Щёки запылали, Гермиона не сдерживается и стыдливо утыкается Тому в плечо, преодолевая желание тряхнуть головой и выкинуть из головы услышанное. Противное сомнение подкрадывается сзади и желает облепить её вязкой жижей полностью, но она сопротивляется и не подпускает отвратительные мысли.
Что если Том действительно видит в ней только оружие?
Долгие месяцы она точно была уверена, что это не так, и даже видела, что он испытывает к ней не только влечение, вызванное магией. Она без сомнений считала, что он каким-то образом привязался к ней, таит в себе чувства и злится от того, что не может признаться себе в этом. Но сейчас? Неужели она ошиблась?
Мягкие объятия, прижимающие её к мужскому телу, говорят об обратном. Несмотря на прозвучавшие слова, несущие в себе какую-то угрозу и безысходность, тёплые руки аккуратно держат её и внушают доверие, и Гермиона понимает, что снова окончательно запуталась в махинациях Тома.
Друг или враг держит в руках? Друг или враг зовёт её за собой?
Так или иначе, отступать было поздно, и осталось только услышать вердикт, который покажет, насколько сильно Гермиона загубила свою жизнь.
Вдруг вязкая жижа из сомнений резко отступает, словно её и не было, а внутри проявляется уверенность, вступившая в бой со стыдливостью. Том медленно покачивается, почти не дыша, и у Гермионы появляется странное чувство, будто кто-то ворвался к ней в душу и стал учинять свои порядки, наделяя всё вокруг спокойствием и выдержкой. Это необъяснимое вмешательство за считанные секунды выгоняет прочь стыд и растерянность, приводя её в чувство. Гермиона резко отстраняется от плеча, поднимает голову и с вызовом произносит:
— Объясни.
— Объяснить что? — невозмутимо отзывается Том, опуская на неё взгляд.
— Какое отношение имеет эмоциональная близость и то, что ты сделал?
— Разве ты сейчас не стыдилась пару минут назад?
— Да, но причём здесь это?
— Тогда спроси себя, почему тебе вдруг стало стыдно? Кажется, в тот раз, и хочу заметить, в твой первый раз, ты нисколько не пребывала в таком состоянии.
Гермиона на секунду задумывается, затем приподнимается с пола и выпрямляется перед сидящим на коленях Томом, чуть приближается к нему и смело выражает мысль:
— В тот раз мы смотрели друг другу в глаза, а в этот раз ты смотрел на меня, где тебе вздумается.
— Неверно, — он качает головой и показывает короткую улыбку. — В тот раз ты видела меня насквозь, а в этот раз только я видел твоё самое тайное... откровение.
Она закусывает губу и, поддаваясь спокойствию, неожиданно для себя качает головой и отзывается:
— Чёрт с ним. Просто объясни нормальным языком, что меня ждёт дальше.
Гермиона с любопытством поворачивается к Тому, поправляя рубашку, и выжидающе наблюдает, как тот удивлённо смотрит на неё в ответ.
— Хочешь сказать, ты решила сдаться, при этом не узнав, что с тобой будет дальше?
— Я знаю, что всё это прилепило меня к тебе безвозвратно и мне поможет только создание крестража. Я о тебе спрашиваю, Том. Что ты собираешься делать со мной дальше?
Его глаза странно сверкают, и спустя некоторое время он легко отвечает:
— Ничего.
Гермиона долго и пристально смотрит ему в глаза, затем звонко смеётся.
— Я знаю тебя не один день, Том! Будто кроме приятного в этом нет для тебя полезного!
Удивительно, но он неожиданно закатывает глаза, слегка отвернувшись в сторону, и тяжело вздыхает.
— Послушай, милая, научись различать два разных обстоятельства. Раньше ты была по другую сторону от меня и, конечно, я всё делал ради своей пользы. Сейчас ты превращаешься в подобие меня, это необратимый процесс, разве что ты вздумала всё-таки создать крестраж, но ни о каких выгодах здесь не может идти и речи. Да, ты полезна, но ты тут сидишь со мной не поэтому.
— Значит, я свободна как ветер? — подыгрывает ему Гермиона, выгибая бровь, полностью копируя его выражение, которое секундой ранее появилось на его лице.
— Смотря, что ты называешь свободой. Смелости тебе не хватило рассказать правду друзьям, а сейчас уже поздно, потому что так или иначе после предательства ты заскулишь и побежишь за мной, если, конечно, я сам первый тебя не найду. Что касается твоего решения добровольно подчиниться мне, то я оценил, подлости от меня можешь не ждать, но ты сама должна была понимать, что в таком случае твой выбор уже ограничен моими решениями, а значит не совсем понимаю, о какой свободе ты меня спрашиваешь.
— Вроде бы ты довольно легко отзываешься о моей попытке создать крестраж и избавиться от тебя, — замечает Гермиона с таким видом, словно говорит о погоде.
— Я вижу тебя насквозь, — со смешком отвечает Том и берёт в руку её ладонь. — Ты ещё не настолько изменилась и стала мною, чтобы безропотно кого-нибудь прикончить.
— Но придёт время и!.. — она пытается возразить, но резко вскрикивает, наблюдая, как он легко заламывает ей кисть, а внутри чувствует щекотливую боль. — Что ты делаешь?!
— Думаю, когда придёт время, это обязательно понадобится, и ты сделаешь это, но не сейчас, — спокойно произносит Том, не обращая внимания на возглас и то, как Гермиона вырывает свою руку и встряхивает ею после болезненного захвата.
Она хмурится и понимает, что он снова о чём-то не договаривает и, кажется, выяснил что-то новое.
— Ты что-то скрываешь от меня.
Том долго смотрит ей в глаза, словно что-то взвешивая, затем поднимается на ноги, поправляя рубашку, и помогает подняться ей, протягивая руку и произнося:
— Сходи пока в ванную и приведи себя в порядок, а я принесу что-нибудь поесть.
— Холостяцкая берлога пополнилась едой? Вау! — не сдерживает смешок Гермиона и направляется к выходу из гостиной.
— Сейчас кто-то будет сидеть голодной и больше не приблизится ко мне ни на шаг, — слышит насмешливый ответ за спиной, после чего закатывает глаза, не сдержав улыбку от того, что Том оценил её шуточки в его стиле, и кричит уже из коридора:
— Значит кто-то пойдёт искать на пятую точку приключения в поисках еды и тепла, а потом кому-то придётся спасать и возвращать свои слова обратно!
— Домашний арест, Грейнджер. Я без шуток!
— Будто я пошутила, — себе под нос бубнит Гермиона и заходит в ванную.
— Ещё раз повтори, — требует Том, оказавшийся за её спиной так неожиданно, что она испуганно подпрыгивает и оборачивается на него.
— Твою мать, зачем так пугать? — морщится, спокойно отворачивается и подходит к умывальнику, чтобы включить воду.
— Ещё раз повтори, — второй раз требует Том, плечом опираясь о косяк двери, скрещивая руки на груди.
— Я пошутила, честно, — сдаётся Гермиона и отводит открытый кран в сторону.
— Надеюсь, осознаёшь, что тебя ждёт, когда отправишься искать еду и тепло в другом месте.
— Более того, осознаю, что будет с тем, у кого найду это, — на выдохе произносит она и подходит к Тому. — Выйди и закрой с той стороны дверь.
— Я могу закрыть и с этой, — с озорной улыбкой отзывается он, закусывая губу, чтобы не рассмеяться.
— Я сказала, выйди. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее накормишь меня...
— После услышанного я не могу оставить тебя одну даже здесь, — ехидно подмечает Том.
— Думаешь, я смоюсь в канализацию и сбегу от тебя по трубам? Нет, такие перспективы не по мне в отличие от некоторых, — парирует Гермиона и с удовольствием улавливает, как Том реагирует на её намёк на Тайную комнату.
— Кому-то через минуту вырвут язык.
