Maxvid one shots

В тот момент, когда Дэвид поднялся на борт «Терроры», его старая жизнь закончилась, и началось новое путешествие. Он ступил на новый путь. И путь этот был проложен не только вдоль побережий, среди рифов и в стороне скалистых мысов: он вел его самого к самому себе, а еще к другому человеку — в самых разных и неожиданных смыслах. И, насколько открытия на этом пути были грандиозными, потрясающими, настолько же они порой бывали бытовыми и приземленными, но от того не менее чудесными. Когда после перехода через Тихий океан «Террора» приближалась к берегам Европы, Дэвид заметил, что Макс чем-то обеспокоен. Он суетился, без нужды шпынял команду и огрызался в ответ на все вопросы. На место старой привычке урезонивать его пришло собственное беспокойство: Макса что-то тревожило, а то, что он не говорил о причине, лишь сильнее расстраивало Дэвида. Как-то вечером, после работы над заметками, он бродил по палубе. На носу галеона он заметил приземистую фигуру Ренделла, их кока. Пожилой мужчина курил трубку и, судя по всему, наслаждался открывавшимся с «Терроры» видом. Заприметив Дэвида, он вынул трубку изо рта.  — А, сеньор Дэвид! Дэвид поздоровался с ним и вслед за Ренделлом посмотрел на узкую полосу побережья Франции на горизонте. Увы, у него не было настроения любоваться морем. Кок искоса оглядел его.  — Что-то вы сегодня и не улыбаетесь совсем. Приключилось что-то? Дэвид подумал и решил поделиться с ним своей тревогой. В конце концов, этот человек давно знал Макса и плавал вместе с ним гораздо дольше, чем Дэвид. Выслушав его, Ренделл крякнул-усмехнулся в ответ и снова сунул в рот трубку.  — Капитан боится, что вы сойдете на берег и больше не вернетесь, сеньор. И раньше боялся, но теперь думает, что в Европе вы точно сбежите. Он взглянул на изумленного Дэвида и сказал:  — Я-то понимаю, что вы так не поступите, но он же шальной — напридумывает всякого и мучается. Ренделл оказался прав. Позже Макс вошел в их каюту, стянул с рук перчатки, бросил их на пол и, не поднимая взгляда на Дэвида, процедил, что, если ему угодно, он может покинуть корабль в любой момент, Макс не станет этому препятствовать. Когда он совсем разошелся и сказал, что Дэвид может валить на все четыре стороны, Дэвид его прервал.  — Макс, остановись. Ему пришлось повысить голос, чтобы Макс замолчал. Макс стоял перед ним, понурив голову. Дэвид подошел к нему и развернул его лицо к себе.  — Я не собираюсь покидать корабль. Ты слышишь? Макс, наконец, взглянул на него. В его глазах было недоверие и страх, и Дэвид в который раз испытал чувство нежности, которое всегда проникало ему под ребра, как нож. Он обнял Макса, и тот, помедлив, обнял его в ответ. Дэвид тихо сказал:  — Возможно, я сойду на берег, чтобы осмотреться. И купить новые рубашки.  — Новые рубашки? — Макс нахмурился. — Зачем, разве у тебя их мало? Он озадачился одеждой Дэвида, но отвлекся от своих нелепых страхов, так что Дэвид мог пошутить:  — Много, но они все шелковые и с вышивкой.  — И что в этом плохого?  — Ничего. Просто я хочу позолоченные с сапфирами. Он засмеялся, когда Макс отпихнул его от себя и ушел со словами о том, что его дурацкие шутки веселят только его самого. Ренделл помог ему понять и некоторые другие стороны Макса. Дэвид искренне хотел сделать это сам, но по простодушию не всегда с этим справлялся. Так, Ренделл объяснил ему, почему Макс мог внезапно отправить кого-то на вахту вне очереди. — Капитан вас ревнует, сеньор. Дэвид не поверил его словам, и кок сказал: — А вы присмотритесь, кого он прижучивает. Стоит вам перемолвиться с кем-нибудь добрым словом, и все, у него зубы от скрипа крошатся. Ренделл усмехнулся. — Что там, он даже до меня докапывался. Спрашивал, не собираюсь ли я вас усыновить, раз уж вы так со мной воркуете… После этой фразы Дэвид понял, что Ренделл имел в виду не только романтический интерес. Подтверждая его слова, тот сказал: — Внимание ему ваше нужно. И так, чтоб другим не оставалось. Дэвид не хотел быть причиной несправедливого отношения к команде «Терроры» и всячески