Баллада о Пламени Дракона

— Блять, у этих проклятых белок рентген вместо глаз! — крепче завернув меня в грубое походное одеяло, Кили вгляделся в прорезанную множеством светящихся точек лесную мглу. — Так и зырят окаянные из всех щелей!  — Вот уж точно, — куривший рядом с нами Фили только посмеивался над раздражением брата, — работа у них такая — шпионить для Трандуила.  — А кто это? — сонно зевнув, я уселась поудобнее, прижимаясь к плечу своего заботливого, злого, как стая волкодавов, недокавалера. И его нетрудно было понять: это очень странное и неприятное состояние, когда вымотаешься так, что ног под собой не чуешь, но при этом усталость настолько велика, что сон совсем не идёт. Ещё эти противные чёрные белки, которые таращатся своими светящимися глазами на наш отряд, кажется, из каждого куста и с каждой ветки. Хуже стаи комаров на болотах, вот честное слово. — Местный лесничий?  — Ага, точно, — хохотнул устроившийся возле нас на время ночёвки Двалин. Потянувшись, чтобы размять мышцы на спине, он запустил в одну из назойливых белок пустой банкой из-под тушёнки. Удивительно, как такое маленькое пушистое создание может издавать такой громкий возмущённый визг? Интересно — потому что попал, или обиделась, что консервная банка прилетела без угощения? Впрочем, после раздавшихся с другого конца разбитого лагеря цветистых угроз Торина и Балина шпулять в белок чем-либо ещё резко перехотелось. Пусть себе подглядывают на здоровье — наш отряд ведёт себя всяко поприличнее киношников. — Местный авторитет ушастых. Кстати, по слухам тоже пытался ухаживать за той тощей бабой, которая в Серых Горах с Азогом тусила. Только она, выходит, дюже порядочная, так что ему ничего не светит.  — Это почему же? — закуривая очередную сигарету, поинтересовался Кили, в то время как я скривилась, припомнив личико и манеры красотки Горли. — Недостаточно хорош для неё?  — Тут дело не в хорошести, хотя какая дура решится пойти за эльфа замуж? Твоя бабка тоже воздержалась, да, Белли? — только дождавшись моего раздражённого взгляда и кивка, Двалин продолжил распространять свои сплетни. — Просто наш королёк уже был женат и даже имеет от первого брака сына, а по эльфийским законам жениться больше одного раза не положено. В общем, мозги он бабе морочил — хотел лямур без обязательств, на скорую руку, а она, видишь ли, особа порядочная и возвышенная, вот и дала ему от ворот поворот.       Закашлявшись, я схватилась за бутылку с минералкой и сделала большой глоток воды.       Порядочная особа!       Возвышенная!       Ну да, и отношения с почившим от её рук красатунчиком у неё были донельзя возвышенные и благочестивые!       Эрушка милосердный! Похоже, вся Арда сошла с ума, и только в моём родном Шире ещё сохранились высокая мораль, духовность и непорочность!       И я ещё хотела мигрировать и искать себе новое место жительства?! Да ни в жизни! Вот покончу с исполнением торинова контракта, вернусь в родной Бебень и оттуда уже ни ногой и никуда! Буду выращивать редиску на родных грядочках, знать не зная ни про каких роковых красавиц и табун их жеребцов… тьфу ты — женихов! — Тебе бы тоже гнать меня от самых ворот, — шепнул Кили так тихо, чтобы слышала только я, и обнял теснее, привлекая к себе, — и близко к себе не подпускать.  — Вот высплюсь, так и сделаю.       