Я никак не пойму, отчего Так я к женщинам пагубно слаб; Может быть, из ребра моего Было сделано несколько баб? Игорь Губерман
Что приходит вам на ум, когда вы слышите о таком городе как Нью-Йорк? Может вы вспоминаете как широким потоком именно сюда хлынули эмигранты со всего света в девятнадцатом столетии? Может быть вам на ум приходит зловещая Мэри Мэллон, иначе именуемая "Тифозной Мэри" — повариха, работавшая в знатных домах, и сама о том не подозревая заразившая множество людей? Или вы видите перед собой огромную рождественскую ель возле Рокфеллерского центра? А Статуя Свободы? А Эмпайр-стейт-билдинг? Быть может для кого-то символом города является Бродвей со своими театрами? Нью-Йорк - город, стремящийся ввысь и устремляющийся в будущее, но сохранивший ещё в себе осколки старого мира. Как, например, район Маленькая Италия, прежде густо заселённый иммигрантами из Италии, именно здесь некогда обитали опасные мафиози. Как тут не вспомнить о "Крёстном отце" Марио Пьюзо или такой пугающей, реальной фигуре как Аль Капоне. Но истинно итальянский колорит можно встретить в Бронксе, район Бельмонт, пестрящий красками солнечной Италии с редкими вкраплениями Албании. Простые, незамысловатые дома, частью источающие безысходность и тоску. Но на Артур-авеню прячется один замечательный ресторанчик, здесь нет толчеи и суеты как на Малберри-стрит, зато есть вкусная и сытная еда. Спокойствие и размеренность - именно это привлекло сюда Олдос Лики, когда один старый знакомый показал ему это место. И именно сюда он повёл на ланч Дельфину Кормье. В ту самую минуту, когда Лив и Блейн вошли в полицейский участок, отец Оливии — доктор Олдос Лики — сидел за ланчем со своей ассистенткой и по совместительству любовницей Дельфиной Кормье в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка за обедом. Его спокойная обстановка и запахи свежих цветов располагали к романтике. Стены бежевого оттенка, чёрно-белые фото старого Нью-Йорка и множество посетителей в залах. Между столиками чинно ходили официанты, разнося различную снедь или вина. Вечером Олдосу предстояло идти на благотворительный вечер, посвященный сбору денег для больных раком детей. Но Олдос ещё не знал, что планы придётся корректировать: в эти минуты его дочь сидела в полицейском участке, отвечая на вопросы для составления протокола. Дельфина своим живым умом и характером слегка напоминала ему Еву Мур. Как в Еве, так и в Дельфине была очаровательная непосредственность, искренность, которые он не встречал в других женщинах. Пожалуй, Олдос обратил внимание на Дельфину отчасти из-за сходства. Они мало были похожи внешне, не были полными копиями, но белокурые волосы, голубые глаза и широкая искренняя улыбка по-настоящему их роднили. Меж тем Ева обладала более гибкой натурой, умея взвесить обстоятельства и сделать сложный выбор. Также Ева всегда видела лучшее в людях, в то время как Дельфина предпочитала делить мир на чёрное и белое, впрочем, его очаровательная супруга тоже такой была, но ей удалось изжить этот недостаток. Поедая Болоньезе, Олдос отметил про себя, что Дельфина не прикасается к вину, хотя и не прочь порой выпить за обедом несколько глотков красного полусладкого, как это принято у неё на родине. Лики отложил приборы и ещё раз внимательно оглядел француженку: Кормье сегодня была необычайно бледна и плохо ела. — Дельфина, ты хочешь мне что-то сказать, — это был не вопрос, а утверждение. Олдос не рассчитывал, что девушка скажет всё сразу, но положение Дельфины было очевидным, пусть признаки были косвенными. — Прости, Олдос, я задумалась, — сказала Дельфина, поняв, что предстоит неприятный разговор. Кормье знала, что он женат. Девушкой она была