Я и он по-разному ранимы. Близость не подходит для далеких — И когда он всё-таки обнимет, я умру от воспаленья легких.
За окном серые высотки сменяются снежными рисовыми полями, а гул железных колёс перебивает музыку в наушниках и смешивается с собственным сердцебиением. Намджун смотрит в окно, опираясь щекой о вывернутую кисть руки. Он едет к нему, в его родной город, к его родным людям. Намджун считается одним из них? Считает ли Тэхён его родным человеком? У него нет точного ответа, поэтому ехать туда совсем одному вдвойне страшно. — Тут свободно? Намджун почти не слышит вопроса, лишь чувствует настойчивое похлопывание по плечу. Он вынимает наушники из ушей и оборачивается. Перед ним стоит высокий парень в тёмно-синем пальто. Шоколадные волосы красиво обрамляют лицо и открывают лоб. Пухлые губы расходятся в вежливой улыбке. Намджун осматривается вокруг. В вагоне только он и старушка через два сидения — свободного места полно, почему бы не сесть куда-нибудь, где не сидит Намджун? — О, как я и думал, здесь не занято, — не дождавшись ответа, парирует незнакомец и садится напротив, кладя свой ярко-розовый чемодан на соседнее сидение. — Сегодня так холодно. В Сеуле казалось теплей. Хотя я всё равно Сеул не очень люблю. Там постоянно пробки и все такие злюки. Я ездил на медицинские конференции. Типа повышение квалификации, я же врач. Кстати, я врач. Меня Ким Сокджин зовут. Так вот, приезжаю я, значит, на эти конференции, а они, блин, такие скучные, я почти засыпал там. Они пока решат, что с пациентом делать — он десять раз кровью истечёт и умрёт. Природной врачебной интуиции и профильных знаний им явно не хватает. Зато болтать они горазды, и самомнение на высшем уровне. Ты, кстати, зачем в наш город-то едешь? Ты же не местный? Конечно нет, я бы тебя запомнил. Я всех в городе знаю. На каждого мед. карточка найдётся. А история твоей болезни мне явно неизвестна. Намджуну кажется, что от звуковой перегрузки у него кровь из ушей сейчас польётся. Незнакомец этот, Ким Сокджун… Сонджин, или как там его? Он громкий до безумия и тараторит без остановки. Бабулька на первом сидении явно глухая, потому что пустые разговоры её никак не волнуют. Намджуну хочется в какой-то момент снять свой шарф, смотать его в клубок и засунуть мужчине в рот. Он такой большой, что шарф без труда бы туда поместился, весь. Намджун бы постарался. Но даже увеличенная мощность музыки в телефоне не заглушает чужого голоса. И чего он прикопался? — Я не местный. Еду к другу, — нехотя отвечает Намджун, всё ещё пытаясь как можно выразительнее показать собеседнику, что ему совсем не интересно. Возможно, Намджун всё-таки немного эмпат, потому что попросить заткнуться ему не позволяет воспитанность и врождённая вежливость. Или он просто бесхребетное чмо. Это с какой стороны посмотреть. — Оу, я почему-то так и подумал. — Слушай… те, простите конечно, но не могли бы вы немного помолчать? — всё же решается Намджун и краснеет от неловкости. Как будто он йогурт из магазина украл, а не своё личное пространство защищает. — Да не вопрос конечно, но вы уверены, что вам это нужно? — В смысле? — густые брови сходятся на переносице. — Вы выглядите таким хмурым и… несчастным, что ли? Я подумал, вам нужно отвлечься. Намджун давится воздухом. Он думал о Тэхёне, о том, как встретится с ним и с незнакомыми ему призрачными Хосоком и Чимином. Что он им скажет? Будет ли он лишним? Как он посмотрит Тэхёну в глаза, не выдав себя, свои сильные и болезненные чувства к нему. Как он при этом выглядел со стороны? Был ли он похож на того, кто вот-вот расплачется? — Как вас зовут? — Ким Намджун, — почти сразу на автомате. Сокджин улыбается и склоняется ближе, опираясь локтями о колени и подпирая подбородок кривоватыми пальцами. — Что ж, Ким Намджун, расскажете историю своей болезни? Болезнь Намджуна отзывается на тэхёново имя, но сегодня без имён. Намджун рассказывает всё с самого начала. Медленно, неторопливо, углубляясь в себя и уже не обращая внимания на то, слушают ли его вообще. Может, мужчина напротив уже давно уснул от его скучной речи. Это неважно. Важно то, что Намджуну