***
Было тяжело. Ошейник всё время негромко пиликал, сводил Бэя с ума. Он не мог спать, не мог сосредоточиться ни на чём, не мог нормально думать. Иногда он смотрел на этот ошейник в отражении зеркала и хотел рискнуть — снять самостоятельно, как это сделал с Молли Зэн. Только вот Зэн в механизмах понимает, он уже имел дело с такими ошейниками, а Бэй их даже в руках толком никогда не держал. Он бы точно не справился и взорвал бы себя. Все вокруг делали вид, будто ничего не случилось. Молли и Зэн не сбежали, собор психов не обрушился, Куперов не продали. Люди мило улыбались Бэю, спрашивали о самочувствии, наблюдая, как он с трудом ходит, держась за всё, что есть рядом, однако помогать никто не спешил. Впрочем, так всегда было. Другие медики просили совета, рассказывали, что и зачем они делали с другими пациентами, отчитывались обо всём. Несмотря на ошейник Бэй оставался в больнице самым главным лишь в силу своего многолетнего опыта. От этого безразличия хотелось выть, закричать, что всё происходящее не нормально, но он этого не делал. Знал, что ничего не выйдет, и Шан только ещё сильнее разозлится. Иногда Бэй видел её издалека. Посвежевшую, активную, довольную собой во всё том же идеальном коричневом комбинезоне и с нежной улыбкой на изуродованном лице. Возможно, это было лишь внешнее, а внутри она страдает и чувствует себя ужасным человеком, только вот Бэю от этого было не легче. Шан не заходила, а сам он желанием к ней сходить не горел. Хватало головной боли от заглядывающего к нему Гектора. Этот гад буквально каждую неделю каким-то чудом оказывался здесь. Теперь понятно, почему Шан стала выглядеть так хорошо. Этот странный парень положил на неё глаз ещё когда впервые увидел. Лип при любой возможности, зажимал её во всех углах, откровенно приставал. Бэй раньше посмеивался над этим, особенно когда Шан уставала сопротивляться. Скорее всего, ей даже нравилось это сомнительное внимание. Бэй не был уверен, в каких они отношениях, да и, в общем-то, не хотел знать. Ему и без них проблем хватает. — Как твоя нога? — вдруг вытянул из мыслей негромкий, мягкий, мужской голос. Бэй поднял уставший взгляд на стоящего в дверном проёме Гектора. Он вполне естественно улыбался, щурясь, как довольный, греющийся на нежном солнышке кот, держал руки за спиной и только глаза сверкали с каким-то неестественным, демоническим блеском от старой лампы. — Что тебе надо? — тяжело выдохнул Бэй и поправил уже немного потрепавшиеся мотоциклетные очки — ремешок перестал нормально регулироваться, на стёклах появилось несколько царапин. — Как невежливо, — протянул Гектор и вошёл в кабинет, вальяжно расхаживая от одного книжного шкафа к другому. — Может, у меня что-то болит, и я пришёл к лучшему врачу, чтобы проконсультироваться. — В таком случае давай сразу по делу, — продолжил Бэй, внимательно наблюдая за его плавными движениями и самую малость трясущимися руками. — По делу… Делу, — повторил за ним сектант и провёл тонкими пальцами по корешку толстой книги о медицине. Бэй терпеливо ждал, когда ему сообщат причину столь позднего визита. До этого он пытался перебрать бумаги и разобраться с работой, которая свалилась на его голову после пробуждения, хотя времени прошло уже достаточно. Бывшие друзья среди медиков подшучивали, что ему теперь подходит только сидячая работа. Бэй делал вид, что ему тоже смешно, но ходить от этого проще не становилось. Гектор остановился у письменного стола, где сидел Бэй, опустился на стул напротив, предварительно пододвинув его поближе, и обвёл скучающим взглядом стол, заваленный написанными от руки бумагами — планами лечения с результатами, которые написали «ученики» Бэя. Те ещё «врачи». На другом краю стола стояла та самая маленькая музыкальная шкатулка, немного пожелтевшая от времени и среды, с сохранившимися изображениями птиц и маленькой фигуркой одной из них с пепельно-голубым оперением. Проповедник протянул к шкатулке руку и хотел было открыть её, но Бэй взял её раньше и переставил на другой край стола, коротко шикнув: — Не трогай. — Ты такой колючий, — обидчиво надулся Гектор, вдруг весело рассмеявшись. — Но так миленько тоскуешь. А