деликатной и тактичной, поэтому избегала разговоров о возможном разводе. Скорее даже понимала, что развод невозможен, порой ей хотелось завершить этот роман. Беда в том, что она не знала, как его закончить, слишком сильно она любила этого мужчину. Но чем дальше заходили их отношения, чем больше она узнавала об Олдосе Лики, тем горше ей становилось. Эти отношения словно были трясиной, которая засасывала её всё глубже, отнимая силы. Порой она чувствовала себя жалкой, этот человек не отвечал ей той же страстью, но и не позволял уйти. — Ты сегодня бледна, ничего не ешь и не пьёшь вина, — перечислил Олдос причины, по которым начал разговор. — Я думаю, тебе есть, что мне сказать. — Олдос, я жду ребёнка, — решилась сказать правду Дельфина. Ей было плохо от запахов, хоть она и выпила противорвотное лекарство, но не могла заставить себя поесть. Ей было очень страшно, она не знала, как воспримет её любовник эту новость. Для самой Дельфины это была неожиданность, не стоило полагаться только на спермициды. — Я не знаю как это получилось. Не понимаю. Я сама думала. C'est impossible! Мы ведь предохранялись, — продолжала говорить Кормье. Неожиданно девушка расплакалась несмотря на то, что она не могла быть с тем, кого очень любила, не знала, как быть со своим нынешним положением. Горячие слезы бежали по щекам, смешиваясь с тушью. Внезапно у Олдоса зазвонил телефон, вероятно, это было нечто срочное, потому что на лице Олдоса мелькнула тень беспокойства. Взяв трубку, Олдос спокойно сказал: — Я слушаю. — Доктор Лики, вы сказали звонить, если произойдёт что-то срочное, — раздалось на другом конце провода. — Ситуация очень серьёзная! Сегодня ваша дочь была в участке для составления протокола. Я сижу за соседним столом с Бобино, помните, я говорил: это полицейский, с которым она работает? — Ближе к делу, детектив Морис, — сказал Олдос с нажимом. — Вчера на вашу дочь напали, накачали наркотиками и пытались похитить, — сказал Морис. — Спасибо, Дэвид, я тебе очень признателен, — проговорил Олдос. — Я сегодня же вылетаю. Сбросив звонок, Олдос тут же начал искать в гугле ближайшие авиарейсы из Нью-Йорка в Сиэтл. Никогда в жизни он не испытывал такого страха, как сейчас. Вместе с тем он был зол: как такое могло произойти? Не для того ли он завербовал детектива из участка, с которым сотрудничает его дочь, чтобы она была в безопасности. Похоже, Морис позволил себе халтурить, надо сделать ему внушение на первый раз, но больше подобную безалаберность он не потерпит. Тем не менее, сейчас важно объяснить Дельфине, что происходит. Олдос знал, что девушка его поймет, особенно, будучи в столь деликатном положении, материнский инстинкт — сильная вещь. — Что-то случилось, Олдос, почему ты уезжаешь и что делать с благотворительным вечером? — француженка уже не плакала, Дельфина интуитивно уловила — случилось нечто серьёзное. Кормье была одной из тех, кому было известно, как важно для Олдоса посещение благотворительных вечеров. — На мою дочь вчера было совершено нападение, пока неизвестно, кто это сделал, — как можно спокойнее ответил Олдос. — Мне сообщили, что её едва не похитили. Кто бы это ни был, он попытается сделать это снова. Мне необходимо поехать в Сиэтл и всё выяснить, сейчас я должен быть рядом с Лив. Ты понимаешь, это вопрос жизни и смерти. — Конечно, ты должен поехать, — сказала Дельфина, она была бледна и обеспокоена. Кормье не знала эту девушку, тем не менее, новость о похищении ужаснула её. Она припомнила, что видела фото маленькой рыжеволосой девочки, которая на руках держала щенка керри-блю и широко улыбалась. То фото Олдос держал на самом виду. Рядом с этим фото было другое — на нем пожилой мужчина обнимал