пытался объяснить Максу, что его нападки на людей выглядят просто глупо. Он пытался провести параллель и объяснить, что многие из членов экипажа вызывают у него такие чувства, какие вызывали бы хорошие приятели или дальние родственники, например, племянники или кузены. Но Макс не мог этого понять. У него не было родственников, не было племянников и кузенов, его отношение ко всем основывалось на иерархии — за исключением Дэвида. Наконец, неожиданно для себя Дэвид нашел подходящую аналогию. Он спросил Макса, как бы тот отнесся к его питомцу — например, к собаке Дэвида. Он просто не знал, какие еще отношения он может привести в пример как не романтические и не вызывающие ревности. К его облегчению, Макс прислушался к такому сравнению: оказалось, что давно, на Барбадосе, ребенком он подкармливал собаку, которая жила у одной из плантаций.  — Ее звали Мисси. Она была очень славной, — Макс улыбнулся. — Думаю, я понял тебя. Понятое все же не мешало ему иногда отправлять людей чинить такелаж на самую верхушку грот-мачты. Поразительно, но Макс не замечал того, что команда, в свою очередь, была к нему привязана, уважала и ценила его, несмотря на всю его резкость и вспыльчивость. Ренделл, которому довелось служить на многих судах еще до "Терроры", отмечал его смелость и смекалистость, а еще его терпеливость.  — Помню, как мы стояли у Маракайбо. Капитан все рассчитал, все до единого выстрела. Парни уже фитили готовы были зажечь, а он только и твердит: «Ждем, ждем»... Он тогда еще совсем мальчишкой был: камзол велик, шляпа набекрень, сам волнуется, только по кулакам сжатым видно, а ни словом, ничем этого не выдал. Мы с пары выстрелов тогда город взяли. Это самое чудное, что мне пережить довелось, что уж там… Дэвид сам испытал на себе терпеливость Макса, всю ее глубину, когда дело дошло до одной конкретной части их совместного путешествия. Макс не требовал получения желаемого, он лишь ждал, когда Дэвид станет желать того же. Прошли, наверно, недели, даже месяцы прежде, чем Дэвид осмелился скользнуть своей ладонью под рубашку Макса — сам, без того, чтобы он попытался как-то его направить. По торжеству в его глазах Дэвид понял, что для Макса все его терпение наконец-то окупилось. Лишь после этого Макс стал оказывать ему такие же, более откровенные знаки внимания. Его поцелуи с каждым разом скользили все ниже с его шеи к ключицам, его руки все быстрее стягивали с Дэвида рубашку, чтобы добраться до его кожи, и Дэвид ощущал всем своим телом, что он укрощает свои желания ради того, чтобы дать ему время. Это подтачивало его волю куда быстрее прикосновений и поцелуев. Это — и уверенность в том, что, скажи он хоть слово, Макс больше никогда его не тронет. Но Дэвид никогда не стал бы об этом просить и он знал, что Максу это известно. Ему казалось, что рядом с ним хищник, который обходит его кругами, выжидая подходящий момент. И Дэвид начинал наслаждаться этим кружением. Он сильно волновался, когда дело дошло до самых интимных моментов. Его сбивали с толку не мысли о грехе — они посещали его все реже и реже, о чем он иногда думал с горечью и невольным облегчением, — его пугали собственные реакции, слишком бурные и незнакомые из-за отсутствия опыта и умения их проживать и наслаждаться ими. Тогда Макс спокойно, как ребенку, рассказывал ему о телесных и гигиенических моментах, о том, что многие познали в более юном возрасте, и чего он лишился из-за своего строгого воспитания и отказа от вступления в брак. Когда Макс первый раз взял его руку в свою и положил на ту часть своего тела, прикосновение к которой всегда казалось Дэвиду дозволительным только в целях продолжения рода, Дэвид так встревожился, что Максу пришлось обнять его и, нежно шикая, успокаивать. Но, если Дэвид и был напуган, то только собственным оживлением и любопытством. Кроме того, он был возбужден. Любопытство, возбуждение в итоге пересилили все остальное. Это — и его проводник на его интересном и странном пути. Кажется, Дэвид всю жизнь ждал, пока Макс повзрослеет и станет тем мужчиной, который