ведь он за тобой даже не вернулся. Бэй поднял на него тяжёлый взгляд, невольно сжал руки в кулаки, но быстро успокоился, глубоко вдохнув и выдохнув. — Если у тебя ничего не болит — уходи. У меня много работы, — пытаясь сохранить спокойствие, сообщил Бэй, но вызвал лишь широкую улыбку на непривычно чистеньком лице Гектора. Гуль раздражённо выдохнул, упёрся руками в стол прямо поверх бумаг и попытался встать. Левая нога неприятно заныла, но не так сильно, как обычно. Бэй так и не смог понять, что именно не так. Возможно, внутри всё же остался крохотный осколок пули, ведь раны было две, может повреждён какой-то нерв, сломанная кость неровно срослась или даже дело в мышцах. Сам себя он резать не решался, чтобы решить проблему. Бэй собирался потихоньку похромать к себе в комнату, но его вдруг схватила за ошейник казавшаяся тонкой и хрупкой под мешковатыми одеждами сильная рука. Медик в миг потерял равновесие, когда испуганный неожиданностью взялся за эту руку, практически упав на колени, ведь стоять на больной ноге он оказался совсем не в состоянии. — Тебе не кажется, что ты слишком смело себя ведёшь для того, кто носит рабский ошейник? — мягко и вкрадчиво поинтересовался Гектор, с силой потянув Бэя к себе за ошейник, который и так было сложно назвать свободным, а тут ещё и пальцы давили на горло. Бэй посмотрел на Гектора и заметил, что тот ни капли в лице не изменился, только демонические искры в глазах теперь были более явные. Сектант долго вглядывался в глаза загнанного в безвыходное положение гуля, но явно не видел в нём человека. Раба, зверя, животное, которых можно пустить на очередной ритуал, кого угодно, но не человека. — Ты всё ещё жив лишь по одной простой причине: у тебя руки более прямые, чем у остальных ребят в белых халатиках, — продолжал негромко вещать Гектор своим убаюкивающим голосом. — Теперь ты ничто. Не более, чем смрадная болотная грязь. Так что будь вежливым и милым. Бэй смотрел на него, словно загипнотизированная коброй мышь, вслушивался в слова и чувствовал, как от страха и небольшой нехватки воздуха застучало в висках. Когда же он наконец попытался отдёрнуть от себя чужую руку, его с силой бросили на пол одним ловким движением. Некоторые листы со стола слетели следом за своим владельцем. Гуль коротко прокашлялся, схватившись за шею, но даже приподняться не успел, как на голову практически прямо на затылок вдруг опустилась тяжёлая нога. Давления было недостаточно, чтобы навредить, но даже пошевелиться Бэй не смог. — Я же был с тобой вежлив, я был учтив и доброжелателен, — с искренним удовольствием растягивая слова, продолжил Гектор. — Но ты, похоже, не понимаешь по-хорошему. Теперь, если тебе скажут кланяться — ты будешь кланяться. Если скажут встать на колени — ты встанешь. Твои колючки очень быстро ломаются, господин Бэй. Нужно всего-то нажатие одной маленькой кнопки. Ты понял? Бэй не ответил. Он сжал кулаки и попытался выпрямиться. Нога слегка приподнялась и вновь с силой прижала лицо гуля к полу. — Ты понял? — повторил Гектор, втирая грязным сапогом голову несчастного в кафельный пол. — Да, — тихо, практически одними губами, прошептал врач. — Это ведь было совсем не сложно, верно? — мило захихикал Гектор и наконец убрал ногу, но, прежде чем выйти, остановился у стола и всё же взял в руки маленькую музыкальную шкатулку. — И, знаешь, если этот ваш Зэн действительно был таким добряком, как о нём говорят — он уже валяется в какой-нибудь канаве, а его трухлявую плоть жуют вороны и радтараканы. Какая потеря. Бэй медленно приподнялся на руках и вздрогнул, услышав, как красивая шкатулка с внешней отделкой из керамики глухо упала на кафель и разбилась на крупные осколки, разлетевшиеся почти по всему кабинету. Гектор глянул на гуля сверху вниз, гадко усмехнулся и неспешно вышел из кабинета. — Нет… — тихо прошептал Бэй и прополз к разбитой шкатулке, осторожно сгребая в кучу осколки. — Нет-нет-нет. Прошу, нет. Я склею, ты будешь как новая, обещаю. Едва различимый шёпот тихой, неясной волной проносился по кабинету, но никто его не услышал.Узник
15 ноября 2020 г. в 10:00
Это были самые холодные годы во всей его долгой жизни.
