Прежде чем мы проиграем

      Он осторожно спускался вниз, по лестнице, медленно переводя взгляд с одних фотографий, развешенных на стене, на другие: на них были изображены мужчина и женщина, счастливые и улыбающиеся, а между ними пустота скучного и безынтересного пейзажа, мозоливший глаз. Оказавшись на первом этаже, взором пробежался по беспорядку и мелкому мусору, вроде разбитых тарелок, бокалов и щепок дерева.       Он не знал, что нужно чувствовать от увиденного.       В первые минуты его одолела лёгкая паника, но он быстро совладал с собой, когда увидел фотографии, на которых исчезла Гермиона, затем покопался в себе, припоминая хоть одну нервную вспышку за последние дни, которая дошла до него, и, не обнаружив ничего пугающего или до смерти ужасного, убедился, что Гермиона ушла из дома сама, спасая себя и своих родителей.       Это было рискованно и неправильно, потому что Том ей не давал такого указания, но, с другой стороны, помимо него здесь был кто-то ещё, а значит, она вовремя приняла это решение.       Но почему не предупредила? Почему не рассказала о своих планах? Почему не отправила сову с коротким сообщением об уходе?       Он хотел злиться на неё, но понимал, что, если бы она не ушла раньше, то могло случиться непоправимое. Поэтому приходилось злиться на себя, потому что не предусмотрел такого исхода: он просто опоздал.       Значит, в прошлую встречу он видел её в последний раз.       Том готов снова разнести весь дом, как и предыдущие незваные гости: его ошибка могла стоить жизни Гермионы, а вслед за этим он лишился бы разрушительной магии, величественной силы, а главное: верного спутника и единственного помощника, который, кажется, должен изменить всю его жизнь в корне.       Он пнул ногой разбившуюся рамку, наклонился к ней, поднял и сжал в ладони, чувствуя, как пластмасса больно впивается в кожу, разрывая её.       Способен ли он принять и простить себе такую оплошность?       И с того момента Том начал перелистывать страницы календаря.       Каждый день был как густо тянущаяся нуга блёклых темно-серых оттенков, в которых нигде не было просвета, как в мрачном затянутом тучами небе.       Он с опаской возвращался в съёмную квартиру, накладывал десятки защитных чар, всегда держал окно открытым и, глухо падая на диван в гостиной, часами сидел в темноте, понурив голову, пребывая в размышлениях.       Каждый день ему в голову приходила мысль вернуться к Волан-де-Морту и попытать шанс ещё раз переговорить, суметь убедить в истинном положении вещей, а после приложить все усилия на то, чтобы тот перестал гнаться за Поттером. И каждый раз эта идея казалась ему безумнее, чем в предыдущий день.       Он не знал, чем себя занять. Он постоянно находился в неведении и не понимал, что происходит в стенах поместья Малфоев.       И ужасная тоска сжигала его сущность.       Том не привык бездействовать: всегда были десятки вариантов, что предпринять и как действовать дальше, — но сейчас всё замолчало в безмолвном покое, и только газеты кричали о смерти великого волшебника — Альбуса Дамблдора.       В голову приходила мысль найти Долохова, но чувство предусмотрительности и возможной опасности было сильнее: он помнил Антонина прекрасным шпионом, искусным магом, опытным бойцом, и схватить для него жертву было плёвым занятием. И Том был абсолютно уверен, что навыки его лучшего боевика с возрастом только улучшились, поэтому, если и стоило кого-то опасаться больше всех, так только его.       И он корил себя за то, что так слепо позволил довериться ему.       Знает ли Волан-де-Морт обо всём, что творил за его спиной Том?       Или всё-таки Долохов остался верен своему слову — помочь Риддлу любой ценой изменить жизнь — поэтому не высовывается ввиду неизвестных ему обстоятельств?       В соседнем переулке он купил календарь, повесил в гостиной напротив дивана, каждое утро срывал листы и, меланхолично перебирая пальцы, разглядывал чёрные цифры, пытаясь вытащить из головы верное решение.       Опасно было искать Гермиону, опасно было находиться в этой комнате и отсчитывать дни, опасно было искать Долохова и так же опасно было бездействовать, погружаясь в молчаливую темноту квартирки, раз за разом засыпая с мыслью: «Проснусь от потребности организма или от пытающего проклятья?»       За месяц он измерил шагами всю комнату вдоль и поперёк на тысячи и тысячи раз. За месяц он не выспался на много лет вперёд, томно бодрствуя в четырёх стенах и всё время думая и думая над тем, как дальше быть.       К середине лета он отчаянно уверял себя, что Антонин не мог и не должен его предать, ведь до сих пор ещё никто не явился в его квартирку, его не вычислили, не поймали. Том старался быть собой, но ни черта не получалось.       Магия, связывающая его с Гермионой, ужасно душила, вихрилась и медленно убивала, желая прикоснуться к другой части энергии, слиться в едином потоке и с величественной мощью обрушиться на всё окружающее. Невыразимая сила мечтала стать цельным, нерушимым, неделимым.       Том мечтал быть рядом.       Вечно рыщущее внутри чудовище, давно уснувшее тогда и пробудившееся сейчас, когтями врезалось в сердце, больно сжимало и нетерпимо вырывало из груди отчаянные стоны, отчего становилось трудно дышать, жить и существовать.       Каждое утро тело изнывало словно от наркотической ломки: было дискомфортно, казалось, кости готовы вот-вот заскрипеть и хрустнуть.       Хотелось присутствия магии до невероятной головной боли, до дрожи в руках, до нервного трепета в груди, лишь бы закончилась эта ужасно щемящая болезнь.       Том был болен.       Том болел магией, которая вызывала в нём сильнейшую зависимость.       