Смежив веки и игнорируя его ворчание, я постаралась хотя бы задремать. Пусть и дальше злится сколько душе угодно, если у него остались на это силы, а лично во мне уже ничего не осталось. Кроме желания попасть домой, разумеется. Всё этот ужасный лес виноват. В нём так отвратительно, душно, затхло и темно, что хоть плачь и волком вой. Так бы и сделала, если бы Торин строго-настрого не запретил шуметь и даже материться. Разумеется, всем, а не мне одной. И упадок сил эти непролазные чащобы вызывали не только у меня. Хоть гномы были гораздо сильнее и держались отлично, но бодрое расположение духа сохраняли разве что Бомбур и Фили. Их пока что меньше всех пробрала местная хандра, сочившаяся, казалось, из-под каждого куста и камня. Остальные же либо злились, как Кили, либо кряхтели так, словно враз постарели на несколько десятков лет. Может быть утром, если хорошенько выспаться, то станет легче, но почему-то с трудом в это верилось. От такой смертной тоски крепким сном не отмашешься. Даже если спишь в руках то ли прекрасного принца, то ли ужаса, парящего на крыльях ночи. Всё смешалось в этих дебрях, а если честно — то задолго до них.       Не иначе как это был морок, но крепко проспав, как уверяли гномы и дисплей телефона, восемь часов кряду, я чувствовала себя ещё более утомлённой и расклеившейся, чем накануне вечером. Это при том, что обычно сон в объятиях Кили действовал на меня весьма плодотворно. Точнее, после такого я чувствовала себя бодрой, как огурчик, и счастливой, как едва народившийся птенчик. Но не теперь… Не теперь…       Теперь я себя чувствовала более зловредной и скандальной, чем тётушка Лобелия, и даже копчёные колбаски с булочкой не помогли зажевать прискорбное желание разворчаться, как старая бабка.       Меня не устраивало категорически всё: отсутствие возможности поспать в постели и почистить зубы как нормальный хоббит, один единственный завтрак, и тот без горячего, походы по нужде за кусты под строгим присмотром кого-либо из явно не радующихся этой обязанности гномов.       И белки!       Эти проклятые неугомонные белки, которые так и продолжали на нас таращиться из самых невообразимых мест своими отсвечивающими золотом глазищами!       Ну что им по своим дуплам не сидится?       Нет, шастают и шастают за нашим отрядом как приклеенные!       А ещё, чем дальше мы шли, тем более затхлым становился воздух. Да и сумраку прибавлялось всё больше. Словно мы попали в какую-то муторную иллюзию, а не находимся в настоящем живом мире.       Сделав глубокий вдох, чтобы попытаться успокоиться, я вместо этого застонала от отвращения: запах преющей листвы и сырости смешивался с едким дымом гномьих сигарет, и от этого желудок штурмовали мучительные волны тошноты.       Всё!       Не могу так!       Это просто невыносимо! — Белли, золотко моё, — настороженный взгляд бодро шагавшего рядом Кили был вовсе не таким ласковым, как его слова. И это было очень хорошим намёком немедленно заткнуться и не злить ни его, ни остальных  — всем сейчас было донельзя хреново, но когда и кого я умела слушаться? — Ты чего? — А тебя это действительно волнует? — нахмурившись, я хотела было досчитать до десяти, но бросила это бессмысленную затею на цифре один. — Может хватит уже курить, будто у тебя лёгкие из чугуна?  — А что такое? — от его нахальной улыбки и смешков обернувшихся Фили и Бифура захотелось верещать громче преследовавшей нас стаи белок. — Тебя так сильно тревожит моё здоровье? — Похоже, больше, чем тебя моё!       Нужно было непременно избежать надвигающегося нервного срыва и конфликтов, а значит лучше всего подождать, пока весь отряд никотинозависимых прошествует вперёд, и уже тогда пристроиться в самом его конце — может, там меньше воняет.       Решив так и сделать, я отступила под один из вековых, словно скрюченных подагрой вязов и взглянула на дисплей телефона. Интернета, как и связи в такой глуши, разумеется, не было, да и заряд скоро закончится, однако время узнать ещё можно. Два час дня, а я ела всего один разочек — ужас какой! Теперь понятно, почему желудок так бунтует, и хочется соревноваться в сквернословии с Торином.       