рыжеволосую девушку в мантии выпускницы, в одной руке девушка держала диплом, а другой обнимала отца. — Рад, что ты понимаешь, Лив для меня очень важна, — сказал Лики. Дочь Олдос искренне любил. — Что касается твоего положения, мне нужно время, чтобы всё обдумать. Но решать только тебе. — Нужно позвонить организаторам благотворительного вечера и сообщить, что ты не появишься. Кроме того, у тебя лекции, выступления, — задумчиво сказала Дельфина. — Ты права, всё же я не первый год поддерживаю фонд «Протяни мне руку», — они должны пойти мне навстречу. А насчёт лекций и прочего — их можно перенести, сейчас я должен быть с семьёй. Наши коллеги должны уважать моё решение, — проговорил Олдос, набирая номер своего помощника. Нужно чтобы тот успел купить билет и приобрёл от имени Олдоса нечто очаровательное для Евы, Олдос не собирался исчезать просто так — необходимо было произвести хорошее впечатление.***
Приехав в отель, доктор Лики быстро прошёл к ресепшну, получил ключ от номера и пошёл собирать вещи. Помимо посещения благотворительного вечера и покупки билета, пришлось отдать Гарри указания отменить несколько лекций и публичных выступлений, а также одно интервью. В номере он, не раздеваясь прошёл в спальню, где тут же начал укладывать вещи в чемодан. Одежду и документы он убирал размеренно, аккуратно, всему отводя своё место: брюки и рубашки уложил стопками, документы вложил в карман крышки чемодана, галстуки и носки сложил отдельно. Последними в чемодане оказались зубная щётка и лекарства. Также в чемодане оказалось редкое издание «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла — в детстве Лив обожала эту книгу, но Ева была против покупки дорогого издания, считая что главное в книге это её содержание, а не то в каком году она была издана, или как она оформлена. В целом, Ева не любила неоправданно дорогие и роскошные вещи, не любила вычурности. Олдос невероятно ценил скромность и умение держать себя с достоинством в своей супруге, ценил ту сдержанную элегантность и вкус с которыми она одевалась или обставляла их дом. Его покойная мать, умершая, когда Оливии было двенадцать лет, души не чаяла в невестке, хоть и считала поначалу что девушка из Америки, тем более из Миннесоты несколько простовата. Но общаясь с будущей женой своего сына в течении двух лет, миссис Лики в девичестве Дарси* вдова промышленника поняла что у мисс Евы Мур есть врожденные чувства такта и деликатности, а также чуткость которая, увы, присуща не всем. Закончив с чемоданом, Олдос вызвал такси. Отправляться в аэропорт мужчина предпочитал заранее, потому что не терпел суеты. Сделав ещё один звонок, он вызвал портье, чтобы его вещи отвезли вниз. Ещё раз проверив всё ли он взял, он присел в кресло и достал бумажник, вынул несколько купюр на чай и, отложив их на стол, достал фото. На фотокарточке были запечатлены молодая женщина с волосами палевого цвета в строгом сером платье с жемчугом, на руках у неё был укутанный в одеяло младенец, рядом стояла рыжая девочка лет двенадцати. Глянцевая поверхность фотографии словно хранила тепло семейного очага. Вскоре в дверь номера постучали, Олдос поспешно вложил фото в кошелёк и пошёл открывать. За дверью стоял портье — безусый юнец, наградивший его дежурной улыбкой. Очутившись в номере, юноша подхватил чемодан и уже было понёс его к лифту, как Олдос остановил его и протянул захваченные с тумбочки деньги — награду за старания. Портье положил купюры в карман и улыбнувшись ещё шире, вновь подхватил чемодан и прошёл к лифту неподалёку. Сам Олдос захватил зонт и вышел следом, дождь в этом городе мог застать врасплох. Спустя совсем немного времени они были уже внизу, молодой человек помог