перерастет его в таких знаниях и обучит им и его тоже. Первый раз, когда Макс доставлял ему удовольствие, он продержался совсем недолго, устыдившись такой слабости. Наверное, то, что руки другого человека никогда не касались его плоти, как-то соотносилось с этим фактом. Дэвид чурался реакций своего тела и следов, которые они оставляли, но Макс сказал лишь: «Это не грязь. Это наслаждение». Иногда он говорил неожиданные вещи. Они вписывались в слова падших женщин из борделей Вест-Индии и одновременно были созвучны словам античных авторов, сочинения которых Дэвид читал в юности. Он пугался новых ощущений и жаждал их. Некоторые из путей их получения даже не приходили ему в голову или посещали его только в виде смутных догадок и предположений. Макс не боялся осуществлять их, он не боялся ничего. Он был уязвлен, когда во время откровенной ласки Дэвид оттолкнул его от себя. Увидев, что Дэвиду не противно — он очень смущен и взволнован, Макс лишь улыбнулся, погладил его руку и со словами: «Это просто вид поцелуя» снова опустил голову между его обнаженных бедер. Он долго не приближался к одному, конкретному действию — точнее, к той его стороне, в которой должен был вести другого человека за собой. Макс не говорил ему об этом, но Дэвид ощущал, что именно этого он ждет, именно этого хочет больше всего на свете. Он ждет того, чтобы Дэвид сделал его полностью своим. Макс уже обладал им, и Дэвид не мог представить лучшего пути к тому, чтобы узнать, как именно происходит это действие. Он не мог представить лучшего способа понять, что же такого скрывается в этом противоестественном акте, что в нем есть от любви, если в нем заведомо есть боль?.. И да, он был прав, в нем была боль, но было гораздо больше любви, её было так много в прикосновениях, движениях — нежных, резких, нетерпеливых, — в тихом шепоте и признаниях, в собственных громких стонах, в чувстве соединенности с другим человеком, который не пользуется мягкостью и уступчивостью другого, а боготворит его, сцеловывая слезы боли и наслаждения с век и ресниц. «Террора» стояла в бухте на юге Нью Провиденс. Корабль нуждался в чистке дна, и Макс ясно дал понять, что команда отправится развлекаться в Нассау только после завершения работы. В ответ ему раздались недовольные возгласы. Дэвид, которому в каждом заурядном возмущении приказам виделся мятеж, тут же вмешался и сказал, что, чем быстрее они начнут, тем быстрее смогут отдохнуть. Чтобы вдохновить людей своим примером, он слишком резво ухватился за свернутый огромными кольцами канат, который использовался для чистки и килевания, и упал, запнувшись о его конец. Раздался смех, и ему тут же подали руку, чтобы помочь подняться.  — Давайте, ребята, закончим с этим поскорее. Если он убьется, пытаясь нам помочь, мы все покойники. Работа заняла не один день. Когда счастливые моряки ринулись в город за едой, выпивкой и утехами, Макс прошел в свою каюту. Он бы с удовольствием тоже отправился бы прогуляться с Дэвидом, но чистка судна и жара не оставили ему сил. Он упал на кровать и потер лоб. Дэвид еле успел отодвинуть ноги в сторону. Он отложил в сторону заметки, которые хотел отредактировать за время стоянки, и улыбнулся Максу.  — Устал?  — Устал от того, какие бестолочи меня окружают. Я же сказал не крепить канаты к низким пальмам! — он раздраженно простонал и закрыл глаза руками. Наблюдая за ним, Дэвид невольно задержал взгляд на его груди, видневшейся под развязанной рубашкой, и на его шее. Он не сразу заметил, что Макс внимательно смотрит на него в ответ. Встретившись с его пристальным взглядом, Дэвид быстро сказал:  — Отдыхай. А потом мы могли бы… Макс привстал на локтях. Он посмотрел на него из-под ресниц, и Дэвид осекся.  — Мы могли бы что? — Макс придвинулся ближе. Дэвид задержал дыхание. Он всякий раз волновался, испытывая предвкушение, но чувство ему нравилось.  — Мы могли бы… сходить в город? Его слова прозвучали неуверенно, и Макс улыбнулся. Он подобрался к нему ближе и сел на его бедра. Дэвид обхватил его руками, чувствуя, как под его ладонями напрягаются сильные мышцы, и касаясь пальцами знакомых шрамов.  — Да? Я лучше бы сходил на твой… Он не договорил слово до конца, потому что Дэвид закрыл его рот своей ладонью. Макс рассмеялся.  — Боже, какой же ты все-таки ханжа. Слово прозвучало нежно, но Дэвид был с ним не согласен.  — Не ханжа. Просто мне не нравятся такие выражения относительно тебя или меня. Относительно нас. Макс внимательно слушал его, теребя прядь волос на его загривке. Волосы Дэвида отросли: теперь у него не было необходимости на всякий случай укорачивать их для каких-нибудь париков; теперь их перехватывала лента шире прежней, но отдельные локоны и челка все равно выбивались из завязанного узла. Что ж, теперь он мог это себе позволить. Как мог позволить и рубахи с вырезом на груди и короткие камзолы. Макс обвил его шею руками; он чуть помедлил прежде, чем его поцеловать — это был его способ спрашивать молчаливого разрешения. Дэвид привлек его ближе к себе, и Макс поцеловал его. В его поцелуе было что-то отчаянное. Пару недель назад «Террора» избежала боя с фрегатом испанского флота. Когда судно скрылось на горизонте, Макс, не скрывая облегчения, посмотрел на стоящего рядом Дэвида и сказал: «Иногда я жалею, что позвал тебя с собой». Пережитая опасность повлияла и на Дэвида. Осознание того, насколько ценна и скоротечна человеческая жизнь, насколько ценны их жизни, проведенные рядом, придало ему смелости. Он прочел в глазах Макса вопрос, просьбу, и понял, что готов сделать последний шаг. Он знал необходимые моменты достаточно для того, чтобы помочь Максу испытать больше удовольствия и меньше боли. Макс, уже обнаженный, снова сел на его бедра, но неожиданно для самого себя Дэвид опрокинул его на спину и оказался над ним. Макс был сильнее него, но сейчас, в этот миг, он был уязвимым и открытым. Это наделяло еще большей уверенностью и чувством власти. Дэвид осыпал поцелуями его лицо, шею, ключицы, спускаясь все ниже и одновременно скользя пальцами, покрытыми маслом, внутри его тела. Макс не обнимал его в ответ — он просто цеплялся за простыни, зажмурившись, и в какой-то момент резко приказал Дэвиду продолжить. Дэвид обхватил его, придерживая за поясницу, и еле сдержался от резкого движения. Он был по одну сторону этого опыта, но теперь понял, что и другая не менее удивительна. Макс сжал его руку в знак того, что он может не останавливаться. Макс обвил его сначала руками, потом обхватил ногами, но положение позволяло Дэвиду двигаться сначала медленно, затем резко и медленно, потом — резко и быстро, так, что он не успел испугаться того, насколько он потерялся в ощущениях. В нем больше не осталось испуга или смущения, в нем было только желание, низводящее его до животного состояния, и Дэвид не мог и не хотел ему противиться. Он ощущал только Макса, он хотел только его. Он касался губами его лица и волос и между поцелуями произнес, выдохнул:  — Ты прекрасен. Макс закрыл глаза; его удовлетворенный, счастливый вид выражал блаженство, которое он испытывал, и Дэвид испытывал не меньшее блаженство от того, что именно он приносил Максу столько наслаждения. Стоны Макса становились все выше, все громче; и он повторял имя Дэвида, его волосы разметались по простыням, на которых остались пятна пота — или слез. Наконец, Дэвид полностью отпустил и потерял себя. Он хотел, чтобы Макс потерялся вместе с ним, и обхватил его плоть своей рукой, продолжая резкие движения бедер. Макс выгнулся под ним, открыв рот в немом крике и устремив невидящий, пустой взгляд за плечо Дэвида. Дэвид прикрыл глаза и замер. В его голове шумел прибой: он только что открыл для себя еще один остров в своем путешествии. Макс приходил в себя вслед за ним. Постепенно глубокие вдохи, вздымающие его грудную клетку, стали спокойнее. Макс обхватил лицо Дэвида одной рукой и посмотрел на него так, словно перед ним было все золото мира. Дэвид смотрел на него в ответ, он смотрел в глаза, внутри зеленой радужки которых пульсировала его жизнь и его смерть, и почувствовал, что полностью погрузился в тьму уготованной ему бездны.