становится легче. Совсем чуточку, но этого хватает. Ранее навязавшийся собеседник сейчас кажется присланным кем-то свыше, чтобы немного успокоить буйное больное сердце Намджуна. Он благодарен, правда. К тому же, легче делиться с кем-то, кого не встретишь после, кто с тобой на один раз, просто в нужном месте и в нужное время. Попутчик. И не нужно заполнять свой мозг ещё одним именем. Когда Намджун заканчивает, он смотрит на мужчину, надеясь, что тому всё же надоело его слушать и он давно уснул, но неожиданно сталкивается с пронзительным взглядом. Таким глубоким, изучающим, проникающим в него так аккуратно, но неумолимо быстро и насквозь. Его глаза — чёрные омуты без радужки, тёмные, но излучающие свет — и это не вызывает неловкости, такие понимающие, сочувствующие, рассказывающие целые истории в попытках дать утешение и поглощающие в себя, забирающие часть боли в свои объятия и оберегающие эту боль от чужих прикосновений. Вот, кто тут настоящий эмпат. Намджун чувствует себя бесчувственной ледышкой рядом с ним. И вспоминает его имя — Сокджин. И это имя почему-то въедается в мозг и, Намджун уверен, через все жизни, что у него остались — не забудется. Возможно, это имя уже было с ним в прошлой реинкарнации и всего лишь вернулось обратно — туда, где ему место, в намджунову голову. А возможно, всё это ему кажется — и это лишь первая намджунова жизнь, а впереди ещё девять тысяч девятьсот девяносто девять точно таких же. — Вау, — почти восхищённо выдыхает мужчина. — Вот это самоотдача. Я, конечно, не психолог, но знаю, что жертвенность — это ненормально. Нельзя жить для кого-то. Нужно жить для себя, заботиться и любить в первую очередь себя. Ты вот себя совсем не любишь, — Сокджин тянется рукой и тычет ею куда-то между чужих рёбер, пересекая личные границы и переходя на «ты». — Вот ты нервничаешь, переживаешь, цвет лица неважный, наверняка уже язва на нервной почве. Не бережёшь себя и свой организм. Питаешься плохо, спишь мало. И ничуть ты себе не помогаешь. Не жди, что кто-то извне тебя спасёт, спасай себя сам. — Как? — Другими людьми. Не сразу, шаг за шагом. Не жди, что сразу отпустит и станет легче. Понадобится, возможно, целая жизнь. А может, не хватит и её. Но ты хотя бы будешь знать, что попытался, а это уже лучше, чем ничего. Намджун думает, что Сокджин точно послан кем-то свыше. Кто-то увидел, как ему плохо, как он нуждается в помощи, и отправил к нему этого болтливого доктора. Не то, чтобы Намджун жаловался. Всё равно это всего лишь одна встреча. Противный писк тормозов бьёт по ушам. Пять часов дороги прошли так незаметно, на одном дыхании. Сокджин поднимается с места, сильнее кутается в зимнее пальто и хватает сумку с сидения. Намджун следует его примеру и вытаскивает с верхней полки габаритную сумку Тэхёна вперемешку со своими вещами. На перроне уже должен ждать он. Тот, кого Намджун так боится и одновременно так желает увидеть. После слов Сокджина он чувствует себя чуточку сильнее. Ему ещё предстоит обдумать всё, что тот сказал, но это позже. — Было приятно познакомиться, — мягко улыбается Намджун у выхода из вагона. — Спасибо. — Да, мне тоже, Намджун.***
— Опять одно и то же, — раздражённо выдыхает Чимин. — Сколько раз я говорил, что большие игрушки нужно вешать вниз, а маленькие наверх? — Но внизу их никто не видит, а они красивые и дорогие. Какой тогда был смысл вообще их покупать? — возмущается Хосок, доставая из коробки разноцветные игрушки и продолжая вешать их, как ни в чём не бывало. — Тэхён, скажи ему, что это анти-стиль. Ну безвкусица же! — куксится Чимин, поворачиваясь к младшему. — Тэхён, посмотри на этот шар, там внутри символ этого года, какого чёрта он должен висеть хрен знает где?! — парирует Хосок, тоже устремляя взгляд к парню. Тэхён, всё это время пытавшийся распутать гирлянду и мишуру, в итоге запутывается в ней сам и неловко поглядывает в сторону друзей. Это так напоминает ему о детстве. Они собирались у чиминовых родителей и наряжали вместе пушистую ёлку. Запах хвои стоял во всём доме и не выветривался ещё два дня. Хосок с Чимином вечно спорили и переманивали Тэхёна каждый