— Кому-то не понравится потом целоваться и выжимать из меня магию.
— Кстати за тобой должок, Грейнджер.
— Эй! Какой? — не понимает Гермиона, наблюдая, как Том невозмутимо выходит из комнатки и направляется на кухню.
— Ночью расскажу, — хмыкая, бросает назад, отчего та закатывает глаза, затем громко хлопает дверью, задвигает щеколду и поворачивается к струящейся воде.
Том — невероятно сложный человек. Никогда не знаешь, что он сделает в следующую секунду: улыбнётся?.. гневно сверкнёт глазами?.. или примет безразличный вид, полностью обесценивая слова собеседника?
Он слишком редко шутил, чтобы сейчас Гермиона, забираясь под тёплый душ, не улыбалась.
Хоть сейчас было не до смеха.
Подставляя воде уставшее лицо, она морщится, и тяжесть ситуации снова ложится на плечи, напоминая о том, почему она оказалась именно здесь, в этом доме, а не в доме своих родителей и то должна оказаться только через месяц. Буквально некоторое время назад она рассталась с друзьями на вокзале и каждый остался при своих мыслях, захламляя голову крестражами, фальшивым медальоном и тем, что же их ждёт дальше.
Очевидно, никто из них не вернётся в школу — ещё немного, и её займут сторонники Волан-де-Морта, который, к слову, лишился, возможно, не одного лучшего бойца.
Перед глазами предстал недавний образ волшебницы, что лежала на пригорке леса с раскинувшимися на земле кудрявыми, чёрными, словно ночь, волосами, с высеченными на коже тёмными шрамами. И запах горелой плоти. Отвратительный и настолько омерзительный, что сейчас стошнит.
Гермиона наклоняется и едва сдерживает рвотный позыв, откашливается, а затем выпрямляется, стараясь выбросить из головы увиденное.
Она чувствовала невероятно странное напряжение вокруг: казалось, воздух пропитался влагой и вот-вот обрушит крупные капли дождя, а где-то рядом сверкнёт ослепительная молния, поджигая кроны деревьев, пугая своим звуком всех, кто собрался в ту ночь на улице, чтобы разобраться в случившемся. Но молния попадает не в кроны деревьев и даже не в пустое поле — она попадает в волшебницу.
И всё это вызывало бы тупое отвращение, если бы не то, что Гермиона явно чувствовала: это произошло не без её помощи.
Это так странно было видеть, как из Тома вырывается непонятный белоснежный шар, который в одно мгновение затмевает всё вокруг ослепительным светом и с протяжным, оглушительным гулом исчезает, растворяясь в ночи. Это было впечатляюще, это было невероятно мощно, и Гермиона в тот момент почувствовала минутную слабость, словно из неё высосали жизненные силы, а затем наполнилась чем-то невообразимо воодушевляющим и победоносным. Ей показалось, она готова повторить то же самое за Томом, если это не обезвредило бы противников.
Но это обезвредило и, наверняка, с печальным исходом.
Гермиона отворачивается к стене, опирается на неё рукой и шумно выдыхает, пытаясь выдернуть этот эпизод из головы.
И как странно, Том даже не помогает в этом, хоть и явно чувствует её отвращение и нервозность.
Выключает душ, встряхивает волосы и хватается за полотенце, чтобы вытереться насухо. С какой-то пустотой в груди и отчуждённым бессилием она встаёт на холодный пол, закрывает на некоторое время глаза, а затем распахивает и вглядывается в своё отражение.
Мерлин, в кого она превратилась?
Отражение насмешливо поднимает уголки губ и дарит ей блестящий, полный воодушевления взгляд, который медленно опускается на острые ключицы, рассматривает бледную кожу шеи и округлость плеч, а затем снова поднимается выше и любуется цветом малиновых губ.
Разве отражение не прекрасное? Разве эта другая и непохожая на её улыбку не красива? Разве она не может гордиться тем, кем она стала?
И становится дальше.
Гермиона оборачивается, хватает одежду и одевается, снова поворачиваясь к зеркалу и наблюдая за каждым движением, и когда с этим было покончено, подходит к двери, отворяет щеколду и выходит в коридор.
Кругом стоит тишина, разве что дождь из приоткрытого окна в гостиной стучит и стучит, кажется, усилившись.
Она оглядывает проход на кухню, догадываясь, что там пусто, заходит в гостиную и останавливается, не увидев там Тома. С мгновение замешкавшись, Гермиона разворачивается и направляется в спальню, приоткрывает дверь и заглядывает внутрь.
— Ты здесь? — тихо произносит она в темноту.
— Здесь, — раздаётся за спиной его голос, Гермиона оборачивается и расслабляет мышцы лица, наблюдая Тома с двумя тарелками в руках. — Тут хочешь или туда пойдём?
— Можно и здесь, — полностью входя в комнату, отзывается она, включая приглушённый свет.
Том обходит её и ставит тарелки на журнальный столик, затем снова покидает комнату и возвращается с двумя чашками чего-то горячего.
— Скажи, что это зелёный чай, — просит Гермиона, присаживаясь на постель.
— Я единственный, кто умеет чувствовать твои желания? — невинно спрашивает Том, ставя перед ней кружку зелёного чая.
Это вызывает в ней искреннюю улыбку, она опускает голову вниз, наблюдая за горячим паром, затем снова смотрит на Тома, который присаживается рядом, не отводя от неё взгляда.
Том — своеобразный человек. Никогда не поймёшь, что он выкинет в следующую секунду: покажет насмешку?.. одарит тёплым взглядом?.. или демонстративно отвернётся, словно всего этого сейчас не было?
Он продолжает смотреть на неё и показывает слабую улыбку, затем медленно опускает ресницы и неторопливо отворачивается, чтобы посмотреть на свою чашку.
— Зелёный чай не рекомендуют на ночь, — так легко произносит он, словно они обычная семья, которая собралась поужинать перед сном.
— Тем не менее, ты сделал именно зелёный.
Том снова поворачивается к ней, берёт чашку и делает глоток.
— Я не спал два дня, а ты без сил. В этой ситуации он будет полезен.
Гермиона ничего не отвечает, притягивает к себе тарелку и принимается за еду.
В тишине они проводят поздний ужин, который показался Гермионе идеальным: чувствуя себя необычно в такой обстановке, как поздняя трапеза с Томом, она напрочь забыла о проблемах и предстоящем разговоре, с аппетитом доедая рожок мороженного после горячего грибного супа. Но этой идиллии когда-то должен был прийти конец.
Том медленно отклоняется от стола, суёт руку в карман и достаёт две сигареты, протягивая одну из них ей.
Гермиона отрицательно качает головой, закидывая ноги на кровать, откидывает влажные волосы назад и с удовольствием ложится на подушку, желая спокойно уснуть после того, как живот оказался набитым.
— Как церемония? — спрашивает Том таким голосом, словно говорит о прошедшей прогулке.
— Очень... внушающе, — в тон ему отвечает Гермиона и тяжело вздыхает. — Много незнакомых людей, все в чёрном — праздник, не иначе.
Том ярко улыбается, слыша в её голосе сарказм, выпускает струю антрацитового дыма и сквозь улыбку отвечает:
— Завещание было на церемонии?
— Завещание? — чуть хмурится, а затем переводит задумчивый взгляд на свои ноги, понимая, что об этом даже не подумала. — Нет, завещание не оглашали. Думаешь, там есть что-то интересное?
— Неужели ты сомневаешься в том, что Дамблдор не оставил миллионы подсказок Поттеру, чтобы он довёл начатое до конца?
— Я не думала об этом, — признаётся и снова смотрит Тому в непроницаемые глаза. — Если это так, то как быть?
— Смотря что он оставил в подсказках, — уже без улыбки отзывается он и продолжает выпускать дым изо рта. — Тебе нужно быть с Поттером.
— Мы не вернёмся в школу. Гарри планирует искать крестражи и, кажется, собирается отправиться в одиночку.
