Быть героем

***

Его проволокло по полу и бесцеремонно вздёрнуло вверх. На запястьях тут же что-то жёстко сомкнулось, пригвождая к стене. Он дёрнулся, проверяя путы на прочность, но металлические кольца даже не шелохнулись — все попытки оказать сопротивление были заранее обречены на провал. Голова сильно кружилась и гудела. Ему понадобилось какое-то время, чтобы утихомирить свой вестибулярный аппарат. Зомбимэн открыл глаза, оценивая обстановку. «Где это я?..» Вокруг не было ничего, кроме серого бетона и узкого отверстия вентиляции под потолком. В полутьме пустого помещения он различил несколько силуэтов. Двое, что притащили его сюда — девушка-лиса и Шаман — застыли на месте каменными изваяниями; чуть правее от них, болтая короткими ножками, на каменном выступе восседал Черноспермий. Его присутствие неприятно поразило героя. Помнится, Гароу пощадил малявку — Зомбимэну ещё тогда это показалось плохой идеей. И вот, пожалуйста — его опасения сбылись. Монстр выглядел полным сил и крайне опасным. Его размер значительно приблизился к прежнему, а ведь в прошлой форме с ним с трудом справлялась даже Тацумаки… Ещё двое стояли сбоку, на самой границе переферийного зрения, и рассмотреть их было труднее. Он смог понять лишь, что это парень и девушка — с виду совсем обычные, как будто люди. — Куроши, — прозвучал негромкий, невыразительный голос. — Обезоружь его. Чёрное гибкое щупальце взметнулось в воздух, обвилось вокруг плаща и в два рывка сорвало его, разрывая ткань по швам. Зажигалка выпала из кармана, с царапающим звуком проскользила по бетону. Ещё одно касание — на этот раз ближе к телу, неприятное и холодное — и герой почувствовал, как натягиваются наплечные кобуры, продетые вокруг торса. Они были куда прочнее, но из щупальца выскочили острые шипы и вмиг срезали ремни, при этом раня кожу. Тяжёлое вооружение бряцнуло где-то под ногами. Разорванная посередине майка повисла лоскутами, обнажая бледную кожу и Y-образный шрам. Щупальце отступило, превращаясь в руку, и Зомбимэн невесело хмыкнул. Знакомые все лица. Эта девушка… Он уже видел её сегодня. Чёрные волосы, милое личико. Именно ей он помог на улице. Если бы он только знал тогда, что она не человек… Заметив, что на неё смотрят, Куроши быстро отвела взгляд. А парень рядом с ней… Его голос невозможно было ни с чем спутать — Зомбимэн хорошо запомнил его в прошлый раз. Подтверждая догадку, тот шагнул вперёд, проговорил небрежно: — Давно не виделись, Зомбимэн. Да, это точно был он. Герой во все глаза разглядывал стоящего перед ним воочию таинственного врага. Худая, угловатая, совсем подростковая фигура была облачена в прежнюю толстовку-балахон, только на этот раз без капюшона — он больше не скрывался, не видя в этом сейчас необходимости. Гладкая кожа и светлые вьющиеся волосы могли бы сделать его похожим на ангела, если бы не неприятный взгляд водянистых, почти прозрачных глаз и полностью отсутствующее выражение лица. — Оставьте нас, — сказал он так резко, что подчинённые вздрогнули. Они не посмели ослушаться и молча удалились. Лишь напоследок Куроши кинула обеспокоенный взгляд, но ничего не сказала. Последним выходил Черноспермий. Он гаденько ухмыльнулся и прикрыл за собой дверь. Они остались один на один. Воздух уплотнился, пропитанный напряжением. Зомбимэн просто молча ждал, что будет дальше. Он не испытывал каких-либо иллюзий относительно того, зачем его здесь держат — очевидно, живым и здоровым он отсюда не выйдет. По всему телу разливался болезненный жар. Его лихорадило — непривычное, мерзкое чувство. Даже с учётом его неестественного метаболизма попавшее во время боя вещество давно разнеслось по организму вместе с кровью, и с каждой минутой ему становилось всё хуже. Парень неспешно направился к нему. Зомбимэн медленно вдохнул, расправляя лёгкие и подбираясь. «Правильно, подойди ближе, сволочь,» — подумал он, не поднимая глаз, чтобы в них не отразилась и не выдала его намерений нарастающая угроза. Побыть здесь какое-то время и собрать больше информации казалось не такой уж плохой идеей, но только не в его ситуации. Кажется, его тело хуже, чем у других, поддавалось токсину — организм изо всех сил боролся с чужеродным веществом, но долго ли ещё он сможет сопротивляться? Проверять это как-то не хотелось, а потому он не собирался тут задерживаться. Стоит злодею войти в зону досягаемости, и тому не помогут даже крепко сковавшие его руки кандалы. Пока у него ещё есть силы, он должен собраться. Он справится. Эспер враг не такой уж сильный, да и физически слабее. Если бы только дотянуться и схватить его, чтобы тот не смог телепортировать… Дальше уже дело техники. Парень приближался медленно и вальяжно, словно намеренно играя на нервах. Зомбимэн попробовал слегка пошевелить скованными кистями, чтобы сбросить напряжение и проверить работоспособность конечностей, и замер в недоумении. Пальцы не сдвинулись даже на миллиметр. И не только пальцы. Он не мог шевельнуться. Вообще. Тело полностью парализовало, ни одна мышца не желала подчиняться приказам мозга. «Что за чертовщина здесь творится?» — Зомбимэн предпринял отчаянную попытку вырваться из невидимых пут, но лишь сбил дыхание. Невидимая чужеродная сила с противоестественной лёгкостью удерживала его на месте, позволяя двигать лишь глазами, и то с трудом. — «Не припомню, чтобы в прошлый раз у него был такой сильный телекинез.» Парень тем временем остановился совсем рядом. Теперь их отделял всего какой-то десяток сантиметров, и он ничего не мог сделать… В него вперился холодный, пронзающий насквозь взгляд светло-серых глаз. Он знал это выражение — когда тебя изучают со сдержанным научным интересом, мысленно препарируют, как подопытную крысу; когда ты — лишь материал, и твоя жизнь и личность не значат ничего вне рамок этих стен. Это было так пугающе знакомо, так реально, буквально осязаемо кожей… Уверенность в своих силах, ещё минуту назад такая непоколебимая, сменилась осознанием того, что он сейчас висит перед этим человеком, полностью обездвиженный, безоружный, в одних штанах и порванной майке. И это чувство незащищённости и полной беспомощности вызвало вспышку подсознательного страха. Зомбимэн почувствовал, как к горлу подступает дурнота. Если бы он знал заранее, чего ожидать, возможно, он мог бы контролировать свою реакцию и не допустить очередного приступа. Но он понятия не имел, что происходит. Откуда у этого пацана вдруг взялась такая сила? Едва взглянув на всех в этой комнате, он уже знал их способности — но здесь было что-то не то, что-то пугающее, ненормальное. Перед ним был, без сомнения, эспер. Ужасающе сильный, не уступающий по уровню угрозы Псайкос. Тогда зачем же ему нужна была бывшая глава Ассоциации Монстров и что он собирается с ней делать? И, главное — почему в их прошлую встречу он не продемонстрировал эту подавляющую силу, если запросто мог обездвижить его, Фубуки и ещё пол города? Неужели их схватка была всего лишь жестокой игрой? Да быть такого не может, тогда он держался на расстоянии и совсем не спешил входить в радиус поражения, предпочитая дальние атаки, сейчас же преспокойно стоит перед ним, абсолютно не беспокоясь на этот счёт… В руке его противника тускло блеснул скальпель. Он поднёс лезвие к руке героя и не торопясь, плавным и размеренным движением погрузил его глубоко в кожу, делая длинный разрез почти до самой подмышки. Закапала горячая, густая кровь. По мышце прошла непроизвольная дрожь. Зомбимэн смотрел на это почти отстранено. Боль немного привела его в чувство, возвращая к реальности, но была всё ещё слишком слабой, чтобы хоть сколько-то его беспокоить; к тому же рана на глазах начала затягиваться, уже через несколько секунд не оставляя на коже и следа. — Потрясающе, — тихо выдохнул его мучитель, заворожённо проводя пальцем по линии недавней раны и размазывая кровь. В ответ на это кожа героя покрылась россыпью мурашек. — Профессор Генус и правда отлично поработал, создав нечто столь совершенное. Очень жаль, что такой блестящий ум до сих пор находится в руках Ассоциации. — Он поднял взгляд, и на дне холодных водянистых глаз мелькнула отрешённая жестокость. — И всё из-за тебя. Скальпель резко, под прямым углом воткнулся в горло, прямо в кадык. Глаза героя расширились, и он сильно, с хрипом кашлянул кровью, ощущая летальное повреждение трахеи. Для любого другого человека такое ранение дыхательных путей было бы равносильно мгновенной смерти, но он балансировал на грани угасающего сознания, давясь кровью, которая одновременно лилась по подбородку и ручьём хлестала из проткнутого горла, обильно орошая грудь, пачкая одежду и пол. А прямо перед ним стоял он, стоял и с интересом наблюдал, как герой хрипит от боли и невозможности ни вдохнуть, ни полноценно регенерировать, и даже не думая вытыкать инструмент из шеи. Ангелоподобное лицо, орошённое тёмно-красными брызгами, приняло снисходительно-равнодушный вид, как будто это вовсе не перед ним сейчас мучался в агонии человек и не он сам был тому причиной. Ладонь парня также испачкалась тёплой, непрерывно вытекающей кровью, но он как будто этого не замечал, любуясь исказившимся болью лицом героя. — Ты уже дважды вмешался в мои планы, — спокойно продолжил объяснять он, — а, значит, ты — проблема, от которой я должен избавиться в первую очередь. Мне жаль портить такой продукт, но, к большому сожалению, использовать твои способности я не могу, а как помеха ты мне точно не нужен. Скальпель повернулся по часовой стрелке, расширяя рану и вызывая новый поток крови. Зомбимэн зашёлся булькающим хрипом. Болезненные попытки избавиться от скальпеля в горле вновь и вновь блокировались действием парализующего телекинеза, и он мог лишь беспомощно смотреть на отрешённо-красивое лицо убийцы, продолжая захлёбываться в собственной крови. Лёгкие горели огнём. В глазах потемнело перед неизбежной смертью от удушья. — Ничего, всё к лучшему. Очень скоро ты изменишься. Уже должен был. Но, возможно, тебе понадобится чуть больше времени… И, когда это произойдёт, ты переродишься в новую, ещё более совершенную форму жизни. — Вкрадчивый голос у самого уха размывался, становясь каким-то далёким, ненастоящим. — Посмотрим, смогу ли я сделать из тебя переходную стадию. Мне уже не терпится взглянуть, каким ты станешь. Нехватка кислорода. Головокружение. Мокрая кровь на груди. Острая, яркая боль. Вязкая, пульсирующая субстанция в его руках. Искажённый лик смерти. Тёмное небо, усеянное россыпью звёзд. Блики ламп в стёклах прямоугольных очков. Так близко и так реально. Невыносимый жар, мучительная агония. С ней нельзя бороться, она обволакивает, вытесняя собой всё. Сознание гаснет. Яркий свет. Он открыл глаза и попытался сконцентрироваться на окружающей действительности. Было отчего-то зябко, в голове стоял туман, виски побаливали от ноющей головной боли, она же лёгким покалыванием отдавалась в затылке. Он постепенно отходил от действия препарата, медленно осознавая себя как отдельную единицу. Белые стены операционной показались смутно знакомыми. Он попытался повернуть голову, чтобы осмотреться, но понял, что она надёжно зафиксирована. То же было и с остальным телом — руки, ноги и даже торс перетягивали с десяток крепких ремней, полностью приковывая его к столу. Лёгкий сквозняк холодил обнажённое тело. Волоски на коже зашевелились от проступивших мурашек. Звяк! — раздался сбоку металлический лязг. Он испуганно скосил глаза на резкий звук. Генус бросил прибор в ванночку для стерилизации и небрежно стянул окровавленные медицинские перчатки. — Как себя чувствуешь? — спросил он, цепко оглядывая пришедшего в себя пациента с ног до головы. — Посмотри на свет. Слова отозвались эхом в черепной коробке. Было ужасно сложно сосредоточиться на их значении, особенно когда они так мельтешили и перекатывались разноцветными шариками. Всё вокруг было слишком ярким и слишком цветным, и это ужасно раздражало. На грани осознания зарождалось смутное чувство, что так быть не должно. — Что со мной… — выдал он тихим, ломаным, будто не своим голосом. — Мне жаль, что пришлось усыпить тебя таким образом. Иначе бы ты просто не дал себя обездвижить, а более слабые нейролептики на тебя почти не действуют. Сейчас ты отходишь от остаточного наркотического воздействия. Постарайся не напрягаться, скоро станет лучше. Генус говорил спокойно — ставил в известность, не забывая промывать измазанные в крови инструменты и аккуратно складывать их на маленький столик у раковины. — Я в очередной раз забирал образцы, — проследив за его взглядом, пояснил учёный, нисколько не смущаясь. — К сожалению, ни твоя кровь, ни органы, ни даже ДНК совсем не подходят как генетический материал… — он слегка нахмурился. — Я уже испробовал все возможные варианты. Точнее… почти все, — поправился он. Даже просто следить за тем, как учёный закрывает кран и вытирает руки, было болезненно. Генус прошёл к тумбе, и в ладони у него появилась маленькая бутылочка с дозатором. Он на мгновение замер, вновь скользя взглядом по его голому обездвиженному телу, опутавшим его тёмным кожаным ремням и рельефным мышцам. — Ты — самое удивительное существо из всех, что мне доводилось создавать ранее. Величайшее достижение генетики, венец творения, новый виток эволюции… Моё детище… — Его глаза фанатично блеснули из-под стекол очков, и в этот момент он больше, чем когда-либо, походил на безумца. — Я должен попытаться клонировать тебя любым возможным способом. Собрать весь имеющийся генетический материал, какой только есть. — Он словно извинялся, подходя всё ближе. Лишь когда Генус протянул руку, касаясь его живота, и легким поглаживанием повёл ладонь ещё ниже, щекоча кожу кончиками пальцев, наконец пришло осознание, о чём он говорил. И вместе с тем внутри противным холодным комом начал разрастаться страх. «Нет…» Мир сузился до одной точки. Кровь прилила к вискам, сдавливая и будто ломая что-то. Чужая рука неспешно и