Авенуа

      Хосок вплетает последнюю пышную ромашку к другим полевым цветам и заканчивает венок, перематывая белыми нитками, что были взяты из дому. Яркое летнее солнце отражается от реки, делая её блестящей и переливающейся. Лёгкий ветер теребит траву, а мерное течение реки успокаивает и усыпляет.       Небо сегодня белое и абсолютно ясное.       На хосоковых коленях покоится пшеничная макушка мягких волос. Чимин сопит еле слышно, и старший боится вздохнуть, чтобы не разбудить его. Инвалидная коляска не позволяет подняться, взять Чимина на руки и уложить себе на грудь его голову, приложив к своему отчаянно бьющемуся сердцу.       Всё, что он может — со всей аккуратностью опустить венок на его голову, задевая рукой мягкие волосы, в которых нашли своё пристанище и перистые облака, и пушистые листы деревьев, и звёздные дорожки млечных путей.       Чимин — его ангел, присланный кем-то свыше, не иначе. Как бы сильно Хосок его ни отталкивал — Чимин никогда не уходил. Хосок ему завидовал, ревновал, обижал, а Чимин постоянно оставался рядом. Ещё тогда, много лет назад, как только Хосок увидел его беззубую улыбку и маленькие трогательные ладошки — всё в нём дрогнуло в одночасье, и он знал, что его маленькое сердце не способно было с этим бороться.       Даже ненавязчивое движение хосоковой руки заставляет Чимина проснуться. Он научился чутко спать, потому что Хосок провёл в больнице несколько месяцев, а вместе с ним и Чимин.       — Вау, ты уже закончил? — улыбается Чимин, вертя в руках пышный венок из полевых цветов, а потом надевает на голову и смотрит Хосоку в глаза с таким неприкрытым восхищением, будто он для него один во всём мире.       На самом деле, это не так. Есть ещё Тэхён. Он всегда безмолвно будет следовать за ними, тенью, образом. Он — их общая тайна, чувства к нему, запертые глубоко в сердце — отголосок прошлого и неизбежного в их отношениях.       — Прости, не хотел разбудить, — улыбается Хосок и тянет свою руку к чиминовой нежной щеке, поглаживая её.       Он до сих пор не может поверить, что они действительно вместе. Когда Хосок с потеющими ладонями, сидя в инвалидной коляске и отчаянно смотря снизу вверх, предлагал Чимину встречаться, он трусил так, что, казалось, мог умереть прямо на месте. Он не просил срочного ответа, позволяя себе надеяться подольше. Хосок лелеял надежду, что он снова предложит Чимину быть вместе, когда сможет встать на ноги. Чтобы его хрупким рукам не приходилось вечно таскать за собой коляску с человеком в придачу.       Правда в том, что Хосок готов был на коленях умолять Чимина встречаться с ним, пусть даже из жалости, пусть даже из осознания того, что тот очень добрый и не сможет отказать. Из-за любой причины, но ему нужен был Чимин. У Хосока не осталось гордости. Не после того, как Чимин помогал ему сходить в туалет и элементарно помыться. Не после того, как Хосок прогонял его из палаты и швырялся всем, что попадёт под руку, чтобы только Чимин перестал существовать в стенах этой больницы и начал нормально жить. Чтобы уехал в Сеул и стал известным танцором, или айдолом популярной группы, или ещё кем-то значимым. Потому что теперь Чимин мог всё, чего не мог Хосок.       Но Чимин сказал: «Моё место рядом с тобой, хочешь ты этого или нет, так что просто смирись», а потом добавил: «Не пытайся прожить свою жизнь через меня. То, чего хочу я, отличается от того, чего хочешь ты. Всё, что мне нужно — снова видеть твою улыбку. Так что заткнись, я больше не буду тебя слушать».       Хосок больше ничего не говорил, и перестал отталкивать. В нём будто что-то прояснилось, у него снова… появилась надежда. Чимин стал его надеждой.       — О чём задумался? — спрашивает Чимин и всё так же трогательно смотрит в глаза, потираясь об его вспотевшую руку, словно котёнок. Хосока переполняет невыразимой нежностью.       — О тебе, любимый. Тебе так идут цветы.       — Тогда ты должен дарить мне их каждый день.       — Это невозможно. Ты же засушиваешь всё, что я тебе дарю. Скоро в твоей комнате совсем не останется места, — смеётся Хосок, за что получает в бок от младшего, — Эй, хватит калечить инвалида!       — Вот только не надо пользоваться своим положением и давить на жалость, — возмущается Чимин, отбиваясь от рук смеющегося Хосока. — Куда поедем дальше?       — В студию? Хочу, посмотреть, как ты танцуешь.       Больше всего в этой жизни ему теперь нравится смотреть, как Чимин танцует. Отдаётся музыке, сливается с ней, и с каждым днём делает это всё лучше. Танцы — единственное, к чему Хосок его не ревнует.       — Не хочу. Ты вечно критикуешь меня за каждую ошибку.       — Не критикую, а лишь подсказываю, что нужно исправить. Тебя такому в колледже не научат. Там только нудная история танцев с километровыми конспектами. Так что скажи спасибо за то, что я трачу своё драгоценное время на разъяснение твоих ошибок.       Чимин усмехается, закатывая глаза, и спасибо не говорит, но в танцевальную студию они всё же едут.