— Идиот.
— Я так и сказала, — кивает Гермиона.
Том ничего на это не отвечает, тушит сигарету, встаёт с постели и начинает расстёгивать рубашку.
— Тёмный лорд поверил Снейпу, — внезапно произносит он и отворачивается, снимая с себя одежду и кидая её на стул, после чего обходит кровать и наклоняется к одеялу.
Гермиона тут же притягивает к себе коленки, убирает из-под себя край одеяла, чтобы позволить Тому встряхнуть его, а затем поднимается и быстро раздевается.
— Ему рассказали, что я тебя защищал и без тебя теперь я могу туда не возвращаться, — устало выдыхает он и прячется под одеялом, поворачиваясь набок, лицом к ней.
Гермиона ложится рядом, натягивая до глаз толстый край и смотрит на Тома в ответ, ожидая продолжения.
— Думаю, понимаешь, что ты стала такой же главной целью, как и Поттер.
Да, она прекрасно это понимает, и попадись она кому-то из дружков Волан-де-Морта, её тут же попытаются схватить и доставить по назначению. А там давление на Гарри, давление на Тома, хотя в его способности вернуться к Тёмному лорду без потерь она не сомневалась, и, как следствие, неминуемая смерть. Даже если Том придумает способ спасти, то рано или поздно, они всё равно окажутся в руках Волан-де-Морта, и исход снова становится неизбежным.
Потому Гермиона видела лишь один вариант: если и придётся предстать перед тёмным волшебником, то только с мешком уничтоженных крестражей, и тогда есть смысл хоть как-то побороться за свою жизнь, иначе полный провал.
Ещё немного подумав, Гермиона приняла во внимание, что крестражами Волан-де-Морта являются и Гарри, и Том, а значит, абсолютно никакого выхода нет, как бегать всю жизнь от волшебника и уничтожить только в тот момент, когда этих двоих не будет в живых.
И сердце Гермионы рухнуло, разбившись на множество осколков.
У них нет никакого выбора. За них уже давно решили всё. Она могла бы сбежать сама ещё на несколько дней до этого, оставить всё и остальные забыли бы о её существовании, но теперь, когда Том сбежал от Волан-де-Морта, а тот примерно знает важность Гермионы, ей уже не скрыться ни от врагов, ни от самого Тома.
Так и о какой свободе она спрашивала у него до этого?
Птичка попала в клетку обстоятельств и больше не сможет взмахнуть крыльями, пока чья-то сторона не победит. И если она приложит все усилия на то, чтобы выжить и покончить с тёмным волшебником, то без вариантов она проиграет и Гарри, и Тома. Если победит Волан-де-Морт, то она проиграет полностью.
Дамблдор дал шанс магическому миру на истребление волшебника, но кто тогда уничтожит его, если не останется никого? Рон и она? Поэтому Дамблдор настаивал на том, чтобы они всё знали?
И, в конце концов, зная о Риддле, как он полагал справляться с ним? Или Дамблдор понимал, что на тот момент он должен исчезнуть?
А что если смерть здесь отправит Риддла назад?
Гермиона смотрит на Тома, в его тёмные антрацитовые глаза, которые блестят от тусклого света, и начинает понимать, что он все эти варианты уже рассмотрел, перебрал на тысячу рядов со всеми последствиями, и теперь, наверняка, выбрал более подходящий вариант развития событий. Только какой он?
Он говорит, что ей нужно быть с Поттером, а значит, Том видит смысл в том, чтобы найти крестражи Волан-де-Морта и уничтожить их. Придумал ли он что-то о том, как поступить с его крестражем?
— Том, почему ты не говоришь мне о решениях? — тревожно спрашивает она сквозь одеяло.
Он неотрывно наблюдает, опять что-то взвешивая в своей голове, затем показывает слабую насмешливую улыбку и тихо отвечает:
— Какие решения тебя интересуют?
— Ты в бегах. Гарри вот-вот исполнится семнадцать и он останется без защиты. За меня объявят награду. Мы не знаем, где искать крестражи, а тем более не понимаем, что они дадут, если и ты, и Гарри — крестраж! И без вашей смерти никак не удастся покончить с Волан-де-Мортом!
Том долго смотрит и ничего не отвечает. И не потому что у него нет ответа, а потому что снова взвешивает, что именно он уже может рассказать ей.
— Помнишь, я говорил тебе, что меня здесь при всём желании убить не получится?
Гермиона хмурится, припоминая этот разговор, а затем опускает взгляд на руку Тома, лежащую на одеяле, и замечает на одном из пальцев кольцо, которое Дамблдор умудрился уничтожить, однако у Тома оно было целым и невредимым.
— Выход отсюда — это смерть, но не та смерть, что навсегда уничтожит меня.
— Так возвращайся назад! — тут же шепчет Гермиона, поднимая взгляд на Тома.
— Чтобы всё забыть и стать тем самым Волан-де-Мортом? Я могу, но какой смысл, если всё снова начнётся заново и по кругу, а после моего исчезновения моя будущая копия имеет все шансы на победу? И... что ждёт тебя в будущем, в котором меня нет? Подумай всего лишь на минутку об этом.
А в том будущем закатывалось солнце за горизонт и пылало ярким огнём, предвещая глубокую мрачную ночь, которой не будет ни конца, ни края, а рассвет уже вряд ли когда-то наступит, и если наступит — она не доживёт.
И теперь Гермиона смотрит на Тома и понимает: он — это единственный шанс на то, чтобы не запылал красный закат и на весь мир не опустилась ночь. Он должен оказаться в своём времени и кто-то должен изменить его жизнь.
И она, наконец, понимает, к чему клонит Том.
— Ты ищешь способ, как утащить меня в свой мир.
Том поворачивается на спину, смотрит в потолок и тихо отвечает:
— Да, я ищу способ. И он должен быть, иначе всё это не имеет никакого смысла. Пойми, что даже победа или поражение Волан-де-Морта не имеет какого-либо смысла, потому что я вернусь назад и всё повторится снова. И ты — это единственный здесь волшебник, который может отправиться со мной, потому что ты со мной по доброй воле, а не с принуждением. Ты меня любишь, и ты сделаешь всё, чтобы изменить мою жизнь, хоть я и не вспомню о ней.
Перед Гермионой начинает мелькать калейдоскоп грядущих событий, если всё получится именно так, как видит это Том: она попадает в прошлое, находит его, но... он ничего не помнит, он не обратит на неё внимания, а у неё, в отличие от Тома и его петли, есть только один единственный шанс убедить его, заставить верить и изменить его жизнь.
Всего один ничтожный шанс вырастить из него не Волан-де-Морта, а кого-то другого.
Она резко подрывается с подушки и с паникой смотрит ему в глаза, понимая, какой же на самом деле ролью он решил её наделить.
Да, она оружие, но оружие против него самого.
Том выжидает дальнейшую реакцию, пристально рассматривая, как та мечется в своих чувствах. Это не крестражи уничтожить или помочь другу спасти свою шкуру. Это изменить полностью жизнь Тома, тем самым изменив весь мир.
А ему лишь нужно разгадать загадку: как утянуть Гермиону за собой.
— Я... я... я не понимаю, как ты себе это представляешь? Как я, по-твоему, смогу изменить твою жизнь?!
— Разве ты до сих пор меня не знаешь? Разве ты не знаешь, какой ко мне нужен подход? Разве ты не знаешь мои секреты, чтобы убедить меня верить тебе?
— Я также прекрасно знаю, на что ты способен, если тебе не понравится это всё. И в том случае, Том, меня никто и ничто не убережёт от твоей жестокости. Тебе незачем будет моя жизнь.
— Она мне будет нужна, если ты сделаешь кое-что.
— И что же?
— Влюбишь в себя, — легко отвечает он и улыбается.