аккуратно коснулась его члена, вызывая приступ отвращения и сильнейшей дурноты. — Расслабься. Я постараюсь сделать тебе приятно. Капля холодного геля падает на кожу, заставляя вздрогнуть. Генус говорит что-то успокаивающее, но он его почти не слышит — слова слились шумом в ушах. Он изо всех сил натягивает ремни, и болезненно они впиваются в кожу. Часто панически дышит, кривится в такт мучительно медленным, разогревающим движениям. Нет. Нет! НЕТ! Он не хочет этого. Не хочет позволять сделать с собой такое против его воли. Ненавидит эти прикосновения… Но, чёрт возьми, он ничего не может сделать, чтобы прекратить это… Он изо всех сил зажмуривает глаза, но это не помогает успокоиться, наоборот — ощущения становятся ещё более яркими. Ритмичное, отвратное, невыносимо возбуждающее скольжение не дает ни секунды отдыха. Кровь приливает к щекам, он слышит собственный короткий влажный хрип, чувствует дрожь напряжённых до предела мышц. Тошнит. Его тошнит… Кровь медленно капала на бетонный пол, образуя большую бесформенную лужу прямо под ним. Зомбимэн тяжело дышал, постепенно приходя в себя. Его бросало то в жар, то в холод, слабость сопровождалась сильнейшим головокружением и полной дезориентацией. Он не понимал, где находится. Перед глазами всё ещё стояла операционная Палаты Эволюции — до ненормального реальная, и ему стоило огромного труда осознать, что это было лишь очередное видение прошлого. Что-то с ним произошло. Что-то в мозгу заклинило, смешало похожие ощущения, и он так некстати вспомнил, заново переживая давно ушедший кошмар. Он никак не мог сфокусироваться ни на чём, будто плавая в горячем, вязком киселе. Это болезненное состояние изматывало, не проходя и не ухудшаясь, оно застыло на грани дурноты и морока, но так он хотя бы мог бороться с этим, не погружаясь вновь в забытье. Чтобы окончательно вернуться в реальность, ему потребовалось не меньше минуты. Он сощурился, стараясь различить очертания окружающего пространства в полутьме. Вокруг была всё так же пустая серая комната. А он всё так же висел, прикованный к стене. Больше здесь никого не было — должно быть, его оставили так, но вряд ли это надолго. «Нужно выбираться отсюда», — мелькнула очевидная мысль. Сознание наконец прояснилось, выстраивая полную картину происходящего. По какой-то причине он ещё не стал монстром, но дожидаться этого совершенно не собирался. Как там сказал тот ненормальный? Сделает из него «переходную стадию»? Зомбимэн понятия не имел, что это дерьмо означает, и даже не хотел выяснять. У него осталось слишком мало времени. Нужно что-то делать, ведь если он не выберется отсюда, ему конец. Воздействие телекинеза больше не удерживало его на месте и он вполне мог двигаться… вот только руки, принявшие на себя вес всего тела, затекли и онемели, а острый металл неприятно врезался в запястья, пережимая кровоток и усугубляя и без того неприятное положение… Зомбимэн с болью расправил плечи и коротко выдохнул, морально подготавливая себя. Он упёрся ногами в стену и резко согнулся вперёд, прилагая как можно больше силы в этот отчаянный рывок. Хруст! — оба плеча вышли из сустава, и корпус, больше не удерживаемый ничем, провис ещё сильнее. Всю верхнюю половину тела пронзила страшная боль, ослепила, вкручиваясь дёрганой дрелью в мозг и заставляя на мгновение замереть. Но этого было не достаточно. Сильнее сжав челюсти, герой дёрнулся снова. На этот раз он достиг цели — об этом оповестило ни с чем не сравнимое ощущение рвущихся мышечных волокон. Зомбимэн взвыл и, сорвавшись, упал на пол. Жёсткое соприкосновение с шершавой горизонтальной поверхностью выбило из лёгких воздух и вмяло лицо внутрь. Кровь брызнула фонтаном, быстро заливая собой пол под ним и пропитывая изодранную одежду. По-прежнему стиснув зубы, он лежал неподвижно, благодаря провидение за то, что не потерял сознание от болевого шока. Пару минут Зомбимэн переводил дух и ждал, когда регенерация сделает своё дело. Поток крови быстро остановился, череп приобрёл привычную форму, но вот вырастить новые руки было задачкой посерьёзнее. Сейчас это получалось медленнее, чем обычно, поэтому он решил сосредоточиться на том, чтобы восстановить хотя бы одну целиком — по крайней мере, это увеличит его шансы. Наконец он попытался встать. Сделать это было невероятно тяжело — казалось, голова вот-вот лопнет, а каждое движение давалось с огромным трудом. Он дёргано поднялся на колени, поджав их под себя, опёрся на руки и кое-как принял вертикальное положение. Ещё никогда сохранение равновесия не требовало так много усилий. Вряд ли в таком состоянии он уйдёт далеко… Оружие. Ему нужно оружие. Он огляделся, проверяя, есть ли поблизости что-то подходящее. На полу валялся его разодранный, залитый кровью плащ. Точно. Он кинулся к нему, но от резкого движения в голове помутилось и его крутануло с такой силой, что он снова едва не упал. Тело умоляло, чтобы он не шевелился и позволил организму спокойно подлечиться, но время стремительно уходило — кто знает, сколько ему осталось? С третьей попытки ему удалось нащупать во внутреннем кармане нож. Гладкая рукоять легла в ладонь, и Зомбимэн с силой сжал её, пытаясь унять нервную дрожь и хоть немного выровнять дыхание. Что, собственно, он может сделать? Он даже не знает, сколько здесь всего монстров, не считая того, что каждый второй из них — эспер. Выходить с ножом на эспера — просто смешно, учитывая, что он на ногах-то еле стоит… Даже при условии, что координация движений в нужный момент его не подведёт, он вряд ли успеет добежать до врага, прежде чем его размажут по стенке… И сможет ли он после этого восстановиться так же быстро — большой вопрос. Дверь скрипнула, прерывая его размышления. Герой вздрогнул и обернулся. Это был он. От пронзительного взгляда почти бесцветных глаз Зомбимэна обдало холодом. Парень вовсе не выглядел удивлённым тем, что ему удалось освободиться. Напротив, его как будто даже повеселило это обстоятельство. Уголок губ криво пополз наверх, и он уже начал открывать рот, собираясь что-то сказать… Не дожидаясь этого, Зомбимэн кинулся вперёд, на ходу перехватывая нож. Он знал, что не добежит. И его противник это знал, а потому даже не шелохнулся. Неведомая сила разом обрушилась на героя, многократно нарастая и парализуя на бегу. Он споткнулся, потерял равновесие и начал падать — головой вперёд, рефлекторно выставив перед собой руки, в одной из которых всё ещё сжимал нож. В последний момент перед тем, как телекинез сковал его окончательно, он успел подставить руку под лезвие… Падение было болезненным. Под весом всего тела лезвие ножа насквозь пронзило не до конца восстановленную культю. Резкий взрыв жалящей боли прокатился по конечности, прошивая нервную систему. Зомбимэн рвано выдохнул и почувствовал, как оцепенение спало. У него были доли секунды. Сейчас или никогда. Он должен убить подонка. Это его единственный шанс, иначе следующий же удар эспера лишит его возможности двигаться, и всё будет кончено. Не думая больше ни о чём, герой выдернул нож и метнул его, целясь в самую уязвимую точку — шею. Время будто замедлилось. Он видел, как расширяются в изумлении глаза парня от осознания, что телекинез не сработал… Как стремительно несётся к его горлу нож… Слишком неожиданно, слишком быстро. Не уклониться. Всего одно попадание — и мгновенная, верная смерть. Ну же. Всё было предрешено. Непредвиденная атака, казалось бы, обездвиженного и не представляющего угрозы пленника, плохое владение эсперскими способностями и не дрогнувшая в нужный момент рука… Всё сложилось воедино. Всё, кроме одного. Что-то чёрное и гибкое взметнулось в воздух, отбивая оружие — оно отлетело в сторону, со звоном ударяясь о стену. Следующий хлёсткий удар пришёлся по герою, отшвырнул тяжёлого мужчину, как котёнка. Зомбимэн упал на спину и охнул от чрезмерно близкого знакомства затылка с бетоном. — Киоки! Ты в порядке?! Взволнованный девичий голосок показался смутно знакомым. Сквозь гул в голове и мутный туман перед глазами Зомбимэн отрешённо смотрел, как щупальце девушки обратно трансформируется в руку. Она с беспокойством кинулась к своему Лидеру, вглядываясь, не ранен ли он. Всё происходящее казалось Зомбимэну какой-то злой шуткой, театром абсурда. В данной ситуации этот красавчик был явно не тем, за кого стоило так уж сильно переживать, ведь среди находящихся в комнате в плачевном состоянии был явно не он. Не говоря уже о том, что тому только что чудом удалось избежать смерти — и всё благодаря этой появившейся из ниоткуда девице… как её там, Куроши? Он не знал, злиться ему или смеяться. Впрочем, сил не хватало уже ни на что. Его резко вздёрнуло вверх и впечатало в стену, а в следующее мгновение знакомый уже металл сомкнулся на запястьях. На этот раз во взгляде водянистых глаз явственно проглядывала холодная сталь. Сомневаться не приходилось — этот человек собирался заставить его пожалеть о том, что он только что сделал. — Ты меня удивил, — негромкий размеренный голос чеканил каждое слово, пока его обладатель медленно, угрожающе приближался к обездвиженному герою. — Знаешь, это даже вызывает уважение. В награду я позволю тебе самому выбрать, насколько неприятными будут твои следующие пара часов. — Он остановился напротив и, скривив губы в усмешке, продемонстрировал колбу с мутно-бесцветной жидкостью. Видя, как герой напрягся, охотно пояснил: — Да-да, ты всё правильно понял. Одной дозы тебе, очевидно, не достаточно, но это не беда — мы всегда можем повторить, правда ведь? Это вещество способно превратить человека в монстра за считанные минуты. Посмотрим, как долго твоя хвалёная регенерация сможет сдерживать мутацию на клеточном уровне. Хоть он и ожидал чего-то подобного, но происходящее было куда ужаснее самого страшного кошмара. Зомбимэн молча смотрел на противника и на колбу в его руке. — Предлагаю выпить это по своей воле, иначе мне придётся тебя заставить, и это, поверь, будет не очень приятно для тебя, — продолжал тот самодовольно. — Мы можем обойтись без насилия, если ты будешь послушным. Сопротивляться нет смысла — никуда ты не денешься. Так что подумай хорошенько. Это было похоже на игру королевской кобры со своей добычей: что ни делай — исход один. Но, если уж ему суждено закончить свою жизнь вот так, он не опустится до того, чтобы ещё и пресмыкаться перед подонком напоследок. — Молчишь? Решил по-плохому?.. — Ангельские черты обезобразила жестокая, неестественная усмешка. — Неверное решение. Куроши! Стоящая позади девушка вздрогнула. — Подойди. Не смея перечить, она приблизилась. Отчего-то в её движениях читалась неуверенность, а взгляд был устремлён себе под ноги, но, остановившись перед Лидером, она подняла глаза — в них была какая-то гнетущая, обречённая решимость. — Ты ведь понимаешь, что мне нужен новый донор, — он даже не посмотрел на неё, протягивая колбу. — Я могу сделать это и сам, но будет намного лучше в твоём исполнении. Сделаешь это для меня? — Да… — ответила она покорно и тихо. Стеклянное горлышко колбы легло в ладонь. Куроши шагнула вперёд. Прямо на глазах её рука изменялась, теряла человеческие очертания. Кожа потемнела, покрылась сетью крупных присосок, а сама конечность будто лишилась кости, став гибкой и непропорционально длинной. Спустя всего несколько секунд колбу с веществом уже обвивало осминожье щупальце. Зомбимэн твёрдо встретил взгляд монстра напротив. Она нахмурилась, будто отгоняя какие-то мысли. Щупальце потянулось к его лицу, замерло в десятке сантиметров, а затем резким рывком проникло в рот. Он дёрнулся, ощущая напряжение во всём теле и привкус железа от выбитых зубов, но парализующий телекинез не позволял шелохнуться. Колба была слишком широкая, чтобы беспрепятственно пройти внутрь, и её прохладная стеклянная стенка упёрлась прямо в нёбо, вызывая сильнейший рвотный спазм. На глазах проступили непроизвольные слёзы. Сила, которая была в гибкой конечности монстра, во много раз превосходила человеческую. Зомбимэн зажмурился, с ужасом осознавая, что щупальце продолжает проталкиваться вглубь. Колба скользила всё ниже, нещадно обдирая слизистую, и гладкий упругий отросток полностью перекрыл горло, лишая доступа кислорода. Болезненные спазмы раз за разом сотрясали всё тело, и он сдавленно захрипел, выплёвывая первую порцию крови к кашлем. Колба уже прошла в пищевод и встала посреди него комом, вызывая новые, невообразимо болезненные ощущения, будто изнутри его напичкали раскалёнными гвоздями. Чем дальше проникало щупальце, тем толще оно становилось у основания. Тёплая кровь заструилась по подбородку и шее, когда мышцы лица разошлись, раскрывая челюсть ещё шире. Если бы он мог, он бы завыл от боли, ужаса и омерзения, но из горла вырвался лишь очередной невнятный, сдавленный звук. Колба почти дошла до желудка и там же с треском лопнула, выплёскивая содержимое. Осколки безжалостно впились в мягкие ткани. Сознание смазалось. Внутри всё сжалось, и случилось то единственное, что могло произойти — его организм принял решение поглотить, уничтожить инородное тело, причиняющее столь очевидные неудобства его владельцу. Внезапно комнату огласил громкий, отчаянный женский вопль. Куроши кричала от боли. Её щупальце обожгло, обхватив со всех сторон плотными тисками. Она сделала попытку вырваться — раз, другой — бесполезно, тело героя не отпускало и быстро, агрессивно поглощало её конечность, будто разъедая концентрированной серной кислотой. По отростку прошлась судорога, он по-змеиному забился внутри и рефлекторно выпустил ряд острых костных наростов, что цеплялись за плоть, раздирая её, и ещё больше мешали вытащить конечность наружу. Не помня себя, она дёргано выхватила из-за пояса кортик. Короткий клинок полоснул по плечу, в несколько неумелых касаний отделяя полыхающее болью щупальце от тела. Девушка со слезами осела на колени, хватаясь за свою изуродованную, истекающую тёмной кровью культю. Отрубленное щупальце