***
Тэхёну становится чуть лучше, когда он переезжает в дом Чимина и его родителей. Тут тепло и уютно, но всё равно не так. Родители звонят каждый день, говорят, что Тэхён может переехать к ним, в Сеул, где много возможностей и перспектив, где его ожидает абсолютно потрясающая жизнь, а дом они всё равно планировали продать. Тэхён бунтует, орёт в трубку, в мыслях посылает куда подальше. Её больше нет! Его милый ангел отправился обратно на небеса, он теперь совсем один! А они всё о чём-то насущном, о чёртовых бытовых вещах. Как они не понимают, что убивают своими словами в нём что-то важное? А пустота вот не разговаривает с ним о пустяках, лишь шепчет слова незнакомым, но уже родным голосом. И всё ещё манит упасть в её леденящие объятия. Тэхёну больше не интересен мир вокруг, у него лишь эта пустота и время от времени отрезвляющие слова Хосока и Чимина. Но даже они не понимают. Они не теряли. О, слава богу, что они его не понимают, он не желает им такой боли. Только не им. Неожиданно понимает только Чонгук, у которого в прошлом году умерла мать, спустя две недели химиотерапии. Тэхёну тогда было жаль, но не более, а сейчас более чем. Как он это пережил? Как с этим справился? Ведь у Тэхёна есть Чимин и Хосок, а с Чонгуком никого не было, он был совсем один, со своими огромными глазами как у лани, в тринадцать-то лет. Чонгук садится рядом, молчит, смотрит куда-то вдаль, за реку, за горизонты млечных путей, приваливается плечом, касается кончиками пальцев тэхёновой холодной руки и не произносит ни слова. И Тэхён ловит столько понимания в этой тишине, и ему вдруг становится ещё больней. Он всё ещё не может заплакать внутри, но снаружи бесконечные слёзы не прекращаются.***
Тэхён, малыш, тебе же больно, и холодно, и одиноко, иди ко мне, я согрею тебя… Пустота уже расправила свои чёрные крылья и ждёт его с заложенным в устах именем. Тэхён завороженно следует за ней, шаг за шагом ступая вниз, ступенька раз, ступенька два… — Тэхён! Ты меня слышишь? — Хосок больно сжимает его плечи, трясёт, что есть мочи, до тошноты и головокружения. А когда видит, что глаза младшего вновь стали осознанными, обнимает крепко, не позволяя оттолкнуть. — Всё хорошо, я здесь, я рядом, всегда. — Хосок, мне больно, почему мне так больно? Я не понимаю, у меня так болит, но я не могу плакать, я не… я ничего не могу, — Тэхён вжимается в него всем своим нутром, мнёт толстовку в руках, вдыхает хосоков запах, знакомый, успокаивающий. Он заикается и задыхается, и цепляется за старшего, как за что-то абсолютно светлое в кромешной темноте. — Я так хочу плакать, но я не могу, понимаешь? Не могу. — Ты уже плачешь, дурачок, — Хосок улыбается нежно, чуть отстраняется, не разрывая объятий, гладит волосы, мнёт всё время влажные щёки. — Ты знал, что слёзы — это та же кровь, чистым страданием превращённая в воду? Но и слёзы когда-то закончатся, всё проходит, Тэхён-а, всё хорошее и плохое. Когда-то это станет всего-лишь воспоминанием, светлым и чистым. — Но мне больно сейчас, мне плохо, я не хочу об этом думать, я понимаю, что жизнь продолжается, но чёрт… я просто не могу не думать, не могу не… — Тэхён всхлипывает и щёки покрываются влагой в два раза быстрее. Хосок думает что тут, на заднем дворе школы не самое подходящее время делать то, что он собирается, но Чон просто не знает другого способа отвлечь Тэхёна от боли. Где-то за поворотом шумят младшеклассники, деревья мирно шуршат, разбрасывая блеклые пожелтевшие листья; это хосокова последняя осень в школе. — Тэхён, ты доверяешь мне? — Конечно, хён. — Тогда закрой глаза и ни о чём не думай. — О чём ты… Договорить Тэхён не успевает, потому что Хосок прикасается к его шершавым потрескавшимся воспалённым губам, мажет по ним