По вечерам тошнило настолько сильно, что иногда срабатывали рефлексы — он обнимал себя руками, сворачивался в клубок и на коленях сваливался на пол, жмуря от боли и безысходности глаза, видя перед собой лишь бездонную пропасть и мрак, в котором нет кружащей и обволакивающей мягкости и тепла.       Было ужасно холодно до дрожи под двумя одеялами.       Было ужасно больно до скрипа в зубах и искрах в глазах.       Он хватал себя за волосы, нервно вытирал пот со лба и широко распахивал глаза, чтобы сбросить мутную пелену с потухших радужек. В последнюю неделю был готов бросить всё и искать, не боясь быть пойманным.       Но было одно «но».       Том не мог подставить под удар Гермиону, ведь неизвестно, смогут ли его выследить, когда он найдёт её. Может быть, именно этого остальные и ждут: когда они встретятся, чтобы поймать двоих.       Гермиона была единственной причиной, по которой всё это он переживал не зря.       Это был единственный шанс, и нужно всего лишь перебороть себя и выждать подходящее время.       И это время спустя несколько месяцев наконец-то наступило.       Первого сентября Том, в очередной раз, тяжело поднял веки и тихо застонал, испытывая болезненность в пояснице. Медленно выпрямившись и зябко потянувшись, неторопливо поднялся с дивана, подошёл к окну и взглянул на прояснившееся утро, приятно ласкающее солнечными лучами сырую землю.       Не теряя времени, Том дрожащей рукой резко задёрнул занавеску, отошёл от окна, вышел в прихожую и прошёл к кофемашине, которая тут же загудела от взмаха руки. Облокотившись о столешницу, он скрестил ладони, поёжившись от холода и нервоза, немного согнулся, пытаясь проснуться сознанием, а после выпрямился, дождавшись, когда щёлкнет машинка, оповещая о готовности. Лениво взмахнув палочкой, он налил кофе, схватил летний плащ, небрежно валяющийся на столе, быстро надел, подобрал стаканчик с ароматным запахом со стола и направился к выходу из квартиры.       Наложив защитные заклинания и натянув воротник плаща на лицо, он быстрым шагом спустился по лестнице, завернул за угол, сделал глоток кофе и полез в карман за сигаретой. Выйдя в узкий переулок, который встречал его каждое утро, он почти незаметно огляделся и трансгрессировал.       Там его ждала сырость и толпа ранних зевак, которые с рассвета ждали новостей.       По привычке Том постоял за углом небольшого магазинчика с книгами, невзначай оглядывая каждого прохожего, раскуривая сигарету и запивая дым кофе, затем выбросил окурок и стаканчик, подошёл к ларьку с газетами и молча протянул монеты, на что сразу получил две свежие газеты. Обернувшись снова по сторонам, он пересёк улицу, скрылся за углом и трансгрессировал домой, ни на секунду не теряя бдительность в узком переулке, ведущему к мостовой, после которой ждала привычная за несколько месяцев дверь.       Как только дверь закрылась, изолируя его от улицы, он тут же невербально навёл защиту и, не раздеваясь, прошёл в гостиную, раскрывая одну из газет. Пробежавшись глазами по главной странице и последующей, Том тяжело вздохнул, понурил голову, прячась в высоком воротнике плаща и на минуту прикрыл глаза.       Сегодня была такая же спокойная ночь, как и вчера: их не поймали, ничего не приключилось.       Последний раз он паниковал тогда, когда в газетах написали о разрушенном доме осквернителей крови Уизли. Тогда рухнуло министерство, бесчисленное количество Пожирателей смерти устремились в дом: как раз в этот момент была свадьба, на которой однозначно присутствовала Гермиона. Тогда, в придачу к магической ломке, он успел пережить такой взволнованный ужас и боль от настигших Гермиону страхов и необузданных страданий, что на следующий день голова раскалывалась, как от выпитых трёх литров виски, а после ещё несколько часов изводили рвотные рефлексы.       Тогда он чувствовал себя жалким.       Жалким.       Он готов был проклясть себя и всё, что только привело к этой жизни, но сил не оставалось даже шепнуть: блядь, заебало.       Голова ужасно взрывалась от того, каким чудом Гермионе удалось спастись, ведь это было практически невозможно! Несмотря на всё безумие и неаккуратность будущих последователей, они были слишком опасными, бесстрашными и ловкими лихачами, которым палец в рот не клади — найдут и прикончат.       Том жил отголосками ранее испытанного волшебства, боролся с ломкой и нередко сдавался в объятия нервной невыносимой дрожи, больно сжимал себя за плечи и руки, лишь бы чувствовать, что он всё ещё жив и существует.       Самое страшное, что с этим было невозможно свыкнуться: каждый день, как больно вонзившаяся острая раскалённая на огне спица, которую медленно вставляли в лопатки, тем самым вызывая безудержный стон, сбивая дыхание. К вечеру ему казалось, что он просто сдохнет от боли, потеряв сознание, не вспомнив, как оказался по ту сторону мироздания.       А на утро просыпался таким же живым, чувствуя непостижимую усталость и разразившуюся по всем нервам боль, которая пульсировала и стремительно увеличивалась в размерах.       Так жить было невозможно. Так жить он даже не хотел.       По истечении последнего месяца лета Том относительно привык к утренней рвоте, холодному ознобу, боли в костях и обжигающим уколам нервных окончаний. Он по-прежнему вздрагивал, но очень быстро приводил себя в порядок, борясь с лживой ленью, увидев выход в том, что нужно просто двигаться или хотя бы что-то делать. И он взял привычку с раннего-раннего утра подрываться с дивана, делать кофе и устремляться на улицу за порцией свежих новостей.       