медленно проваливалось вниз, царапало, ранило плоть, доставляя невыносимую боль. Глаза Зомбимэна закатились, тело затряслось в конвульсиях болевого шока. Он задыхался. Его внутренние органы будто выворачивали наизнанку, а прокля́тый отросток продолжал судорожно корчиться в отчаянной попытке вырваться наружу. Пара мгновений — и скользкий кончик щупальца, извиваясь, вышел из живота. Изо рта вырвались нечленораздельные звуки вперемешку с кровавой пеной. Брызнуло алое месиво внутренностей. В комнате густо запахло душным запахом влажной плоти. Куроши отвернулась, едва сдерживая рвотный позыв. — Превосходно, — раздался сбоку бесстрастный голос. — Ты молодец, Куроши. Лидер прошёл мимо, даже не удостоив её взглядом — всё его внимание было приковано к открывшемуся кровавому зрелищу у стены. Девушка лишь плотнее обхватила пульсирующий дёрганой болью искалеченный обрубок, теперь уже полностью лишённый пальцев. Парень остановился рядом с обмякшим на цепях героем. Он удовлетворённо разглядывал, как тяжело и слабо тот дышит, как тягучие красные капли методично срываются с его ботинок и впитываются в бетон. — Я говорил тебе — решение было неверным, — жестоко хмыкнул он, приподнимая его лицо за подбородок и растирая пальцами кровь по щеке. Зомбимэн заторможённо сфокусировал на нём замутнённый болью, безумный взгляд. — Всё ещё жив и даже в сознании… Потенциал творений Генуса действительно впечатляет. Ты станешь великолепным монстром. Давай же, порадуй меня и мутируй скорее. Щупальце вновь зашевелилось внутри, и тело пробила крупная дрожь. Мышцы рефлекторно сократились, заставив его согнуться, что ещё больше потревожило открытую рану. Остатки полупереваренного отростка шмякнулись на пол. — Ты не ешь и не пьёшь ничего уже десятый день, — спокойный голос констатирует факт. Генус стоит у решётки его камеры, скрестив руки на груди. На нём, как всегда, чистый белый халат. Тёмные блестящие волосы безукоризненно уложены набок. — Неужели ты думаешь, что это что-то изменит, Шестьдесят Шестой? — спрашивает учёный, вопросительно приподнимая одну бровь. — Ты же знаешь — это глупо. Так ты делаешь хуже только себе. Это повторяется снова и снова. Снисходительный сухой тон, показная вежливость, полная уверенность в собственной правоте. Отвратительно. Он не хочет видеть это ненавистное лицо и быть объектом внимания пристального, изучающе-холодного взгляда, но вынужден мириться с положением вещей. Генус может приходить к нему в любое время, когда захочет. Здесь, в изолированной подземной лаборатории Палаты Эволюции, откуда нет выхода наружу — по крайней мере, для таких, как он — всё подчиняется воле этого человека. Он знает — он здесь на особом счету. Это подтверждает хорошо обставленная камера: стол и пара стульев, добротная кровать, даже мягкий коврик, чтобы не мёрзли ноги (по стандарту все помещения экспериментального центра обложены холодной плиткой); книги, лежащие стопой на столе — довольно много, но он уже успел прочесть все, и они очень скучные. Генус сделал достаточно, чтобы обеспечить своему лучшему экземпляру бытовой комфорт, но какой в этом толк, если он по-прежнему отрезан от внешнего мира? Ни телевизора, ни радио. Глухая, абсолютная изоляция, не допускающая даже мысли, что когда-нибудь он сможет выйти отсюда. Он мог просить что угодно — но только не это. Его хорошо и регулярно кормили — ещё одна иллюзия заботы, по сути ненужной и бессмысленной. Он не был голоден и не нуждался в привычных людям частых приёмах пищи, а после последнего случая и вовсе не притрагивался к тому, что приносили местные работники, перестав даже пить — не хотел, чтобы ему снова что-то подмешали и, очнувшись, он обнаружил себя на операционном столе. Без воды было тяжело, но он успокаивал себя тем, что жизненные процессы замедлились и, если он не будет тратить силы и сохранит неподвижность, то сможет прожить и дольше. — Давай будем разумными людьми. Ты ведь понимаешь, зачем я это делаю. Я вовсе не хочу причинить тебе вред, поэтому не стоит так себя вести. Конечно, даже сквозь очередной приступ апатии и полнейшей безучастности ко всему происходящему он вполне отдавал себе отчёт, что Генус не позволит ему умереть — без его позволения в жизни, а точнее, существовании Шестьдесят Шестого не происходило вообще ничего. Так и не дождавшись ответа, учёный вздохнул. — Я надеялся, что до этого не дойдёт. Он поднял ручной инъектор и выстрелил. Шестьдесят Шестой зашипел — толстая игла металлического шприца вошла глубоко в предплечье и, кажется, вонзилась в кость. Помимо боли по мышцам быстро разлилось онемение — бычья доза транквилизатора действовала почти мгновенно и безотказно. Он сполз по стене, облокотившись на которую сидел, и бессильно ткнулся лицом в пол, не в силах пошевелиться. С ненавистью поджав губы, он смотрел, как Генус отпирает дверь камеры и неспешно проходит внутрь. Опускается на колени перед ним, с усилием вытыкает шприц. — Ну-ну, перестань бояться, я ничего с тобой не сделаю. Рука учёного успокаивающе поглаживает по спине, задевая обнажённую кожу шеи из-под ворота футболки, и каждое такое прикосновение рождает волну дрожи во всём теле. Он безуспешно пытается отодвинуться, но едва ли может сделать это в таком положении — собственное тело полностью перестало его слушаться. Генус прекрасно знает, что совсем скоро препарат сведёт на нет и эти слабые потуги к сопротивлению, а потому попросту игнорирует их. Привычным движением он вводит иглу в вену и аккуратно фиксирует катетер бинтом. Потом начинает разматывать полую трубку и ловко подкатывает стойку капельницы. — Не беспокойся, твои мышцы обретут подвижность менее чем через час. За это время препарат успеет впитаться в кровь. Тебе нужна жидкость и витамины. Раз сам не ешь — придётся кормить тебя через трубочку. — Учёный засовывает руки в карманы халата, глядя на него сверху вниз из-под стёкол неизменных очков. — В ближайшее время я буду продолжать попытки клонировать тебя и хочу, чтобы ты был в нормальном состоянии. Так что ты должен поесть. Генус, как всегда, прямолинеен. Никакого намёка на сочувствие. Всё просто: образец должен жить, чтобы служить материалом для исследований. Высшие цели вроде научных достижений и эволюции человеческого вида — всё это здорово, наверное… Но только не для подопытного кролика, которого лишили права выбора и держат в клетке. Он ведь живой, он всё чувствует… И… Он не давал разрешения на то, чтобы с ним делали всё это… Он с трудом разлепил губы и, глядя прямо в глаза учёному, на одном дыхании выговорил: — Отпусти меня… Тонкие губы Генуса растянулись в подобии улыбки. — Знаешь ли ты, сколько жизней было принесено в жертву ради твоего сотворения? — Он произнёс это раздельно, явно давая понять, что считает услышанную мольбу полнейшей глупостью. — Единственный удачный эксперимент в долгой череде, зато — какой! Ты — мое лучшее творение, совершенный продукт, идеальный образец. Конечно, я не могу тебя отпустить. — Я — человек… — прохрипел подопытный, невероятным усилием заставляя голосовые связки слушаться. — И ты сломал мою жизнь… — Ты ещё не понял? — Генус с лёгким удивлением склонился над ним. — Разве за всё время нахождения здесь ты смог вспомнить что-то из своего прошлого — детство, семью, друзей? Город? Хотя бы имя?.. Дай угадаю — ничего? Тебе некуда идти, Шестьдесят Шестой. У тебя нет и никогда не было жизни вне этих стен. Ты принадлежишь мне и моей лаборатории. Я создал тебя. И ты всегда был здесь. Палата Эволюции — твой дом. Прими это наконец. Учёный ушёл, захлопнув за собой дверь. Щёлкнули замки, вновь отделяя его от свободы и оставляя в полном одиночестве. Неужели это правда?.. Он — всего лишь один из клонов, выращенных из пробирки, без прошлого и имени, без памяти и личности? Его никто не ищет, он — нелепая пустая кукла, покорный инструмент, не принадлежащий себе, биоматериал и ничего более… Крохотный проблеск надежды, что его кто-то может знать и искать, что когда-нибудь он выберется отсюда — умер. Никаких шансов. Он лежал лицом в пол, от неудобного положения мышцы затекли, и не было ни единой возможности расслабиться или перевернуться. Вдобавок к этому в груди что-то болезненно сдавило, мешая нормально дышать. Шестьдесят Шестой глубоко, протяжно всхлипнул и закрыл глаза. Всё слилось в череду дурманящих разум иллюзий. То ему казалось, что кто-то бесцеремонно шарит руками по его коже, то становилось совершенно невозможно дышать и его всего сотрясало, как в лихорадке… То мерещилось, что в измученное тело раз за разом вонзается гигантский кривой штык и проворачивается вокруг оси — каждый раз это было неожиданно болезненно, и его встряхивало так, что он вскрикивал, а затем бессознательно пытался свернуться в клубок и царапал пальцами шершавую поверхность пола. Его преследовали злость и омерзение от собственной беспомощности. Секунды казались часами, часы — секундами; он не знал, сколько прошло времени, не понимал, где верх и где низ… Его обволакивало тяжёлой, изматывающей болью. Болело абсолютно всё: голова кружилась и гудела, внутренности тянуло и закручивало в спираль, руки и ноги затекли так, что он их уже не чувствовал. Пот лился градом, пропитывал виски и затылок, шею и спину, заливал глаза. Было плохо — действительно плохо. Жарко, отвратно. Губы совсем пересохли. Ужасно хотелось пить, но ещё больше — вынырнуть из этого мутного забытья, избавиться от наваждения и понять, наконец, что с ним происходит. Несколько раз ему что-то вкалывали. Каждый раз это сопровождалось расходящейся по венам волной липкого жара, сменялось периодами нарастающей, невыносимо сильной боли и тупого беспамятства, а затем его рвало кровью — долго и болезненно. Тело сопротивлялось, в попытках избавиться от этой чужеродной дряни раз за разом вызывая припадки опустошения и без того давно пустого желудка, выплёвывая кровавую желчь. Едкая и противная на вкус, она застывала на губах вязкой тёмной коркой. Первое, что он почувствовал — медицинский запах, смесь спирта и антисептика, и лёгкий туман в голове, как это обычно бывает после наркоза. Твёрдую прохладную поверхность под собой. Нечто чужеродное на лице. Следом начал возвращаться слух. Об этом оповестил ритмичный писк кардиографа. -… да, перебой с электричеством. Аварийная система запущена? — нервный голос Генуса звучал где-то совсем рядом. — Да мне плевать! У меня операция, понимаете вы это?! Я на вскрытии! Если из-за вас, кретинов, что-то пойдёт не так… Ресницы дрогнули. Он разлепил веки и уставился перед собой пустым взглядом. Операционная лампа была сдвинута в сторону и бликовала на обшитом стальными листами потолке, и в её свете Шестьдесят Шестой увидел свой отражённый силуэт. Руки вдоль тела. К лицу плотно прилегает кислородная маска с отходящей от неё трубкой. Бледную кожу живота украшает длинный аккуратный разрез от рёбер до лобка — края его фиксируют металлические распорки, не давая ране закрыться и обнажая бордовые внутренности. Странно, но он ничего не почувствовал, увидев себя таким. Конечно, очнуться посреди операции со вскрытым животом было не тем опытом, который хотелось пережить… Но разве это не естественное состояние для подопытного куска мяса, коим он и являлся? Шестьдесят Шестым полностью овладело отрешённое, немое безразличие. Что это — осознание смирения с судьбой, или он ещё не до конца отошёл от анестезии? В любом случае, он ничего не мог сделать. Он разглядывал распластанное на операционном столе тело отстранённо, как будто это был кто-то другой. Короткая стрижка и мешки под глазами, расслабленные мышцы, мерно вздымающаяся широкая грудь, обнажённые, по-мужски крепко сбитые черты — всё это было чужеродным, словно выточенным из воска. Он не принадлежал себе, был куклой в чужих руках. Нет, даже не так — манекеном в анатомическом музее с полным набором пластиковых человеческих органов, который выставили на всеобщее обозрение. Он смотрел на себя без отрыва, как ему казалось — долго, хотя в реальности прошли секунды. И только спустя несколько томительных, почти бесконечных секунд он понял, что было не так во всей этой неподвижной картине. Он был не связан. От волнения его тряхнуло. И правда… Никаких ремней, фиксаторов — абсолютно ничего его не удерживало. Он не мог в это поверить, снова и снова шаря глазами по отражению. Так и было — Генус явно не рассчитывал, что подопытный придёт в себя в ходе очередного эксперимента, а потому не позаботился о технике безопасности. И это было его самой большой ошибкой. Он рывком соскочил со стола, на ходу срывая маску — придерживающая её резинка с треском порвалась — и выкидывая бесполезную, мешающую железяку, что была вставлена в брюшную полость. Босые ноги гулко шлёпнулись о кафельный пол. Генус обернулся. В руках учёного была рация, по которой он до сих пор спорил и переругивался с кем-то, но, осознав причину шума, он замолк на полуслове, и краска мгновенно сошла с его лица. Шестьдесят Шестой приближался быстро и неумолимо. На губах подопытного блуждала мрачная усмешка. Ничто не могло его сейчас остановить, ничто не имело значения — ни нетвёрдый шаг после наркоза, ни нагота, ни дыра в животе; всё меркло в сравнении с охватившей его жаждой мести и какой-то ненормальной, животной эйфорией. Генус сделал шаг назад и уткнулся спиной в пристенный шкафчик. Отступать было некуда. — Код красный! Второй операционный блок! — закричал он в рацию, лихорадочно шаря второй рукой по ящикам с медицинским инструментарием. Чёрт возьми, видеть его таким испуганным возбуждало даже больше, чем когда этот урод вкалывал ему стимулирующие препараты. Этот страх будил в нём что-то зверское, жестокое. — Повторяю, код красный!.. Выбитая одним ударом, рация вылетела из рук учёного и разбилась о стену. У него не было оружия. Но это было и не нужно. Ладони обхватили шею учёного, опасно плавно, почти ласково сомкнувшись в районе кадыка. Шестьдесят Шестой ощутил, как быстро