донести чемодан до такси и уложить его в багажник. Олдос ощущал дикий холод — высокая влажность при почти плюсовой температуре заставляла чувствовать себя неуютно. Холодный северный ветер довершал безрадостную картину. Вскоре такси уже везло Олдоса в аэропорт имени Кеннеди. Самолёт вылетал через полтора часа, но по пробкам в городе можно было смело сказать, что прибудет мужчина только к регистрации. Впрочем, Лики был спокоен, как запасной вариант всё равно оставался один из частных самолётов Дайад. Пожилой мужчина даже удивился как вышло так, что он попросил заказать билет на обычный рейс, когда есть самолёт от института. Должно быть потому что некогда было раздумывать — на кону безопасность дочери.***
Только оказавшись в авиалайнере Олдос успокоился — главное как можно скорее оказаться в Сиэтле. Как давно он не летал с другими пассажирами? Пятнадцать лет как минимум, только частные самолёты. Олдос вновь достал из бумажника фотографии и начал их перебирать. Вот на одной маленькая Оливия играет в мячик с щенком керри-блю, которого он ей подарил на семилетие. Она назвала щенка просто Другом, не стала даже искать подходящее имя. Этого пса Оливия обожала, при этом честно выполняла данное слово — заботиться о нём самостоятельно. Правда, первые месяцы всё равно Еве и Олдосу приходилось помогать с щенком по ночам, оказалось что щенята почти как новорожденные дети требуют пристального внимания. Сам Олдос не очень любил собак и животных в частности. Мог восхищаться животными как творениями природы, но тратить силы, время и деньги, находил излишним. Тем не менее Оливия уже в шесть лет научилась рассуждать логично и привела простые доводы: ей нужен друг и защитник. Единственное что ей сказал тогда Олдос — ухаживать за щенком будет она сама. Лив тут же бросилась ему на шею так, словно он не просто согласился, а уже купил и щенка, и ошейник, и всё необходимое. Некоторое время ушло на то, чтобы найти кинолога и посоветоваться какая порода лучше. Выбор он остановил на Керри-блю без раздумий, кинолог описывал этих собак как воплощение добродушия, указывая на то, что они могут катать малышей на санках и при всей своей физической силе не способны причинить вреда человеку. Увидев щенка впервые Оливия пришла в тихий восторг, но уже через минуту самым внимательным образом слушала от отца список обязанностей. После этого они поехали к ветеринару, где Лив узнала особенности ухода за этим крошечными щенком. Частыми стали визиты к кинологу, Лив с воодушевлением взялась дрессировать кроху – Друга - как она его называла. На другом фото была запечатлена Ева в день их свадьбы, элегантная причёска, простое кружевное платье с прямыми облегающими рукавами: «При всем уважении к леди Ди, я не надену платье с рукавом-буф. Эти платья на каждом шагу, на мой взгляд они слишком вычурные и пышные. В обычной жизни она потрясающе одевается, но её свадебный наряд слишком роскошен.» На ней был прелестный жемчужный гарнитур из серёг и колье. Многие женщины в то время носили жемчуг, но Олдос считал — только его невеста смотрится столь нежной и хрупкой с жемчужными украшениями. Ева вне всяких сомнений была одной из тех девушек, кто восхищался стилем принцессы Уэльской, но выбирая себе наряды, она старалась подобрать то, что лишь подчеркивало именно её сильные стороны. Разглядывая фотографии Олдос так увлекся, погрузившись в воспоминания, что не заметил как сосед смотрел ему через плечо. Это был молодой мужчина в пуловере и брюках, на лице были очки в массивной черной оправе, словно он их у кого-то одолжил. — Это ваша семья? — решился нарушить тишину сосед Олдоса. — Да моя жена и дети, — спокойно ответил Олдос, не став комментировать