Этот период очень сильно напоминал ему послевоенное время, когда он просыпался ни свет ни заря и сразу же искал газеты, в которых боялся увидеть начало или продолжение войны, либо новость о побеге Гриндевальда из тюрьмы. Но тогда не было никакой ломки, а сейчас Том тупо чувствовал себя наркоманом, которого слишком сильно подсадили на «дозу», а после безжалостно отобрали её, а его выбросили на помойку.       Он чувствовал себя невероятно жалким.       И за три грёбаных месяца, перелистывая страницы безмолвно висящего на стене идиотского календаря, он так и не решил, что ему делать!       Первое сентября — первый день осени и начало учебного года.       Интересно, Волан-де-Морт действительно надеется на приход Поттера в школу?       Они должны были искать крестражи, и Том лишь мог обречённо предполагать, что никто из героев Дамблдора так и не приблизился к тайне. Волан-де-Морт прятал эти чёртовы крестражи, и он был уверен, что ни одна душа не могла узнать местонахождение хотя бы одного из них. Лишь сам Дамблдор был слишком умён и сообразителен, чтобы попасть на след хотя бы одного из них, а после уничтожить кольцо, которое ранее лежало в его кабинете. Кстати, а где же оно сейчас?       Так или иначе, хоть крестраж Волан-де-Морта и был уничтожен, но ровно такой же крестраж болтался на его пальце и был залогом бессмертия в этой реальности мира. Но будет ли он действовать, если кто-то всё-таки сможет убить его здесь?       Том гонял мысли по кругу, начиная с крестражей, приходя к своему кольцу, и заканчивая мыслями о том, как же его крестраж должен здесь действовать. В последнее время ему стало казаться, что ответ находится где-то на поверхности этих мыслей, но каждый раз, вдумчиво прокручивая всё в голове, бессильно отвлекаясь на ломку, он что-то упускал и не мог ответить на свои вопросы.       После случая на свадьбе, когда полностью пало министерство магии и перешло в руки Волан-де-Морту, Тому пришла в голову мысль: воспользоваться тайником, который он подготовил для Тонкс на случай, если что-то пойдёт не так.       Он до последнего надеялся, что не придётся им воспользоваться, но обстоятельства сложились таким образом, что он не мог жить в неведении. Если не было никаких новостей с «тёмной», как выражалась Гермиона, стороны, то нужно было узнать хотя бы, что происходит на «светлой».       Выждав с того момента примерно неделю, Риддл отправился в безлюдный переулок, который показывал Тонкс несколько месяцев назад, подошёл к неприметному шиферу невысокой крыши и, проверив тайник на наличие чего-либо и убедившись, что Тонкс так ничего там и не оставляла для него, оставил сложенный конверт, зачарованный таким образом, чтобы невидимые чернила проявлялись только получателю.       И ожидание стало ещё более мучительным. Он не был уверен, что Тонкс по-прежнему исправно проверяет тайник, потому в первые несколько дней до тошноты снова и снова переживал. Тонкс — единственная ниточка, которая может хоть что-то прояснить в ситуации, это был последний шанс не сойти с ума от неизвестности.       На четвертый день после того, как Том спрятал письмо в тайнике, он проверил и убедился, что оно исчезло. Через день он ходил к тайнику и проверял ответ, но на протяжении двух недель не было никакого письма — абсолютная тишина.       Он впал в глубокую апатию, прикреплённую тошнотворной ломкой и появившимися ночными кошмарами, в которых стала появляться Гермиона, либо крича в ногах Волан-де-Морта, что ей нужна помощь, либо, наоборот, убеждающая, что Том ей больше не нужен, и она вот-вот с ним покончит раз и навсегда.       После таких снов, побывав как в аду, он истошно кричал и задавал себе один и тот же вопрос: когда всё это закончится?       Его сильнее заливало холодным потом, участились приступы тошноты, при которых отвратительная желчь скручивала желудок настолько сильно, что перехватывало дыхание, темнело в глазах, а в груди что-то зверски жгло.       Ему казалось, словно скоро все органы вылезут наружу или откроется сильное внутреннее кровотечение, потому что в последние несколько дней в мутной воде стали появляться кровавые потёки.       Дальше так продолжаться не могло.       Том решил, что если до начала осени не найдёт какой-то выход или не получит обратную связь от Тонкс, то явится к Волан-де-Морту на аудиенцию, ибо без информации о реальных событиях в стане двух сторон жизнь превратилась не то, что бы в кошмар, а в самый последний круг ада, на котором он как будто наконец решил сдаться.       И вот он, очередной день, хуже, чем повторяющийся день Гермионы, потому что в календаре уже перевалило за семьдесят таких дней — постоянных, одинаковых, монотонных и до невозможности тошнотворных.       Первое сентября — день, когда Том должен принять какое-то решение, что ему делать дальше.       Отбросив скучную газету, в которой писали, что магический мир в полном порядке, проходят какие-то реформы, а Поттера так и не нашли и повышают стоимость награды за его поимку, Том тяжело вздохнул, почувствовав очередной болезненный рвотный рефлекс, запрокинул голову назад в надежде переждать тошноту, а после медленно поднялся с дивана, натянул воротник выше и направился к выходу.       Он решил в последний раз проверить тайник, в котором уже без какой-либо надежды ожидал известия.       Стоило ли говорить, какое ошеломление возникло в голове, когда пальцы нащупали тонкий конверт, в котором был сложен лист пергамента?       У него задрожали от волнения ладони, — Том быстро сунул письмо в карман и, словно подгоняемый невидимой силой, пулей вылетел из переулка, перешёл через улицу и трансгрессировал.       Сорвавшись на бег, он быстро оказался у квартиры, сняв защитные чары, зашёл внутрь, расторопно вскрыл конверт и принялся бегло читать.       «Рада знать, что с тобой всё в порядке, и надеюсь за последние несколько недель ничего не изменилось. Я больше не работаю в министерстве: он его захватил, они убили Грюма, пытали моих родителей и ещё несколько членов ордена, но, к счастью, все в здравии, прячемся, разрабатываем план действий. Не могла ответить раньше — за нами тщательно следят, но совсем недавно мне удалось избавиться от слежки. Лестрейндж ищет меня. Очень жаль, что ты был прав. Нас осталось слишком мало. Молния недавно ударила в дом предков, там сейчас безопасно, но никто не решается туда идти, чтобы не привести за собой хвост. Каждый из нас верит в сильный удар, ведь это единственная надежда, что осталась. Собираем силы, ждём сигнала. Если ты с нами, в нужный момент я обязательно дам тебе знать.»       Том сильнее сжал небольшой пергамент и увидел снизу подпись: «На волне поттеровский дозор». Удачи.       Пальцы одеревенели, а дыхание перехватило, — на той стороне всё в порядке, пока беспокоиться не о чем.       Том медленно опустил пергамент, повесил голову и задумался: Поттер был в доме родственников Нимфадоры, но какого чёрта они сунулись туда, если среди Пожирателей смерти есть те, кто также имеет отношение к потомственному дому?       Он вспомнил о Беллатрисе, и любопытство за её жизнь взяло верх: выжила она или с ней уже было покончено?       Пройдя несколько шагов по комнате, Том посмотрел в сторону дивана, медленно подошёл к нему и опустился на край, затем снова перечитал послание Нимфадоры и отложил пергамент в сторону.       Они все надеялись на Поттера, словно он настолько силён и всемогущ, что автоматически должен выполнить роль героя и защитника от Волан-де-Морта. Это вызывало насмешливую улыбку, которая противно искажалась из-за очередного приступа тошноты, и ему едва удалось его преодолеть.       Том меланхолично обнял себя за плечи, опустил голову вниз, не обращая внимания на то, как беспорядочно уложенные кудри падают в глаза, и опустил веки, вспоминая всё то, о чём думал последние пару месяцев. Он снова думал о Долохове, об его осведомлённости, о том, в каком состоянии сейчас находится политика Волан-де-Морта, о падении министерства, о смерти Альбуса Дамблдора и о побеге Гермионы из родительского дома. На самом деле за такой короткий срок столько произошло событий, что каждый день можно было отмечать на страницах календаря и подписывать по датам, но почему-то все эти дни казались одним огромным чёрным днём, в котором всё замерло и затухло.       Впервые Том подумал о том, почему решил разладить отношения с Волан-де-Мортом. Какой была бы реальность, если бы он попросту помог убить мальчишку, поспособствовал свержению власти, убил бы Дамблдора и остался рядом с будущим собой? Он боялся за Гермиону? Уверен, что Волан-де-Морт наверняка бы оставил всех интересующих личностей, как живых игрушек в качестве награды за содеянное. Гермиона явно осталась бы подле него, но такой ли она осталась бы? Разве ему важно было бы, какие жизненные муки сжигали бы её после того, как Волан-де-Морт победил? Она же осталась бы рядом, привязанная навсегда, пусть и не вольная, но наделённая магией, от которой Том сходил с ума!       Так что же мешает ему сделать именно так?       Думая о другом мире, в котором победил тёмный маг, Том ощущал пустоту и что-то ужасно липкое и отвратительное, как болотная тина. Ему до глубины души было неприятно понимать, что это его будущее и как низко пришлось пасть. Он вспомнил, как хотел сверкать, и на фоне остальных ярко и очаровательно выделяться, но вместо этого сошёл с ума, утратил все полезные врождённые качества, которыми наделила сама природа, и стал одержимым, невыносимым и кошмарным.       Сердце сжималось при мысли о том, что его ждёт, если он не справится с возложенной задачей в петле и в этот раз. Он не хотел становиться тем, кого видел ранее наяву и сейчас в кошмарах.       Он хотел остаться собой.       Распахнув глаза, Том резко поднялся на ноги, схватил письмо и ещё раз прочитал последнюю строчку, в которой говорилось о какой-то волне поттеровского дозора. Что это за шифр и чем он ему поможет?       Он посмотрел на щель в открытом окне, задёрнутое шторами, прошёл к нему и озабоченно принялся разглядывать плотную ткань, которая волной стелилась вниз.       Что может быть волной?       Простояв так несколько минут в глубокой задумчивости, Том отошёл от окна, поворачиваясь к нему спиной, и только сделал шаг, как услышал громкий стук о стекло.       Резко обернувшись и выдернув палочку из кармана, он взглянул расширенными глазами на подоконник, из-за шторины которого выглядывало что-то перьевое. Осторожно подойдя, Том отдёрнул шторку и увидел сову, которая ухнула, выронив пергамент на подоконник, и, взмахнув крыльями, вылетела на улицу.       Сердце громко забилось в груди, — это что ещё за сюрпризы?       Том навёл палочку на записку, проверил на наличие какой-либо магии и, убедившись, что всё чисто, осторожно поднял и раскрыл пергамент.       9:07, Министерство магии, каминный зал, второй проход.       Риддл узнал бы из тысячи почерк Антонина Долохова.

