Расскажи мне сказку

      Холодный ветер мягко обдувает с силой потёртое наждачкой лицо. Зэн ощущает его каждым шрамом, каждым неровным рубцом и практически до мяса слезшей кожей. Он глубоко вдыхает, пытаясь привести мысли в кучу.       Чувство, как ладонь нежно сжимают, с заботой проводят тонкими пальцами по шрамам, с приятным жаром пронизывает сердце. Взволнованный знакомый голос что-то негромко лопочет совсем близко, и Зэн с трудом разбирает слова: «старался», «жить», «не больно». Он медленно выдыхает и открывает глаза. Из лёгкого утреннего тумана стремительно проявляются обшарпанные серые стены комнатки в углу больницы, выплывает побитый временем письменный стол с необычно чистой, незахламлённой всем подряд поверхностью, в другом конце комнаты у двери предстаёт аккуратно заправленная кровать, приходившаяся Зэну своим тёплым углом первые парочку месяцев на базе.       — Слушай, я тут подумал. Почему тебя так зовут? Мне просто интересно, ведь странно получается. «Удивлённая груша», — наконец донёсся до Зэна голос друга.       — Это просто милая история моего рождения, — слегка улыбнулся Зэн и опустил взгляд на устроившегося головой на его коленях Бэя. — Мои родители и старший брат рассказывали, что мне до последнего не могли выбрать имя. Отец хотел что-то сильное и мужественное, а мать — изящное и торжественное. Брат говорил, что иногда доходило до серьёзных споров и ругани. В итоге имя выбирали уже в палате больницы после моего рождения.       — И как пришли к «удивлённому»? — уточнил Бэй, выждав небольшую паузу.       — Прямо за окном палаты, где лежала со мной моя мама, росло очень старое грушевое дерево. Оно уже во многих местах покрылось мхом, на ветках не было ни одного листочка. Груша уже много лет не цвела, и никто не знал, живое ли это дерево вообще, — продолжил Зэн, слегка прикрыв глаза. — Через пару дней, когда моя мама пришла в себя и могла сама подойти к окну, она увидела, что старое дерево расцвело и выглядело гораздо привлекательнее, чем молоденькие деревца в саду. Персонал больницы, пациенты, все очень удивились этому. Тогда мои родители решили, что это знак свыше. Не просто так под окнами оказалось грушевое дерево, и не просто так оно зацвело.       — Это потрясающе, — восхищённо выдохнул Бэй.       — В детстве отец часто мне говорил, что теперь я проживу очень долгую и потрясающую жизнь, как и это старое дерево, — мягко улыбнулся Зэн, вспомнив голос своего отца.       — Что ж, он был прав. Я бы ещё добавил, что эта жизнь будет удивительна, как и ты сам. Самый удивительный человек, которого я когда-либо встречал, — удовлетворённо прищурился медик, как довольный кот.       — Ну хватит. Ты вгоняешь меня в краску, — шуточно возмутился Зэн.       Бэй негромко засмеялся и заёрзал, устраиваясь немного поудобнее. Чтобы это сделать пришлось разомкнуть руки, хотя и всего на несколько мгновений. Впрочем, Зэну хватило и этого, чтобы поёжится от холода.       — Если хочешь, можешь спать со мной, — вдруг предложил медик, заметив, что Зэну стало холодно.       — Бэй, я бы не хотел причинять тебе неудобства, — неловко замялся Зэн.       — Всё нормально. Я не знал, что одеяло не спасает тебя от холода. Почему ты раньше не говорил? — улыбнулся Бэй, вновь взяв друга за руку и продолжая нежно её тискать.       — Не хотел беспокоить. Это же не смертельно, — выдохнул Зэн и слегка сжал его ладонь, не удержавшись и потрогав шрам на его руке.       — Зэн, посмотри на меня, — вдруг попросил Бэй, заёрзав и посмотрев на него сам.       Зэн опустил взгляд и заглянул в мутные светло-карие глаза. Вдруг почувствовав жуткую неловкость, он спешно перевёл взгляд на облезшую шею друга, но тот осторожно погладил его по щеке свободной рукой, вынуждая вернуть взгляд.       — Смотри прямо на меня, прошу, — негромко попросил Бэй. Зэн смущённо улыбнулся, вслушиваясь в безумно приятный, ласкающий слух голос с хрипотцой.       — Зэн, если тебя что-то беспокоит — ты можешь мне рассказать. Я буду рад помочь тебе, — мягко продолжил медик, улыбнувшись. — Или хотя бы выслушать.       