бесцеремонность соседа по салону. — Позвольте представиться — доктор Олдос Лики, а с кем я имею честь разговаривать? — Простите, забыл представиться — Джон Эванс, а вы врач? — спросил новоявленный знакомый, представившись. — Нет, я учёный. — Ваша жена настоящая красавица, судя по одежде это были восьмидесятые годы, на одном из фото она выглядит совсем как леди Ди, — сказал мистер Эванс. — Вы учёный? А в какой сфере? — У меня степень по иммунологии, — благосклонно ответил Лики. — А по поводу моей прелестной супруги — она в миллион раз прекраснее леди Дианы. — Смелое заявление, — только и мог произнести молодой мужчина. — Я сам недавно стал отцом, к сожалению, когда дочка родилась я был в командировке. Сейчас только смог вырваться чтобы вернуться в Сиэтл. — Смею вас заверить, что вас ждёт ещё много приятных моментов в жизни дочери, — сказал Олдос, вспоминая как сам впервые взял на руки Лив. — Знаете, я бы хотел отдохнуть пока мы летим, вы не возражаете? — Что вы, конечно, нет, — чуть растерялся собеседник. Олдос достал флакон со снотворным, выпил одну пилюлю и прикрыл глаза.***
Самолёт из Нью-Йорка прибывал в аэропорт Сиэтла в 21 час 52 минуты, Ева заметно нервничала, она уже полгода не видела мужа. Последний раз когда они виделись, то крупно поссорились — его подопытные начали заболевать. Когда она спросила предвидел ли он эту возможность, Олдос не нашёлся что ответить и попытался уйти от этого разговора. В целом, должен был предвидеть, хотя она знала, что эксперимент проводил друг Олдоса — Итан Данкан совместно с женой Сьюзан, но она всё равно понимала что её супруг играл далеко не последнюю роль. Спустя пару недель после его отъезда произошла резня на озере Вашингтон и их дочь Лив резко изменилась. Сначала Ева не хотела звонить мужу, потом начала замечать за дочерью всё больше странностей и капитулировала. Олдос пообещал вернуться, как только сможет — у него длительная командировка во Францию, один из новых проектов DYAD Group требует его внимания. Муж просил либо дождаться его визита, либо любыми путями уговорить дочь на поездку во Францию, подчеркнув что её, Еву, он тоже ждёт. Лив от поездки категорически отказалась, сказала что не может уезжать куда-либо просто так, на новой работе не так поймут. Новая работа! Эта новая работа её дочери чрезвычайно не нравилась Еве - похоронить себя заживо в морге и отказаться от мечты стать кардиохирургом! Не говоря уже о том, что зарплата помощника коронера гораздо ниже. Сын писал какие-то заметки в тетради, явно не домашнее задание. Взглянуть бы что пишет Эван, но он не покажет. Ева Мур была миниатюрной статной женщиной пятидесяти одного года, с безупречной укладкой и в строгом классическом платье. Её шею обвивала нитка жемчуга, кроме него её украшало лишь обручальное кольцо на пальце левой руки. Что бы не происходило она держала себя с достоинством, всегда спокойно реагируя как на хорошие, так и на плохие новости — уроки покойной свекрови не прошли даром. Её сын Эван был невысоким подростком в очках с простой чёрной оправой, непослушными кучерявыми волосами и голубыми глазами. Эвану всегда говорили, что он необычайно похож на отца, кроме, быть может, роста. Стоило им всей семьёй на Рождество поехать в Торонто на ежегодное торжество в Дайад, как с ним непременно начинал беседовать кто-то из папиных коллег по поводу планов на будущее. Эван был растерян, он вовсе не собирался идти по отцовским стопам, его куда больше привлекало изучение английской литературы и антропология, чем биоинженерия, иммунология, биотехнологии и прочие направления, которые стремились обсудить с ним папины сотрудники. В своей семье Эван чувствовал себя белой вороной. Вскоре