***

      Всё случилось, как в замедленной съёмке.       Том пробрался в министерство магии за десять минут до назначенного времени, спрятал волшебную палочку в рукав и натянул воротник чуть ли не на глаза, уткнувшись в свежую газету, которую с благодарностью принял от какой-то пухлой женщины, предлагающей всем почитать новости. Облокотившись у стены гостевого зала между каминными проходами и вестибюлем магического министерства, где проверяли на подлинность волшебников, забирая волшебные палочки для регистрации, Том пристально стал следить за всеми появляющимися магами, стараясь не упустить того, кто назначил тут встречу.       За последний месяц Тому пришлось признать и убедить себя, что Антонин Долохов не мог быть предателем, и полученное письмо стало ещё одним подтверждением, ведь, если сова нашла его довольно легко, чтобы отдать послание, то сам Долохов нашёл бы его в два раза быстрее при необходимости. Однако тот даже ни разу не заявился в квартиру, о которой он точно знал, а значит просто не мог выдать себя и вёл идеальную жизнь в стане Волан-де-Морта, чтобы никто даже не посмел уличить его в связи с Риддлом. Наверняка все прекрасно помнят, как Антонин несколько месяцев очень любезно носился с пареньком, поэтому он сделал всё так, как было правильнее: не выдавал себя ни при каких обстоятельствах.       И эта записка, как свежий глоток воздуха.       Том забыл даже про утреннюю тошноту, взял с собой всё необходимое и пришёл сюда.       До назначенного времени оставалось четыре минуты, но кругом продолжалась обычная суета из спешащих людей и летающих бумаг. Почему именно министерство? Неужели здесь что-то должно произойти?       Две минуты.       И словно ответом на вопрос, прозвучавшем в голове, где-то поверх привычного шума суеты появились какие-то новые звуки из глубины вестибюля, где шныряло не менее восьми десятков волшебников.       Том чуть опустил газету и исподлобья взглянул в огромный высокий зал, затем приоткрыл рот от изумления, различив, как свора писем, газет и прочих бумаг вспарила в воздух и громко зашелестела. Поднялся какой-то неясный гул, стали приближаться звуки ударяющихся о что-то проклятий, а спустя ещё несколько секунд Том отчётливо смог разобрать выкрик:       — Это Гарри Поттер! Ловите его!       Том резко опустил газету, заметив, как волшебники стали расступаться, создавая в главном зале хаос, в воздухе затрепетало ещё больше бумаг, послышался шум бьющихся стёкол.       Вдалеке наконец появилось три волшебника, которые друг за другом стремительно неслись вперёд, к каминным проходам, и как только Том сообразил, что происходит и что нужно сделать, знакомый волшебник, догоняющий их, кажется Яксли, громко заорал:       — Блокируйте камины! Сейчас же!       Том выбросил газету, обернулся назад, нашёл глазами волшебника, который принялся закрывать камины, и тут же направил в него заклинание, от которого тот пошатнулся и рухнул лицом на пол, издав глухой стук. Его напарник тут же обернулся и пустил в ответ парализующее заклинание, но Том ловко увернулся, подбегая к назначенному в записке второму камину.       Лишь на секунду обернувшись в вестибюль, Том вживую увидел бегущего ему навстречу Гарри Поттера, который совсем не замечал его, а за ним какого-то рыжеволосого ни то мужчину, ни то подростка, который за руку держал перепуганную насмерть Гермиону и подгонял быстрее бежать за Поттером.       Гермиона была реальной! Здесь! В министерстве!       Какого чёрта?..       Том снова обрушил заклинание на одного из волшебников, которые закрывали каминные проходы, но было слишком поздно — они один за другим захлопывались, не оставляя надежды на спасение.       — Быстрее! — взревел Поттер, притормаживая возле Риддла, даже не глядя на него.       Уизли и Грейнджер тут же оказались возле друга, Гермиона случайно лишь на секунду встретилась взглядом с Томом, расширив глаза от ошеломления, протянула в его сторону руку, и сразу же произошло несколько вещей: Яксли, который гнался за ними, вцепился в клочок мантии Гермионы, из-за чего Том под скрип захлопывающегося камина тут же бросился на него, пытаясь оттолкнуть, но внутри всё болезненно сжалось, как при трансгрессии, утягивая в какую-то пропасть. В следующий миг сверкнула лиловая вспышка, врезавшаяся во входную дверь какого-то дома с молотком в виде змеи, раздался тягучий болезненный стон мужчины, а после Тому в плечо вцепилась женская ладонь, и снова наступила темнота, уносящая куда-то ещё дальше.       Послышался треск, и Том, рухнув на сухую траву, шумно втянул в себя воздух, переворачиваясь набок к близ стоящему дереву, резко открыл глаза и посмотрел сначала на залитое солнечными лучами небо, а затем куда-то в сторону, откуда послышалось тяжёлое дыхание и глухой стон страдающего человека.       Три волшебника, которые были чуть дальше него, приходили в себя, и один из них, что продолжал рыжеть на глазах, превращаясь из мужчины в подростка, громко стонал, — Рон Уизли, — его, кажется, расщепило.       Том мгновенно поднял голову с зелёной травы, выпрямившись, сел, прислоняясь к дереву спиной, и наложил на себя дезиллюминационные чары, подавив тяжёлый вздох. Он до сих пор не понимал, как, где и с кем тут оказался, — голова ужасно раскалывалась, готовая разбиться на части, а в груди что-то сжигало, только это было не похоже на очередной приступ тошноты, — давно забытые когти чудовища больно сдавили что-то внутри и не давали спокойно вздохнуть.       Приоткрыв опустившиеся от потрясения веки, Том вздрогнул, услышав знакомые голоса:       — Гарри, быстро, в моей сумочке бутылочка с наклейкой «Экстракт бадьяна»…       — В сумочке? А, ну да…       Тёмные глаза от увиденного расширились: совсем в нескольких шагах от него на четвереньках передвигался Поттер, пытаясь подняться на ноги, чтобы взять бисерную сумочку, а возле раненного Уизли склонилась Гермиона, дрожащими руками разрывая залитую тёмной кровью рубашку, обнажая рану, чтобы обработать её.       Сначала Том сидел неподвижно, как загипнотизированный, наблюдая за действиями Гермионы: она обработала рану, рассказала про какой-то дом на площади Гриммо и про Яксли, который узнал, где они прятались всё это время, — затем Поттер показал волшебный глаз аврора, из-за которого их обнаружили в Министерстве, а после наступила тишина, в которой Гермиона тихо прошептала:       — Как ты?       