От этого взгляда изнутри во все стороны расползалось приятное, согревающее тепло. Оно поднималось вверх к лицу, и, наверняка, не отсутствуй у Зэна кожа, он был бы уже красный от смущения, как юная девица после признания в любви от предмета воздыхания. Тепло просачивалось в лёгкие, давая возможность легче дышать, скользило вниз к животу, вызывая странное, лёгкое покалывание, напоминающее волнение.       — Спасибо, — улыбался Зэн, накрыв его руку своей. — А насчёт пациентов пытайся не волноваться. Ты делал всё, что мог.       — Я пытаюсь, — выдохнул Бэй, прикрыв глаза.       — Всё будет хорошо, — произнёс Зэн и судорожно выдохнул, ощущая, как реальность медленно ускользает.       «Всё будет хорошо», — негромко раздаётся эхо, обволакивающее и отрезвляющее, словно холодная вода. Зэн поёжился и внутренне сжался, чувствуя, как по облезлым щекам медленно стекают крохотные капельки, оставляющие после себя зудящие дорожки соли.       — Всё будет хорошо, Зэн! — свалился на него чей-то взволнованный возглас, как гром в и так мрачном небе.       Зэн не мог даже вдохнуть, оцепеневший от ужаса. Высокое беззвездное небо глядело на них огромными чёрными глазами, и он чувствовал, что в нём тонул. В самом ужасном смысле этого слова. Огромный металлический забор с колючей проволокой наверху скалился на своих пленников, словно бешеная собака на жертв, до которых не могла дотянуться. Ворота закрылись буквально минуту назад. Пленники уже разбрелись по лагерю: кто-то сыпал самыми грязными ругательствами в сторону охраны, другие ходили туда-сюда, как загнанные в клетку звери, иные плакали, забившись в самый дальний угол больших палаток. Зэн же… Он чувствовал, как ужас медленно душил его, не позволял рационально мыслить.       Ошейник назойливо попискивал прямо на ухо.       Он сидел на низенькой скамеечке и смотрел на ещё минуту назад живого соседа по палатке. Его звали Су Лао. У него красавица жена, очаровательная дочь. Он любил больше рис, чем лапшу, хотел завести огромного чёрного кота и мечтал однажды увидеть, как его дочь выступает в театре с игрой на пипе. «Она у меня такая молодец. В музыкальной школе на выступлениях все просто замирают». А теперь его обезображенное взрывом ошейника тело лежит прямо перед воротами, истекает кровью, и никто даже не шевелится, чтобы убрать его с земли. Если бы Зэн мог выйти за ворота, то уже бы попытался что-нибудь сделать. Но он внутри, а не снаружи.       — Зэн, прошу тебя, посмотри на меня, — взмолился привычный грубый голос. — Зэн, ну же, я здесь. Всё будет хорошо.       Он судорожно выдохнул и наконец заметил, что перед ним на коленях сидит молодой парень с точно таким же ошейником на шее. Раньше Зэн с трудом мог вспомнить его лицо, но вот прямо перед ним наконец его лучший друг. Он вглядывался в лицо Зэна пламенно-янтарными глазами, полными решимости и храбрости, каких не было больше ни у кого в этом лагере. Его почти женственно пухлые губы всё шевелились и шевелились, пытаясь донести что-то до собеседника, но Зэн едва ли мог различить слова. Звук взрыва от ошейника стоял в ушах и не пропускал больше ничего.       Тёмные скалы, высокие здания научных центров, охрана в болотно-зелёных комбинезонах с электрическими дубинками и пистолетами окружали и так маленький лагерь со всех сторон. Стягивали, как змея душит свою жертву. Им только и оставалось ждать, когда их проглотят целиком, даже не прожевав, не попробовав.       — Синь, — наконец подал голос Зэн.       — Да? — встрепенулся тот, услышав голос друга.       — Синь, мы не выберемся отсюда, — тихо проговорил Зэн и всё же посмотрел на него.       — Зэн, мы выберемся и вернёмся домой. Война скоро кончится, и нас вернут домой, — попытался улыбнуться Синь и легонько потряс друга за плечи, но было сразу понятно — он нагло лжёт. Пылающий огонь в его глазах затухал, взгляд опускался с глаз на шею собеседника, руки сильнее сжимали плечи Зэна.       — Это конец, — едва сдерживая панику, выдохнул Зэн и приобнял себя. — Конец.       — Зэн, — негромко выдохнул Синь и крепко обнял друга, продолжая шептать успокаивающие слова, но уже скорее для самого себя.       Зэн приобнял его, словно на рефлексе, но не мог сказать, что от этого почувствовал хоть что-то приятное. Ужас захватывал с новой силой. Противный, жёсткий, кривой комбинезон прилипал к ожогам от электричества, к мокрой спине и шее. Было немного странно слышать родной голос Синя, чувствовать его сбитое дыхание у уха и мысленно понимать, что возможности просто побыть с ним рядом скоро может и не стать. У них, скорее всего, больше нет времени не быть сентиментальными. Зэн шмыгнул носом и уткнулся лицом в широкое плечо друга, крепко обнял его, сжав в ладонях ткань его комбинезона, и закрыл глаза.       — Это ещё не конец, Зэн. Мы выберемся отсюда вместе, — вдруг твёрдо заявил Синь, прижав его к себе. — Обещаю.       Сильные руки так крепко прижимали Зэна к груди, что он мог почувствовать, как быстро бьётся чужое сердце. Он судорожно выдохнул, пытаясь сконцентрироваться на этих ровных ударах, словно от этого зависел его расшатанный рассудок. Он пытался их считать, но не успевал даже мысленно произносить числа.       В темноте вдруг начали вспыхивать яркие цвета: мягкий жёлтый перекрывал страшные скалы вокруг лагеря, нежно-голубой закрыл собой забор и вышки охраны, белый свет больно ударил в глаза. Дыхание замерло, а лёгкие занял приятный запах зелёного чая с жасмином.       — Обещаю! — воскликнул детским голоском Зэн, переведя взгляд с крохотной малышки в голубой пелёнке на лежащую в большой кровати мать. Она мягко улыбнулась своими тонкими, изящными губами и сложила руки на своих ногах.       — С таким старшим братом наша малышка Джи может ни о чём не волноваться, — коротко засмеялся сидящий на другом краю кровати отец.       Взрослые негромко дружно засмеялись, пока Зэн любовался недовольно морщащей свой маленький носик крохой на своих руках. Он помнил, с какой опаской ожидал появления сестры, как боялся, что про него все забудут, что он больше не будет нужен. Но вот она на его руках. Маленькая, беспомощная и самая очаровательная девочка на свете. Зэн впервые держал её на руках и никак не мог понять, почему же не ждал её.       Джи приоткрыла глаза глянула в сторону брата, недовольно заурчала, захныкала и вот уже собиралась заплакать, но Зэн несильно её покачал и не сдержался — заплакал первым:       — Джи, я обещаю, что защищу тебя от всего!       Малышка притихла и тут же успокоилась, когда искренне плачущий Зэн бережно прижал её к себе, как самое большое сокровище в своей жизни. Взрослые, однако, продолжили негромко посмеиваться: «Зэн, взрослый же мальчик!», «Ну же, она никуда не денется!».       Стены родного дома цвета тёмного дерева грубо и резко искажались, вызывая у Зэна судорожное, спёртое дыхание. Он почти физически ощущал, как глубокое горе охватывает его, как больно давит на сердце огромный камень нестерпимого чувства вины. Он усиленно смотрел в новенький паркет квартиры чужого дома и никак не мог вспомнить, что именно он там делал.       — Зэн, ну же. Она никуда не денется! — вдруг послышался раздражённый голос Синя.       — А если денется? — тяжело выдохнул Зэн и поднял голову, уставившись в цветочный рисунок нежно-бежевых обоев. Светлые стены после свежего ремонта крайне не подходили неспокойному нраву Синя. Он только вернулся из очередной поездки. «Контрактник». Зэн с огромным трудом пытался вспомнить, откуда именно всегда возвращался лучший друг, но пришёл к мысли, что он просто никогда не рассказывал. «Тебе лучше не знать, малыш Ду»,  — насмешливо щурился он, сверкая огоньками в глазах, когда его в очередной раз пытались об этом расспросить.       — Да брось. Ей ведь всё равно некуда пойти? — хмыкнул Синь и силой поднял друга за плечо с коридорного пуфика. — Пошли спать. Допился уже, несёшь бред.       — Почему она поступает так со мно-о-ой? — взмолился Зэн, обнимая друга и повиснув на его шее.       — Зэн! — возмутился Синь, едва удержал заваливающегося на бок Зэна и тихо выругался.       — Ладно я. А что с нашим сыном? Она же всё время куда-то убегает. Знаю, что не к подружкам. Всех уже обзвонил, — продолжал негромко бормотать Зэн. — Что он чувствует?       — Стоп. А Юн сейчас…? — уточнил Синь, перетащив друга в большую, но полупустую спальню.       — Его на входные мои родители забрали, — пояснил Зэн и зашёлся в сильном кашле, а после — ярко выраженных рвотных позывах.       Громко и с чувством матерясь, Синь потащил его в ванную, где пришлось придерживать изрядно отросшие волосы и пытаться не дать тому потерять сознание. Почему-то, Зэн помнил об этом, хотя в тот момент явно очень плохо соображал. Помнил каждый мат, каждое злое слово и что нельзя испортить его новый белый ковёр, но помнил и заботу, с которой Синь помогал раздеться, успокаивал, как выслушивал всё это нытьё, отпаивал лекарствами, чаями из разных трав. Всю ночь Зэн видел его, лежащего рядом на кровати, проверяющего состояние в хлам пьяного друга.       Однако тогда, буквально утром, Зэн не помнил обо всём этом, как и не мог понять, что Синь нежно говорил, заботливо поглаживая его по грязным, мокрым от пота и слёз, спутанным волосам. Он с небывалой теплотой улыбался, негромко рассуждая о своём, будто его не слышали:       — Ничего с этой дрянью не случится.       — Как же ты, такой дурак, поверил ей? Через неделю после свадьбы узнал, что она беременна. Да Юн на тебя даже не похож.       — Даже я, совсем не суеверный человек, прекрасно знал, что не стоило на ней жениться. И совсем не потому, что это четвёртый брак.       — Зэн, зачем же ты выбирал их? Размалёванных манекенов без души. И им даже не нужна была твоя любовь. Даже моей сестре.       — Какой же ты у меня балбес.       Зэн посмотрел на друга совсем расплывающимся взглядом, едва различая черты его овального лица, приплюснутых ушей и округлого носа с затупленным кончиком. Однако больше всего его привлекал новый шрам, которым Синь обзавёлся после возвращения из очередной «командировки». Глубокий шрам, проходящий от верхнего угла лба по левой брови, через переносицу и заканчивающийся посередине правой щеки.       — Какой же у тебя охрененный шрам, — неожиданно выдаёт Зэн и грубовато берёт лицо друга в свои ладони за щёки.       — Холодный, — жалуется и морщится Синь, но чужие руки не отдёргивает, а лишь накрывает своими и прижимает к лицу.       — Охрене-е-енный шрамина, — долго протягивает Зэн, глупо улыбаясь и тиская друга за щёки.       Синь недовольно морщился, наигранно жаловался, но руки и горящие удовольствием глаза полностью всё перечёркивали. Зэн тяжело вздыхает, с тупой тоской понимая, какой же он действительно раньше был идиот раз не замечал, какое важное место в его жизни занимал лучший друг, нагло врывающийся в его попытки понять, что же происходит, даже сейчас спустя больше ста лет.       — Дурачина, — наконец выдыхает Синь и убирает чужие руки от своего лица, чтобы встать и выключить свет.       Зэн провожает его мутным взглядом и наконец успокаивается, когда комната падает в полутьму раннего утра. Солнце осторожно стучится в окно, оглаживая бордовые шторы тонкими пальцами, словно ткачиха с любовью трогает свою работу. Тусклый красный свет падает на всё, до чего дотягивается, включая задумчивое лицо Синя, который вновь занял место рядом с Зэном. Он выдохнул и закрыл глаза, теряясь в ощущениях и звуках. В нос ударил сильный запах красок, лака и деревянной стружки. Повеяло холодом, отчего Зэн вздрогнул, с трепетом выдыхая через рот.       Когда он вновь открыл глаза, перед ним уже была совсем не комната небольшой квартиры лучшего друга, а огромное помещение с серыми стенами, сплошь забитое металлическими полками с банками самой разнообразной краски, рамками с полотнами, в одном из углов всё было сооружено для резьбы по дереву, даже имелась недоделанная фигура человека. Зэн медленно опустил взгляд в голый серый пол с пятнами разных оттенков, с какой-то скребущейся обидой отодвинул от себя разлетевшуюся по всей мастерской деревянную стружку и наконец поднял взгляд на стоящего перед ним мужчину. Тот медленно и неторопливо проводил изрядно потрепавшейся широкой кисточкой по заранее подготовленному шёлковому полотну.       — Дурачина ты, Зэн, — спокойно произнёс мягкий мужской голос. — Ты её хоть любишь?       — Честно говоря, я не чувствую к ней ничего, — признался Зэн, нервно теребя в руках край любимой оранжевой толстовки.       — Тогда зачем вы женитесь? Тебе было мало опыта с первой женой? Ты же ещё только жить начинаешь, — осуждающе цокнул языком мужчина, сменив кисточку.       — Родители будут довольны, — простодушно пожал плечами Зэн, поудобнее устраиваясь на краю письменного стола. — Генгис, должен же я быть благодарным.       — Да, но… — тяжело выдохнул мужчина и замолк, не зная, что и сказать.       Зэн пристыженно опустил взгляд и вновь рассмотрел пол, отмечая, что местами он всё же был довольно чистый. Однако рассматривать поверхность пола оказалось не так интересно, поэтому уже через пару минут он вернул взгляд на Генгиса, неторопливо проводя взглядом по длинным, стройным ногам, спрятанным за чёрными домашними брюками, по связанному Джи на его день рождения бежевому свитеру и небрежно завязанным на хлипкий узел серым лентам испачканного всеми возможными красками длинного рабочего фартука.       — Ну, что думаешь? — вернул его в реальность голос Генгиса.       Зэн наконец обратил на него внимание, заметил, что он немного отступил от большого полотна, закреплённого на деревянном мольберте ручкой работы, и поднял взгляд на только что родившуюся картину. Ткань была заранее пропитана в нежно голубой краске, поэтому все остальные цвета казались немного «охладевшими», приглушенными. Зэн слегка наклонил голову набок, примечая мертвенно бледную луну, одинокое цветущее дерево персика на краю скалы у большой воды.       — Как твой брат честно скажу, что это твоя не самая лучшая работа. Мне кажется, что ты очень сильно мешаешь гунби и се-и. Очень детализированное дерево и камень, красиво и точно проработанный холодный лунный свет, но очень… М-м, нечёткая луна и вода. Я не вижу края воды, будто она бесконечна, — немного подумав, вынес свой вердикт Зэн. — Но я же не художник.       — Я спросил тебя не о стиле. Я имел в виду, что ты чувствуешь, глядя на картину? — сдержанно улыбнулся Генгис, посмотрев на брата с добрым прищуром. — Твои чувства, мысли. В искусстве только это важно.       — Ну-у-у, — задумчиво протянул Зэн, начиная вглядываться в картину. Он неторопливо провёл взглядом по кривому стволу дерева персика, по странно выгнутым веткам, нежным лепесткам и слегка улыбнулся. — Мне очень жаль это дерево. Оно же замечательное. Такое красивое, необычной формы, — улыбка медленно сползла с его лица, когда взгляд зацепился за голую каменную скалу. — Но совершенно одинокое и никому не нужное. Оно же стоит на самом краю скалы. Наверное, очень трудно держаться корнями за камень. Да и кто пойдёт в горы, чтобы до него добраться?       — Ты правда видишь это в картине? — осторожно поинтересовался Генгис, покосившись на брата, однако тот только негромко угукнул, а потому он сразу продолжил: — Ты драматизируешь. Да, может, оно на самом краю скалы, и добраться до него явно тяжело, но только посмотри, какое оно красивое. И оно может смотреть на мирно качающиеся волны столько, сколько ему захочется.       — Всю жизнь смотреть на одни и те же волны. Звучит ужасно, — невесело усмехнулся Зэн.       — Для кого как, — с лёгкой улыбкой слегка пожал плечами Генгис и глянул в сторону выхода из мастерской, где раздался топот быстрых ножек в их сторону.       Лёгкая, светлая дверь распахнулась, и в помещение, словно ураган, влетела девушка с тёмно-каштановым каре. Она весело смеялась, очевидно, от какой-то глупой шутки, своротила одну из баночек краски с полки, пробегая мимо, и только после этого наконец посмотрела на мужчин. Зэн тяжело вздохнул, когда баночка жёлтой краски подкатилась прямо к его ногам и осторожно поднял её, мельком осматривая. Большинство красок, которые использовал Генгис, были холодных оттенков, вроде голубого, фиолетового и зелёного, но иногда и попадались более светлые цвета: розовый, красный, оранжевый. В одежде и жизни он, обычно, придерживался таких же цветов.       — Джи, прошу. Не разрушай мою мастерскую, — грустно улыбнулся сестре Генгис, заметив поднятую Зэном банку с краской.       — Прости, — широко улыбнулась Джи, даже не почувствовав никаких угрызений совести насчёт опрокинутой баночки. — Посмотрите, какое у меня шикарное новое платье!       Зэн слегка наклонил голову набок, наконец обратив внимание на нежно-голубое бесформенное платье. На нём не было никаких узоров или швов, чтобы одежда могла сесть по фигуре. Словно в мешке вырезали отверстия для рук и головы. Братья переглянулись, оба по взгляду понимая, что платьем они совершенно не довольны.       — Ну, Джи, это… — попытался подобрать слова Генгис. — Оно очень… простое и в этом его прелесть. Да.       — Думаешь? — осторожно начал Зэн. — Мне оно кажется несуразным. Как мешок.       — Зэн!.. — хотела было начать девушка ругаться, но самый старший брат её перебил, пытаясь урегулировать назревающий конфликт:       — Если подобрать к нему широкий пояс, то получится просто замечательно. Говорю тебе как художник.       — Да? — задумчиво спросила девушка, осматривая себя в новом платье.       — Точно, — синхронно убедили её братья, чем вызвали милый смех сестры.       — Ладно, идёмте чай пить. Я заварила с жасмином. Так пахнет, м-м-м, закачаешься, — улыбнулась Джи, тут же вернув себе весёлый настрой.       — Думаю, я на сегодня закончил, — слегка кивнул Генгис и снял свой рабочий фартук. — Джи, мы сейчас подойдём.       Девчушка кивнула, даже слегка не уменьшив улыбку, и быстро скрылась в остальной части дома Генгиса, растворившись где-то глубоко в сознании Зэна, уже вновь рассматривающего картину, пока старший брат прибирался на рабочем месте. Зэн медленно обводил взглядом одинокое дерево, холодные скалы, умиротворённое море и никак не мог понять, почему же это изображение так его печалит.       Генгис неслышно подошёл и встал рядом, осматривая нарисованную своими же руками картину, пока выслушивал рассказ о жизни приехавшего погостить младшего брата.       — Знаешь, я думаю, — негромко начал он, выводя Зэна из своеобразного транса.       — М? — вернул ему внимание Зэн.       — Ты как-то грустно смотришь на вещи, — с мягкой улыбкой на лице выдохнул Генгис, легонько хлопая брата по спине.       В голове Зэна вдруг будто раздался щелчок. Он затаил дыхание, пытаясь как можно сильнее сконцентрироваться на образе брата. Мастерская пугающе искажалась, сменяясь на жуткие кадры развалин башни с ретранслятором, словно сама реальность рушилась. Перепачканные красками столы, захламлённые баночками, канцелярскими принадлежностями, дрожали, покадрово путаясь с звукозаписывающей аппаратурой. Даже сам Генгис пошёл странными помехами, словно рябью на неисправном экране. Бежевый свитер и тёмные брюки судорожно прыгали, пытаясь смениться на синий джинсовый рабочий комбинезон. Мягкие черты округлого лица с большими щеками искажались на угловатое лицо, а вокруг силуэта появлялось странное свечение.       «Ты как-то грустно смотришь на вещи».       Слова раздавались в голове всё громче и громче, перекрикивали друг друга, заполняя собой всё пространство вокруг Зэна. Он пытался мотать головой, отгоняя от их от себя, сбил дыхание, испуганно понимая, что звук становился невыносимым, до боли оглушающим.       Он глубоко вдохнул мгновенно отрезвляющий холодный воздух, резко распахнув глаза и испуганно осмотревшись. Водная гладь озера Мичиган ничуть не изменилась. Волны неторопливо раскачивали накрытое тёмными тучами небо, воздух всё так же осторожно дрожал над водой, а счётчик Гейгера истерично надрывался.       