бьётся жилка пульса под тонкой кожей, как отчаянно дёргается вплотную прижатое к нему тело. Генус — человек, которого он больше всего на свете ненавидел — смотрел на него широко раскрытыми глазами, и в них плескался ужас перед неотвратимостью неизбежного. Шестьдесят Шестой растянул губы в безумной улыбке и сдавил его горло — так сильно и безжалостно, как только мог. Что-то хрустнуло. Генус судорожно приоткрыл рот и выплюнул порцию крови. Тело конвульсивно дёрнулось. Очки съехали на переносицу, глаза страшно выпучились, теряя всякую осмысленность. Хрипы умирающего были музыкой — жуткой, но в то же время пронизывающе-сладкой. Подопытный наблюдал, как багровеет лицо учёного, как ногти царапают его руки в бессмысленной попытке отнять их от шеи, как нить слюны стекает с уголка рта… Краткий миг невыразимой красоты смерти — и Генус обмяк в его руках, разом потяжелев. Остекленелый взгляд навсегда застыл, устремлённый в пустоту. Оказывается, человек — такое хрупкое существо. Лишить его жизни совсем ничего не стоит. Возможно, поэтому Генус и мечтал поднять человечество еще на одну ступень по лестнице эволюции. Только вот вряд ли он предполагал, что всё закончится именно так и он погибнет от рук своего же творения… Под всполохи ламп и вой тревожных сирен, с брызгами крови на лице Шестьдесят Шестой стоял и улыбался. Он сделал то, чего давно так жаждал — и, сжимая чужую шею липкими от крови пальцами, впервые испытал будоражащее удовлетворение от убийства. Он опустил руку, и учёный безвольной куклой шлёпнулся на пол. Тело замерло в неестественной позе, ворот рубашки приоткрылся, обнажая цепочку номерного жетона. Шестьдесят Шестой непонимающе уставился на ряд цифр, выгравированных на металлической пластинке, и по мере осознания, что это за номер, улыбка медленно сошла с его лица. Всего лишь клон… Ему показалось, он забыл, как дышать. Всё обрушилось сразу: скрутившая желудок дурнота, страх запертой в клетке лабораторной крысы и отчаяние — холодное, пустое, беспросветное… Всё казалось нереальным. Белые стены, труп на полу, жетон в луже крови… Это какая-то игра, да? Не может же быть, что всё по-настоящему. Почему… Почему это происходит с ним?.. Будто бы он находился в удушающе липком кошмаре, от которого никак не мог пробудиться. Он не хотел находиться здесь, быть частью этих стен. Не хотел, чтобы всё это продолжилось снова… Топот тяжёлых ботинок, приглушённые голоса. Дверь распахнулась с пинка, и в операционную, бряцая оружием, ворвались не меньше десятка по-военному экипированных мужчин. — Не двигайся! — скомандовал требовательный тон. — Подними руки так, чтобы мы их видели, и медленно повернись. Ощущая на себе сосредоточенные взгляды множества глаз, стоя перед ними абсолютно голый, безоружный, Шестьдесят Шестой почувствовал себя беззащитным и загнанным в угол. На него тёмными дулами-глазницами смотрели с десяток автоматных стволов, и для людей, держащих их, он являлся не более чем мишенью, опасным мутантом, которого приказано усмирить. Если присмотреться, модифицированное оружие чем-то напоминало улучшенную версию инъектора. Наверняка оно было заправлено дротиками с парализующим веществом. Его сейчас просто усыпят. А дальше… Он знал, что его ждёт. Бесконечная череда новых мерзких операций, малоприятных и унизительных процедур, одиночество в камере и грубая необходимость подчиняться установленному порядку вещей без надежды что-либо изменить. Шестьдесят Шестой горько скривился и начал покорно поднимать руки, демонстрируя измазанные в крови ладони. Он не смотрел на военных — взгляд был обращён вниз, а потому последующее стало для них полной неожиданностью. Подопытный резко метнулся в сторону и схватил с тумбы первый попавшийся инструмент. Маленький медицинский нож смешно смотрелся в его руке, но это было оружие — в глазах ближайшего солдафона мелькнул страх, когда он занёс его для удара. Щелчки выстрелов раздались почти синхронно, но прежде, чем несколько дротиков со снотворным прорешетили его тело, Шестьдесят Шестой с силой обрушил острое лезвие на… свою же руку. Присутствующие замерли, шокированно наблюдая, как он вновь и вновь с остервенением полосует вены, раз за разом вонзая нож глубоко в запястье. Брызги крови обильно оросили почти стерильный пол. Собственный злой крик показался далёким и чужим. Он словно впал в исступление, вкладывая в этот безумный акт самоуничтожения всю накопившуюся боль. Он хотел умереть. Но это было невозможно… Тяжело дыша, Шестьдесят Шестой поднял глаза и смутно увидел за спинами широкоплечих вояк лицо Генуса — побледневшее и растерянное. Зомбимэн рывком пришёл в себя от тяжёлого забытья и закашлялся, отхаркивая очередную порцию крови. Его била мелкая дрожь, кожа покрылась липким налётом холодного пота. Тяжёлое токсическое отравление давало о себе знать, его выворачивало снова и снова вот уже на протяжении нескольких… суток? недель? Сколько же времени прошло с тех пор, как он сюда попал? — Твои выносливость и регенеративные способности сыграли с тобой злую шутку. Ты мучаешься и всё никак не можешь отмучаться, — раздался откуда-то сбоку издевательски спокойный голос. Зомбимэн даже не шелохнулся. — Другой бы уже давно мутировал или умер, но не ты… Как же жаль, что ты оказался непригоден для моего плана и вместо вишенки на торте стал обузой, — продолжая вещать свои пространные речи, обладатель знакомого голоса подошёл к нему и присел на корточки рядом, с холодным интересом разглядывая скрючившегося на полу мужчину. Герой почувствовал уже почти привычное сковывающее ощущение от телекинеза — тело стало деревянным и непослушным. Цепкие пальцы развернули его лицо к себе, и взгляд внимательных мутно-серых глаз окатил волной насмешливого безразличия — будто сломанную нелюбимую игрушку. — И как же мне теперь с тобой поступить? Как материал для исследований ты не оправдал себя. Тебя нельзя сделать монстром или убить… А свести с ума? Он оттянул веко героя, обнажая выпуклое глазное яблоко. Во второй руке парень зажал длинный и тонкий, прозрачный медицинский инструмент, похожий на лабораторную лопатку с зауженным концом. — Я хочу проверить, насколько хватит твоей регенерации при непосредственном повреждении мозга, — услужливо пояснил он, поднося инструмент к лицу обездвиженного героя. — И лучше бы для тебя, чтобы я скорее определил твой предел; потому — не советую сопротивляться, если ты, конечно, вообще можешь это хоть как-то контролировать — а я думаю, что можешь. Зомбимэн не боялся боли, много раз проходил через смерть и давно убил в себе инстинкт самосохранения, но сейчас ему стало по-настоящему жутко. Это псих… действительно собирается… Стеклянная холодная трубка вонзилась в глаз, вызывая приступ дёрганой острой боли. Липкая жидкость залила щёку. Инструмент медленно погрузился вглубь, беспощадно и планомерно прорезая себе путь в сосудах и тканях… на секунду замер… и одним сильным толчком вошёл в мозг. Ослепительно белая вспышка взорвалась снопом искр, и сознание помутилось, но не погасло окончательно. Он пришёл в себя менее чем через секунду — и чёртова игла всё ещё торчала из его черепа, посылая болезненные импульсы по всей голове. — Похоже, это продлится дольше, чем я планировал… — Злодей медленно потянул инструмент назад, задумчиво наблюдая за судорогами лицевых мышц. — Невероятно, даже это не может тебя убить. Такая невосприимчивость… Ничего, я никуда не тороплюсь. Всё же боль ты чувствуешь, хотя, может, и не в той мере, что обычные люди. А значит, рано или поздно твой мозг должен отказать. Осталось лишь понять, что будет потом — действительно ли ты умрёшь или же просто станешь овощем. Не обращая внимания на полный ненависти взгляд героя, он приставил лопатку ко второму глазу… Зомбимэн сдавленно выдохнул, чувствуя, как её острый кончик рассекает сосудистую оболочку. По щеке стекла струйка крови. Тонкий длинный предмет жалил чувствительный нерв, резал не хуже лезвия, рассылая по телу импульсы жестокой боли. Он бессильно стиснул зубы, давя желание рефлекторно дёрнуться — он всё равно не мог этого сделать, лишь мышцы окаменели от напряжения. Тяжёлая спираль боли закручивалась в голове, и вместе с ней в безумном хороводе мерцал мир, сотней жалящих игл пронзая мозг. Происходило нечто очень странное, мерзкое, противоестественное — от одновременно был в сознании и вне его, и жив, и мёртв. Он был везде и нигде, и нечто разрасталось изнутри сетью раскалённых упругих жгутов, что выходили наружу, а потом лопались, как мыльные пузыри — один за другим. Сознание начало путаться уже на втором часу изощрённой пытки. Ощущение, словно его били током и одновременно кромсали заживо, проходило через всё тело и находило своё сосредоточие в черепной коробке — невыносимое, давящее, надрывное. Жизнь стремительно покидала его, сочилась из глаз. Было темно, пугающе темно. Он погружался в мутный омут, пытался выбраться, вдохнуть, бился о грязный лёд, но в конце концов тонул в чёрном провале бездны. С каждым разом вернуться назад было всё сложнее. И это длилось, и длилось, и длилось… В какой-то момент он перестал осознавать себя, слившись в один сплошной ком нескончаемой боли. В абсолютной черноте, под приглушённые фоновые звуки чьих-то криков он сходил с ума. Так больно. …что ждёт меня дальше? …неужели это будет длиться бесконечно? Я… больше так не могу. Пусть эти мучения прекратятся. Скорее бы уже умереть. Скорее бы… Но я не могу умереть. Эта страшная мысль пришла так же внезапно и очевидно, как и осознание того, что боль для него не закончится никогда. Раз он не может умереть, он вынужден из раза в раз испытывать её — вечно. Смерть была бы избавлением, но он лишён даже такой простой возможности. Это не закончится. Стиснутые до судорог челюсти, залитые кровью веки — первое, что он осознал, когда реальность начала возвращаться. Было противно и болезненно, голова раскалывалась, а зрение никак не хотело фокусироваться ни на чём. От одной только попытки напрячь глаза его шибануло новой волной разрушающей боли по вискам и затылку. Он неловко ткнулся лицом в пол и застонал. — Ты стал восстанавливаться медленнее. Спустя четыре часа, это всё же произошло. Снова этот голос… Зомбимэн прикрыл глаза, стараясь не беспокоить их ещё сильнее, и замер в попытке отдышаться. Слабость была такой сильной, что он едва ли мог двигаться. Всё тело сотрясали остаточные нервные судороги. — Он в твоём полном распоряжении. Но не занимайся глупостями — сосредоточься на черепе. Именно мозг должен получить повреждения в первую очередь. Времени будет столько, сколько нужно, но в конце концов от него, как от личности, не должно остаться ничего. А если сможешь убить — вообще замечательно. — Гугугугу… — низко и надрывисто пробулькало в ответ. Этот звук был новым — не слышанным ранее — и жутким. Зомбимэн с усилием повернул голову и сквозь кровавую пелену с трудом разглядел фигуру монстра. Всё, что он мог сейчас понять — пугающий размер: непропорциональный и широкоплечий, под три метра, с огромными руками, каждая из которых заканчивалась пятернёй больше человеческой головы. Осклабившись, уродливое существо шагнуло к нему. Он лежал без движения уже очень долго… и не желал вставать. Зачем? Знакомая, давно осточертевшая обстановка в камере, её лицемерный уют и оставленная на столике у кровати тарелка с остывшей, нетронутой едой… Для чего всё это? Почему бы Геносу просто не связать его, не накачать каким-нибудь дерьмом, как он обычно это делал, и не разобрать по кусочкам в лаборатории? Зачем этот спектакль с показной заботой и якобы человеческим отношением к куску экспериментального мяса — пусть даже чуть более удачливому и живучему, чем другие образцы (хотя тут уж не известно, кому больше повезло)? После убийства клона и последующего срыва он снова очнулся здесь, в своей маленькой личной тюрьме. Как и всегда. Могло ли быть иначе? Отходить пришлось порядочно, парализующее вещество на этот раз оказалось куда сильнее, чем обычно, а, может, просто дозировка была превышена — его нашпиковали дротиками, как какого-то дикобраза. Военишки боялись его — он это чувствовал. Знали, что он убил бы их всех, если бы только мог, потому и действовали на опережение. Шаги Генуса он услышал ещё издали — он бы ни с чем их не спутал. Учёный пересёк коридор и замер напротив решётки. Какое-то время он молча разглядывая лежащего на кровати мужчину, повёрнутого к нему спиной. — Шестьдесят Шестой… — наконец позвал он, отчего-то неуверенно. Ответом ему послужила давящая тишина. — Я знаю, что ты не спишь. Я знаю все твои биоритмы: как ты дышишь, моргаешь, двигаешься, как бьётся твоё сердце… Ты ведь слышишь меня сейчас, — продолжил учёный, подходя вплотную к решётке, — но не хочешь разговаривать. Что ж, ты имеешь право злиться и ненавидеть меня… И не только из-за оплошности на вскрытии. Он немного помолчал, то ли ожидая какой-то реакции, то ли собираясь с мыслями. А затем вздохнул, будто решаясь на что-то, и сказал: — В тот раз… я солгал тебе. Ты не был рождён здесь, в лаборатории. — Генус чуть помедлил, но заговорил опять: — Создание Асуры Кабуто сулило научный прорыв, но в итоге стало огромным разочарованием. Я решил на время отложить скрещивание и начать новый проект. Мне нужны были тела для экспериментов, и я нашёл их на поле боя после одного из вооружённых конфликтов. Здоровые, сильные, развитые мужчины идеально подходили для моих целей, а полученные ими тяжёлые травмы и смертельные ранения только подчёркивали, что жизнь этих людей в этом мире, как и служба на правительство, окончилась. Теперь они должны были послужить во благо науки. Всех, кто ещё дышал, я забрал в Палату Эволюции. Ты был в числе этих солдат. Шестьдесят Шестой медленно повернулся и в упор уставился на него. Красная радужка его глаз зловеще поблёскивала в полутьме. — Это что, какая-то очередная манипуляция? — спросил он глухо. — Нет. Сам подумай. Откуда рождённый из пробирки знает устройство мира, умеет читать, писать, интуитивно владеет оружием? Откуда такое знание человеческой анатомии и рефлексы, которые развиваются только у тренированных бойцов? — Генус пожал плечами. — Ты был человеком со своими особенностями и привычками, и часть из них осталась с тобой до сих пор, хоть ты и не помнишь своей прошлой жизни. То, как ты морщишься, когда недоволен, как чутко спишь, как ходишь и держишь осанку, твои предпочтения в еде — всё это я не смог бы скопировать при всём желании. В генетическом коде человека такая информация не хранится. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? — прервал его подопытный. Теперь он сидел на кровати, нервно комкая в кулаке ткань штанины свободной серой пижамы — обычной для здешних обитателей одежды, с нашитым на груди номерком «66». Генус склонил голову, прислоняясь лбом к холодной металлической решётке. Перед глазами вновь встала страшная, так поразившая его картина — Шестьдесят Шестой, его лучшее творение, с полным боли и отчаяния криком полосует себя медицинским ножом. — Я хотел любой ценой удержать тебя здесь, привязать к этому месту, выбить из головы любые мысли о внешнем мире… Но даже не предполагал, что это может так на тебя повлиять. И, знаешь… — он грустно улыбнулся, но этого почти не было видно за упавшей чёлкой, -… мне самому стало плохо от того, насколько ты страдал. Я никогда не рассматривал экспериментальные образцы как самостоятельные единицы, привык абстрагироваться от лишних, мешающих работе эмоций — большая наука требует больших жертв… Но с тобой, конечно, особый случай. Для тебя я готов сделать — и делаю — больше, чем для других, и не только потому, что ты стал единственным в своём роде успешным завершением грандиозного проекта. Ты подарил мне надежду, стал живым свидетельством того, что я иду в верном направлении. И я действительно не хочу, чтобы пребывание здесь было для тебя чем-то настолько ужасным… Пойми меня правильно, я не отказываюсь от своих намерений продолжить исследования. Но мы могли бы… найти общий язык, сотрудничать. Ведь нам предстоит ещё долгая работа бок о бок — по крайней мере, до тех пор, как я не смогу синтезировать твою ДНК. Будет лучше, если это время мы проведём без разногласий. Признаю свою ошибку, я слишком зациклился на конечной цели. Считал, что все средства хороши. Но теперь… Обещаю, я буду честен с тобой и сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе помочь. Быть может, мы сможем понять друг друга и начать всё заново? — Генус поднял глаза. — Ты ведь хочешь вернуться домой, к семье? Спустя столько лет тебя уже давно перестали искать, ты умер для них. Да и как найти тех, кого не помнишь? Считай, что ты переродился для высшей цели. Пошел по пути эволюции. Ты — первый, кто настолько приблизился к обретению бессмертия, и это новая веха в развитии человечества. Просто прими свою новую судьбу, и тебе станет легче смириться. Шестьдесят Шестой долго, безотрывно смотрел на учёного, слушая его речь, а затем поднялся и подошёл к решётке. Он остановился напротив учёного — теперь они были разделёны лишь крупноячеистыми рядами прочной стали, так близко, что, не будь меж ними клетки, он бы мог почувствовать дыхание Генуса на своей шее. Генус не отстранился, всё так же твёрдо глядя ему в глаза. Несколько секунд они обменивались молчаливым взглядом. Наконец Шестьдесят Шестой спросил, будто уточняя на всякий случай: — Так я и правда не клон? — Никогда не был. Подопытный тихо выдохнул, принимая ответ. На его лице отразилось облегчение. — Спасибо, — сказал он. А затем молниеносно выкинул руку сквозь прутья и вцепился в волосы учёного. Генус, не ожидавший нападения, даже не успел среагировать. Он лишь вскрикнул, когда его рывком впечатали в стальную решётку. А затем ещё раз. И ещё. Его побледневшее лицо прочертили кровавые полосы. Губы Шестьдесят Шестого растянулись в хищной улыбке, и он вновь с наслаждением приложил учёного головой о стальные прутья. Сильный удар оглушил на несколько долгих секунд. Ноги обмякли. Следующее, что он почувствовал — это как его подтаскивают к замку́. Вторая рука Шестьдесят Шестого бесцеремонно обшаривала его халат, пока наконец не наткнулась на карточку-блокиратор. Тихий щелчок и сигнальный писк охранной системы возвестил о снятии электронной защиты. Дверь открылась. Шестьдесят Шестой схватил учёного за грудки и вволок внутрь камеры. В груди тяжёлым камнем застыла холодная, беспощадная ярость. Рука крепко сжала ворот рубашки, уже перепачканной кровью, как и некогда белый халат, и голова Генуса мотнулась в сторону от прицельного жёсткого хука. Он бил снова и снова, не обращая внимания на боль в костяшках и на то, что человек в его руках уже не подавал признаков жизни. Бил до тех пор, пока ненавистное лицо не превратилось в кровавое месиво со свёрнутым набок носом и его черты стали неузнаваемы. Но даже тогда он не успокоился, перехватив учёного за затылок и с силой ударяя о решётку. Затем о стену, оставляя кровавые разводы, превращая череп в скорлупу разбитого яйца. В тот момент он ощутил: его руки тоже все в крови — до локтя. Зато страх ушёл, уступая место странному спокойствию и даже какому-то смазанному удовлетворению. Он смотрел на размозжённый череп Генуса и уже знал, что сделает то же самое с любым, кто сейчас встанет у него на пути. Когда на кону жизнь, нравственные ориентиры исчезают. Да и могут ли они быть у такого, как он — человека, который не знает, кто он есть, который не по своей воле подвергся незаконным экспериментам и держался в плену столько времени? Брызги чужой крови заляпали его футболку, перечёркивая значок «66». Коридор залило красным светом сигнальных ламп и противным воем системы оповещения. Он протянул руку и рванул ворот на шее учёного, высвобождая цепочку номерного жетона. «Чёртовы клоны.» Он с омерзение отбросил тело — оно с громким чавком шмякнулось на пол — и шагнул за порог камеры. Научный центр пылал. Всё вокруг заволокло едким чёрным дымом. Сотрудники, кашляя, пробирались наощупь, стремясь скорее покинуть охваченное огнём крыло; в панике кричали, звали на помощь узники в камерах; в коридорах, пристреленные своим же оружием, догорали трупы военных — гудящее пламя не щадило никого. Охватив лабораторию, огненная волна быстро распространилась по этажам, поглощая всё на своём пути. Это напоминало настоящий ад. Огненная лавина оплавила железобетонные перекрытия, грозя вот-вот похоронить Палату Эволюции — точнее, всё, что от неё осталось — под обломками. Погасло электричество, но и без того всё было погружено во мрак — сквозь дым не было видно даже вытянутой руки. С потолка пролились раскалённые ручьи стали. Бушующий огненный поток стал непреодолимым препятствием на пути к спасению, огненной стеной отделяя пути эвакуации. И лишь один-единственный человек, словно в насмешку над судьбой, медленно, наощупь двигался сквозь задымлённый, полыхающий невыносимым жаром коридор. Он в очередной раз протянул перед собой дрожащую руку, покрытую пузырями волдырей красного опалённого мяса, и нащупал опору. Стена была раскалённой и мягкой, пальцы погрузились в неё, как в пластилин. Каждый вдох был отравой — удушливый угарный газ выедал лёгкие. Ресницы и волосы давно сгорели, одежда превратилась в тлящиеся лоскуты, кожа бурела сетью страшных ожогов. Сознание то и дело мутилось от нарывающей боли… Но он продолжал идти вперёд. Пламя не могло его забрать. Каждую секунду ткани регенерировали, позволяя ему продвинуться ещё немного дальше, и каждую секунду умирали, отравленные продуктами горения, поражённые смертельными ожогами и катастрофической нехваткой кислорода. Медленно, очень медленно он преодолевал метр за метром, размеренно цепляясь за выступы стены обгорелыми пальцами. Он оставлял позади свою старую тюрьму, а вместе с ней — разрушение и смерть. Многолетние наработки Генуса были уничтожены в считанные минуты — он позаботился о том, чтобы все помещения лаборатории загорелись в первую очередь, а дальше огонь сделал всё сам… Палата Эволюции умирала в огне, чтобы больше никогда не возродиться в своём былом величии. Он сделал очередной шаг и ткнулся в металлический бок тяжёлой двери. Руки ощупали герметичный шов, толкнули — бесполезно. Дверь была плотно заперта, отделяя его от спасения. Он в отчаянии ударил плечом — раз, другой — и почувствовал, как размягчённый металл начинает поддаваться, корёжиться под весом его тела. После десятка ударов он услышал жалобный лязг. Дверь деформировалась, согнувшись пополам. Он ступил вперёд. Перед ним было широкое пространство — некое подобие цеховой площадки, ещё не тронутой огнём. Под высоким потолком горели маленькие аварийные лампы, освещая полутьму, а в самом центре зала, огороженное предупреждающими лентами, располагалось огромное сооружение сливной канализации. Шумные потоки воды срывались в циклопическую воронку, переходящую в не менее гигантскую трубу, а дальше сточные вóды, должно быть, попадали в близлежащую реку. Он шагнул к колодцу, пытаясь заглянуть внутрь. Насколько длинной была труба? Внизу было видно лишь бурление пенящейся воды. Низкий гул работающего насоса заглушал звуки пожара, но ещё немного — и огонь придёт сюда. Дым и гарь уже начали проникать через проём раскуроченной двери, быстро заполняя немаленькое помещение. Внезапное ощущение чужого взгляда на своей коже заставило его вскинуть голову. Наверху, на втором ярусе, обхватив ладонями перила лестницы, стоял Генус. Их взгляды встретились. Фигура в распахнутом белом халате оставалась неподвижна, как изваяние. Он был слишком далеко, чтобы хорошо разглядеть выражение лица, но отчего-то вдруг пришла твёрдая уверенность: этот — настоящий. Беглец развел руки в стороны, будто сдаваясь. Его лицо уже частично восстановилось после ожогов, но кожа всё ещё висела кровавыми лоскутами. На губах заиграла широкая улыбка, сквозь зубы которой сочилась кровь, но взгляд оставался холодным и мертвым. Так, в последний раз глядя на своего пленителя, он медленно отклонился за край колодца и спиной вперёд, с широко расставленными руками упал в его тёмное жерло. Холодная вода поглотила его с головой. Обожжённое мясо открытых ран заныло пронзительной болью, а поток, не давая опомниться, подхватил и с огромной скоростью поволок вниз. Бороться с течением было попросту невозможно. Бурлящая вода то и дело швыряла его о склизкие стенки и увлекала всё дальше, вглубь воронки. Он попытался открыть глаза и на мгновение смог различить внизу что-то тёмное и гигантское. Остроконечные, ритмично вращающиеся лопасти мерно перемалывали воду, образуя водоворотные завихрения. Глаза расширились от ужаса — его стремительно и неотвратимо несло к работающему вентилятору… Крыло винта полоснуло по шее и плечу. Вода окрасилась в бурый. Он беспомощно глотнул эту мутную воду и захлебнулся. Жжение в легких быстро нарастало, но оно было ничем по сравнению с острой болью от разрубленного предплечья и сломанной ключицы. Следующим касанием лопасти его прибило к стенке трубы, и крылья вентилятора, как гигантская мясорубка, поочередно вспороли туловище в нескольких местах. Смерть была быстрой, но невероятно болезненной. Всего через пару десятков оборотов безобразное месиво из кусков человеческой плоти разбросало по всему водостоку. Зомбимэн не сразу понял, кто он и где находится. Сознание взорвалось всепоглощающей острой болью во всём теле, но даже ощущения от множества переломанных костей не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило у него в голове — она просто раскалывалась на части. Боль была такая, будто в мозг вбивали гвозди. Впрочем, он вовсе не был уверен, что это не произошло с ним на самом деле. Каждая пульсация крови отзывалась в висках тяжелым болезненным ударом молота. Последним отчётливым воспоминанием была метровая лапа монстра, что опустилась ему на голову, и громкий мокрый хруст. Дальше — провал. Сколько прошло времени? Что с ним сделали? И почему он всё ещё жив? Регенерация никак не хотела нормально работать и лишь поддерживала героя в относительно живом состоянии. Он потерял слишком много сил и крови, столько дней не ел и даже не пил. Ещё и та дрянь, что ему вкололи, явно не шла организму на пользу, сильно замедляя восстановление… Сильнейшая жажда была даже хуже, чем боль — боль он хотя бы привык терпеть, несмотря на её интенсивность. В горле было ужасно сухо, язык стал распухшим и шершавым от обезвоживания. Он бы многое сейчас отдал за возможность попить. Хотя бы глоток воды. Пожалуйста. Грудная клетка тяжёло вздымалась от редкого, слабого дыхания. Мысли путались на грани яви и бреда. Перед тем, как опять потерять сознание, он почувствовал, что кто-то прижимает к его онемевшим губам прохладный стакан. Он непонимающе приоткрыл глаза, но не увидел ничего, кроме темноты. — Пожалуйста, пейте, — тихо, просяще произнёс женский голос. — Это просто вода. «Та девчонка?.. Куроши», — вспомнил он. Откуда она здесь? Почему ему помогает? И… неужели он попросил об этом вслух?.. Он уже ничего не понимал, но всё же сделал осторожный глоток. На вкус и правда как обычная вода. Он припал к посудине, в каких-то пару секунд осушая стакан до дна. Он открыл глаза и увидел небо — ослепительно-голубое, чистое, ясное. Гонимые ветром, над ним проплывали полупрозрачные, почти невесомые волны облаков, а на периферии зрения навязчивым пятном маячил отблеск солнца. Невозможно было поверить в эту бескрайнюю синь вместо потолка опостылевшей камеры. Свежий ветерок обдувал лицо. Солнечные лучи не согревали, было холодно до мурашек, а ещё — сыро. «Я действительно выбрался,» — пришла первая осознанная мысль. За ней — другая: «Я всё-таки выжил?» Он хорошо помнил, как его разрубило лопастями вентилятора… И, кажется, не один раз… Как он запаниковал и наглотался воды. Однозначно, пережить такое помогло бы лишь чудо. Выходит, ему повезло, и он каким-то образом смог избежать