***

      — На третьей минуте ты пропустил бит. И не смазывай движения в самом начале. А так всё отлично, — лицо Хосока смягчается. — Ты молодец. Я горжусь тобой.       Чимин весь запыханный после часовой тренировки. Светлые волосы неприятно липнут ко лбу, и он насухо вытирается полотенцем.       — Всё. Больше не буду танцевать при тебе, — Чимин насупливает брови. Он болезненно относится к хосоковым замечаниям, хоть и знает, что тот всегда говорит рациональные вещи. Но Чимин хочет быть для него идеальным. Чтобы Хосок восхищался им так же сильно, как он сам восхищается Хосоком. — Разве что только стриптиз.       — Почему?       — Потому что только тогда ты меня не критикуешь.       — Потому что ты танцуешь божественно, — улыбается Хосок и напрягает руки, чтобы привести коляску в действие и подъехать к Чимину. — Эй, ты что, обижаешься? — он тянет свои руки к уворачивающемуся парню и всё-таки притягивает его к себе, упираясь головой куда-то в мокрую ткань на животе. — Чимин-и, мне так сильно нравится смотреть на тебя, когда ты танцуешь. У тебя так хорошо получается. Ты всё делаешь очень-очень хорошо, слышишь меня? Я люблю всё, что делает моя любимая девочка.       — Господи, я уже жалею, что сказал тебе об этом, — выдыхает Чимин, когда чувствует руки Хосока, забирающиеся под футболку и оглаживающие влажную кожу на спине.       — Я возьму ответственность за все твои кинки, так что просто говори мне, что тебе нравится.       На самом деле Чимину нравится всё, что сейчас происходит. Ему бесконечно нравится Хосок, его руки и губы, его солнечная улыбка и искрящиеся глаза. Нравится чувствовать себя особенным для него, нравится любить его, нравится гореть в его руках. Он не позволяет себе думать о Тэхёне в такие моменты, чувствуя боль от предательства и страх. И вместе с тем всё ещё невянущие в сердце чувства.       Чимин опускается на колени, освобождая возбуждённый член Хосока из льняных штанов и белья. Тот звонко шлёпается о живот, истекая природной смазкой.       — Не могу перестать возбуждаться, когда смотрю, как ты танцуешь.       — Вот почему ты не приходишь на групповые тренировки, — усмехается Чимин и мажет пухлыми губами по головке. Они только притираются друг к другу в сексуальном плане. Изучают неспешно, касаются, целуют.       Чимин проходится влажными поцелуями по головке, надавливая языком на уретру, спускается к уздечке, после по линиям вен к основанию, собирая солоноватый привкус. Чимину нравится дразниться, нравится ощущение хосоковых рук в своих волосах, его сбитое дыхание даже от незамысловатых манипуляций и горячий шёпот хриплым любимым голосом. Нравится видеть в хосоковых глазах рассыпающиеся вселенные и взрывы звёзд. Нравится любить его.       Чимин заглатывает глубже, как никогда не, дотягиваясь носом почти до паха, и втягивает щёки. И начинает медленно двигаться, ловя ушами его хриплый голос и всё тот же любимый шёпот. Их тяга друг к другу кажется такой правильной, такой… нужной. Чимину всё это безумно нужно.       — Чимин-и, — выстанывает Хосок, убирая его волосы назад. — Люблю тебя.       Этого хватает, чтобы Чимин замычал, зажмуривая глаза и кончая прямо в шорты, так и не притронувшись к себе. От одних только слов, господи.       Он отстраняется и тяжело дышит. Его пухлые губы блестят от смазки и слюны и Хосок инстинктивно тянется к нему, чтобы поцеловать. У Чимина кружится голова и он невольно думает о том, целовал ли Хосок Тэхёна в тот день так же? Потому что если бы Чимина так целовали — он бы никогда не смог уйти.       Он садится на колени к Хосоку, коляска качается туда-сюда, поэтому приходится оттолкнуться, пока та не стукнется о стену. Чимин нервно и возбуждённо ёрзает на коленях. Он хочет. Он желает Хосока двадцать пять на восемь.       — Мы сделаем это прямо тут? — удивляется Хосок, пока Чимин спрыгивает с колен и судорожно стаскивает с себя шорты, параллельно пытаясь выудить из рюкзака смазку.       — Да. Ты против?       По правде говоря, против. Чимин заслуживает совсем другого. Чтобы его на руках относили к постели, обцеловывали с ног до головы, хорошо подготовили и позволяли опереться на сильное тело во время секса. Он уж точно не заслуживает всей этой фигни в вечной позе наездника с самоподготовкой и контролем. Хосок уверен, Чимин даже не может полностью расслабиться, потому что ему нужно вечно что-то контролировать: самому задавать темп, держать равновесие и баланс, чтобы коляска не покатилась, потому что даже на закрепителях она не является хорошим средством для секса.       — Я не против, — вопреки этому улыбается Хосок и тянет руки к Чимину, забирая у него смазку. — Я растяну тебя, можно?       Чиминовы щёки наливаются румянцем, и он смазано кивает, отворачивая голову. Кажется, сколько бы раз они этого ни делали, он никогда не перестанет краснеть и смущаться. Хосок от этого в полнейшем восторге.       Он растягивает Чимина медленно и почти мучительно, пока тот не начинает дрожать и просить. То, как он тает в хосоковых руках, как смазано целует, просит, просто сводит Хосока с ума.       — Назови меня своим, — просит Хосок и утыкается лбом в плечо Чимина. Ему нужно, просто жизненно необходимо это услышать.       — Ты мой, а я твой, хён. Так будет всегда, — шепчет младший и обнимает сильней, изо всех сил, боясь отпустить. Нет, он никогда не сможет его отпустить.       Хосок знает, что так будет не всегда. Потому что есть ещё Тэхён, который по венам, в сердце и где-то глубоко в мозгах. И это чувство невозможно игнорировать вечность, но, боже, он хочет, чтобы это продлилось как можно дольше.       — Да, всегда, — отзывается Хосок и входит плавным глубоким движением.       Чимин сводит брови и кусает хосоково плечо, потому что это всё ещё немного больно, но не менее желанно, чем всегда. Старший вылизывает его шею и губы, и это всё так сильно приятно, что трудно дышать.       Солнечный свет пробивается сквозь жалюзи, полосуя стены ровными линиями, отражается от их вспотевших тел, зайчиками разлетаясь по рукам и груди.       Это их второе лето без Тэхёна.