языком, твёрдым и горячим, забирается внутрь почти через силу, оглаживает внутренние стенки щёк, язык, нёбо, проходится по ровному ряду зубов и достаёт кажется до самой глотки. Он прижимает младшего ближе к себе, не позволяя отстраниться и не разрешая вдохнуть ядовитого воздуха. Тэхён дышит Хосоком за неимением другого источника кислорода, впивается пальцами в плотную ткань его толстовки на плечах, жмётся ближе, больно кусается, яростно, так, будто это их последний поцелуй. Хосок будто душу из него высасывает, забирает его тьму, гнев, отчаяние, сжигает это всё в своём пламени, не оставив пепла. Тэхён думает лишь о тонкой нити слюны, что закатывается под его рубашку с подбородка и щекочет кожу ключиц. Других мыслей совершенно нет, в голове так хорошо, так тихо, пустота больше не шепчет, не зовёт. Тэхён принимает случившееся, принимает всю ту боль, что может предложить ему мир, и в этот раз плачет внутри тоже. И на несколько секунд становится действительно легче. Хосок отстраняется спустя очень много времени. Его собственные губы кровоточат от тэхёновых укусов, а на плечах точно останутся следы, но Ким плачет и улыбается, и обнимает крепко, благодарит тихо совсем на ушко и думает о том, что, наверное, Хосок этим поцелуем забрал часть его боли, потому что дышать становится легче.***
Тэхёна накрывает второй раз только ночью, когда за окном предсказуемо льёт как из ведра, а молнии полосуют комнату каждые три секунды. Он спит в гостиной, потому что когда тебе семнадцать, спать с Чимином в одной кровати родители считают странным. Тэхён не согласен, но он на чужой территории со своими правилами, и нужно им следовать. Но Тэхёну снова снилась бабушка, он ел её пирог и запивал чаем с альпийскими травами, потом нахваливал её еду и они вместе обсуждали его новые работы, принесённые из художественной школы. Тэхёновы руки трясутся с такой силой, что у него больше не получается взять карандаш в руки. Он с тех пор ничего не нарисовал. Он абсолютно потерян и растерян. Его пугает пустота, что появляется время от времени и шепчет странные призывы. Он старается выровнять дыхание, вспоминает хосоков поцелуй, возбуждается так не вовремя и снова начинает плакать. — Эй, ты в порядке? — Чимин стоит на пороге комнаты, сонный, со встрёпанными волосами, закутанный в плед, такой родной, свой. — Нет, — он только Чимину и Хосоку может об этом сказать, честно признавая свою слабость. Если бы не они, он бы уже давно сошёл с ума, поддавшись пустоте. — Эй, иди ко мне, — Чимин раскрывает плед, зовя к себе в объятия, он словно из комнаты почувствовал, как Тэхён мысленно зовёт его. Ким делает шаг, ещё один, и ещё. И падает к нему в объятия. И сразу становится очень хорошо. Они коконом семенят к чиминовой кровати и падают на неё, не разрывая объятий. — Спасибо, — Тэхён тычется своим холодным носом в горячую шею старшего и трётся доверчиво, словно кот. Руки как-то естественно находят себя на боках Чимина, поглаживают слегка, забираясь под тонкую ткань футболки. — Ты что делаешь, щекотно же? — смеётся Чимин, но не отталкивает. Никогда не оттолкнёт. Тэхён не отвечает, лишь замирает на секунду, решая для себя что-то, а потом целует Чимина в шею. Старший перестаёт брыкаться и громко сглатывает. — Тэхён? — осторожно зовёт он. — Что? — глухо отзывается тот и впервые за вечер смотрит в глаза. Чимин видит в этих глазах слишком многое. Острую боль, скошенные ромашковые поля, болезненное возбуждение и злость на самого себя за бессилие. В глазах напротив умирают миры, Тэхён чахнет, становится тусклым, становится не собой. И сейчас всё, чего он просит — это лишь немного ласки и любви. И Чимин может и хочет ему это дать, пусть даже это будет минутным порывом, пусть даже для Тэхёна