бесславной гибели в трубе сливной системы. Он осторожно приподнялся, и с его груди, потревоженная движением, вспорхнула парочка ворон. Ещё одна, сидящая рядом на земле, замерла и с недоумением уставилась на ожившего утопленника. — Я ещё жив! Прочь! — он махнул рукой, прогоняя пернатого падальщика. Ворона недовольно каркнула, тяжело поднялась в воздух и улетела вслед за своими сородичами. Вокруг, куда ни глянь, простирались заросли высокой травы на пологом берегу извилистой речушки, куда, видимо, его вынесло течением. Он лежал по пояс в по-весеннему ледяной воде, совершенно голый и грязный. Бледная кожа была покрыта тонким слоем земли и засохшими кровоподтёками, но, на удивление, на теле не оказалось ни одной раны, да и боли совсем не ощущалось. Регенерация оказалась куда сильнее, чем он думал. Он ведь до сих пор не знал всех возможностей своего тела — большая часть экспериментов над ним проводилась под наркозом. Выходит, этот безумец не зря так превозносил его способности и нёс ахинею про венец эволюции? Его будут искать — понял он. Генус это так не оставит. Учёный не раз в открытую заявлял, что не отпустит свой лучший образец. А теперь, после того, что он сделал с его лабораторией, надеяться на это ещё более глупо. Руки машинально набрали горсть ледяной воды, и тут же словно множество мелких иголочек впились в ладони. Непривычное, неприятное ощущение. Он старался умыться как можно тщательнее. Черпал полные горсти обеими руками и плескал на лицо, оттирая следы путешествия по водостоку, вымывал засохшую кровь из волос. Грязь нехотя отходила от кожи, уносимая водой, а вместе с ней — глубоко въевшиеся страх и омерзение, за все эти годы, казалось, пропитавшие его насквозь. Он не понимал, что должен сейчас чувствовать и почему вместо радости освобождения на душе остался тяжёлый осадок. Он хотел свободу — он её получил… Но что ему делать дальше? Куда идти? Стоя на мокром берегу, глядя вдаль, на бескрайние, покрытые густой травой холмистые поля, он вдруг осознал, что никогда детально не думал о будущем — может, потому, что никогда всерьёз не верил, что сможет покинуть Палату Эволюции. Стерильные застенки лаборатории стали столь привычны за годы неволи, что теперь новый, необъятный мир оставлял его в растерянности и полном одиночестве. Не имея других ориентиров, он пошёл по направлению течения реки, следуя кромке извилистого берега. Солнце припекало спину и затылок, к босым стопам лип влажный песок. То тут, то там встречались небольшие полески, реденькие от близкого соседства с полем. Прохладный ветер трепал кроны деревьев и путался в высокой траве. Шестое чувство подсказывало: рано или поздно так он должен выйти к человеческому жилью. Обычно поселения строили у водоёмов — это простое знание естественным образом всплыло в памяти, прочно записанное на подкорке сознания. Ни одна самая совершенная технология клонирования не могла позволить перенести воспоминания. Генус не солгал — он действительно был человеком, а не творением лаборатории. Чем больше он подмечал деталей, тем в более цельную картинку они складывались. Солнце встаёт с востока — значит, он идёт на запад. Поля не вспаханы, но снег уже не лежит — сейчас середина весны. Местность указывала на то, что он находится за чертой города — вот только какого? С удивлением он обнаружил, что помнит даже, что городов несколько, и все они расположены в пределах одного материка. Названия и очертания географических объектов пока ускользали, но уверенность только крепла: взгляни он на карту — и она будет знакома ему так же хорошо, как и то, что дважды два — четыре, а небо голубое. Может быть, со временем он сможет вспомнить что-то и о своём прошлом? В груди затеплилась надежда. Должно быть, его уже не ищут, но, если ему удастся найти хоть какую-то зацепку, он сам сможет отыскать свою семью, родных и знакомых. Он не успел додумать эту мысль. Откуда-то спереди послышался мелодичный, переливчатый женский голос. Он остановился, поражённый услышанными звуками песни, казавшейся здесь столь неожиданной и чужеродной. Заросли прибрежных кустарников закрывали обзор. Он осторожно выглянул сквозь паутину ветвей, пытаясь понять, откуда исходит странный звук. Молоденькая, стройная фигурка тонула в старомодной широкой шинели явно с чужого плеча, накинутой поверх лёгкого платья. Заплетённая коса растрепалась на ветру. Девушка довольно щурилась, подставляя руки и лицо солнцу, и, чуть пританцовывая, без слов напевала себе под нос какую-то замысловатую, но красивую песенку. Он явно была уверена, что сейчас её никто не видит, а потому расслабилась и двигалась свободно, совершенно не стыдясь и не стесняясь. Было в ней в этот момент столько искренности и непосредственности, что он невольно залюбовался ею, и в то же время ощутил неловкость, как случайный свидетель чего-то интимного, совершенно для него не предназначенного. Он так и остался стоять под прикрытием ветвей, не решаясь подойти ближе, и уж тем более прервать этот акт единения с природой. Кажется, девушка была сейчас абсолютно счастлива. Она продолжала кружиться, раскинув руки, и подол платья летел за ней в высокой прибрежной траве. Вдруг кусты зашевелились, и из них выпрыгнуло что-то подвижное, лохматое, живое. При ближайшем рассмотрении это «что-то» оказалось пушистой рыжей собачкой. Заметив незнакомца, внушительный с виду пёс попятился от неожиданности, а затем залаял, пригнувшись к земле. — Киба! Что случилось? Ко мне, мальчик! — послышался обеспокоенный голос его хозяйки. Пёс развернулся с стремглав побежал назад, по пути оглашая окрестности заливистым лаем. Он выпрыгнул на опушку и бросился под ноги хозяйке, словно ища у неё защиты. Девушка тут же схватила его за поводок и прижала к ноге, а затем, подслеповато сощурившись, кинула взгляд на заросли. На её лице отразилась неподдельная тревога. — Кто там? — прикрикнула она и нахмурилась, отчаянно стараясь выглядеть увереннее. — Выходи! Иначе я спущу собак! Столь явный блеф даже позабавил беглеца. Глядя на взволнованного не меньше своей хозяйки Кибу, трудно было представить, что такой пёс способен кого-то защитить. — Я выхожу, — негромко сообщил он. — Только не пугайтесь. И шагнул вперёд, выходя из своего импровизированного укрытия. Одной рукой он прикрыл пах (наготы он не стеснялся, но что-то подсказало — перед девушкой лучше всё же прикрыться), другую выставил перед собой — медленно и осторожно, показывая, что безоружен. Девушка оторопело замерла, уставившись на странного незнакомца. Он запоздало сообразил, как это могло выглядеть со стороны — какой-то извращенец выходит голышом из кустов, где невесть что делал, наблюдая за ничего не подозревающей девчушкой. Его самого покоробило от такой мысли, а уж что говорить о ней… — Пожалуйста, не убегайте, — неловко попросил он, совсем не уверенный, что от него это прозвучало убедительно. — Я не хотел вас напугать. Клянусь, я не причиню вреда. — Что вам нужно? — напряжённо бросила девушка. Костяшки её пальцев, сжимавшие ошейник собаки, побелели. — От вас — ничего, наша встреча случайна, — поспешил заверить он. — Я только хотел выйти к какому-нибудь поселению. Я немного заблудился и… — он запнулся и неуверенно отвёл глаза, — … подумал, что, если встречу кого-то из людей, то смогу узнать, где сейчас нахожусь. — Это шутка такая? Вы что, с Луны свалились? — она издала нервный смешок. — Вы кто такой? Как здесь оказались и почему в таком виде? — Я… Чёрт, он ведь даже не придумал никакой правдоподобной легенды. И первые же простые вопросы поставили его в тупик. Он потерянно посмотрел себе под ноги, не зная, что сказать. Ему нужна была помощь. Он абсолютно не имел понятия, где находится, какой сейчас год, не имел ни документов, ни одежды. Человек без прошлого. Человек, которого не существовало ещё вчера. Он будто заново родился — незваный гость в этом мире, призрак среди живых. И правда, ему проще сказать, что он свалился с Луны, чем объяснить настоящую причину своего появления. — Я не помню, — наконец ответил он, бесцветно и будто нехотя. Наверно, это самое глупое, что он вообще мог сказать, но почему-то именно сейчас, когда требовалось найти правильные слова и наладить контакт, он почувствовал полнейшее эмоциональное опустошение. Я не смогу. Он так и стоял перед ней, глядя куда-то в сторону. Пауза затягивалась, и от этого становилось только хуже. Всё отчётливее приходило понимание своей чужеродности, неспособности подстроиться, влиться в новый для себя мир. Перед глазами встало лицо Генуса, его самодовольная ухмылка, и вкрадчивый шёпот эхом отдался в черепной коробке: «Ты принадлежишь мне и моей лаборатории. Тебе некуда идти, Шестьдесят Шестой.» Несмотря на обжигающее спину солнце, всё тело неожиданно прошиб озноб. Он вздрогнул так сильно, что это вывело его из транса. Понимая, что нужно что-то сказать, он разлепил губы и, всё также не глядя на свою невольную собеседницу, проговорил: — Мне нечего вам предложить, и вы совершенно не обязаны со мной разговаривать, но… Может быть, у вас есть какая-нибудь ненужная одежда? Любая. Обещаю, я сразу же уйду и не буду вас беспокоить. Испытывая жгучий стыд, он смотрел себе под ноги, а потому не сразу уловил, как она шагнула к нему. Миг — и его плечи покрыла тяжёлая, нагретая теплом чужого тела шинель. Дыхание перехватило. Всего на секунду её пальцы задержались на грубой ткани воротника, но поспешно разжались, когда он дёргано шагнул назад. Он поражённо поднял глаза. Девушка замерла напротив, и её взгляд, ещё недавно настороженный и недоверчивый, сейчас не выражал ничего, кроме сочувствия. — Вот, возьмите, — сказала она, — одевайтесь и пойдёмте. Идти далеко не пришлось. Всего в километре от реки раскинулась небольшая, приземистая и явно отживающая своё деревушка. Домишки стояли вразнобой, разбросанные аляпистой цепочкой вдоль широкого пыльного тракта. Нужный домик оказался почти на самом отшибе деревни. Приземистое, но ещё крепкое здание с парой пристроек, обнесённый высокой оградой двор — вот и всё нехитрое хозяйство, что предстало его глазам. В дальнем углу, под натянутой грязной брезентовой крышей была заготовлена стопа разбухших от ночной влаги дров. Колыхаясь на слабом ветру, на верёвке сохло постельное бельё. Давно скошенная трава доставала уже до щиколоток. Едва хозяйка отперла калитку потемневшего от времени забора, Киба кинулся вперёд и принялся придирчиво обнюхивать каждый уголок жилища, проверяя, изменилось ли что-то за время его отсутствия. — Проходите, — подбодрила девушка гостя, заметив, что он замешкался. Он перешагнул крыльцо и оказался в просторной комнате. Убранство было небогатым, но опрятным: явно самодельные цветистые коврики на полу, грубо сколоченная мебель, в центре комнаты — традиционная глиняная печь с тлеющими углями. Деревенскую обстановку разбавлял лишь телевизор на тумбе у стены. Девушка скрылась в одной из комнат, но быстро вернулась с целым ворохом тряпья. — Примерьте это. В поданной ему стопе ношеной, но чистой и аккуратно выглаженной мужской одежды чего только не было… И всё, как на подбор, малó. Он оказался явно крупнее владельца вещей, кем бы тот ни был, и если штаны ещё сели более-менее свободно, то кофта облепила торс, как вторая кожа. После мешковатых лабораторных пижам облегающая ткань рождала ощущение скованности, но он был благодарен и за это. — Мне очень повезло, что я встретил вас. Спасибо… Нужные слова пришли сами — такие простые паттерны человеческого поведения, как вежливость и признательность, до сегодняшнего дня были ему не то что чужды, он даже не помнил об их существовании. — Боялась, размер не подойдёт, но вроде ничего… — Девушка потёрла глаз тыльной стороной ладони. Она выглядела немного смущённой, и в то же время на её лице отразилась какая-то лёгкая, непонятная ему грусть. — Сейчас ещё обувь поищу, подождите. Принимать подобную помощь было неловко. Он смотрел, как она роется в старомодном комоде, и размышлял, что может сделать для неё в ответ. Выводы были неутешительные. Как быстро его смогут найти? Лишь вопрос времени. Любой, кто сейчас окажется рядом с ним, подвергнется опасности. Лучшим решением будет уйти, как и обещал. Как можно скорее. — Попробуйте эти, — девушка протянула ему армейские берцы. Обувь была в хорошем состоянии, даже смазана кремом — видно, что за ней хорошо следили. Судя по обстановке в доме, жили здесь небогато. Почему она отдавала хорошие ботинки первому встречному? Не в его положении было отказываться от предложенной помощи. С трудом подавив желание задать неучтивый вопрос, он нерешительно принял дар из её рук и обулся. Армейская обувь была универсальной и подходила под любой тип ноги, а потому села как влитая. Он на секунду замер, считывая ощущения. Знакомо. Слишком знакомо. Он уже носил такие ботинки раньше. Когда-то давно. — Ну вот, совсем другое дело, — отозвалась его благодетельница. Это прозвучало по-детски беззаботно — складывалось впечатление, что она радовалась удачно подобранной одежде даже больше, чем он сам. Помолчав, она вдруг добавила: — Вы голодны́? Хотите есть? Он даже не сразу понял смысл вопроса. Еда?.. Это последнее, о чём он сейчас думал. — Я… Мне нужно идти. Я и так уже причинил достаточно неудобств… Простите. — Ничего страшного… Да и потом — куда вам идти, вы же всё равно не знаете этих мест, — мягко возразила она. — Давайте так: я сейчас накрою на стол, накормлю вас, а дальше и подумаем, что вам делать. Присаживайтесь. Не дожидаясь возражений, она принялась ловко орудовать у печи: поставила чайник, вытащила начищенные до блеска столовые приборы. Ему только и оставалось, что неловко опуститься на стул. Он растерянно смотрел, как она размеренно двигается от одного шкафчика к другому, и в голове рождалось всё больше вопросов. Эта девушка… Ничего не спрашивала, не боялась. Это было… странно, наверное — учитывая то, как произошла их встреча. Почему она ему