***

      — Я хочу поскорее начать ходить.       Хосок кладёт свою руку на руку Чимина и некрепко сжимает.       Оранжевый закат заливает спокойную реку, лёгкий ветер всё ещё играется с изумрудной травой, и две дорожки пыли поднимаются от их движений.       Чимин везёт его домой.       Они сошли с дороги и теперь на сухой земле остаются следы чиминовых сандалий и две полосы от колёс коляски. Хосок мечтает, чтобы чиминовы следы не были единственными.       — Хочу гулять рядом с тобой и носить тебя на руках. Хочу, чтобы ты перестал напрягаться и таскать за собой меня и коляску. Чимин-и, я очень стараюсь на терапии, Джин-хён сказал, что к зиме мне станет лучше. Я обязательно встану на ноги, только… будь рядом со мной, пожалуйста, — Хосок так редко бывает честным с Чимином, с самим собой. Но он так любит, что сердце щемит каждый раз, как он думает о том, что младший может оставить его.       — Я никуда не уйду. Всегда буду здесь. Тебе не нужно так стараться, потому что мне совсем не сложно делать всё это для тебя. Мне было сложней, когда ты говорил, что я должен уйти и жить другой жизнью, которую я совсем не хотел жить.       — Прости.       — Всё хорошо. Знаешь, даже если тебе понадобится больше времени, я буду ждать. На самом деле, как бы сильно я ни хотел, чтобы ты снова начал ходить, мне и сейчас очень хорошо.       Хосока переполняет чувствами от головы до кончиков пальцев на ногах, которые он начинает чувствовать.       — Я люблю тебя.       Чимин останавливает коляску и обходит её, приседая перед Хосоком. Он кладёт свои руки на его колени и преданно смотрит в глаза.       — Конечно любишь. Я же твой ангел, — он улыбается и Хосок тянется к нему губами, чтобы стереть эту самодовольную улыбку с лица.       Целоваться с Чимином — то же самое, что увидеть падающую звезду, или узнать, что Санта существует, или стать свидетелем настоящей магии.       — Ты будешь рядом даже если вернётся Тэхён? — отрываясь от волшебного поцелуя, спрашивает Хосок, не прекращая гладить чиминову мягкую щеку.       — А ты веришь, что он вернётся? — Чимин спрашивает, потому что ему нужно знать. Потому что у него в телефоне больше двухсот непрочитанных Тэхёном смс, от которых Чимину больно. Потому что он уже ни в чём не уверен. Потому что ему казалось, что Хосок никогда об этом не заговорит.       — Я хочу в это верить.       Этого достаточно. Просто верить, что это возможно.       Просто надеяться, что однажды их снова будет трое.