Остаться Зимовать (To Stay the Winter)

      Каэр Морхен был, как и всегда, домом, и он хотел бы, чтобы так оно и оставалось.       Это чувство знакомо до раздражения. Крепость была огромна, но часто казалась слишком маленькой, и Эскель приходил в себя только на большаке, охотясь на монстров и убивая их. Ему до сих пор это было нужно, и временное улучшение погоды, давшее Кейре возможность отправить их с Ламбертом на поиски вилохвоста, подбадривало. Странно, что он ждал не только саму охоту, когда выходил из замка на рассвете.       Его волновало возвращение домой. Обычно это было худшей стороной.       Странная вещь: после того, как адреналин спадал, острые ощущения погони сходили на нет, а тварь, за которой охотился, лежала у его ног, Эскель чувствовал удовлетворение на несколько минут, иногда на час или два, но после… Он впадал в это серое дерьмо, что заставляло его хотеть напиться до чёртиков. Это как похмелье без самого алкоголя. Он ненавидел эти ощущения. Разочарование и апатия обязательно приходили следом за охотой.       Однако сейчас он не думал о том, что будет дальше.       Помогало то, что у него была иная причина охотиться, помимо спасения неблагодарных чужаков за мешочек монет, который исчезал ещё до того, как эти поганые чувства покидали Эскеля. Он охотился на вилохвоста для Майи. Ламберт продолжал напоминать ему, что это для Кейры, чтобы та изучила внутренности твари. Но Майя работала вместе с ней, а он любил наблюдать, как она становилась счастливой за этой работой. Он до конца не понимал, чем занимались женщины, но это было не важно. Он уже мог представить, как возвращался к ней, улыбавшейся, и оно того стоило. Оно стоило того, даже несмотря на слякоть, холод и насквозь промокшие сапоги. Стоило даже того, чтобы слушать Ламберта, который матерился, напоминая промокшую шлюху, да и пах он так же. Стоило того, что они делали это не ради денег. Хотя, может, вилохвост проглотил пару монет, и они найдут их у него внутри…       Деньги ― это хорошо, но они не делали его счастливым.       Потребовался целый день, чтобы привлечь внимание чёртового монстра. Они держали наготове козла, но холодный запах тающего льда, казалось, перебивал козлиное амбре. К тому времени, когда вилохвост показался на горизонте, Эскель готов был биться об заклад, что если Ламберт не перестанет вонять по поводу мокрых ног и замёрзшей жопы, он скормит придурка горным троллям. Но знакомая фигура, освещённая оранжевым светом вечернего солнца, быстро заставила его замолчать.       ― Ну наконец-то, блять, ― выплюнул Ламберт в последний раз, фокусируясь на существе. Ламберт, может быть, и ослина, но своё дело знал. Эскель не успел даже пошевелиться, как ведьмак вытащил меч из ножен. Вилохвост был ещё далеко.       Эскель через плечо оглянулся на Ламберта. Он подавил желание съязвить о том, что тот слишком рано вооружился. Пусть и оба, наконец, начали регулярно трахаться, они давно не охотились. Рука зудела от желания схватиться за меч.       Эта зима выдалась суровой, пусть и была лучшей в его жизни.       Тварь подобралась ближе, слишком увлечённая блеянием козла и от голода не замечавшая ведьмаков, что спрятались в ближайших кустах. Более умное существо нельзя было бы так обмануть, но, к счастью, вилохвосты были тупы, как утопцы; только они больше и их тяжелее убить.       Эскель вынул серебряный меч. Рукоятка удобно легла в руку, пусть его разум так не вовремя подкинул воспоминания о том, когда он держал его последний раз.       У горла Майи, лишь затем он бросил его в окровавленный снег.       Он мотнул головой. Потом.       