Гермиона смеётся, потому что это невозможно. Если здесь их связали время и магия, то там нет ни одной зацепки, а её жизнь превращается в ничто. Да и здесь он не шибко-то влюблён.
— С чего ты взял, что такое вообще возможно?
— Ты станешь совсем другой, даже не как сейчас. Думаешь, я уже не подумал о том, почему эта петля и этот разрыв магии вынуждает тебя меняться? Для чего магия это делает, ты хоть раз задумывалась? Почему она требует твоей покорности и максимального духовного сближения? Не потому что она хочет воссоединится, хотя это тоже факт. А лишь для того, чтобы ты стала подобной мне и справилась с тем, что тебе, кажется, суждено сделать.
Он выдерживает драматичную паузу и с усмешкой заявляет:
— Ты станешь мной, Гермиона. А себя я полюблю.
Ей смешно. Это не укладывается в голове. Она уже в курсе, что превращается в него, но неужели ей придётся поступать как он?
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать? Я тупо перестану быть собой, мне станет плевать на всё и всех, и в чём тогда логика, если я и так уже кого можно предала и торчу здесь с тобой?
— Знаешь,чем я занимался до того, как попасть сюда? — расслабился Том, посмотрев в потолок. — Я занимался вербовкой людей на то, чтобы снести эту шаткую власть в Европе, занять там нужное место и держать под контролем волшебников, которые уже уважали меня или только начали уважать. Я начал объезжать города, искал единомышленников и многим мои идеи очень нравились. Они с открытыми ртами слушали мои речи, активно участвовали в обсуждениях и развёртывании планов на будущее. Где-то внутри они прекрасно понимали, к чему клонит мой политический курс — к распаду настоящей власти, к её неспособности функционировать, к ненависти, которую они должны были испытывать в после военное время. Я часто напоминал им о фашизме, оккупации и потерях близких, родных, знакомых, и их горечь и гнев разрастались, сердца наполнялись местью, а когда война закончилась — почему-то ничего в их жизнях не изменилось. Они не способны вести мирную жизнь, власть не защищает их от грабежа, нападений, мародёрства, и никто не может гарантировать то, что завтра не выскочит из тюрьмы Гриндевальд и не придёт на порог именно их дома, чтобы совершить суд. Ни одна власть не может гарантировать то, что завтра на их дом не обрушится бомба магглов, которые решили продолжить войну и делёжку территории. А самое страшное то, что три великих державы начали гонку вооружений, и только в своём времени ты знаешь, что это была Холодная война и, к счастью, она не закончилась гибелью целых государств с их населением. Ядерное оружие уже создали и никто им не воспользовался. А теперь представь, каково жить там, в 1947 году, когда никто ещё не отошёл от потерь и войны, от натиска фашистов и Гриндевальда, от расстрелов и бомбёжки, а тут ещё некое ядерное оружие, которое способно нанести настолько невероятный ущерб, что ни одна магия тебе не поможет выстоять против ядерного удара. И это только потому что эти три мировых державы не могут договориться, а значит, это гнилая власть. Это гнилые люди, устремившиеся за своей силой и могуществом, но никак не за тем, чтобы о чём-то договориться и жить в мире. И, оказавшись здесь, я прекрасно понимаю, что нельзя стремиться за силой и могуществом, ибо это разрушительно и приводит меня к тому, кто гонится за твоим дружком. Хочешь знать, почему я создал крестражи?
Гермиона неотрывно смотрит на него и завороженно вслушивается в каждое слово, не смея перебить.
— Я создал крестражи только для того, чтобы в случае войны, бомбёжки или расстрела я смог выжить. Я сделал первый крестраж в Хогвартсе, и честно скажу, это вышло случайно. Но я это сделал уже после того, когда в конце августа была бомбёжка Лондона, и... наверное, тогда я чудом остался жив. Я поклялся себе, что найду способ жить вечно, и не потому что я боюсь смерти, а потому что те твари, что сидят выше и делят между собой власть, разделяют целые нации, решают жизнь миллионов людей, должны сдохнуть. Я не хотел быть тем, чью жизнь по их приказу могут забрать оружием или ядерной бомбой. Я решил стать тем, кто сам сможет раздавать приказы и решать жизни миллионов людей. Я начал с Европы и конечной целью должна была стать Британия. Я полагал, что именно там я займу ложе Министерства, которое способно влиять на правительство магглов. Я точно знал, что приложу все усилия на то, чтобы Великобритания победила в этой войне оружия. И организация под названием Пожиратели смерти, что создал Волан-де-Морт, должна была нести не тот смысл, что сейчас. Это должны были быть обученные шпионы и агенты, которые должны сотрудничать с правительством магглов и с их спецслужбами МИ-5 и МИ-6. И вся эта политическая структура должна была развалить холодную войну, закончить всё победой и уничтожением ядерной угрозы, а также любой другой войны. Вот, что должно быть, Гермиона. И я вырвал из себя любые чувства и упрятал в крестраж только для того, чтобы не вздрагивать от сожаления и сострадания к потерям других, просыпаться без чувства разбитости и одиночества, жить без надежды на лучшие времена и целеустремлённо идти к своей цели. Я просто хотел снести тех ублюдков и занять их место, показать остальным, что всё может быть по-другому и... полагаю, я увлёкся в этой войне. Из меня вышел тот самый Волан-де-Морт, который не смог захватить толпы людей, не смог завоевать власть и уничтожить тех ублюдков, магглы стали ненавистны из-за чёртвого ядерного оружия, а после, наверное, я стал существовать для самого себя, и я явно заработал врагов в лицах всех магических министерств стран. А сейчас я с полным непониманием наблюдаю за своей жизнью, которая свелась к тому, что гоняюсь за каким-то мальчишкой, который по неосторожности стал моим крестражем.
Том замолкает, отталкивается от подушки и оказывается напротив Гермионы, у которой на лице отражается смесь странных чувств, даже незнакомых ей.
— Меня одного не хватило на то, чтобы совершить задуманное и избавить этот мир от всего, что может представлять угрозу, а вырванные чувства лишь сыграли не ту роль: я превратился из гения в злодея, утратившего всё людское в погонях за справедливостью. В итоге я потерял и силу, и чувства, и самого себя. Я. Потерял. Всё.
Он выдерживает паузу, украдкой смотрит вниз на ладони Гермионы, а затем возвращает на неё взгляд и продолжает:
— Выходит, я не справился один, Гермиона. Но я должен справиться с тобой. Потому что если не справимся мы — с этим не справится никто.
Она опускает голову, пережёвывая это всё в голове и хочет закричать от услышанного. Кажется, перед ней сидит настоящий Том Риддл, у которого было детство, юность и начало взрослой жизни в те годы, о которых она не имела никогда чёткого представления, потому что не жила там, не чувствовала ту атмосферу и не знает тот жизненный уклад, бросивший ему вызов. Она абсолютно не знает настоящего Риддла, что вечно прячется под тысячами масок, видимо, перед зеркалом каждое утро выбирая, какую нацепить сегодня. И она с изумлением понимает, что сейчас он действительно преисполнен гениальными идеями, свежими мыслями и справедливыми мотивами, а давно полыхающая ненависть затем тупо сожгла его дотла и превратила в Волан-де-Морта.
Это было ужасно. Это задевало до глубины души.
— Когда я найду способ забрать тебя с собой, полагаю, я так же ничего не буду помнить, и я даже плохо представляю, что тебе нужно сделать, но одно я точно знаю: заставь меня вернуть чувства. Загадка кроется в том, чтобы диадема перестала хранить в себе всё, что я туда спрятал. Тогда она не попадётся никому, тогда она перестанет действовать и исчезнет эта петля, а я не потеряю себя. Ты поняла меня, Гермиона?
Она незаметно кивает и даже не думает что-либо говорить, потому что слишком тяжело воспринимать всё то, что она услышала.