Впрочем, через несколько секунд мне захотелось не только сквернословить, но и наносить физические увечья. В аккурат после того, как проходивший мимо Двалин весьма неделикатно поинтересовался:  — Что, девочка, похоже, для вас, баб, слезть утром с горячего мужика сложнее, чем с наркотиков?  — А вы меньше подглядывайте за чужими мужиками. Заведите себе своего и не завидуйте!       Святые тортики, что только что слетело с моего языка?!       Побелев, как полотно, я готова была сквозь землю провалиться, только бы не слышать замечания опешевшего Двалина о том, что до этой минуты он был лучшего мнения о воспитании удельских девиц, и хохота остальных гномов, ни один из которых не пропустил нашу перепалку мимо ушей.       Даже Торин, оглянувшись, скупо улыбнулся, что само по себе было весьма редким событием и скорее всего не предвещало ничего хорошего.       Эру милосердный, до чего низко я пала, и какое отвратительное поведение демонстрирую, а ведь была когда-то самой примерной и послушной девочкой у своих родителей. Только родителей больше нет, да и от меня прежней мало что осталось. И даже не знаю, действительно ли в этом виноваты гномы, или просто сложившиеся обстоятельства пробудили всё самое дурное и грязное, что во мне таилось? Вешаюсь на шею парню, которому даром не нужна, ворую кольца, не моргнув глазом вру и говорю совершенно немыслимые непотребные вещи. Куда это всё годится? Разве можно вести себя столь гадко? Разве так меня воспитывали?       Поднеся к лицу ладони, словно могла спрятать за ними правду о своём ужасном характере, я старалась не разрыдаться и тут услышала голос того, кто стоял рядом и не покидал меня ни на минуту, несмотря на все усилия от него отвязаться:  — Ну и знаешь, что ты сейчас сделала? — глаза Кили светились шальными огоньками, и, наверное, он бы даже очень мне понравился, если бы в эту самую секунду в душе не зародилось постыдное желание поколотить младшего подгорного наследничка. Всё во мне закипало от непролитых жгучих слёз, а он, несмотря на это, смел нагло издеваться! — Заявила во всеуслышанье о своих правах на меня.  — Что?!.. Да я ни в жизни… ничего подобного…  — А кто велел Двалину не подглядывать за твоим мужиком? Ты ведь со мной рядом спала, — ткнув себя пальцем в грудь, гном опять самодовольно ухмыльнулся. — Ещё и присоветовала ему завести персонального дядьку. Да не была бы ты такой тощей недорослью, он бы за подобные наезды прихлопнул тебя, как муху, уж поверь моему слову.  — Верю, — горько всхлипнув, я попыталась обойти его высоченную фигуру, но не тут-то было: Кили то ли издевался, то ли действительно задался целью не дать мне сделать ни шагу. — Дай пройти и не смей ко мне больше прикасаться! Не смей ко мне подходить!.. И трогать меня не смей… вообще никогда… Не нужны мне никакие кавалеры!.. И муж не нужен! И ты не нужен!.. Никто не нужен! Оставьте все меня в покое!..  — Тише, тише, — прижав, несмотря на все брыкания и вопли, меня к себе, Кили все сильнее сжимал свои объятия, словно мог этим погасить разыгравшуюся истерику. — Это не ты, это всё грибы. Тут везде их ядовитые споры, и всем так же хреново.  — Грибы? — уткнувшись лбом ему в грудь, я тщетно пыталась успокоиться и хоть что-то понять. — Какие грибы? — Которые ты жарить собиралась, — кажется, гном и сам был на взводе, но проявлял ради меня титаническое терпение. — Говорю же, всем хреново, но женская психика, она у вас особая. Поплачь, легче станет.  — А ты? — уже не было смысла стесняться своих слёз, оставалось реветь белугой и быть благодарной за тепло его сильных рук. — Ты тоже хочешь поплакать?  — Нет, золотко, я хочу убивать.