Первое время Бэй не мог даже двигаться. Валялся на кровати без движения с закрытыми глазами, словно спал. Он безумно хотел пить, хотел сменить кривые грязные повязки на пульсирующих ранах, хотел открыть глаза, но не мог. Просто не мог. Руки, ноги и даже шея отказывались слушаться, как если бы в голове щёлкнул какой-то переключатель и отключил мозг от тела.
Но он не спал. Или, вернее, это состояние было не совсем сном, скорее напоминало дрёму. Бэй осознанно мыслил, как если бы бодрствовал, производил внутренние диалоги с самим собой, слышал, как в стекло маленькой форточки стучит дождь, град, как кто-то изредка приходит в его комнату. Однако сделать что-либо гуль был не в силах.
Ошейник тихо попискивал и тяжело давил на шею всем весом. Он не душил, но отчётливо напоминал о себе не только звуком. Наконец-то Бэй осознал, каким чудовищем он был, позволяя надевать их на других людей. Хотя больше всего колола сердце мысль, что когда-то Зэн прошёл через то же самое, и вся эта история наверняка заставила его вспомнить о тех ощущениях и заново пережить один из самых страшных кошмаров.
Зэн…
Время, проведённое во тьме наедине с самим собой, занимали самые разные мысли, но чаще всего именно Ду Зэн составлял компанию, если это вообще можно так назвать. Бэй мысленно прокручивал все моменты, проведённые с ним, и жалел, что не оттащил его силой от клеток с рабами. Быть может тогда времени бы хватило, и сейчас они были бы вместе. Он вспоминал, как его обнимали тёплые руки, как приходилось жаться к друг другу, спасаясь от холода, вспоминал свои нелепые попытки пригласить на совместный ужин на крышу, смущённую растерянность в мутных светло-карих глазах. Воспоминания бывали такие реальные, будто это всё происходило прямо сейчас. Словно до невысокого стройного силуэта в огромной тёмной куртке можно было дотянуться рукой. Иногда, в моменты «просвещения», он думал, что начинает сходить с ума, блуждать в своих фантазиях, как в сумеречном лесу.
И вот однажды он пришёл к выводу, что это и есть его смерть: вечное беспомощное состояние. Полная тьма, где он не видит даже самого себя — его личный ад, наказание за то, что он сделал, что позволял делать другим, на что закрывал глаза, за то, что он, сам того не ведая, продал себя, лишь бы остаться в безопасности.
Гуль не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем он наконец-то смог пошевелиться. Бэй медленно открыл глаза и не увидел на столе привычного порядка, чужой обуви на деревянном ящике из-под фруктов, человеческого силуэта под одеялом на соседней кровати, куртки на приколоченной Зэном к двери вешалке. Не было ничего. Только сквозняк из приоткрытого окна и двери гонял холодный воздух с запахом спирта и гниющей плоти. Весь этот кошмар не был сном или предсмертной галлюцинацией.
Радовало только одно. На одной из полок книжного шкафа всё ещё стояла красивая округлая музыкальная шкатулка с птичками. Она поблёскивала в неярком свете, как маленькая звёздочка, переливалась желтовато-золотым свечением, и гуль мог поклясться, что видел, как птички двигаются и вот-вот собираются запеть.
Бэй мучительно застонал и попытался приподняться на совершенно не слушающих его руках. Мышцы тут же отозвались ноющей болью и неприятным покалыванием, словно тысячи игл с разной скоростью и силой надавливают на каждую клеточку тела.
— Вот дерьмо, — хрипло, практически беззвучно, усмехнулся гуль и попытался сжать ладони в кулаки, но даже это получилось далеко не с первого раза.
Он судорожно выдохнул и, когда боль в мышцах стихла, осторожно приподнялся на одном локте, пытаясь не шокировать давно не двигающиеся суставы слишком сильно. Разорванная ещё в тот самый день одежда присохла к телу, куртка и обувь всё так же валялись в том углу, где Бэй их и оставил, когда пытался сам себе обработать раны. Некогда белые бинты приобрели практически такой же цвет, что и потемневшая от шрамов кожа. Только на руках и одной ноге кто-то всё же менял ему повязки.
Медленно покачав тяжёлой головой, Бэй заёрзал, пытаясь прислушаться к ощущениям в местах, где, как он думал, должны быть переломы, но дискомфорт ощутил только в подстреленной в тот вечер в подвале церкви ноге.