Как и полагалось, за всеми обстоятельствами стоят куда более другие обстоятельства, о которых она не знала. И они были слишком весомыми. Слишком серьёзными.
Они были слишком масштабными.
Том протянул руки и аккуратно обхватил её, чтобы прижать к себе.
— И теперь, когда ты знаешь всё, что я преследовал и чего от тебя жду, я хочу чтобы ты отнеслась ко всему серьёзно и беспрекословно слушалась меня. Ты отправишься с Поттером на поиски крестражей, а я буду искать способ, как захватить тебя с собой. Со мной находиться станет опасно, поэтому я сам буду приходить к вам.
— Но зачем тогда искать крестражи? Если всё это становится неважным, — грудным голосом отвечает Гермиона в плечо.
— Это на случай, если я ошибся. У вас должен быть шанс уничтожить Волан-де-Морта. Да, ценой жизни Поттера, но это единственный шанс, и я хочу, чтобы в случае неудачи ты им воспользовалась. Ты
должна им воспользоваться.
— Ты найдёшь способ, я верю, — шепчет Гермиона в ответ, всеми силами души веря, что это так.
— Должны быть предусмотрены все варианты, и проигрыш — это один из них.
— В таком случае, ты убиваешь Волан-де-Морта. Почему? Это же твоё будущее!
— Потому что мне не нужно такое будущее. Он такой же ублюдок, как и те, кто думает, что может решать судьбы множества людей, и пока такие люди властвуют, никогда ничего не изменится, а я хотел именно изменить всё.
Гермиона больше ничего не думает отвечать. Она медленно опускается вместе с Томом на подушку, закрывает глаза и крепко обнимает его.
Они должны победить любой ценой.
***
Она пробыла там семнадцать дней, прежде чем отправиться к родителям домой.
Том настоял на том, что бы не тратить время в пустую: он проверил уровень её подготовки защиты и атаки, более менее научил дезиллюминационным долгосрочным чарам, пополнил арсенал проклятий, подробнее изучил вместе с ней защитное ядро совместного волшебства, а к моменту расставания глубже проникся в эмоциональный фон Гермионы, научив и её прекрасно разделять чувства, что вызывала магия, от тех, что по-настоящему пребывали в ней.
В конце июня Гермиона ступила на порог родного дома.
А через неделю Том среди ночи забрался в окно её спальни на второй этаж и принёс газету, в которой Гарри Поттер стал нежелательным лицом в магическом мире.
— Что это значит? — сиплым голосом спросила Гермиона, протирая тыльной стороной ладони сонные глаза.
Том перестал наматывать шаги по небольшой комнате, остановился напротив Гермионы и резко опустился перед ней на колени, выдёргивая из её пальцев газету.
— Началась охота, Грейнджер. Скоро она начнётся и за тобой. Вот увидишь.
— Ты так и не возвращался? — уточнила она, припоминая, что за последнюю неделю Том выражал подобную мысль.
— А зачем? — спокойно спросил он, бросив на неё привычный непроницаемый взгляд.
Гермиона ничего не ответила, понимая, что спросила глупость, а значит даже до конца не проснулась и ещё ничего не осознаёт.
Она оттолкнулась от стенки, опустила ноги на пол, вытянула руки, потягиваясь после сна, и зевнула, переводя взгляд на неподвижного Тома, смотрящего на неё снизу вверх, кажется, выжидая каких-то слов.
Прошла ещё минута, в течение которой Гермиона играла с ним словно в гляделки, затем разум, очевидно, окончательно проснулся, она резко прикоснулась к кудрявым волосам, чтобы намотать на палец, и тихо прошептала:
— Разве мне неопасно оставаться здесь? Мерлин, Том! Мои родители также будут в опасности! Если меня найдут здесь, то им...
— Ш-ш-ш... — подставляя палец к губам, тихо зашипел тот, покосившись на дверь комнаты, а затем снова посмотрел на волшебницу. — Забудь о них. Не это важно...
— Что значит "не это"? Если я останусь здесь...
— Я знаю, — сильнее шикнул Том, затем резко поднялся на ноги и переместился на край кровати рядом с Гермионой. — Тебе нужно уходить отсюда, потому что здесь тебя уже легко найдут.
Прошла буквально секунда, а она уже подскочила с кровати, выпутываясь из-под одеяла и откидывая его на пол, метнулась к шкафу и только попыталась открыть дверцы, как Том уже оказался рядом с ней, взял её за запястья и развернул к себе.
— Не торопись, — сверкнув в сумраке комнаты блестящими глазами, тихо прошептал он и сжал сильнее запястья. — Это не значит, что прямо сейчас ты уходишь со мной.
— А когда? — тут же растерянно спросила она, впившись туманными глазами в собеседника.
Она увидела, как на его губах появилась слабая насмешливая улыбка, а затем почувствовала, как холодные пальцы расслабили захват и, наконец, отпустили её. Ей показалось, что он прямо на глазах вытянулся, расправляя плечи, и легко произнёс:
— Со мной находиться ещё опаснее, чем здесь, Гермиона. Нужно немного подождать, пока я не придумал, где тебе находиться.
— Через три недели я отправлюсь в штаб-квартиру ордена, там я...
— Через три недели, Гермиона, а не сейчас, — покачал головой Том. — Тебе уже нужно бежать отсюда, и как можно скорее.
Гермиона закусила губу и посмотреть на не заправленную кровать, которая до сих пор хранила её тепло.
— И что ты предлагаешь? Мне некуда идти. Я могу связаться с орденом, но... что я им скажу?
Она посмотрела на Тома, который снова покачал головой и отступил от неё на шаг.
— Почему ты считаешь, что с тобой мне будет менее безопасно, чем здесь? — вдруг додумалась спросить Гермиона, подступая на шаг вперёд и заглядывая в тёмные глаза.
Она проследила, как непроницаемый взгляд, таящий в себе какую-то загадку, обратился к ней, а уголки губ незаметно поднялись и замерли в подобии улыбки.
Он молчал, словно пытаясь вывести из равновесия терпение Гермионы, которая в самом деле стала терять его, потому приблизилась ещё на полшага.
— Почему, Том?
— Есть некоторые проблемы, — наконец, произнёс он и отвёл взгляд в сторону, поджимая губы.
— Что случилось? — тут же задала вопрос та, отчётливо слыша, как сердце забилось громче и быстрее.
Его не могли поймать, потому что он здесь, никто не мог выйти на его след, потому что Гермиона почувствовала бы борьбу или попытку скрыться от преследователей. С ним ничего не происходило, чтобы она смогла учуять его нервозность, переживания или что-то подобное. Так и в чём тогда проблема?
— У меня была ниточка, связывающая логово Волан-де-Морта со мной. Всё это время я получал новости, был в курсе всего и... да, я, в общем-то, знал всё, что там происходит. Сейчас она оборвалась.
— У тебя был там шпион? Кто это?
— Антонин Долохов. Вторую неделю он не выходит на связь.
Том сжал губы, превратив их в тонкую полоску, обошёл Гермиону, абсолютно не глядя на неё, и опустился на стул, продолжив говорить:
— Если раньше я знал всё наперёд, то теперь даже не знаю, что придумал Волан-де-Морт на этот раз. Поттер в газете — это далеко ещё не всё.
Гермиона ощутила лишь на секунду, как нервозность и переживания подступили к Риддлу, но он их быстро погасил, не позволяя ей проникнуться к этим ощущениям.
— Думаешь, он поменял сторону?
— Не знаю, — коротко качнул тот головой, не поднимая с пола задумчивого взгляда.
— Если бы он предал тебя, то, наверняка, Пожиратели заявились бы к тебе в дом...
— Наверняка, — медленно кивнул Том, поднял насмешливый взгляд и показал кривую издевательскую улыбку, — только именно из-за этой возможности я там больше не нахожусь, потому не знаю, так это или нет.
Гермиона на пару секунд прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями и логически рассудить ситуацию, но это не помогло.