на свою сторону. А потом, поздней ночью, когда шум за окном стихал, они босиком на носочках пробирались в гостиную, где уже лежали их подарки и долго пытались угадать, что же там, в нетерпении ожидая утра. Последняя неделя кажется Тэхёну сказкой, рождественской историей на ночь, чем-то волшебным и магическим. Ему снова пять, десять, пятнадцать. Всё в блестящей дымке, всё как раньше. Они вместе выбирают небольшую ёлку, еле дотащив до дома. Чиминова мама обещает приготовить что-нибудь вкусненькое, но они всё равно набирают много продуктов в корзину в супермаркете. Послезавтра придёт Чонгук с Давон, наконец-то вернётся Джин, а ещё приедет Намджун. Когда Тэхён сказал об этом, Хосок почему-то помрачнел. Конечно, кто будет рад чужим незнакомым людям в своём доме в такой праздник. Тэхён уверяет, что вполне может разместить Намджуна в своей студии, но Чимин говорит, что всё в порядке — и наоборот, им будет только веселее. А ещё Чимин больно толкает Хосока локтём куда-то в зону рёбер. Даже поход к бабушкиной могиле не кажется чем-то сверхболезненным. Есть тянущаяся с детства печаль, ноющее по любимой бабушке сердце, светлые воспоминания и грусть о её мягких руках, в которых можно было согреться. Но ничего раздирающего и безысходного. Случись всё это сейчас — Тэхён переживал бы по-другому. Но время всё ещё ему неподвластно. Тэхён покупает мольберты и масляные краски — впервые разных цветов. Но ни любимая музыка, ни качественный оконный свет, ни пятиминутная медитация не помогают дотронуться до кисточки. Он банально изрисовался. Парень хорошо спит и питается, ему ничего не снится — и рисовать, следовательно, больше нечего. Не то, чтобы это сильно расстраивает, но всё равно как-то не по себе. Он спускается с чердака и долго бродит по улочкам их небольшого городка. В своём подсознании он уже знает, что будет делать. Ему нужны плотные бархатные шторы глубокого винного оттенка, реагенты, разноцветные прищепки, верёвка и несколько пластмассовых контейнеров. А ещё ему нужна качественная фотобумага и чтобы Намджун привёз ему непроявленные плёнки. У Тэхёна теперь много денег и ему нужно как-то научиться с ними жить. Он всегда немного тратил. Иногда покупал несколько брендовых шмоток от Гуччи, но теперь и они не нужны. Хватает тёплых вязаных свитеров Чимина и широких спортивок Хосока. В них Тэхён выглядит лучше всего, и лучше всего себя чувствует. Однако он останавливается около магазина техники и всё же покупает себе дорогую камеру. Она мостится в больших руках так хорошо и удобно, будто всегда там была. Тэхёну знакомо это тёплое чувство, что поселилось в нём с момента, как он приехал. Оно родом из детства.***
Они едут встречать Намджуна вчетвером. За ними увязывается Чонгук, потому что «Джин-хён наконец-то возвращается. Уж он-то понимает меня как никто другой. И для выпивки, конечно, отличнейшая компания». Когда они приезжают на вокзал, зимнее солнце уже покалывает кожу. Холодный воздух морозит носы, насыщает щёки и губы ярко-красным. Снег кажется блёстками, а снежинки всё кружат и кружат. Зима в Сеуле совсем другая: грязная и мокрая, почти противная, даже солнца не видно. Вокруг ещё мало людей, а поезд приезжает через целых десять минут. Тэхён несётся в ближайшую лавку и покупает всем напитки. — Тебе капучино с зефиром, — Тэхён протягивает Чимину стаканчик и поворачивается к Хосоку, отдавая тому зелёный чай с лимоном. Чонгуку протягивает горячий шоколад. — Ты разве пьёшь американо? — вскользь спрашивает Хосок, дуя на чай. — Это для Намджуна. Хосок хочет было что-то ответить, но Чонгук вдруг начинает орать, пугая остальных и, оставив бумажный стаканчик прямо на капоте машины, несётся к только что прибывшему поезду. — Джин-хён! — и столько в этом неприкрытой радости, детской и почти трогательной. Джин бросает сумку прямо в снег и раскрывает руки для недолгих, но тёплых объятий. — Ты конченый, хён. Обещал, что на две недели, а в итоге месяц! Целый месяц! Ты хоть представляешь, как мне с ними было тяжело?! — ругается Чонгук и оборачивается на друзей. — Да, да, и я скучал, Чонгук-и. Спасибо, что спросил, — закатывает глаза