Ветви треснули, брызги мокрого снега взмыли в воздух, когда вилохвост неуклюже приземлился в паре шагов от козла. Ламберт дёрнул за верёвку, освободив тем самым козла, и втиснулся между блеющим животным и голодом вилохвоста. Тварь зарычала на него. Оскалила зубы. Эскель продвинулся вперёд и поравнялся с Ламбертом. Оба ведьмачьих меча блеснули оранжевым светом заката, отражённого облаками.       ― Иди и получи мяско, сучий потрох, ― издевался Ламберт, хоть вилохвост и не был столь умён, чтобы оскорбиться. Видимо, ему страшно не понравился голос ведьмака, и он выбросил в сторону мужчины когтистую лапу. Меч Эскеля задвигался рефлекторно: два пальца твари упали на снег, когда серебро пронзило существо так же легко, как ноги вступают в снег.       Вилохвост взревел от боли.       Битва смыла все мысли.       Он почувствовал, как знак пролетел рядом с ним. Шипение от огня Игни отвлекло вилохвоста от козла да отрезанных пальцев и вернуло к ним внимание. Эскель, обходя с фланга, откатился в другую сторону. Вилохвосты были тупее коровьего навоза, но это не уменьшало их опасности.       Эскель образовал вокруг себя щит Квена, а затем бросился в атаку. Сапоги хрустели влажным снегом, пучки сухой травы и грязи отлетали от подошвы. Пока вилохвост был отвлечён огнём Ламберта и громкими проклятьями, у Эскеля была возможность подобраться поближе. Серебро его клинка вонзилось в мягкую кожу под крылом до того, как тварь заметила ведьмака. Лезвие вошло глубоко, тщательно нацеленное на пространство между рёбрами. Эскель дёрнул рукой, и меч вышел из туловища, чешуя с кровью прилипли к нему. Вилохвост дёрнулся, взвизгнув от боли, и ведьмак, высвободив меч, отпрыгнул назад, не позволив раздвоенному хвосту, просвистевшему рядом, ударить его. Пронзительный вопль резко оборвался, и голова твари обернулась к нему, щёлкнув зубами. Розовые пузыри с бульканьем вытекали из пасти крылатого существа.       ― Ламберт, я пробил ему лёгкое! ― закричал он напарнику, пока тот кружился перед тварью. ― Он не сможет взлететь.       Это было и хорошо и плохо. Озверев от ужаса, монстр перестанет защищать себя. Он начнёт действовать хаотично, натыкаясь на что угодно, но, чёрт возьми, никто не поймёт, что он может сделать. Им нужно быстро прибить его, пока вилохвост не достанет их случайным движением.       Старший ведьмак по лицу Ламберта видел, что тот знал, как и он сам, насколько опасен смертельно раненый монстр — спасибо бесконечным лекциям Весемира. Эскель был рад, что эйфория битвы приглушила его уже привычные чувства, когда перед глазами всплыло лицо старика. Впервые он думал о наставнике без укола боли в груди. Это его так же отвлекало, но лишь до того, как кровь твари брызнула на него, когда Ламберт мечом полосонул тому по шее, и вилохвост дико взревел.       Эскель отскочил назад, едва успев уклониться от зубов. Он поднял меч и рубанул ровно в тот момент, когда голова пронеслась мимо него. Серебряный меч вонзился в основание шеи. Лезвие дрогнуло, когда оно разрубило кость, а затем прошло в мягчайшее местечко между черепом и верхом спинного мозга, аккуратно разрубив его. Дёрнувшись, вилохвост свалился на бок.       Ламберт выглядел немного разочарованным:       ― Это не битва, ― проворчал он. ― Даже кровь не вскипела.       ― Оставь свою бурлящую кровь для Кейры, ― огрызнулся Эскель.       Ламберт посмотрел на него с долей ехидства и приподнял бровь:       ― Предпочитаю оставлять всё своё оружие… наготове.       Эскель даже не смог придумать остроумный ответ. Он устал от разговоров про член Ламберта. Он говорил о нём весь день. Мужик без умолку трындел о своей Кейре, и так как он был столь же бесполезен в этих делах, как и большинство подобных ему, лучшее, что младший ведьмак мог делать, — это рассказывать о том, в какие места он её трахал. Эскель не собирался поощрять его вновь заводить свою шарманку.       ― Что ж, бери одно из твоих готовых орудий, чтобы достать сердце и образцы крови для твоей чародейки, чтобы уже со всем покончить.       Ламберт, не пререкаясь, вытащил кинжал из-за пояса, что было почти не в его характере, но затем остановился и взглянул на Эскеля с очень серьёзным выражением лица. Было жутковато. Ламберт вздохнул и ногой перевернул вилохвоста на бок. Он без всяких церемоний перерубил хрящ в центре грудной клетки. Затем вновь посмотрел на Эскеля.       Как снег растает, ― начал Ламберт, орудуя ножом, ― что будешь делать?       Раньше и вопросов таких не было. Эскель мог лишь пожать плечами.       ― Ага, ― произнёс Ламберт, вновь переводя взгляд на вилохвоста и просовывая руку внутрь твари. ― Вот и я не знаю.       Эскель вложил меч в ножны и обошёл труп как раз в тот момент, когда Ламберт вынул сердце. Он взял сердце у ведьмака и сунул его в кожаный мешочек, вытерев кровь о штаны. Ламберт встал, до этого зачерпнув немного крови в пузырёк и засунув его за пояс. Он взглянул краем глаза на Эскеля.       ― Не знаю, ― повторил Ламберт вполголоса. ― Это и не должно быть под вопросом. Никогда не думал, что мне придётся над этим задумываться. Но я никогда не хотел здесь даже находиться. А теперь, наверное, мне и не нужно.       Эскель не ожидал подобного. Он знал историю Ламберта: насколько его отец был говнюком и насколько младшему ведьмаку было горько от всего этого. Становление ведьмаком было, как минимум, блять, неприятно. Но, отбрасывая всё его ворчание, Эскель не мог представить, чтобы Ламберт ушёл.       ― Ты действительно просто перестанешь быть ведьмаком? ― Эскель не верил своим ушам.       ― А почему бы, блять, и нет? То есть я могу доставать образцы для Кейры, убивать всякое на пути, но если она будет делать то, что делает, мне не придётся быть ведьмаком. Денег и так хватит, ― Ламберт ухмыльнулся. ― И будет куда больше времени на моё другое оружие.       Эскель хмыкнул. Его голос был куда резче, чем он хотел:       ― Ты действительно думаешь, что она будет держать тебя около себя, когда ты перестанешь приносить ей пользу?       ― Конечно, ― Ламберт пожал плечами, словно отмахивался от этой мысли. ― Наверное, ― он нахмурился и его взгляд помрачнел. ― Скорее всего. В смысле, я люблю её. Она говорит, что любит меня, ― он сконфуженно отвёл взгляд. Прочистил горло. ― Йен же таскается с Геральтом.       ― Это пока что, ― Эскель искоса взглянул на Ламберта. ― И разве не ты ли говорил, что не доверяешь Йеннифэр?       ― Нет, ― он вновь пожал плечами. ― Но я доверяю Кейре, хоть это и, наверное, очень тупо, ― он постарался посмеяться, но прозвучало вынужденно. ― Да и вообще, не я тут вампира ебу.       ― Ну вот и вышло дерьмо, ― скривился Эскель. Он ждал этого.       ― Это какое такое?       ― То, в котором ты убеждаешь меня разрезать её на кусочки, верно?       Ламберт нахмурился:       ― Ты всегда такой параноик? Мне плевать, с кем ты там трахаешься или что-то ещё. Просто… не порти себе жизнь, хорошо?       ― Оу, Ламберт, не думал, что тебе не всё равно, ― усмехнулся Эскель. Он не хотел говорить об этом с Ламбертом. Блять, он в принципе не хотел говорить об этом.       ― Иди нахуй, Эскель.       ― Спасибо, не нуждаюсь, ― мужчина выглядел довольным собой и тем, что избежал разговора. Было так легко забыть, кем являлась Майя, пока кто-то из этих постоянно не напоминал ему. Он просто хотел вернуться и зарыться лицом в её волосы и не думать об этом. Скорее, он бы предпочёл какое-то время в принципе не думать.       Он гадал, существует ли такое заклинание, чтобы сделать эту зиму бесконечной.       ― Ладно, пошли, ― он убрал кинжал обратно в ножны, висящие на поясе, и развернулся к тропинке. Эскель, не сказав и слова, пошёл следом. Тишину нарушали только скрип его кожаной куртки и хруст снега под ногами. Вместо того чтобы разобраться со всем, Эскель думал о том, как пахнет Майя. Он думал о том, как она пекла вкусный хлеб и как делала зелья и мази, которые тоже пахли, но на сей раз ужасно. Это заставило его улыбнуться. Он подумал о том, как невероятно было просыпаться все эти дни, когда она лежала, свернувшись калачиком, рядом с ним.       Когда они вышли на ровную дорожку, Ламберт оглянулся через плечо на Эскеля и резко выдернул его из уютного воспоминания обратно в промокшие ботинки.       ― Тебе всё равно придётся решить, ― сказал он. ― Зима не вечна.       ― Я знаю, ― Эскель сказал это недостаточно громко, чтобы Ламберт услышал.       Как, блять, он мог выбрать?       Кто такой ведьмак, если он больше не ведьмак? И что важнее: убивать монстров или быть счастливым? Они убивали тварей не потому, что так было правильно, а потому, что они могли. Это была хорошая причина на долгое время.       Как долго они будут сражаться в битвах, которые никогда не смогут выиграть?       Сапоги Эскеля волочились по снегу. Солнечный свет померк. Порыв ветра со свистом пронёсся сквозь голые ветви деревьев. Он вздрогнул от надвигающейся темноты, холод охватил его. Возможно, зима не будет вечной, но, возможно, сегодня она всё ещё будет зимой.       Он устал об этом думать. Он устал от Ламберта. Он просто хотел в постель с бутылкой водки и с ней, и нахер всё остальное.       Они с трудом протиснулись сквозь решётку на входе, хоть и могли пройти через любые десять мест разрушенной стены. Эскель отказался думать и об этом. Он схватил мешочек с пояса и собирался отдать сердце вилохвоста Ламберту, чтобы ему даже не пришлось смотреть на Кейру, когда он услышал характерный звук открывающегося портала: золотое сияние магии чародеек посреди двора.       ― Чёрт.       Оба инстинктивно выхватили мечи. Эскель бросил мешочек в снег у своих ног. С сиянием света фигура в капюшоне вышла из портала и тот за ней закрылся. Женщина подняла голову и откинула капюшон, насмешливо взглянув на обнажённые мечи. Её длинные кудрявые чёрные волосы упали ей на спину. Даже в темноте её фиалковые глаза были великолепны.       ― Эскель. Ламберт, ― голос Йеннифэр был спокоен и мягок. Она слегка улыбнулась. ― Можете их убрать, ― он заправила волосы за ухо и выпрямилась. ― Геральт скоро прибудет. Вы знаете, что он думает о порталах, ― не сказав больше ни слова, она развернулась и направилась к двери.       ― Рад видеть тебя, Йеннифэр! ― крикнул ей в спину Ламберт. Затем вполголоса пробормотал: ― Грёбаная стерва.       ― Я всё слышу, Ламберт, ― сказала она, остановившись на ступени. Йеннифэр обернулась. Её лицо всё так же было спокойным и ничего не выражало. ― Говори свободно, если хочешь. Тебе не идёт шёпот.       Ламберт, подобно рыбе, открыл и закрыл рот. Йеннифэр исчезла в проёме.       ― Выеби меня, как миленького козлика, ― проворчал Ламберт.       Эскель тяжело сглотнул. Он вложил меч в ножны и вытащил мешочек из снега. Кровь просочилась сквозь ткань, и там, где он лежал, виднелось круглое кровавое пятно. Он пнул ногой грязный снег и протянул мешочек Ламберту.       ― Возьми. Хотя бы Кейра будет рада, ― Ламберт взял его, рассеянно кивнув и даже не взглянув на ведьмака.       Эскель посмотрел на башни Каэр Морхена, возвышавшиеся на фоне тёмно-синего неба. Там были десятки окон, но почти все они темны. В одном из них в сгущавшейся ночи ярко мерцал огонёк. Это была лестница, ведущая в комнату, которую он делил с Майей. В окне горел фонарь, освещая лестницу.       Эскель опустил взгляд. Его руки были обагрены кровью вилохвоста.       Зима окончилась.