С каждым прожитым днём ситуация становилась сложнее и сложнее. Волан-де-Морт со своими приспешниками значительно быстро набирал силу и протягивал руки к власти: уже главная магическая газета кричала против Поттера.
Это была катастрофа, не иначе.
А что он может сделать дальше?
— Выходит, тебе некуда идти, — заключила Гермиона, открыв глаза и внимательно посмотрев на Тома.
Он выдержал долгую паузу, поджав губы, затем повернул голову в сторону и как ни в чём не бывало просунул руку в карман и достал пачку сигарет.
— Я думаю над тем, куда и когда девать тебя.
— Том, — стремительно приближаясь к нему, резко заговорила та, не отводя пристального взгляда, — мы можем прямо сейчас уйти и скрыться хоть под мостами Лондона...
— Если они придут сюда, то я не уверен, что твои родственнички увидят очередной рассвет, даже если не будет здесь тебя.
Гермиона подумала о родителях, и сердце больно сжалось, а в горле появился ком.
Как же опасно было находится дома, рядом с ними, и не менее опасно быть далеко от них, предоставив на растерзание тем, кто пытаются найти её.
— По этой же причине нам опасно быть вместе, — продолжил Том таким спокойным голосом, словно говорил о погоде. — Неделю назад Тёмный лорд спустил с цепи всех своих собак. Несколько десятков волшебников ищут меня...
— Ты уже встречал их? — высоким от взволнованности голосом перебила Гермиона, нахмурившись.
— Второй раз за неделю, — невесело усмехнулся Том и резко выпустил клубы дыма изо рта, затем медленно направился по комнате, опуская голову, глядя под ноги и высказывая размышления: — Полагаю, Волан-де-Морт нащупывает со мной связь и время от времени видит, где я нахожусь. Я не настолько далеко ушёл в окклюменции, как он, чтобы закрывать сознание, но... волнует другое обстоятельство.
— Какое? — почти не дыша, спросила Гермиона.
— Если он может чувствовать меня, то значит и тебя. Наверняка он догадался, что мы связаны чем-то. Он должен был прочувствовать эту привязанность. И я вот думаю, насколько быстро эта ниточка приведёт его к тебе.
Том резко обернулся и опустил тлеющую сигарету в руке вниз.
— Гермиона? Нам нельзя больше видеться.
Это прозвучало так тихо, но так пронзительно больно, что Гермиона сморщилась, а после приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но ни одного звука не слетело с губ.
— За один или два дня я решу, куда тебя отправить, пока ты не связалась с орденом...
— Как долго мы не будем видеться? — пропуская мимо ушей последние слова Тома, тут же спросила Гермиона, близко подходя к нему.
— Я не знаю. Может месяц, может два, может больше, — ровным тоном отозвался тот и затянулся сигаретным дымом.
— То есть... то есть сейчас ты уходишь и всё?
— И всё, — тихо подтвердил Том.
Гермиона немного опустила голову, пытаясь принять эту мысль, но разум категорически отказывался анализировать услышанное. Они несколько дней не виделись — это была настоящая пытка, вводившая в крайность: от злости и раздражения до печали и слёз. Но месяц?..
Она ощутила, как слёзы подступили к уголкам глаз и готовы вот-вот выступить наружу, а ком резко застрял в глотке, но прошла секунда, и ледяная рука взяла её за плечо и заставила поднять голову.
— Всё будет зависеть от того, насколько быстро я поймаю Долохова и узнаю о происходящем.
— Ты отправляешься ловить его? А если он утащит тебя к...
— Не утащит, иначе его будет ждать такая же участь, что и Беллатрису.
Это несколько успокоило Гермиону: она тяжело выдохнула и сморгнула слёзы, вспоминая, как Том научился владеть той мощью, что давала их связь.
И ей в голову пришла ужасающая мысль.
— А что если ты ошибся в Долохове? Что если ему нельзя было доверять, и петля постоянно повторяется, а ты не можешь выбраться из неё только потому, что он тебя предал?
Она подняла на него взгляд и почувствовала, как что-то тёплое и мягкое обволакивает за спиной, укрощая внутренние переживания и взволнованность. Тёмный взгляд, как раньше, стал источать незримое волшебство, которое накрывало плечи и утаскивало в бездонную пропасть, и Гермиона ощутила подавляющую своей мощью магию, предназначавшуюся только ей. Этому хотелось поддаться, как в первый раз, перед этим хотелось склониться и уступить, рассыпаться на кусочки и позволить слепить из себя всё что угодно.
Это было слишком завораживающе мощно и подавляюще, и она не сразу поняла, как колени подогнулись, а мужская рука подхватила её за талию и довольно властно прижала к груди.
Антрацитовый дым затуманил на несколько секунд взор, после чего небольшая комната словно изменила свой облик: вокруг почти незаметно заискрили белые вспышки, от которых появилось желание отмахнуться, но спустя ещё несколько секунд всё озарилось тысячами оттенков цветов, вызвавшие абсолютную рассеянность.
— Я не мог ошибиться в нём. Я не мог! — словно уверяя себя, с ноткой отчаяния воскликнул Том, сильнее сжав плечо Гермионы, отчего она поморщилась.
И она почувствовала, как он резко начинает терять контроль.
Он слишком давно не поддавался ярости, чтобы мгновенно терять рассудок, выпускать внутреннее чудовище, что в ту же секунду стало раздирать его сердце, корябаться по закровоточившей ране и фокусироваться только на Гермионе, которая владела его волшебством, его магией, которую он невероятно сильно желал вернуть себе.
Гермиона не сразу поняла, как Том схватил её настолько жёстко и притянулся губами к её, что не успела вдохнуть воздух, потому тут же стала задыхаться и пытаться отпрянуть. Но сил в нём было слишком много, как и бушующей жажды магии, которая уже загремела в ушах протяжным щёлкающим гулом тока.
Он за одну секунду забыл, как нужно контролировать себя, как оставаться собой и каким образом нужно пользоваться волшебством, и как в первый раз ладони устремились к трепещущей коже на шее и скользнули в крепком захвате, чтобы задушить.
— Том! Том! — почти неслышно залепетала Гермиона, чувствуя, как его состояние очень быстро начинает передаваться ей: она не может сдерживать натиск тепла, не может удержать контроль и привести того в чувство.
И она глупо теряет саму себя.
Его пересохшие губы быстро увлажняются, зубы больно вонзаются в её нижнюю губу и вызывают гортанный вскрик.
Мысль о предательстве наглухо свела его с ума. Зачем она её озвучила?
Ей слишком больно, но задрожавшие руки под влиянием тепла тянутся к мучителю и находят воротник рубашки, стискивая так сильно, что Том ещё сильнее нависает над Гермионой и грубо вонзает ладонь в корни волос, с силой сжимая их.
Она чувствует, как рьяно он жаждет разорвать её, сломать, как стекло, убить и забрать всё себе, но вместо исступлённого страха Гермиона пытается поддаться его ярости, утолить жажду, отдать всё возможное и получить награду взамен.
Её прошибает током, цвета исчезают, застилая всё белизной, которая мутно отражается в тёмных глазах, затуманенных антрацитовым дымом, и в голову приходит одна единственная мысль, как остаться после такой схватки в живых: поддаться магии ровно с такой же мощью, с какой поддаётся Том, без раздумий о последствиях.
И в ней впервые просыпается точно такое же чудовище, что всегда управляло Томом. Тепло, как яд, заставляет закипать кровь в жилах, а острые когти больно впиваются в сердце, требуя вырвать из Тома всё, что в нём есть. Безропотно пальцы устремляются к сонной артерии и больно сдавливают её, заставляя волшебника прерывисто выдохнуть и слегка отстраниться, распахнув ничего невидящие перед собой глаза, и ошеломлённо взглянуть на Гермиону. Но она не даёт ему отпрянуть, буквально подпрыгивает к губам и захватывает нижнюю зубами, при этом оставляя ссадины от ногтей на его шее.