Зарябило в глазах, и в ту же секунду Том подался вперёд, чтобы вцепиться в Гермиону, но оглушительный звук высокочастотного тока, появившийся в ушах, резко остановил его. Та тоже пошатнулась и невольно посмотрела в его сторону, явно не видя ничего, кроме всплывших оттенков разных цветов, заплясавших перед глазами. В груди начало больно жечь, но Том твёрдо решил, что нужно терпеть, иначе всё случившееся за последние несколько минут было зря.       — Паршиво, — ничего не замечая, прохрипел Уизли. — Где мы?       — В лесу, где рядом был турнир кубка по квиддичу. Нужно было потайное место, и это первое…       — Что пришло тебе в голову, — закончил за неё Поттер.       — Тебе не кажется, что нужно двигаться дальше? — неоднозначно спросил Уизли, посмотрев сначала на Гарри, затем на Гермиону.       — Не знаю, — дрожащим голосом отозвалась та, бросив взгляд на то место, где примерно должен быть Том.       — Пока что останемся здесь, — уверенно произнёс Поттер.       После этих слов Гермиона на ватных ногах поднялась с места, расправила руки, измазанные кровью, и стала описывать круг, проговаривая магические формулы, которые должны были защитить от всего.       Том обратно прижался спиной к стволу дерева, убедившись, что та зацепила его место для защиты от внешнего мира, потому безмолвно и неподвижно продолжил наблюдать за происходящим, борясь со сжигающим желанием дотронуться до Гермионы.       Неужели эти два месяца были прожиты не зря, и теперь он оказался втянут в бега вместе с этими тремя?       По поручению Гермионы Поттер достал палатку из бисерной сумочки, раздвинули её, и когда та закончила накладывать защитные заклинания, произнесла:       — Это всё, на что я способна. По крайней мере, если они появятся, мы обязательно об этом узнаем. Не могу гарантировать, что это остановит Волан…       — Не называй его по имени! — так пронзительно воскликнул Рон, что даже Том резко метнул на него прожигающий взгляд. — Прости! — более спокойно продолжил Уизли и немного приподнялся с земли. — Просто мне кажется, что это имя отдаёт злыми чарами или ещё чем… Давайте его называть Сами-Знаете-Кто?       — Дамблдор говорил, что бояться имени… — начал Поттер, но тот его перебил.       — Ты, может быть, не заметил, но привычка Дамблдора называть Сами-Знаете-Кого по имени до добра его не довела.       Том почувствовал, как тонкие губы невольно изогнулись в насмешливой улыбке.       —… Надо просто… просто оказывать Сами-Знаете-Кому хоть какое-то уважение…       Улыбка на лице Тома прояснилась ещё ярче, — кажется, его ждёт очень весёлое времяпровождение с друзьями Гермионы.       — Уважение? — ни то изумлённо, ни то с возмущением переспросил Гарри, и Том с удовольствием пронаблюдал, как вытянулось у него лицо.       Однако на этом всё закончилось: двое стали помогать Рону добраться до палатки. Наблюдая за неловкими движениями Гарри и Гермионы, пытающихся довести Рона ко входу, Том оттолкнулся от ствола дерева, медленно поднялся на ноги, чувствуя колики по всему телу, бьющие по нервным окончаниям, аккуратно сделал шаг, преодолевая в себе желание магического чудовища — рвануть к Гермионе, и, поморщившись, опустил веки.       Послышался глухой треск сучка, Том мгновенно распахнул глаза и увидел, как Гермиона пошатнулась, чуть не потеряв равновесие и не выпустив Уизли из рук.       — Гермиона? Ты в порядке? — тихо и взволнованно спросил Гарри, замечая, как та странным, в какой-то степени цепким взором оглядела небольшую полянку, на которой они оказались.       Она что-то промычала, а Том замер, не смея шелохнуться, потому что Поттер так же внимательно стал вглядываться в его сторону.       Как назло, из-за неожиданно настигшего приступа тошноты начало темнеть в глазах, и в этот момент всё тело снова покрылось мурашками, бросая в озноб сильнее, чем это было хотя бы вчера, но Том прекрасно понимал, что ближайшие несколько часов ему придётся максимально совладать с собой, иначе грозится быть раскрытым.       Он пропустил момент, как те затащили Уизли в палатку, отвлекаясь на борьбу с тошнотой. Опустившись к земле и согнувшись пополам, он сильнее зажмурил глаза, пытаясь не дышать, и несколько минут старался максимально притупить болезненность в организме, желая, чтобы эта чёртова слабость поскорее закончилась. Когда Том открыл глаза, смахивая проступивший пот со лба, он посмотрел на солнечное небо, полной грудью вздохнул и, медленно поднимаясь на ноги, выпрямился, снова прислушиваясь к голосам, однако их было практически не слышно.       Пришлось подкрасться к палатке и устроиться рядом с выходом, чтобы разобрать разговор.       —…им удалось смыться. Если они попадут по нашей милости в Азкабан… — говорил Уизли и, не закончив мысль, мрачно замолчал.       — Ну, хорошо. Он у тебя? — через некоторое время послышался голос Поттера.       — Он… какой он? — дрожащим голосом спросила Гермиона.       Её магия дрожала примерно так же, как и его. Каждым нервом ей приходилось чувствовать чужое присутствие, различать отвратительное состояние волшебника и вместе с ним бороться с тошнотворными приступами, поддаваясь мерзкому ознобу, который, пусть и не так же, а лишь частично, беспокоил её из-за него. В ней был всего лишь кусочек волшебства, который эхом откликался на всё происходящее с магическим стержнем Риддла, но этого было достаточно, чтобы Гермиона прекрасно осознала, кого привела с собой, а далее боролась с последствиями совершённого.       Как минимум, это значило, что спустя несколько месяцев она по-прежнему ему доверяла.       