помогает? Он не чувствовал голода, но, когда перед ним поставили глиняный горшочек с запечёнными овощами и чашку травяного чая, не смог остаться равнодушным к исходящим от них восхитительным ароматам. Горячее приятно согревало желудок и давало чувство насыщения. Он старался не поднимать глаз от стола, сосредоточившись на приёме пищи. Чтобы не смущать гостя и разбавить неуютное молчание, девушка подошла к тумбе и включила телевизор. Раздался монотонный голос диктора, который зачитывал новостную сводку: «А теперь — важнейшие события за прошедшую неделю. Ежегодный чемпионат юниоров по бейсболу завершился победой команды «Чёрные Драконы» с разгромным счётом 30-9, этот результат стал уже третьим в серии побед юных спортсменов… Совет при Правительстве разработал новый пакет социальных льгот для малоимущих многодетных семей. В него входят льготы на общественный транспорт, питание в школьных столовых и центрах помощи, а также получение пособий по безработице. Подробную информацию вы можете узнать на официальном сайте, адрес которого сейчас появится на экране… О ситуации в городе. Три новых случая нападений монстров зафиксированы на прошедшей неделе, один из них классифицирован как демонический уровень угрозы. Монстр вылез из канализации и принялся бросаться на случайных прохожих — двое человек были госпитализированы, ещё один скончался на месте. К счастью, на место происшествия вскоре прибыл спасательный отряд профессиональных героев, и дальнейшие жертвы удалось предотвратить. Ассоциация Героев обещает выплатить компенсацию пострадавшим за разрушенные в ходе боя нижние этажи нежилых зданий, где располагались преимущественно модные бутики… На этом всё. Оставайтесь с нами, и до встречи в следующем выпуске.» — Снова монстры… — хозяйка дома встревоженно покачала головой. — Что же это за напасть… Хорошо, что герои успели прийти на помощь. — Монстры нападают на людей? — Он задал вопрос прежде, чем успел его обдумать. Девушка обернулась. — Да, в последние несколько месяцев довольно часто. Толком никто ничего не знает, но, говорят, что они чаще появляются в крупных городах. В нашей глуши, видимо, не водятся, и слава ками-сама. — Как они выглядят? — Ну… Не знаю. Всегда по-разному, — ответила она немного удивлённо. — Но на человека мало похожи, так что спутать нельзя. Они… жуткие. И кровожадные. С когтями, клыками и рогами. Такое описание было слишком расплывчатым и ни о чём ему не говорило. Хотя, наверно, было глупо надеяться узнать выходцев из Палаты Эволюции по устному описанию. Пробыв в лаборатории достаточно, он не раз встречал существ, похожих на монстров — видел их мельком, а иногда знакомился ближе, чем хотелось бы… Трудно сказать, были ли участившиеся нападения делом рук Генуса — даже зная одержимость учёного и полное отсутствие моральных принципов, он не мог с уверенностью утверждать о его причастности. Стал бы тот выгуливать монстров в городе, только чтобы «покормить» их или провести очередной эксперимент? Хотел бы он сказать, что нет, но не мог. В действительности, он как никто другой знал, что Генус способен на многое, если не на всё, ради достижения своих целей. — Вы тоже никогда не видели монстров? Он неопределённо повёл плечами — такой жест нельзя было принять ни за утвердительный, ни за хоть сколько-нибудь определённый ответ — и, стараясь не показать своего напряжения, отвёл глаза. Скользнув по комнате, взгляд зацепился за полку на стене. Его внимание привлёк старый виниловый проигрыватель и ряд стоящих вдоль стены конвертов с пластинками. Неожиданно было увидеть здесь такой раритет, что выделялся даже на фоне общей традиционной обстановки, создавая ощущение переноса в прошлое. Присмотревшись, на одной из обложек он прочитал название: «Эдо Сэйтен — полный сборник музыкальных этюдов за ХХ-ХХ годы». С любовью собранная коллекция хитов известного композитора занимала почётное место среди множества других пластинок. Кто-то явно увлекался классикой и составлял подборку не один год. — Вы заметили? — проследив за его взглядом, спросила девушка. Лёгкая улыбка выдавала, что ей приятно его внимание к выставочному домашнему мини-уголку. — Это брата. Он любил такую музыку… В её словах послышалась лёгкая, светлая грусть. Лишь взглянув в её лицо, он всё понял без лишних слов. — Он тоже был музыкантом? Она покачала головой. — Нет, но всегда мечтал. Сколько себя помню, с самого детства записывал симфонические концерты по радио и потом мог прокручивать их часами. Пока другие мальчишки играли во дворе в мяч, он залезал на чердак и пытался рисовать ноты на слух… Но обучение музыке слишком дорогое, да и нет у нас поблизости музыкальных школ — только в городе. Поэтому увлечение так и осталось увлечением. А вот пластинки сохранились… Хотите послушать? — неожиданно предложила она. Он понял: ей было это нужно, что-то значило для неё. — Да… Конечно. Девушка подошла к полке и, почти не глядя, извлекла одну из пластинок — она хорошо помнила, где что стоит. Быстро и умело, словно делала это не раз, настроила проигрыватель. — Это «Звёздная гладь», не самый известный, но один из самых красивых этюдов Сэйтена. Последняя работа в его цикле, посвящённому звукам природы. Каждый, кто её слушает, воспринимает по-своему. Для меня это… Наверно, что-то вроде исповеди. Интересно, что услышите вы. С этими словами она опустила иглу на пластинку. Сначала не было слышно ничего, кроме шипения… А затем комнату заполнила тихая нежная мелодия. И всё вокруг разом стало другим. Исчезли посторонние звуки, мир вокруг застыл, растворяясь в музыке. Казалось, даже воздух уплотнился, став таким же тягучим и плавным. Звуки флейты и виолончели переплетались в причудливую симфонию образов. Со стен на него смотрели потускневшие от времени всполохи звёздной россыпи, по кругу двигались золотые лучи, окутывая своим теплом. Тихий шёпот, похожий на шелест ветра в верхушках деревьев, почти невесомое дыхание природы. От всего этого веяло грустью и покоем, а ещё — возвышенным, непостижимым одиночеством. Это было неожиданно и сильно. Пронзительно-красивая мелодия заставила на секунду забыть обо всём и погрузиться в мир прекрасного созерцания. Потом оно затихла, так же стремительно и плавно, как и началась. — Что вы увидели? — полюбопытствовала девушка, всё это время внимательно наблюдавшая за его лицом. — Эта мелодия… Её вы напевали у реки? — спросил он, уже зная ответ. — Ох, вы слышали… — она смутилась. — Да… Мне нравится «Звёздная гладь». И у брата она была любимой. Он часто её слушал перед тем, как… — её речь оборвалась на полуслове, и она опустила глаза. — Что произошло? — спросил он тихо. Девушка вновь взглянула на него. На её лице отразилась скорбь. Мгновение она боролась с собой, колеблясь, рассказать или нет, но быстро решилась. — Во время контрактной службы Ичиро получил тяжёлое ранение. Медики сказали — контузия. И посоветовали готовиться к худшему… Пока он лежал в госпитале, его уже списали по состоянию здоровья, а потом доставили сюда. Первое время он не мог ни говорить, ни ходить… Мы с отцом ухаживали за ним, буквально кормили с ложечки. И включали музыку — его это успокаивало. Потом… Казалось, ему стало лучше. Но лишь на первый взгляд. Речь вернулась, и выглядел он неплохо, но начались проблемы с координацией и провалы в памяти. Иногда на него находило помутнение и он порывался куда-то уйти. Мог выйти из дома и часами стоял посреди улицы, не зная, где находится. Или уйти зачем-то в лес, там упасть и лежать сутки, пока мы его ищем… Периодически он забывал даже нас, его семью. Забывал своё имя и кто он такой. А затем… Всё закончилось. Её голос прервался, и девушка уставилась перед собой невидящими глазами. — Мне жаль. — Он сказал это искренне, не зная, чем ещё поддержать в такой ситуации. — Всё в порядке. Простите… Просто… — Она вздохнула. — Вы… Напомнили мне его. Там, у реки. Я знаю этот взгляд — растерянный взгляд человека, который не помнит себя и не знает, где находится. Мне стыдно, что сначала я подумала о вас плохо… Ведь каждый может оказаться в ситуации, когда ему понадобится помощь. Как это было с Ичиро… И, немного подумав, добавила: — Меня зовут Харуко. Она застала его врасплох. Имя… Конечно, у людей же есть имена, и они узнают их, когда знакомятся… За столько лет он не слышал в свой адрес ничего иного, кроме числовой аббревиатуры, которая, словно жуткое клеймо, была единственной возможностью себя идентифицировать, и сейчас совершенно не знал, что сказать. Он попытался вспомнить знакомые ему имена, но в голове была пустота. Взгляд потерянно метнулся по комнате и остановился на полке с пластинками. «Эдо Сэйтен — полный сборник музыкальных этюдов за ХХ-ХХ годы» — гласила уже виденная ранее надпись. Решение пришло само собой. — Эд, — проговорил он и сам удивился, как чужеродно и непривычно звучит на губах его новое человеческое имя. — Вот видите, — Харуко улыбнулась. — Уже лучше! Вы вспомните всё, я уверена. — Она встала, чтобы переставить чайник. — Хотите ещё чаю? Он отрицательно качнул головой. — Можете показать мне карту? — Ох… Конечно, минутку. Харуко подошла к старомодному комоду и склонилась над одним из ящиков. Он снова обратил внимание, как она сощурилась, а затем вытянула руки и принялась водить ими по дну ящика. — Она должна быть где-то у отца… — пробормотала девушка, методично прощупывая предмет за предметом. — Сейчас… — Немного нервничая оттого, что никак не может найти искомое, она дёргано заправила за ухо выбившуюся прядь волос. — Вот, кажется, это она. Посмотрите, это то, что нужно? То, что она ему протянула, не было картой. Эд с удивлением развернул охотничий календарь. Тоненький журнал пестрел таблицами и обозначениями разрешённых сезонов отстрела волков, кабанов, лосей и уток. Страницы были засаленные, пожелтевшие, а таблицы вручную расчерчены пометками — галочками и кружками. Он бегло пролистал страницы. Общая информация о правилах безопасности при зимней охоте, пара статей про повадки животных… Наконец он нашёл карту местности. По-видимому, на ней обозначались ближайшие леса. Тут и там пунктирными линиями были проведены ореолы обитания лис и куниц, перепёлок; болотистые месты были отмечены особыми предупреждающими значками. — Мы находимся в префектуре R? — уточнил он, наконец увидев один из указателей направления. — Мы считаемся областью, прилегающими территориями. Всё, что выходит за пределы центрального района — это периферия города Z, отданная во владение префектуры R, — пояснила Харуко. — Чтобы добраться до столицы, мне нужно?.. — Столица — город A. Вам нужно добраться до восточной границы префектуры R, чтобы попасть туда. Начать поиски своего прошлого логичнее всего было именно со столицы, да и в крупном городе затеряться легче, чем в подобном месте, где каждый чужак на виду. Вариант прятаться по лесам он даже не рассматривал — Генуса это не остановит, да и не для того он сбежал, чтобы влачить жалкое существование загнанного зверя. Нет. Он собирался жить как человек. Возможно, в конце концов ему удастся что-то вспомнить или найти какую-то зацепку. Но для этого ему нужно двигаться дальше. Он поднялся. — Спасибо вам за всё. Я должен идти. — Постойте… — Харуко тоже вскочила, взволнованно теребя подол платья. — Куда вы? Через пару часов уже стемнеет, а в темноте вы далеко не уйдёте. К тому же… Единственный автобус, который здесь ходит, придёт только завтра утром. Он замер в нерешительности. Идти он мог и пешком, и даже ночь бы ему не помешала — он прекрасно видел в темноте. Но, плохо зная здешние места, действительно, была вероятность заблудиться, да и зачем совершать марш-бросок, если тут, оказывается, ходит общественный транспорт? — В таком случае я поищу ночлег. Здесь можно где-то остановиться?.. — спросил он, уже понимая, насколько глупо звучит его вопрос. Глухая деревушка на отшибе не производила впечатления места, где часто бывали приезжие. — Правда, у меня нет денег… Но, может быть, я мог бы выполнить какую-то работу в качестве оплаты за ночь. Харуко слабо улыбнулась. — Оставайтесь. Чем помочь по хозяйству, у нас найдётся. Он неверяще уставился на девушку. Кажется, она не шутила. — Я… Точно могу остаться? — переспросил он. — Это вас не стеснит? Она пожала плечами. — Места предостаточно. — Немного помолчав, добавила: — Отцу бы точно не понравилось чужое присутствие… Но он вернётся не скоро. Думаю, ничего страшного, если вы останетесь на одну ночь. — Он на охоте? — Как вы… — Харуко смутилась. — О… Я, наверное, случайно дала вам что-то из журналов, да? — Сейчас сезон охоты на водоплавающую и боровую дичь. Так там было сказано, — Эд криво усмехнулся. — Да, он уходит охотиться в такое время, — просто ответила девушка. — Неделя обещала быть богатой на улов, вот он и выбирается в лес. Обычно на несколько дней. — А вы что же, остаётесь совсем одна? — он нахмурился. — Я справляюсь, — беспечно отозвалась Харуко. — Привыкла уже. У нас нет иного выбора, работа лишь в городе, а до него далеко добираться. Раньше нам помогал брат, но… Её голос прервался на полуслове, будто она вновь поймала себя на одной и той же мысли, идущей по кругу. В дверь заскреблись. — Киба! Я забыла тебя впустить? — встрепенулась девушка и кинулась открывать. Пёс влетел в комнату и тут же завертелся у хозяйки в ногах. Та заулыбалась, пытаясь поймать неугомонную пушистую морду. — Ну-ну, спокойнее, дружок! — Она повернулась к гостю. — Вот видите, я вовсе не одна. Кстати… По-моему, он вас уже не боится. Хотите погладить? Пёс настороженно зыркнул на незнакомца, нервно дёрнул хвостом и выбежал во двор. — Он ещё маленький, — словно оправдываясь, проговорила Харуко. — Но смышлёный. Должен вырасти хорошей собакой, при должном воспитании. Это было так странно… Беседа о простых бытовых вещах, которые раньше для него не имели значения. Искреннее участие и доброе к нему отношение со стороны практически незнакомого человека. Он впервые