Ему становится также больно, как и ей, но он не приходит в себя, а наоборот, принимает это как вызов. Том хватает её за ночную рубашку, чуть ли не поднимает над полом и встряхивает со всей силы, с угрозой прошипев:
— Я ненавижу тебя, Грейнджер. Мне проще тебя убить...
К его ещё большему изумлению она коротко шипит в ответ лишь одно слово:
— Убей.
И в следующую секунду она ощутила, как насмешка пробивает его насквозь: он опускает её вниз, невесело, даже зловеще смеётся в губы и с оттенком безумия всматривается в почерневшие глаза. Звонкий смех быстро приобретает оттенки отчаяния и бессилия, а в душу врывается горечь и тоска, больно сжавшая сердце.
Он не может убить. Он начинает её чувствовать самой тонкой и хрупкой вещью в мире, которую нужно беречь и хранить, как самый значимый трофей. Его губы аккуратно начинают скользить по ровному лицу, оставляя невидимые следы, задевая бледные щёки, приоткрытые глаза и холодный лоб, а руки разжимаются и медленно проникают под плечи, обхватывая Гермиону настолько мягко и нежно, словно лишнее движение может разбить её. И она заражается этой мягкостью, предчувствуя знакомую пропасть, в которую невообразимо приятно срываться и лететь, ощущая невидимые тени за спиной, что обволакивают, чувственно сжимают и утаскивают вниз.
Том крепко и искренне прижимает её к себе и тяжело выдыхает в волосы, полностью пропитанный бессилием, из-за которого с губ пытаются сорваться слова, что за всю жизнь он никогда не произносил.
Но он со стоном в груди так и не может их сказать, потому Гермиона решается помочь в этом.
— Скажи, что любишь, — шепчет ему в шею и горячо выдыхает с замирающим сердцем в груди.
Он некоторое время молчит, не в силах перебороть себя, затем аккуратно отстраняется и заглядывает туманными глазами ей в лицо, после чего едва слышно, с болью в голосе отзывается:
— Ты должна заставить меня полюбить.
— Так скажи, что я уже это сделала.
Но он продолжает безмолвно смотреть на неё, противясь всеми силами души.
— Скажи это, Том, — умоляет его Гермиона, крепче сжимая в объятиях, находя тонкие губы и накрывая их своими.
Но он всё равно молчит, переплетает языки в поцелуе, медленно разворачивает Гермиону и наступает вперёд, оттесняя её к кровати. Он чувствует, как нежно и чувственно она гладит его по щекам, путается в кучерявых волосах, гладит плечи и потом тянет за воротник на себя, стремительно падая на постель и утаскивая его за собой.
Их взгляды постоянно перекрещиваются, загораясь огоньками искреннего желания, ладони скользят по одежде, пальцами нащупывая все застёжки и пуговицы, чтобы избавиться и обнажить друг друга, а сердца бешено бьются, стремясь прозвучать одной музыкой в прерывистых вздохах.
Том аккуратно выводит невидимые линии по изгибам оголённого женского тела, словно изучает его впервые, опускает ладонь к бедру и слабо сжимает, но тут же сладко стонет, ощутив, как горячая ладонь Гермионы проникает ему в брюки. Губы невольно приоткрываются и замирают на несколько мгновений, затем нежно скользят по щеке Гермионы к уху и дарят ей ошеломлённо восторженный вздох, вызывая Тома на откровение.
Она чувствует, как его начинает трясти от безудержного желания — он становится напряжённым и натянутым, как струна, полностью накрывая её собой, готовый прильнуть к ней чуть ли не в следующее мгновение, но она не торопиться спустить с него штаны, ласково обнимает, целует шею и гладит спину.
Он не терпит, снимает одежду сам, но Гермиона выворачивается, мягко заставляет лечь рядом, а сама поднимается и оказывается сверху, принявшись играть с тонкими губами. Она доводит до исступления, до крупной дрожи в ногах, глотает прерывистые глухие стоны и прижимает Тома к поверхности, затем осторожно отстраняется и, заглядывая в темноту взгляда, умоляюще шепчет:
— Признайся, Том.
Он дарит ей тепло взором, заставляя вздрогнуть от наслаждения, прикасается блуждающей улыбкой к её губам и осторожно входит в Гермиону, пробуждая в ней огромную волну исступлённого желания обладать им. Она теряется в нахлынувшей неге и выбрасывает абсолютно всё из головы, отдаваясь каждому касанию и движению, сливаясь в едином потоке с Томом, пропадая в сказочных грёзах и волшебстве.
Она любит, сильно любит и чувствует его настоящим и искренним, привязанным к ней магией и теплом. Она ощущает впервые, как он желает отдать ей всего себя, раствориться друг в друге и стать всем сразу.
Она с упоением замечает, как он закатывает глаза от ошеломления, как изгибаются губы в нестерпимом удовольствии от яда, проникающего во все кровеносные сосуды, как даёт ей услышать рваное дыхание, в котором слышится грешное сладострастие, и как вспотевшие пальцы жадно мнут её тело, наслаждаясь его упругостью до кончиков нервных волокон.
Он крепко стискивает её, вдавливая в своё тело, всем сердцем желая растворить Гермиону в себе, доходит до апогея чувств и эмоций и отдаёт протяжный стон в губы, после чего закрывает глаза и глубоко вздыхает.
Она падает ему на грудь, утыкается носом в шею и, подобно ему, опускает веки, пребывая в недавнем потоке чувств и эмоций.
И наконец слышит самый желанный тихий шёпот, подающий все надежды на то, что пережитые мучения в течение нескольких месяцев произошли с ней не зря:
— Люблю.
Прочная и мёрзлая клетка из самого твёрдого льда с громким звоном лопается и взрывается на тысячи осколков, что вонзаются больно в сердце, жаля и обжигая, уступая место ранее незнакомому теплу и самому невообразимому ощущению, название которого Том больше никогда в жизни не произнесёт.
***
Он ушёл не попрощавшись — вот так просто, не разбудив, не предупредив, не сказав напоследок каких-то слов.
Как во сне Гермиона поднялась с кровати, посмотрела в приоткрытое окно и закрыла глаза, чувствуя, как болезненно режет отчаяние и тяжесть разлуки. Не прошло и нескольких часов, а ей уже хотелось упасть на колени и громко завыть от бессилия и тоски.
Неожиданно кто-то схватил её и грубо зажал ладонью рот, а сзади вплотную прижалось чьё-то тело.
Это был не Том. Это был совсем не он.
Гермиона резко начала брыкаться и мычать, пинаясь ногами назад, но неизвестный тут же воткнул ей в спину палочку, и ничего не оставалось делать, как замереть и выжидать, что же будет дальше.
Она ожидала увидеть кого угодно, но не его.
Антонин Долохов отпустил её, осторожно обогнул, держа палочку на прицеле, а указательный палец другой руки, обтянутой в кожаную перчатку, возле губ, призывая к тишине и спокойствию.
— Вы!..
— Ш-ш-ш...
Гермиона замолчала, нахмурившись, чувствуя, как сердце наполняется строптивостью и воинственностью, но осталась стоять неподвижно.
— Не удивляйся. Если это был бы кто-то другой, то ты была бы уже мертва.
— Что вам нужно? Зачем вы пришли ко мне? Вы хотите привести меня к нему?..
— Тише, зачем столько вопросов?..
— Вы предали его!..
— Не неси чушь, девочка...
— Вы оставили его одного! Вы не вышли на связь! Вы!..
— Заткнись уже, милая, — закатив глаза, устало произнёс Долохов, опустил палочку и принялся с интересом поправлять белые манжеты, торчащие из-под пальто.
Гермиона искренне удивилась такой реакции, передёрнула плечами и осторожно поинтересовалась:
— И всё же, зачем вы здесь?
