Maxvid one shots

— Макс! Ты готов? Макс подхватил с деревянного пола удочку и сачок и буркнул:  — Готов. Он вышел из сарая к Дэвиду, который ждал его снаружи и от нетерпения раскачивал в руках корзинку для рыбы. Они шли к реке знакомым путем: сначала по тропе за церковью, потом вниз по холму и, наконец, через хвойный перелесок. Макс недовольно щурился из-за лучей утреннего солнца, которые пробивались сквозь кроны сосен и елей, золотыми стрелами падая в папоротник и мох под их ногами. В другое время он бы стал ворчать из-за того, как рано они отправились на берег, но не теперь: лето заканчивалось, и Дэвид уезжал. Скорее всего, это была их последняя рыбалка. Дэвид приехал в их городок поздней весной. «К дяде и тёте на каникулы», — так он сказал. Макс не знал, что у стариков Кэмпвеллов есть племянник — он вообще не интересовался чужой роднёй, — но как-то подслушал разговор соседок о том, что Дэвид приходится им седьмой водой на киселе, и на самом деле его отправила сюда бабка: сама она больше не могла следить за ним из-за плохого здоровья и не самой лучшей жизни. Несуразный и неуёмный Дэвид не знал, куда себя девать: остальные не приняли его в компанию из-за родительских запретов с ним водиться. Родителям Макса не было дела ни до Дэвида, ни до самого Макса, и поэтому Дэвид прямо-таки уцепился за него, как рыболовный крючок. Про крючок он и расспрашивал его тогда, в мае, когда Макс возвращался с речки: «Что это, Макс?», «Как здорово, Макс!» и «Макс, можно с тобой?» И Макс согласился, просто, чтобы Дэвид от него отстал. В первый раз Дэвид сорвал им всю рыбалку. Сначала его до волдырей искусали комары, а потом он долго не мог насадить на крючок червя — жалел. У него никак не получалось вовремя подсечь — он размахивал удочкой, ударяя ею Макса по голове и громко извиняясь, а когда, наконец, вытащил первого окуня, так галдел от радости, что окончательно распугал всю рыбу. Макс тогда чуть не утопился. Он любил рыбалку за тишину и уединение, но с Дэвидом лишился и того, и другого. Его опытное руководство всё же помогло, и к концу дня Дэвид, покусанный комарами и исколотый крючком, довольно пересчитывал пойманных окуней и пескарей. Когда на следующий день Дэвид так же, с наскоку попросил взять его с собой, Макс почему-то согласился. Может, потому что Дэвид очень нуждался в друге. А, может, потому что в друге нуждался Макс. Всё лето мысль о том, что осенью Дэвид уедет и перестанет его доставать, помогала ему, когда тот становился слишком уж… доставучим. Дэвид не только донимал его вопросами про поплавок и наживку — он мог добираться до Макса, когда у того не было никакого желания рыбачить или вообще что-то делать. Дэвид просто пододвигался к нему все ближе со словами: «Что такое?» и «Почему хмуришься?» и не отставал даже тогда, Макс отталкивал его руками. Один раз Макс бросил удочку и ушёл от него в лес, но Дэвид следовал за ним по пятам и не уходил, пока Макс не сдался и не рассказал ему, что дома опять все кричат и ругаются. Ну, ничего, скоро Дэвид уедет, и никто к нему лезть не будет. Здорово же? Они вышли на берег. Дэвид поставил корзинку для рыбы на землю и начал разматывать леску. Теперь он делал это ловко и быстро, совсем не так, как поначалу. Леска серебрилась на солнце, и её блеск сливался с речными бликами. Вместе с чистой студёной водой навсегда уносился прочь август. Как-то раз, в июле, они не рыбачили, а купались. Было очень жарко, и даже ледяная вода прогрелась достаточно, чтобы они могли в ней плескаться. Лето тогда уже перевалило за середину; к тому моменту они успели несколько раз поссориться и помириться, подраться друг с другом и с местными мальчишками. Вот Дэвид уедет куда-нибудь, где его снова будут колотить за то, что он рыжий, и Макс даже заступиться за него не сможет. Он его учил, учил защищаться, но все без толку. Макс поджал ноги к груди и сидел, больше следя не за пёрышком поплавка, а за Дэвидом, который болтал ногами, свесив их с низкого песчаного берега к воде. Его лицо наполовину закрывала тень от старой соломенной шляпы, и Макс видел только его улыбку. Словно почувствовав его взгляд, Дэвид повернулся к нему и, улыбнувшись шире, сказал:  — Здесь так хорошо, правда? Он закрыл глаза и глубоко, с наслаждением вдохнул. Дэвид говорил то же самое и про лес, и про поле, и даже про овощную лавку. Он вообще говорил какие-то глупости; когда он уедет, Макс хоть отдохнёт от них. Около полудня они пообедали сэндвичами, которые для них приготовила миссис Кэмпвелл. Дэвид пересчитал пойманную рыбу.  — Я сегодня поймал на две больше тебя. Он смотрел на Макса с виноватым видом: Макс как-то раз сильно на него надулся из-за такого. Макс взглянул на десять рыбешек, разложенных на траве, и пожал плечами.  — Ну, поймал и поймал. Вот ещё, будет он сердиться на этого неумеху. Пусть радуется, раз повезло.  — Ты чего хмуришься? Макс стряхнул с колен хлебные крошки и, не глядя на Дэвида, ответил:  — Ничего. Он думал, Дэвид ещё что-нибудь скажет или что-нибудь спросит, но он только поправил шляпу и продолжил жевать свой сэндвич. Максу стало горько, совсем как от неспелой рябины. Дэвиду было всё равно, что Макс хмурится. Ему было всё равно, что они больше никогда не порыбачат вместе. Ему… ему вообще всё всё равно было, оказывается. У них ещё оставалось время после обеда, и Макс исподтишка оглядывался вокруг, жадно запоминая, как выглядит их летний мир. Послеполуденное небо было густо-синим, спелым, как сливы, которые они с Дэвидом украли из сада одного вредного старика. Украсть их было идеей Макса, а пойти сознаваться в этом — Дэвида. У Дэвида все идеи глупые, без них только лучше станет, верно? — Макс, ты слышишь? Нам пора! Из-за всяких мыслей он не сразу услышал Дэвида. Он перестал смотреть по сторонам и взглянул на него, запоминая: Дэвид был одет в старую ушитую рубаху его дяди, которая болталась на нём вместе с дядиными же ушитыми серыми брюками; как-то Макс обозвал его пугалом, и Дэвид очень обиделся — так сильно, что пришлось идти к Кэмпвеллам домой и извиняться.  — Пойдём. Макс смотал леску на удочке и подхватил с травы сачок. Он обернулся посмотреть на берег; солнце ещё не зашло, но день становился короче, и возвращаться домой приходилось раньше. Они шли обратно, через пронизанный лучами перелесок, и Макс замедлял шаги, чтобы хоть немного продлить их последнюю рыбалку. Вдруг Дэвид, шедший впереди, бросил корзинку с рыбой и удочку на землю.  — Подожди! Он подбежал к мшистому камню у сосны слева и опустился на землю, что-то с неё собирая. Макс подошел ближе, и Дэвид показал ему ладонь с четырьмя маленькими лисичками.  — Смотри! Он снял с себя шляпу и положил лисички внутрь.  — Поищи тоже, может, ещё соберём! Дэвид бросался то в одну сторону от тропы, то в другую, собирая грибы. Макс не успевал за ним. Он нашёл лишь одну лисичку и, пока Дэвид не видел, пнул её ногой. Мерзкие грибы начали появляться под конец лета, когда стало ясно, что он будет скучать без Дэвида. Дэвид уедет, и они будут напоминать ему о нём — как и шишки, и речка, и вообще всё вокруг.  — Смотри, ты нашёл одну! У тебя под ногами! Макс вздохнул. Он нехотя поднял сбитый им гриб и бросил его в шляпу Дэвида. Дэвид сел на корточки, вытряхивая из неё хвою и листья.  — Ну, вот. Тётя сварит из них суп или пожарит. Их можно засушить или засолить? — он вопросительно посмотрел на Макса. Макс отвел взгляд от его рыжих волос, до невозможного похожих по цвету на противные грибы.  — Не знаю.  — Надеюсь, что да. Тогда можно будет съесть их в ноябре… Или сделать пирог на Рождество! Макс моргнул. Чего?  — В ноябре? Ты разве не уедешь?  — Нет, я буду жить тут. Дэвид как ни в чём не бывало поднялся и пошёл вперед, неся корзинку с рыбой на сгибе одной руки и шляпу с лисичками в другой; одновременно с этим он пытался удержать подбородком закинутую на плечо удочку. Макс не сразу смог двинуться с места. Он нагнал Дэвида и толкнул его локоть своим.  — И чего ты не сказал? Дэвид спокойно ответил:  — Я думал, что тётя и дядя отправят меня обратно или отдадут в приют. Но бабушка очень болеет, а у мамы теперь новый муж и семья. Они… они будут жить в другой стране. А тётя с дядей сказали, что будут рады, если я останусь здесь. Дэвид замолчал. Он не хмурился, но и не улыбался, а для него это было всё равно что хмуриться. Наверно, он не был рад здесь оставаться, ведь это значило, что в его прежней семье его никто не ждёт, но для Макса это значило совсем другое. Это значило, что они вместе будут есть пирог с лисичками, который испечет миссис Кэмпвелл. Это значило, что осенью они вместе будут вырезать фонари из тыкв, что они вместе будут строить снежные крепости и греться у камина зимой. Это значило, что весной они вместе придут рыбачить на речку. Дэвид брёл по тропе, глядя под ноги. Наверное, он думал, что он никому не нужен, но это было не так. Дэвид был нужен своим дяде и тёте, кем бы они ему не приходились, Макс это видел. Он был нужен местным мальчишкам и девчонкам, потому что был самым честным и отзывчивым из них всех, Макс это знал. И он был нужен Максу. Это Макс чувствовал.  — Я рад, что ты останешься. Дэвид поднял поникшую голову и посмотрел на Макса. На его лице была улыбка — слабая, но готовая распуститься в солнечно-весёлую, как обычно.  — Правда? Макс пожал плечами и пробормотал:  — Правда. Дэвид улыбнулся по-настоящему. — И я рад, Макс! Я... — он улыбнулся шире, — я рад, что ты рад! Мы ведь будем учиться вместе, так? И сидеть за одной партой! Макс нарочно ничего ему не ответил, и Дэвид встревоженно спросил:  — Макс, ты ведь сядешь со мной? Макс с притворной неохотой протянул:  — Ну, не знаю…  — Макс, пожалуйста, сядь со мной вместе. Я так боюсь сидеть один, я всегда…  — Сяду, сяду я, не хнычь только!  — Спасибо! Макс не знал, что сказать, как ответить на его слова и улыбку — он просто толкнул Дэвида так, что тот рассыпал все лисички. Он помог ему собрать их обратно в шляпу, потому что был очень счастлив.