с придыханием начала Гермиона и замолчала, не в силах продолжить дальше.       Том ещё крепче прижал к себе дрожащую Гермиону после того, как мёртвое тело мешком упало на землю с глухим, неприятным звуком, и глубоко вдохнул табачный дым.       — Вот и всё, Гермиона, — тихо прошептал он, глядя издалека на обездвиженное тело Альбуса Дамблдора. — Началось.