Немного поелозив на кровати, пытаясь хоть чуточку размять всё мышцы, какие только можно, внезапно он ощутил на запястьях и лодыжках неприятное давление, а при попытке поднять руки или ноги, почувствовал явное сопротивление. Наконец сфокусировав мыльный взгляд с и так не самым лучшим зрением, Бэй обнаружил на своих конечностях верёвки, крепко держащие его на кровати.
— Ч... что за…? — не сразу сообразил Бэй и даже подёргал руками, но только ещё больше убедился в том, что он привязан к кровати и при желании даже ноги спустить не смог бы. Относительно свободными были только руки, хотя длины бы не хватило, чтобы дотянуться даже до прикроватной тумбочки.
Негодование быстро сменилось подступающей к глотке паникой. Он дёргал руками, кашлял, пытаясь прочистить горло и позвать на помощь, только вот силы голоса не хватало совсем — гуль едва ли сам себя слышал. Почувствовав на запястьях боль от стёртой верёвкой кожи, он наконец вынужденно успокоился и попытался осмотреться.
На полу остались притащенные чьими-то грязными ботинками земля и песок, значит кто-то всё же сюда к нему приходил, да и к кровати же он не сам себя привязал. Пыли на столе не было, как и на всём остальном, а вот на кровати остались красные пятна. Наверняка кровь протекла сквозь бинты.
Бэй раздражённо выдыхает и тут же усмехается, беззвучно просипев слова:
— Полная антисанитария.
В коридоре раздались тяжёлые шаги, приближающиеся к комнате хирурга. Бэй вновь зашёлся в сильном кашле и попытался приподняться хотя бы немного, а шаги тем временем стали куда более торопливые, и вскоре в комнатку буквально влетел Тобиас.
— Бэй? — взволнованно позвал он гуля.
— Чего? — тихо отозвался тот, застонав от боли в ноге.
— Охренеть. Мы уже решили, что ты подохнешь, — засмеялся мужчина и, достав нож, подошёл к его кровати. — Прости, что связали.
— А зачем? — осторожно поинтересовался Бэй, наблюдая, как друг перерезает верёвки.
— Испугались, что ты кинешься на кого-нибудь, если проснёшься, — пояснил Тоби и, избавив друга от верёвок, присел на подтащенный от стола стул.
— Не думаю, что гули дичают после смерти, — выдохнул Бэй и попытался потереть запястья.
— Раз уж и гули не в курсе, то мы тем более, — улыбнулся мужчина и мельком осмотрел гуля. — Ты как вообще?
— А как выгляжу?
— Как труп. То есть настоящий труп, может, месячной давности.
— Ха, — усмехнулся Бэй и наконец приподнялся. — Чуть лучше, чем ты описал.
Тобиас усмехнулся и передал гулю бутылку воды. Бэй сделал несколько больших глотков, чуток размялся, как мог на кровати, и попытался согнуть в колене раненую ногу. Мышцы бедра свело жуткой болью, словно там застряла игла, впивающаяся в здоровые места при малейшем движении. Однако пули и её осколков там быть не может. Бэй точно помнил, что вытащил её целой.
— Как тут обстановка? — поинтересовался Бэй из вежливости и практически оторвал бинт от бедра, где было ранение от пули.
— Честно? Не сказал бы, что что-то изменилось, хотя обычных людей сильно возмутило, что из-за вашей попытки сбежать Шан так взбесилась. Вы же не были рабами, — рассказал Тоби. — Вот, за последние три месяца было две попытки уйти. Одна закончилась мирно, другая… Ну… Всю семью Куперов распродали на прошлой неделе. Старшую дочь продали в бордель в Форксе. У них, говорят, маленькие девочки хорошо идут. Отца с матерью отдали сектантам. Только мы с Зои за младенца вступились. Забрали малышку себе. Назовём Хлоей и никогда ей обо всём этом не расскажем, наверное.
— Я понял, — тяжело выдохнул Бэй, пытаясь растереть больную ногу.
— Прости, — сконфузился Тобиас, поняв, что зря он всё это рассказывает.
Бэй промолчал и осторожно спустил ноги с кровати. Он пытался сообразить, что же может быть с ногой, но подумать об этом никак не удавалось. Словно все знания испарились, отошли на другой план. Медик хотел спросить друга о Зэне, спросить, действительно ли это реально, были ли взрывы в соборе Осквернённых, был ли Зэн вообще.
— Их не нашли. Я направлял группы в Графтон. Верно?
Бэй поднял взгляд на слегка улыбающееся смуглое лицо Тобиаса и не нашёл слов. Просто кивнул, тихо выдохнув:
— Спасибо.