Зэн с трудом пошевелился, мучительно застонал от боли в сильно затёкших конечностях. С удивлением он наконец обнаружил, что штаны и обувь оказались почти насквозь мокрые и очень холодные, а на куртке и всей окружающей его земле нетронутым ковром расстелилось что-то белое. Тряхнув головой и наконец ощутив неприятно колющий остатки кожи холод, он понял, что это снег. За всё то время, проведенному на континенте, он ни разу не видел его в Америке, исключая каменно-белую Аляску, поэтому сначала это вызвало недоумение, а только уже после какую-то наивную, детскую радость. Он осторожно сгрёб в ладонь немного холодного пуха и с силой сжал его, чтобы сделать небольшой снежок. Вышло не очень — в ладони остался крохотный комок льда, но для первого снежка за полторы сотни лет и это должно быть хорошо.       — Долго же я, похоже, тут сидел, — весело засмеялся Зэн, словно в миг забывший, что он видел и слышал в глубинах своего разума, а потому вытянул ноги, пытаясь немного размяться. Вдруг он обнаружил, что со стороны бывшего леса снежный ковёр оказался не такой уж и чистый. На нём осталась дорожка следов совсем крохотных лапок.       Зэн с интересом провёл эту дорожку взглядом и понял, что она заканчивается на нём, если верить направлению самих следов. Гуль невольно пошевелился всем, чем мог в сидячем положении и нашёл что-то странное в своём большом нагрудном кармане, где хранил сухие крекеры в пластмассовой плоской упаковке. Карман что-то тёплое и довольно увесистое оттягивало. Он было накрыл его своей рукой, чтобы удостовериться, что ему не кажется, и некто в нём тут же зашевелился, чтобы высунуть наружу широкий облезлый носик, а после и всю вытянутую мордочку, выглядящую практически так же. Местами разве что, остались бледно-рыжие и серые клочки шерсти. Маленькие, покоцанные ушки зашевелились, чёрные глазки испуганно забегали, а Зэн только с запоздалым восторгом вдруг выдохнул:       — Белка.       Зверёк наконец додумался задрать голову и посмотреть на Зэна, однако не предпринял попыток сбежать. Кое-как гуль вытащил его из своего кармана и по покрытому тонким белым пушком набитому животу и пустому карману понял, что крекеры пошли на благо природы.       — И что с тобой теперь делать? — спросил у нового знакомого Зэн, осторожно придерживая его и осматривая. Шерсти на малыше было, конечно же, не слишком много. Хвостик больше походил на крысиный, да и тот кем-то откушенный.       — Кто же тебя так? — выдохнул гуль, осторожно почёсывая грызуна за ушком, по набитому старым тестом белому пузику, по спинке. Зверь явно был не ручной, поэтому странно шипел на него в ответ на ласку. Впрочем, Зэну было не привыкать — любить монстрика.       Он вздохнул, посадил белку обратно в карман и попытался встать. Суставы протестующе захрустели, мышцы едва слушались, хотя гуль чувствовал себя невероятно отдохнувшим, будто провёл всё солнечное лето где-то в глуши, где нет никого и ничего, что могло бы помешать. Зэн весело усмехнулся, стряхивая с куртки и головы небольшие пушистые ледяные кучки.       — Я снеговик, — вдруг заявил гуль и не сдержал глупого смеха. Даже белка из кармана выглянула, явно удивлённая странным поведением. — Ну что? Это же смешно, — попытался оправдаться Зэн перед новым другом и наконец поднял свою сумку с земли. — Да, ты прав. Надо возвращаться. Наверное, Энтони волнуется.       Немного взбодрившись и отпив из бутылки уже явно облучённой воды, Зэн направился потихоньку обратно, но сначала всё же прошёлся вдоль берега озера Мичиган. Как оказалось, не зря. У развалин лодочного причала и какого-то старого сарая, в свободном доступе стоял вполне себе прилично выглядящий небольшой кораблик, внешне напоминающий частную яхту. В нём от силы было каюты две, не считая капитанского мостика. Внешняя обшивка не так уж сильно и заржавела, как могло бы быть. Стоял корабль почти ровно и даже слегка покачивался от лёгких волн. Он всё ещё был на плаву и не тонул. Скорее всего, его даже можно вернуть к активной жизни.       — Уф, ну привет, красавица, — не сдержался от комментария Зэн, с трудом пытаясь прочесть практически стёртые временем буквы на носу корабля. — «Святая… Мария».