объявили о прибытии рейса из Нью-Йорка, через металлоискатели начали проходить пассажиры. Прошло довольно много народа, прежде чем появился он — почтенный отец семейства и крупный учёный в одном лице. Ева шла, стараясь не торопиться — пусть не думает, что ей не терпелось его увидеть, кроме того, спешка не достойна леди. Приблизившись к мужу вместе с сыном она сдержанно подала ему руку, которую он тут же поцеловал. Эван чувствовал себя не своей тарелке, даже такие целомудренные жесты между родителями его смущали. У Эвана уже была девушка, но родители, да и вообще люди намного старше его представлялись ему теми, кто не может заниматься чувственными вещами. Наконец, Олдос решил нарушить молчание: — Прости, что не вернулся раньше, был чрезвычайно занят, — говоря это, Олдос в глубине души чувствовал себя виноватым. — Мне сегодня позвонили из полицейского участка, с которым сотрудничает наша дочь, сказали что на неё напали. На лице Евы отразилась целая гамма эмоций, воображение подбрасывало картины одну ужаснее другой: от огнестрельного ранения, до разбитой головы или изнасилования. Что с ней могло случиться за те трое суток, что они не виделись? Взяв себя в руки, она сдержанно произнесла: — Дома поговорим. — Хорошо, поехали скорее, — сказал Олдос. — Пап, давай я возьму чемодан, он наверняка очень увесистый, — подал голос Эван. — Ты очень меня выручишь, Эван, — произнёс Олдос, улыбаясь и передавая чемодан сыну. — Приятно знать, что мы с мамой хорошо вас воспитали. — Мне просто нравится заботиться о моих родителях, — улыбнувшись в ответ, сказал Эван. — Как и Лив, она будет рада тебя видеть. Из здания аэропорта они пошли к парковке, до машины они дошли очень быстро. Чёрная Porche Cayenne выглядела весьма неплохо. Ева помогла сыну поставить чемодан отца в багажник и села за руль. Вскоре вся семья ехала домой. Дорога прошла в тягостном молчании, Эван даже на заднем сидении чувствовал напряжение между родителями, счастливица Лив — родители настрого запретили что-либо сообщать об их ссоре, а ему посоветовали не вмешиваться, аргументируя тем, что в своих делах способны разобраться сами. В целом, чета Лики-Мур ладила, когда дело не касалось аморальных и неэтичных экспериментов Дайад. Порой Эван не мог понять как поженились ученый-англичанин из верхушки среднего класса и студентка-медик родом из Миннесоты, хоть он и слышал историю знакомства своих родителей десятки, может быть сотни раз. Часто рассматривая их фотографии, даже свадебные Эван не знал как возникла связь между хрупкой миниатюрной блондинкой и мужчиной, чей возраст близился к пятидесяти. Быть может, потому что ему самому ближе были ровесницы, а жизненный опыт был невелик. Эван, пребывая в своих мыслях, даже не заметил как они подъехали к дому. Выходя из машины, он поспешил к багажнику — нужно было достать чемодан. Не без помощи матери достав чемодан, Эван пошёл по направлению к дому. Дом был белым, над крыльцом нависала крыша, поддерживаемая фронтонами. Покатая тёмно-серая крыша казалась почти чёрной этой дождливой ночью. Синие ставни на окнах, напоминающие соты. Двор опоясывала живая изгородь. Ночь была прохладной, шёл дождь уже не такой сильный как несколько часов назад, но куртка Эвана и брюки, не успевшие высохнуть в машине, вновь намокли. Холодный воздух пробирал до костей, а Эван про себя проклинал чемодан, ручка которого натирала ладонь, погоду и ступеньки крыльца, по которым ещё надо было подняться. Открыв дверь ключом и оказавшись наконец в доме, он поднялся на второй этаж и отнёс чемодан в спальню родителей. Эван не лукавил, когда говорил что помогать родителям ему нравится, но носить чемодан он не любил. Поэтому, он решил завтра при