Ведь она осознанно захватила его с собой.       Том вздрогнул и из-под полуопущенных ресниц посмотрел на зелёную траву, отгоняя от себя далёкий гул наэлектризованного воздуха, который так и хотел обрушиться молнией, заставляя податься к Гермионе и зарядиться мощью.       За пару месяцев без циркуляции магии он стал слишком слаб, чтобы чувствовать себя превосходящим и величественным и, наверное, его как раз тошнило от того, каким он теперь оказался жалким.       Однозначно не свойственное ощущение, напоминавшее отголоском его детство в приюте, с воспоминаниями которого он когда-то решительно боролся, заглаживая в самом тёмном уголке души и выгрызая в Хогвартсе себе имя, уважение и значимость.       Это было омерзительно. Это вызывало злость и раздражение, с которым приходилось так же бороться, чтобы не тревожить голодное чудовище, которое и так изо дня в день больно точило когти о грудь, со звериной жестокостью воя от недостатка энергии.       — Ради чего мы всё это затеяли! — сквозь внутренние терзания Том услышал возбуждённый голос Поттера. — Медальон! Где он?       Сердце встрепенулось, и Том чуть дёрнул головой к щели палатки, максимально пытаясь сконцентрироваться на услышанном.       — Так вы его раздобыли? — Уизли перехватил возбуждение друга. — Что же вы молчали?! Господи, хоть бы слово сказали!       — Ну… мы же убегали со всех ног от Пожирателей смерти, верно? — голос Гермионы продолжал вызывающе дрожать. — На, держи.       Очевидно, пока Уизли рассматривал медальон, шестерёнки в голове Тома мгновенно зафункционировали: так вот что они делали в министерстве? Искали настоящий медальон Слизерина, который почему-то оказался спрятанным в магическом центре Британии?       — А никто не мог уничтожить его после того, как Кикимер выпустил медальон из рук? Я хочу сказать: мы уверены, что крестраж ещё тут?       Наступила тишина, в которой они, скорее всего, переглядывались, затем Гермиона слабо отозвалась:       — Думаю, да. Если бы крестраж уничтожали с помощью магии, наверняка остались бы следы.       — Полагаю, Кикимер прав. Нам придётся выяснить, как открыть медальон, только тогда мы сможем уничтожить крестраж, — твёрдо произнёс Поттер и опробовал на нём несколько заклинаний.       Спустя минуту Уизли спросил:       — Но ты ведь чувствуешь его?       — О чём ты? — словно перепуганно отозвалась Гермиона.       Ей в ответ была тишина, и только после заговорил Рон:       — Так что мы с ним будем делать?       — Хранить, пока не поймём, как его уничтожить. Думаю, каждый из нас будет по очереди надевать его и сторожить с ним палатку. И надо что-то сообразить насчёт еды. Нет уж, ты оставайся пока здесь…       Том услышал, как неожиданно возле выхода послышались шаги, потому резко поднялся, ощутив потемнение в глазах, и отшатнулся.       — Куда ты, Гарри? — остановила его Гермиона, и вход в палатку остался нетронутым, пока у Тома в глазах не прояснилось.       Он осторожно отошёл подальше, огляделся и принялся ждать.       — Пожалуй, я первым пойду сторожить нас, а ты, Гермиона, поставь пока вредноскоп на стол…       — Нет, первой пойду я, — впервые в её голосе почувствовалась твёрдость. — Ты слишком устал, тебе следует отдохнуть и посидеть вместе с Роном, а я… я соберу грибы или ягоды, чтобы хоть что-то приготовить. Давай сюда медальон.       Поттер, видимо, не стал спорить, поэтому спустя несколько мгновений у выхода появилась Гермиона, сощурив глаза от солнца. Том не шелохнулся, внимательно наблюдая за ней, но как только ему в голову пришла мысль отойти на более безопасное расстояние, из палатки вышел Поттер, так же сощурив глаза, а после, привыкнув к солнечному свету, быстро огляделся и заговорил:       — Вместе соберём еду…       — Нужно, чтобы с Роном кто-то остался… — попыталась возразить та.       — Он уже закрыл глаза и сейчас уснёт, а я спать не хочу. Пошли, я помогу тебе.       Возразить было нечего, поэтому оба направились к молодым деревьям в противоположную от Риддла сторону в поисках чего-нибудь съестного.       Стало ясно, как день — до наступления темноты к Гермионе подходить не имело смысла.       Этот день показался ещё длиннее, чем те дни, которые он проводил в своей квартирке. Том не решился оставить это место, боясь, что может потерять палатку, поэтому ему так же пришлось ощущать чувство подступающего голода, мириться с происками своего волшебства, которое тянуло податься к Гермионе, усмирять чудовище, голодно рвущее душу, и чуть ли не заставить себя застыть у ближайшего к палатке дерева, чтобы не издавать никаких звуков, потому что Поттер был слишком озабочен и насторожен — оборачивался на каждый треск по несколько раз, что не могло укрыться и от глаз Гермионы, которая мгновенно отвлекала Гарри каким-то вопросом.       Солнце уже закатилось за горизонт, сверкая лишь тонкой оранжевой полоской на небосводе, кругом опустилась темнота, в которой ещё больше были различимы посторонние звуки, а трое уже поели найденные в лесу грибы, которые Гермиона сварила в котле. Когда темнота полностью захватила всю округу, погружённый в свои размышления Поттер остался сидеть у палатки, невзирая на все протесты Гермионы: в какой-то момент она истошно выругалась на упрямство друга и, раздражённо дёрнув брезентовую дверцу палатки, зашла внутрь.       Том остался наблюдать за Поттером, сидя точно напротив него буквально в пятнадцати метрах. Если у того был тёплый плед под ним и мантия, накрывающая его чуть ли не с головой, то ему приходилось время от времени ёрзать на толстом корне дерева, перекатывая голову то влево, то вправо, чтобы та сильно не затекала.       