это не будет иметь значения. — Можешь делать всё, что хочешь, — шепчет Чимин, раскрывая одеяло. Тэхён смотрит на него удивлённо долю секунды, а потом пелена возбуждения заковывает его в себя. Он поддаётся вперёд, нежно касается чиминовых пухлых губ, гладит по волосам, чуть оттягивая их, и размашисто лижет шею. Тэхён неосознанно трётся своим стояком о бедро Чимина, пробирается руками под футболку, оглаживает рельеф пресса, проходится губами от пупка до самой шеи, трогает розовые упругие соски, мнёт их, сжимает, ловя громкое чиминово дыхание. Он не осознаёт до конца, что именно делает. Лишь понимает, что ему это очень нужно, что он без этого умрёт, задохнётся. Тэхён касается губами розового соска, засасывает его, второй зажимая в руке, прикусывает, больно оттягивает, на что получает шипение. Оставлять следы на таком красивом теле, на теле родного Чимина, настоящее кощунство, но Тэхёну так хочется. Он оставляет след поцелуя на его тонкой шее, на груди, вдоль рёбер и на каждом плече. И это больше походит на распятие. Он дышит чиминовым ароматом, облизывает ушные раковины, красивую линию челюсти, целует без языка, но ощутимо и влажно. И продолжает тереться о возбудившуюся плоть Чимина через одежду. Чимин стонет, тихо совсем, потому что родители за стенкой. Футболка задралась до самой шеи, но нет сил её содрать с себя до конца. Вокруг так мокро, так жарко, ему сложно дышать, а тэхёновы поцелуи вместе с наслаждением приносят боль. Чимин тянется к Тэхёну, гладит его щеку, уже привычно мокрую от слёз, тянется к нему и оставляет поцелуй на каждой щеке, убирает его мокрые волосы назад, открывая лоб, и наслаждается его прекрасным видом. Тэхён прислоняется своим лбом к его, они дышат горячо и громко, в унисон. Младший раздвигает чиминовы ноги в стороны и имитирует глубокие толчки. За окном усиливается дождь, вспышка молнии озаряет пространство, а Тэхён жмётся ещё сильнее. Он тянет руку Чимина к своим губам, целует пальцы, берёт в рот, обсасывая. Чимина выгибает и он почти кончает. Но только почти, потому что Тэхён выпускает его пальцы изо рта и тянет к себе в пижамные штаны. Там уже очень мокро и вязко от смазки. Он обхватывает чиминовой рукой свой возбуждённый член и двигает в такт своим толчкам. У Чимина пересыхает во рту. У Тэхёна такой большой, и горячий, и влажный, и это всё так смущает. Его прежде бледные щёки наливаются вишней до самых ушей и шеи. Чимину становится так неловко и странно, и горячо. — Прикоснись… ко мне тоже, — шепчет Чимин и сразу прерывается на стон, когда тэхёнова рука накрывает его возбуждение и начинает двигаться в общем ритме. Кровать под ними тихо поскрипывает, тяжёлое дыхание мешается со звуками дождя, Тэхён ещё успевает целовать везде, куда дотянется. Он шепчет чиминово имя и тот просто сходит с ума. Чимин кончает так ярко и сильно, что почти вырубается. Он сквозь дымку видит, как Тэхён достаёт свою руку из его штанов, размазывая сперму по простыне, а потом наклоняется и мягко целует в лоб, крепче сжимает чиминову руку на своём члене, толкается ещё несколько раз, и кончает с мычанием ему в шею. Они мокрые, в комнате стоит стойкий запах пота, но Чимин даже не может встать с кровати. Тэхён перекатывается на вторую половину и молчит. Старшего это напрягает, он, преодолевая своё смущение, поворачивает голову к Тэхёну и видит, как тот сладко спит, улыбаясь. Чимин находит в себе силы подняться, обтереть их своей грязной футболкой и надеть чистое бельё. Он открывает форточку, не боясь сильного дождя, и ложится поближе к Тэхёну, обнимая его и целуя в копну тёмных волос. — Тэхён-а, скоро боль закончится, просто потерпи немного, — шепчет он в макушку младшего и засыпает следом, уставший и убаюканный музыкой дождя. Если ты только позволишь, я заберу всю твою боль.***