первой возможности заказать через интернет чемодан поновее, а то этот, по его мнению, был таким же старым, как отец. Перед тем как спуститься, Эван заглянул к себе в комнату и повесил куртку на спинку кресла, после чего сменил брюки и рубашку. Спустившись к ужину, он услышал, как мама говорит с Лив, похоже, собиралась уговорить её приехать. Гиблое дело — Эван знал, что старшая сестрёнка темнит и недоговаривает. А узнав что приехал отец и вовсе будет избегать "радости встречи" — отец всегда знал когда Лив или Эван лгут. У Олдоса Лики был просто сверхъестественный нюх на ложь отпрысков, но он никогда не давил, а лишь аккуратно спрашивал, задавая всё новые вопросы. В конце концов, дети сами выкладывали ему всю правду. — Эван, мы садимся обедать, после обеда нам с папой нужно будет обсудить один личный вопрос, — начала было Ева. — Вы будете говорить о Лив, мама, ты уже пыталась. Но ты же знаешь — она опять отвергнет любую помощь, — попробовал спорить Эван. — Не перебивай старших, юноша, — посоветовал Олдос. — Давайте сядем обедать, если хочешь обсудить этот вопрос на равных, то я не против, но только после обеда. Потом сразу спать, тебе завтра в школу. — Как скажешь, папа, — с деланно невинным видом сказал Эван. Столовая была соединена с кухней: кремовые стены со скромной отделкой и большие окна с белыми воздушными шторами. Стол и стулья красного дерева, стол украшала бирюзовая скатерть. Ева взялась сервировать стол, расставляя тарелки и раскладывая приборы. Перейдя на половину, где располагалась кухня, она сняла с плиты жаркое, и попутно прихватив деревянную подставку, вернулась в столовую. Вскоре на столе стояло жаркое, рядом располагался салат и пудинг. Ужин проходил в молчании, Эван хотел показать родителям что он уже взрослый и может принимать участие в обсуждении проблем семьи, а Олдос и Ева твердо решили убедить упрямого отпрыска идти спать. Порой Ева понимала без слов, а если он что-то говорил, то читала что называется между строк. Ей было твердо ясно, что на самом деле Олдос не собирается обсуждать при сыне то, что произошло с Лив. Олдос лишь сделал вид что позволит сыну принять участие в разговоре, но намёк на загруженность старших классов доносил совершенно другой смысл. — Знаешь, Эван, уже довольно поздно, — произнес Олдос в конце трапезы. — Уверен, что ты вовсе не желаешь проснуться завтра разбитым. Завтра твоя сестра придёт на семейный обед. — Олдос, но она сказала по телефону, что идёт обедать с парнем, — высказалась Ева. — Значит, пусть приходит на ланч, а ты не узнала кто этот молодой человек? — спросил Олдос. — Я так понял, что она разорвала помолвку с мистером Лилиуайтом. — Да можешь радоваться, Мейджер больше у нас не появится, — удрученно сказала Ева, ей всегда нравился Мейджер. Но её супруг смотрел скептично на отношения Лив и Мейджера. — Мам, то есть у Лив новый парень, — решил подать голос Эван. Он проигнорировал намёк своего отца и решил хотя бы послушать. Плевать что завтра важная контрольная, выкрутится как-нибудь. — Эван, надеюсь завтра ничего важного в школе не будет, —добродушно задал вопрос Олдос, будто почувствовав, что от него скрывают нечто важное. — Контрольная по алгебре первым уроком, но я готов, — поспешно и чуть испуганно сказал Эван. — Иди выспись, хорошо, что ты подготовился. Но если ты проспишь или явишься в школу не выспавшись — это скажется на результатах, — сделал последнюю попытку спровадить отпрыска Олдос. Эван вышел из-за стола крайне неохотно, прихватив тарелку. Тарелка и вилка с ножом отправились в раковину. Сам юноша поспешно поднялся по лестнице и тихо сел на верхней ступеньке. Ему не терпелось услышать, что опять произошло со старшей сестрой.