Когда в палатке воцарилась тишина, Том выпрямился, вызывая настороженность противоположно сидящего волшебника, медленно поправил плащ, который по привычке таскал всегда с собой, и принялся внимательно разглядывать Поттера вблизи — такого ему ещё не доводилось делать.       Он пристально оглядел юное лицо, на котором даже в темноте можно было различить едва видимый сейчас шрам, затем осмотрел оправу очков, а за тонким стеклом вгляделся в зелёные глаза, которые отражали какую-то растерянность, подавленность и беспокойство.       О чём он думал, сидя на холодной земле, от которой вряд ли его спасала толщина пледа?       О чём должен думать герой, званием которого его наделил Дамблдор, раскрыв всю правду о крестражах, о детстве и юности Волан-де-Морта?       Он был слишком обеспокоен и выглядел так, как не показывал своим друзьям: лицо осунувшееся, глаза потухшие, а пальцы медленно проводят по шраму, словно проверяя — на месте ли он? Его размышления были глубокими, что читалось в стеклянном взгляде, тревожными, отсвечивая тёмной тенью на скулах, и, казалось, довольно противоречивыми.       Несколько раз он задумчиво касался шрама, с усилием растирая кожу, затем достал медальон Слизерина и начал его внимательно изучать. Он слишком долго крутил его в руках, всматривался в изображение буквы «S» в виде змеи, а в какой-то момент поднял взгляд перед собой, словно вглядываясь в лицо Тому, после чего тяжело вздохнул и расслабленно облокотился на палатку, сильнее зарываясь в тёплую мантию.       Медальон выскочил из рук, повиснув на груди, палатка чуть зашуршала, и наконец кругом всё замолчало, погружаясь в безлунную ночь.       Из Поттера стражник был не самый лучший: Том проследил за тем, как веки мальчишки медленно опустились, ресницы вздрогнули, а тело обмякло. Выждав ещё несколько минут, Риддл поднялся, болезненно ощущая, как затекли ноги и спина, выпрямился и вытянул руки, чтобы немного размяться. Очень тихо и осторожно он прошёлся по периметру, в который раз разглядывая окрестности, достал сигарету из пачки и закурил, не отводя пристального взора от Поттера.       Спустя ещё минут пятнадцать он начал шевелиться, потряхивая кистями рук, притягивая одну ладонь к крестражу, чтобы сжать его. Вскоре он начал что-то бормотать во сне, из-за чего Том вернулся на свой наблюдательный пост и постарался прислушаться к шёпотку спящего волшебника.       — Вор… вор… кто этот вор?..       Том нахмурился, пытаясь понять, о каком воре разговаривает во сне Поттер.       — Вор… кто? Кто?       Сначала он протяжно стал ныть, а через несколько секунд упал на землю, скатившись вниз, к подножью палатки, резко закричал, пронзив воцарившуюся ранее тишину, словно лезвием ножа.       Том нахмурился, ещё сильнее вглядываясь в тревожное лицо Поттера, а через некоторое время из палатки выбежала взволнованная Гермиона, которая тут же огляделась, не увидев ничего подозрительного, подошла к Гарри и принялась тормошить его.       — Гарри!       Тот вздрогнул, распахнул глаза и уставился на нависшую над ним Гермиону.       — Сон приснился, — отозвался Поттер, быстро садясь, и невинно добавил: — Похоже, я задремал, извини.       — Я же знаю, это опять твой шрам! У тебя на лице всё написано! Ты снова заглядывал в мозг Волан…       — Не произноси его имени! — выкрикнул из палатки Уизли.       — Хорошо! — более раздражённо отозвалась Гермиона, покосившись на брезентовую дверцу. — В мозг Сами-Знаете-Кого!       Поттер поднялся, явно пребывая в возбуждении, а Том с более сильным любопытством стал рассматривать Гермиону, которая, как ему показалось, стала не свойственно агрессивной, напоминая ту самую Грейнджер из повторяющихся дней. Он различал, как в ней неугомонно вихрилась его тонкая суть: холодная и презрительная, легко поддающаяся раздражению при виде глупых и идиотских ситуаций, и самой приятной неожиданностью стало то, что она довольно резко изменилась с их последней встречи — магия проникала как яд, съедала её сущность, значительно быстро модифицировала и проявляла другую сторону души. Она скрестила руки на груди и едва сдерживала себя, чтобы не выгнуть губу в какой-то брезгливости или презрении.       — Я не хотел этого! Мне приснился сон! Ты своими снами управлять умеешь, Гермиона? — словно оправдывался Поттер, поднимаясь на ноги.       — Если бы ты научился пользоваться окклюменцией…       Но похоже Гарри следующие её слова не волновали, потому что он приблизился к ней и ещё возбуждённее затараторил:       — Он нашёл Грегоровича, Гермиона, и, по-моему, убил его, но перед этим вошёл в сознание, и я увидел…       — Думаю, если ты настолько устал, что сидя спишь, на посту лучше побыть мне, — холодно перебила его та, после чего плотно сжала губы и сверкнула в темноте глазами.       — Нет, ты же совсем измотана! Иди полежи…       Но Гермиона была непреклонна: сделала шаг назад ко входу в палатку и демонстративно открыла брезентовую дверцу, взглядом приглашая зайти внутрь. Поттер спорить не стал, потому юркнул туда, а та отпустила брезент, обернулась и взглядом пробежалась по местности. Спустя минуту она отшатнулась от палатки, медленно прошла к месту, где сидел Гарри, и осторожно опустилась вниз, на тёплый плед.       Том выждал минут десять, наблюдая за неподвижной волшебницей, которая устремила взгляд в его сторону, терпеливо ожидая какого-то отклика.       Магический стержень, весь день смиренно ожидавший подходящего момента, затрепетал, призывая к решительным действиям.       Риддл выпрямился, глубоко вдохнул ночной воздух и сделал шаг вперёд, замечая, как Гермиона поднимает голову, словно в ответ на его движения, и, как будто бы видя его, смотрит прямо в тёмные голодные и безжалостные глаза.