Антонин закончил поправлять себя, стряхнул невидимые пылинки с рукава и поднял равнодушный взгляд на волшебницу, легко отвечая:
— Я здесь, чтобы спасти твою задницу. Собирайся. Сейчас же.
Та опешила и не сдвинулась с места.
— Чего стоишь? Шевелись! — демонстративно посмотрев на ручные часы, резко остепенил её Долохов, и та почему-то послушалась его: дёрнулась к шкафу и стала собирать вещи.
Некоторое время она под пристальным взглядом собиралась, затем остановилась и посмотрела на волшебника, что протянул ей какую-то маленькую бисерную сумочку.
— Возьми её, сюда всё сложишь. Там уже есть всё, что тебе понадобится, просто кинь тёплые вещи и пошли.
— Куда вы поведёте меня?
— Вниз, будем знакомиться с твоими родителями.
Как обожжённая, Гермиона рванула к двери, так и не взяв бисерную сумочку, загородила проход собой и нервно воскликнула:
— Вы не тронете их!
Долохов смерил её долгим скептическим взглядом, сжал одну ладонь в другой, что держала палочку и сумочку, и не сразу ответил насмешливым тоном:
— Ты, видимо, не проснулась ещё, да? Признаюсь, ожидал куда агрессивнее реакцию на моё появление, но вижу лишь детский лепет и полное бессилие.
Неожиданно он стремительно прошёл к ней, схватил за плечи и грубо встряхнул, прошептав:
— Возьми себя в руки, Грейнджер! Быстро складывай сюда вещи, — он бесцеремонно кинул сумочку ей под ноги, — одевайся и пошли вниз, пока не поздно!
— Сначала объясните, что происходит и куда мы пойдём!
Антонин отпустил Гермиону, поправил шляпу, приняв снова равнодушный вид, расправил плечи и сунул ладони в карман.
— Через час-другой здесь будут Пожиратели смерти, и если ты не соизволишь поторопиться, то лучше убейся, не дожидаясь их.
— Что? — едва слышно переспросила та.
— Быстрее! — прикрикнул тот, снова посмотрев на часы.
Этого Гермионе хватило, чтобы быстро поднять сумочку и начать закидывать туда вещи.
Через пять минут она уже натягивала джинсы поверх пижамы и просовывала руки в рукава кофты.
— Что с родителями? — взволнованно спросила она, когда они вышли на лестничную площадку.
— Нужно стереть им все воспоминания о тебе и отправить в Австралию, где их не найдут.
Гермиона кивнула и с дрожью вцепилась в перила лестницы, ведущей вниз. Долохов почти бесшумно засеменил следом, доставая сигарету из кармана. Раздалось громкое чирканье зажигалкой, после чего резко запахло дымом.
Мистер и миссис Грейнджер сидели в гостиной, когда Гермиона остановилась в проёме за их спинами и повернулась к Долохову, ожидая каких-то слов. Он махнул рукой на волшебную палочку, а затем указал на родителей, призывая действовать незамедлительно, пока их не заметили.
— Если ты увидишь их глаза, то не сможешь справиться с этим, — шепнул ей над ухом и бесшумно сделал шаг назад.
Гермиона попыталась сглотнуть ком, резко образовавшийся в глотке, дрогнула палочкой в ладони, но уверенно прошептала заклятие забвения.
— Умница, а теперь посмотри в окно: видишь, там стоит машина? Сейчас я провожу их, а ты быстро избавься от всех вещей, которые хоть как-то относятся к тебе.
— Куда?.. Куда они поедут? — сиплым голосом спросила та.
— В аэропорт разумеется. Их рейс через два часа, я думаю, им следует поторопиться.
Та послушно кивнула и отвернулась от родителей, решив разобраться с вещами с верхних этажей. В панике и непонимании, не помня себя, она рванула наверх и стала обшаривать каждую комнату, без сожаления избавляясь от вещей, что принадлежали ей, а через пятнадцать минут её уже ждал в гостиной Долохов, докуривая очередную сигарету.
— Я всё сделала, как вы сказали. Теперь нормально объясните мне всё. Что вообще происходит? Как они узнали, где я живу? — подходя вплотную к волшебнику, спросила Гермиона.
— Не важно, как узнали. Важно то, что нужно отсюда уходить.
— Но куда? Мне некуда идти!..
— Ты отправишься в штаб-квартиру ордена, я всё устроил так, что они тебя ждут...
— Но как? Как вы это сделали?! — продолжала изумляться Гермиона.
— Написал письмо от твоего имени, — усмехнулся Антонин. — Не так сложно, правда? Я написал, что тебе срочно нужно покинуть дом, что ты отправила родителей заграницу и сейчас опасно оставаться одной дома, учитывая, что Поттера подали в розыск. Так что все тебя ждут.
— А как же Том? Он не знает ничего....
— А теперь послушай меня, Грейнджер, и очень внимательно, — вкрадчиво и серьёзно заговорил Долохов, сверкнув глазами. — Риддл не должен узнать, что я приходил сюда и спасал твою задницу. Ты просто поставишь его в известность, что рванула к ордену, как он и хотел...
— Но почему вы не показываетесь перед ним?
— Ты забыла, кому я служу? Тебе в голову не приходила гениальная мысль, что в любой момент меня могут сцапать и разоблачить? Сейчас никому нельзя видеться, ты поняла? Не ищи встреч с ним, у него куда больше мозгов, чем у тебя, и он сам знает, когда появиться перед тобой, уяснила? И пока Тёмный лорд не схватит за горло Министерство, я не появлюсь тоже. Нарушение указаний будет стоить жизни, запомни.
Гермиона дёрнула головой в согласии.
— А теперь я кое-что скажу тебе, прежде чем разойдёмся, — сменившимся на спокойный тон проговорил Антонин, туша сигарету об полированный дубовый стол и устремляя пронзительный взгляд ей в глаза. — Я нашёл способ, как тебе отправиться с Риддлом в прошлое.
Та тут же ошеломлённо посмотрела на мужчину и со сбившимся дыханием, словно после удара под дых, спросила:
— Как?!
— Сначала ответь мне, — с насмешливой улыбкой заговорил тот, доставая ещё одну сигарету и предлагая её Гермионе: — Будешь?
Она не раздумывая взяла её, выждала, когда подкурят, затем затянулась и пытливо продолжила разглядывать лицо волшебника.
— Ответь мне: готова ли ты бросить здесь всё и отправиться за ним?
— Готова, — выдыхая дым, тут же произнесла Гермиона.
— Хорошо, тогда мне нужно, чтобы ты изъяла у Тома одну вещицу, — коротко улыбнувшись, отозвался Антонин, скрестив пальцы.
— Какую вещицу? — часто затягиваясь, спросила она.
— Кольцо, что он носит на пальце. Оно мне нужно.
Гермиона тут же нахмурилась, понимая, что кольцо — единственная вещь, которая делает Тома здесь бессмертным, потому что является крестражем из его времени, а значит гарантирует полную безопасность в будущем. Если отдать кольцо не в те руки, то Том станет смертным, а значит... его просто не станет? Или что?
Тем не менее, это было очень опасно, и Гермиона снова засомневалась в намерениях Долохова.
— Зачем вам кольцо? Что вы хотите с ним сделать?
— Наложить то же заклинание, что Том использовал на своей диадеме.
— И... что это даст?
— Обратный эффект. Когда он окажется с ним в прошлом, то оно будет привязано не только к Риддлу, но и к тебе, и всё станет с точностью наоборот.
— Постойте, даже если это и будет так, то почему именно ко мне и как это приведёт меня в прошлое? — ничего не понимала Гермиона.
— Я задам самый главный вопрос, и ты всё поймёшь, — отозвался Долохов, показав плутовскую улыбку, поправляя перчатки. — Готова ли ты убить, Грейнджер, и создать крестраж ради того, чтобы оказаться в 1947 году и спасти наши задницы?