Сокджин и слышит сбоку кашель, оборачиваясь на его виновника. — Познакомься, это Намджун. Я с ним в поезде познакомился. Джину хватает одной секунды, чтобы перевести свой взгляд с застывшего Намджуна к тому, куда пристально смотрят его глаза. Он без труда узнаёт в высоком широкоплечем парне семнадцатилетнего потерянного мальчишку. В голове всплывает тот самый день в больнице: просящие глаза, что вот-вот расплачутся; тонкие руки, цепляющиеся за его белую униформу, сдвинутые к переносице брови и искусанные в кровь губы. Сокджин до сих пор не знает, что тогда должен был сказать, чтобы успокоить его хоть немного. Грустному тринадцатилетнему Чонгуку достаточно было вишнёвого чупа-чупса и пары незамысловатых игр в телефоне. Что он должен был сказать Тэхёну, чтобы тот остался? Как должен был поступить? Сокджин не винит себя за то, что не сумел остановить мальчишку от опрометчивых решений, но всё же, если бы можно было повернуть время вспять, смог бы Сокджин сделать для них хоть что-то? Чёртов эмпат. Говорят, что всё, что тебя не убивает — делает сильнее. Сокджин не согласен. Всё, что тебя не убивает — знатно калечит. — Намджун-хён! — кричит Тэхён и подходит почти вплотную. Он протягивает старшему американо и улыбается одними уголками губ. А потом поворачивается к Сокджину. — Сокджин-хённим, здравствуйте, — и кланяется низко, с должным уважением. — Тэхён, ты так вырос, — улыбается Сокджин. — Привет, хён, — Чимин подходит и жмёт сокджинову руку, а потом, не сдержавшись, обнимает. За ним подходит и Хосок, тоже здороваясь. Тэхён знакомит Намджуна с остальными. Они жмут друг другу руки, и это всё уже выглядит достаточно неловко, но отступать уже некуда — Намджун здесь, назад — только если обратно в вагон, но тот едет в депо. Намджун смотрит на Хосока и Чимина — и не видит в них ничего особенного. Обычные парни, ниже его, чуть взлохмаченные и замёрзшие. Но Тэхён смотрит на них и светится весь: внутри и снаружи. И выглядит при этом так красиво: как бутон чёрной только что распустившейся розы. Нет, Намджун всё ещё не может с этим справиться, не в одиночку. Он неосознанно цепляется за рукав сокджинового пальто и ловит чересчур понимающий взгляд выразительных глаз. Джину не нужно медицинского образования, чтобы позвать намджунову болезнь по имени. Они не помещаются в машину, поэтому отправляют Чонгука с вещами на ней, а сами хотят прогуляться пешком, несмотря на холод и снег в глаза, но младший упрямо ноет, чтобы Джин поехал с ним и тот не может сопротивляться. Никогда не мог. — До завтра? — спрашивает Сокджин, пожимая намджунову руку. — Да, до завтра, — Намджун отвечает на рукопожатие и глазами благодарит за хранение его тайны и за несколько часов потраченного на него времени в дороге. Джин понимает этот взгляд.***
Дорога к их дому могла бы казаться безумно неловкой, если бы не дружелюбный любопытный Чимин, что чуть ли не всю биографию из Намджуна вытаскивает, пока они неспешно идут. Снег приятно хрустит под ногами, свежий воздух морозит лёгкие, руки в карманах удлинённой куртки натыкаются на заготовленные грелки, а пар изо рта воздушными шариками уходит в небо. В их доме уютно и очень тепло, пахнет приятно, а Микки доверчиво трётся своим пушистым бочком о намджунову ногу. — Ты ему понравился, — улыбается Чимин и накрывает на стол. Всё, что происходит в этих стенах, кажется Намджуну сюрреалистичным сном. Неловкости не чувствуется даже после случайно вырубленной гирлянды с вырванной розеткой, потому что Намджун в принципе под ноги не смотрит. Чимин звонко смеётся и все остальные один за одним подхватывают его смех. Тэхён смеётся. Намджун смотрит, как Тэхён смеётся с открытым ртом — и весь замирает внутри, чтобы после сердце снова ударилось в непростой многослойный ритм. Возможно ли, что Тэхён стал ещё красивей? Черты его лица смягчились, а темнота в глазах превратилась в бордовую глазурь. Он изменился. Или, возможно, с Намджуном он никогда не был собой. Чимин ловит взгляд Намджуна и тому становится не по себе. Он пытается не выдавать свои чувства, но глаза его не могут лгать, и он уверен — Чимин всё