Тэхён просыпается, когда за окном ещё очень темно. На часах четыре утра, а осенью светлеет около семи. Дождь почти прекратился, разбивая об асфальт лишь редкие мелкие капли. Тэхёну хорошо в чиминовых объятиях ровно до того момента, как он видит узор засосов на его теле и в полной мере осознаёт, что натворил. Он осторожно выпутывается из рук Чимина, спешно одевается и выходит подышать свежим озоновым воздухом после дождя. Нет, им было хорошо, всё нормально, ничего серьёзного не случилось. Они не дошли до конца. И всё же… Он бесцельно бродит по улицам, где редко едут машины и почти нет людей, и запоздало понимает, что ноги почти принесли его к дому, где он жил с бабушкой и где осталось ещё много его вещей, но куда он не заходил с того самого дня. Просто не мог. И сейчас, стоя перед входной дверью, всё ещё не может. Не может даже коснуться ручки. Там ведь всё по-старому. Та же мебель на тех же местах, те же обои, стены, кирпичи. Возможно, ещё даже пахнет домом, бабушкой, её смертью… Тэхён бежит со всех ног обратно. Всё, что он с трудом выстраивал в себе эти три недели, всё хрупкое, нежное, сотканное из хосоковых поцелуев и чиминового тёплого тела, из их душ, сердец — всё опять рухнуло, в один момент. Как карточный домик. На месте предыдущей пустоты образовалась ещё большая пустота, уже не зовущая в свои объятия, а догоняющая. Мощная и страшная, от неё не убежать и не скрыться. Боже, как же больно, да когда же это всё закончится? Тэхён бежит, пелена слёз застилает глаза, он видит лишь размытые очертания домов и дорог. Как назло снова начинается сильный ливень, но даже он не может смыть того отчаяния, что преследует его. Тэхён не замечает горящего красным светофора, не замечает таких же красных фар, не слышит звука сигнала. Он лишь чувствует, как кто-то с силой отталкивает его на обочину. А потом слышит едкий звук тормозов и нечеловеческий крик до боли знакомым голосом. Голосом Чимина. Тэхён проехался по асфальту, у него саднит щека, локти и колени, но он цел и жив, и всё с ним хорошо. На мгновение все звуки вокруг замирают, капли дождя так и остаются висеть в воздухе, не коснувшись земли. Тэхён боится обернуться. Боится, боится… Тэхён оборачивается. Тэхён всегда знал правду. Наверное, ещё с того момента, как впервые увидел Чимина в своём детском саду. Ещё с того момента, когда Хосок предложил ему своё мороженое. Нынешний Тэхён уверен, именно тогда и случилась та самая точка невозврата. И если бы он знал наперёд, то переписал бы каждую нейронную связь, каждый синапс, отвечающий за их встречу. Если бы он мог повернуть время вспять. Хосок лежит на мокром асфальте, алая кровь безобразно расплывается под ним уродливой кляксой, его глаза плотно закрыты, руки раскинуты в стороны, а ноги, его прекрасные ценные ноги, которыми он так любил танцевать, неестественно вывернуты в разные стороны. Тэхён смотрит дальше, на испуганного Чимина по ту сторону дороги, мокрого, бледного, с выпавшим из рук зонтиком, закрывшим руками свой рот, боясь снова истошно закричать. Водитель выбегает из машины, ещё несколько случайных прохожих останавливаются рядом и начинают суетиться вокруг Хосока. Тэхён не слышит ничего. Он ничего не чувствует, лишь молится внутри, чтобы отмереть и побежать, спасти, повернуть время вспять и вообще не выходить из дома, оставаясь в объятиях Чимина до утра, или на крайний случай умереть самому. Но его тело парализовало, его не сдвинуть с места, как бы он ни пытался. Чёрт! Он видит, как отмирает Чимин и бросается к Хосоку, расталкивая людей. Перед глазами размывает, Тэхён делает тщетную попытку вдохнуть, но падает на асфальт, теряя сознание и наконец проваливаясь в объятия пустоты.