понял. Хосок, впрочем, тоже. Наверное даже раньше, чем другие. Но ни Хосок, ни Чимин своих догадок не выдают, общаются с ним тактично и аккуратно. Чимин старается создать вокруг него комфорт, а Хосок просто держится отстранённо. — Мы пойдём сегодня в мою студию, — говорит Тэхён, будто спрашивая разрешения. У Хосока сегодня две пары в колледже, а у Чимина ряд финальных репетиций перед городским фестивалем, так что провести время вместе всё равно не получилось бы. Хосок откровенно не хочет оставлять их наедине. У него перед глазами всё ещё галерея, непозволительно прекрасный Тэхён и намджуновы большие ладони, сжимающие его плечи. Что между ними? Кто они друг другу? Друзья? Разве друзьям можно смотреть так? Правда в том, что Хосок на Тэхёна смотрит так же, так что приходится засунуть все свои эгоистические порывы куда подальше. В этом доме никогда не было большей концентрации влюблённых в Тэхёна людей, чем сейчас.***
— Вау, это… так не похоже на тебя, — говорит Намджун, осматривая чердак. — Моне? — Подделка. — Неплохая. — Ты принёс? — спрашивает Тэхён, бросив куртки на спинку дивана. Намджун достаёт из сумки ту самую коробку. В ней непроявленные плёнки из детства. Тэхён никогда не решался их открывать. — Спасибо. Что бы я без тебя делал? — Умер бы от алкогольного отравления, — смеётся Намджун, получая от надутого друга в плечо. Они играючи дерутся, заваливаясь на диван и сбрасывая оттуда куртки. Их борьба продолжается до тех пор, пока вконец не сбивается дыхание, а волосы не превращаются в одуванчики. — Ты нравишься мне таким, — говорит Намджун. — Каким? — Радостным? Ты улыбаешься и больше говоришь. — Наверное, я вернулся к тому, кем я был, — Тэхён улыбается. — Они на тебя так повлияли? — спрашивает старший, а после добавляет то, что крутилось на языке с самого приезда. — Так вы теперь… встречаетесь? — Что? Нет, конечно. Хосок с Чимином вместе. Как я могу? — Тэхён немного отстраняется и прислоняется спиной к спинке дивана, смотря в потолок, где переливается всеми цветами новогодняя гирлянда. — Но ты хочешь. — Я приехал не для того, чтобы влезать в их отношения. Я просто… хотел увидеться, вот и всё. Я думал, если увижу, что с ними всё в порядке — мне станет лучше. И мне стало, но… я боюсь. Всё ещё боюсь почти всего: что надоем им, что у нас закончатся темы для разговоров, что они скажут, что я достаточно погостил и мне пора. А я не хочу возвращаться. — Тебе не придётся, — улыбается Намджун. Он видел, как они смотрят на него, как трепетно относятся и оберегают. Потому что они… ждали его. — Хочу показать тебе кое-что. Сиди здесь, — Тэхён поднимается со своего места, идёт в самый угол комнаты и возвращается с накрытым полотном. Он ставит его на мольберт и одёргивает бордовую бархатную ткань. У Намджуна перехватывает дыхание. На картине столкновение трёх воронов в водовороте чернильных перьев, разряды чёрных молний и натянутые жилы крыльев. — Моя первая картина. Чимин отдал её мне, когда я вернулся. Я хотел, чтобы ты увидел. — Так вот с чего всё началось, — взволнованно прошептал Намджун. — Да. Это единственная картина, у которой есть название, — отзывается Тэхён. — Сингулярность. — Точка, в которой всё стремится к бесконечности? — Не совсем. Сингулярность обычно возникает при формировании чёрных дыр под горизонтом событий. Даже Намджуну со своей философией тяжело даётся объяснение Тэхёна. — Представь маленький мячик с нереально высокой температурой и плотностью. В какой-то момент он с огромной силой взрывается, образуя кучу осколков, частиц и пыли. То, что происходило с мячом во время взрыва и называется состоянием сингулярности. Намджун подходит ближе к картине, очерчивая пальцами шершавую корочку высохшей краски. — Что ты собираешься с ней делать? — Пока не знаю. Но я не собираюсь её уничтожать, потому что это тоже часть меня. Я не могу это отрицать. Больше нет. Намджун смотрит в тэхёновы глаза и чувствует, что взрывается как тот самый мячик с высокой плотностью. Нет, он всё ещё не может справиться с этим один. И ему очень жаль, что рядом сейчас нет Сокджина в его мягком пальто, за которое можно было бы ухватиться рукой.