осваивал новую для себя роль, с удивлением замечая, что может без особого труда поддерживать диалог. Нужные слова легко находились в голове, стоило лишь коснуться знакомой темы. Полная неопределённость отступала, уступая место зародившейся в нём робкой надежде. Теперь у него был какой-никакой план на ближайшие дни. Харуко рассказала, когда и во сколько отходит автобус. Он прибудет в город R, а оттуда уже легко сможет добраться до города A меньше чем за сутки. Потом ему следует обратиться в центр социальной помощи — там помогут восстановить документы и найти родственников. Всё будет хорошо — сказал он себе. В конце концов, он останется здесь только на одну ночь. Наверное, это не страшно. Не стоит волноваться раньше времени. Сейчас нужно просто дождаться завтрашнего утра, а дальше он обязательно со всем разберётся. Разговор позволял отвлечься от беспокойных мыслей. Погружаясь в перипетии чужой жизни, он не думал о своей. К тому же он с удивлением обнаружил, что это именно то, чего ему так не хватало — простого человеческого общения, возможности хотя бы ненадолго расслабиться и наконец ощутить себя… человеком? — Спасибо, — сказала Харуко, принимая из его рук последнюю коробку. Они только что закончили составлять на пол ящики с вещами, и теперь девушка крутилась вокруг них, приоткрывая и ощупывая каждый, пытаясь понять, что где находится. — Давно собиралась разобрать хлам, да всё никак не доходили руки… Эд спустился со стула, стоя на котором, снимал ящики со шкафа. Сервант был высокий, а коробки тяжёлые — одной девушке было бы трудно с этим справиться, а для него это были пустяки. На столе, разливаясь мягким тёплым светом, мерно сиял ночник — за окном уже опускались сумерки. По радио только что закончился вечерний эфир новостей и начали передавать прогноз погоды. «Завтра в окрестностях города R будет облачно. С запада и северо-запада ожидается прибытие кратковременного циклона. В ночь воскресенья с продолжением на понедельник пройдут обильные ливни. Видимость снизится из-за тумана, автомобилисты, будьте внимательны на дорогах. Днём воздух прогреется до пятнадцати градусов, местами — до семнадцати. Ожидается усиление ветра и повышенная влажность. Не забудьте зонт, и хорошего вам дня!» — Ох, будет дождь… — Харуко с беспокойством оглянулась на окно. — Как бы отец не попал под него ночью. Надеюсь, он сможет найти укрытие… Не успела она договорить, как с улицы послышался радостный лай Кибы и топот тяжёлых сапог на дощатом крыльце. Харуко пугано вздрогнула. Входная дверь распахнулась, впуская пожилого мужчину, одетого в серый походный плащ с перетяжкой ружья на спине. Это был высокий жилистый старик с уже заметно тронутыми сединой волосами, собранными в маленький пучок на затылке. Мохнатые брови грозно нависали над глубоко посаженными глазами, обрамлёнными сетью мелких морщин. Короткая, с проседью борода на волевом подбородке контрастировала с загорелой огрубевшей кожей шеи и воротом брезентового плаща. Хозяин дома тяжело шагнул в прихожую, хмуро снял оружие и отставил его в сторону. — Отец! Ты уже вернулся! — отмерла Харуко и кинулась к нему, помогая снять плащ. — Что случилось? — Вот, наступил в медвежий капкан, — глухо проговорил старик, вытягивая вперёд раненую ногу. На пожёванном зубцами сапоге явно были видны подсохшие кровавые разводы. — Не задалась охота. — Медвежий капкан? Но кто охотится на медведей в такое время?! — девушка всплеснула руками. Она присела на корточки и склонилась совсем близко, пытаясь рассмотреть, насколько серьёзна травма. — Тебе нужно в больницу! — Ерунда, обработаю сам, — отмахнулся мужчина. Наконец он поднял глаза и только сейчас заметил незнакомца. Проницательный, недружелюбный взгляд пронзил незваного гостя, словно клинок. Пару секунд они молча смотрели друг на друга, а затем старик с удивительной для его возраста быстротой схватился за ружьё. — Ты кто такой? Гневный голос громом прокатился по комнате. Эд замер на месте. Дуло ружья смотрело ему прямо между глаз — можно было не сомневаться, что опытный охотник сделает из его головы кровавый фарш, стоит лишь дёрнуться. — Отец, не надо! — Харуко вскочила на ноги и попыталась отвести ствол. — Это я его позвала! Я всё объясню!.. — Помолчи, Харуко, я не к тебе обращаюсь, — тот прервал её и грубо оттолкнул назад, закрывая своим плечом. — Говори, что тебе нужно от моей дочери, или я тебя пристрелю, — он угрожающе повёл стволом, ни на секунду не отрывая враждебного взгляда от пришельца. — Вы всё не так поняли. У меня и в мыслях не было злых намерений. — Несмотря на возникшее между ними напряжение, Эд старался говорить ровно. — Я и Харуко встретились у реки. Я заплутал и не знал, куда идти. Она помогла мне и предложила переночевать. — Ты ходила к реке?! — Его резкий выкрик, будто карканье старого вóрона, неприятно резанул слух. — Я же велел тебе сидеть дома до моего возвращения! — Я… Эд с неприятным для себя чувством заметил, что и без того испуганное лицо девушки становится совсем уж жалким, а глаза начинают блестеть от подступивших слёз. Кажется, сам того не желая, он сказал лишнего… Но неужели этот тиран и вправду не позволяет ей даже выходить из дома? — Я только хотела… Выгулять Кибу… Да и вообще, я ничего плохого не сделала! — Её кулачки отчаянно вцепились в ткань платья, словно пытаясь таким образом защититься. — Что такого в том, что я просто хотела помочь?.. — Ты хоть видишь, кого ты привела в дом, дура? Конечно, не видишь! — Старик презрительно сплюнул прямо на пол и скривился от боли в ноге, потревоженной дёрганым движением. — У людей не бывает таких глаз. И кожа, как у трупа. — Он снова вперился в незнакомца, ни на секунду не опуская ружьё. — Убирайся отсюда. И не смей больше пересекать порог этого дома, если жизнь дорогá. Эд невесело усмехнулся. Что ж, этого и следовало ожидать. — Хорошо. — Он медленно поднял руки перед собой в примирительном жесте. — Я ухожу. Простите за беспокойство. Он шагнул к выходу, краем глаз замечая удивлённый взгляд мужчины — видимо, тот ожидал другой реакции и не рассчитывал на такую лёгкую победу; кивнул напоследок Харуко в знак благодарности и вышел, прикрыв за собой дверь. В воцарившейся тишине грозный охотник наконец опустил оружие и тяжело вздохнул, на глазах превращаясь в уставшего старика. — Что ты делаешь? Выгоняешь человека на улицу, ночью! Куда он пойдёт? — Харуко больше не сдерживала слёзы обиды, они дорожками потекли по щекам. — Неужели то, что он остался бы всего на одну ночь, что-то изменило? Ну почему… Почему ты всегда такой?! — в сердцах воскликнула она. — Это для твоего же блага. — Так же, как с Ичиро?! Она выкрикнула это ему в лицо и кинулась прочь. Громкий хлопок двери возвестил, что девушка заперлась в своей комнате и вряд ли скоро оттуда выйдет. Прямо как в детстве… Вообще, обычно Харуко была куда более покладистой. Он уже привык видеть её послушной и смирной, и сегодняшняя выходка стала чем-то из ряда вон. Впервые за долгое время она накричала на него… Да ещё вспомнила Ичиро… Потеря единственного сына далась ему ничуть не легче, чем смерть жены. А самое ужасное — лишь впоследствии он понял, что во многом был несправедлив и чересчур строг к нему. Возлагал на мальчика слишком большие надежды и совершенно не думал о том, чего же хотелось самому Ичиро… Но сейчас было уже слишком поздно для сожалений. Харуко — единственное, что у него осталось. Он хотел защитить её по мере своих сил, но чем дольше птица оставалась в клетке, тем больше мечтала о свободе. Как ни старался, он не мог оградить её от всего на свете. В конце концов, может быть, ему и правда стоит больше прислушиваться к ней? Да, в силу своей болезни Харуко многого не понимала, но он не хотел повторения истории с Ичиро. Видя её слёзы сейчас, он почувствовал себя отвратительным отцом. Старик проковылял к двери и вышел на улицу. Холодный ветер тут же хлестнул по лицу, заставив поёжиться. Вокруг уже была темень, лишь далёкий рассеянный свет от двух зажжённых в центре деревни фонарей едва освещал двор. Он огляделся, выискивая кого-то глазами, но не увидел и, прихрамывая, пошёл до калитки. Тёмный силуэт виднелся в десятке метров от изгороди — он постепенно удалялся, становясь всё меньше. — Постой, парень! — крикнул старик. Силуэт застыл, и он кое-как доволок свою ногу вперёд, останавливаясь в луче слабого света перед замершим человеком. При таком освещении его кожа казалась ещё более бледной, а глаза — бездонными провалами. На миг мужчина даже успел усомниться в своём решении, но всё же переборол себя. — Ты можешь остаться на одну ночь. Только не в доме, — добавил он поспешно. — Постелим тебе в сарае. Чего он ждал? Наверное, отказа. Ждал и боялся, что будет чувствовать себя после этого ещё более паршиво. Что, если в незнакомце взыграет гордость и тот просто пошлёт его куда подальше? После их короткой стычки это будет совсем неудивительно. Он и так отступался от своих принципов, переступал через себя. Решаясь на такое, страшно получить отказ. Но опасения оказались напрасными. Незнакомец поднял голову, и свет упал на его лицо — в нём не было и тени надменности или злорадства. — Спасибо, — просто ответил он. Харуко проснулась от грохота. Спросонья она дёрнулась от неожиданности, вскочила в кровати и настороженно замерла. Вокруг была темень, лишь тусклые лунные блики отражались на стекле. За окном завывал шквалистый ветер, то и дело дёргая дряхлую раму. Крупные капли дождя барабанили по крыше и гулко стекали на землю по трубе водостока. «Вот и ливень начался,» — подумала девушка. Даже здесь, в тепло натопленном доме, переждать такое ненастье было нелегко. Старинный остов уже много лет нуждался в ремонте, и теперь окна ходили ходуном от непрекращающегося ветра. Низкий вибрирующий звук в щелях напоминал вой раненого животного. Харуко стало жутко. Она вспомнила, как давно-давно в детстве отец брал её с братом на охоту. Там забивали оленя, и он так же заунывно, жалобно стонал перед смертью. Этот вопль навсегда отпечатался в её памяти, и с тех пор она больше никогда не ходила на охоту. Отец мирно спал в своей комнате, она слышала его сопение за стенкой. Его нога всё ещё нуждалась в лечении, но он отказывался обращаться в больницу, уверяя, что с ним всё в порядке. Харуко знала, что истинная причина его сопротивления — деньги. Медицинская помощь не была бесплатной, да и потом, до больницы ещё предстояло добраться. Она пообещала себе заняться этим днём. Если она как следует промоет ему мозг, то, возможно, всё-таки сумеет убедить, чтобы он не экономил на здоровье. Ветер снова низко загудел в щелях старого дома. Если здесь такое, то что же творится снаружи? Как там их гость? В сарае сейчас, должно быть, очень сыро и холодно… Девушка обеспокоенно выглянула в окно, но всё равно не увидела ничего, кроме мутных мокрых дорожек на стекле. Она выскользнула из кровати, накинула плотную шаль и наощупь нашла в шкафу тёплое одеяло. Тихо, стараясь не шуметь, отворила дверь и вышла на крыльцо. Ливень стоял стеной, снижая и без того плохую видимость до предела. Небо будто прорвало, и холодные потоки низвергались из него с невиданной силой. Харуко и не помнила, когда в последний раз был такой дождь. — Киба! Киба! — позвала она в темноту, стараясь перекричать шум ветра и шелест хлещущей воды. В будке зашевелилась светлая шерсть, и через пару мгновений пёс вприпрыжку подбежал к ней, на радостях обрызгивая сорочку. Харуко привычно нашарила одной рукой его ошейник, плотно прижала пса к бедру и ступила под струи воды. — Давай, мальчик. Вот так. Веди меня вперёд. Ветер сбивал с ног. Шагая по дорожке, девушка пожалела, что не взяла зонтик. Хотя он бы всё равно не помог. Она лишь плотнее сжимала под мышкой одеяло, а другой рукой придерживала своего поводыря, и высоко поднимала ноги, чтобы не споткнуться. Сарай был близко, она уже видела его тёмные очертания, и вдруг шум дождя разорвал громкий, полный боли крик. Харуко опешила, на секунду останавливаясь. На этот раз ей не показалось. Кричал совершенно точно человек, и это был страшный, отчаянный звук. Она никогда не слышала, чтобы так кричали. Девушка подбежала к сараю и толкнула дверь, которая оказалась незапертой. В нос ударил слабый запах сырости и влажного застарелого сена. Пол был мокрым от сочащихся щелей в потолке. Эд лежал на полу на старом матрасе, свернувшись в клубок. Сначала ей показалось, что он спал, но тут она заметила что-то неестественное в его позе. Его будто скрючило, перекосило от боли, а руки впились в ткань матраса с такой силой, что он жалобно затрещал, едва не расходясь по швам. Мужчина захрипел на вдохе и крупно задрожал, будто в конвульсиях. Харуко в страхе отступила. Локоть случайно задел одну из прислонённых к стене лопат и та с громким звуком рухнула на пол. Мужчина замер и открыл глаза, которые безошибочно остановились на ночной гостье. — Кто здесь? — спросил он глухо, видимо, ещё не до конца придя в себя. В его голосе послышалось напряжение и едва уловимая, но почти физически осязаемая угроза. — Э-эт-то я, Харуко… Я принесла одеяло… — произнесла девушка севшим голосом, прижимая к груди злосчастный тканевый свёрток. Он тихо выдохнул и, кажется, расслабился. По крайней мере, аура опасности, которая померещилась ей ещё секунду назад, отступила так же внезапно, как и появилась. Он присел на своём импровизированном ложе и провёл рукой по лицу, отгоняя ночной кошмар. — Спасибо. Прости, я не сразу понял, что это ты. — Мне так стыдно, что тебе приходится ночевать здесь, а не в доме. Надеюсь, хотя бы так будет теплее. — Она опустилась рядом и наконец протянула ему мягкий кулёк. Эд с благодарностью принял одеяло из её рук. — Всё в порядке. Это лучше, чем спать на улице. Сами того не замечая, они как-то плавно и непринуждённо перешли на «ты». Снаружи всё ещё завывал ветер и хлестал нескончаемый ливень. Они сидели совсем рядом, в полутьме старого сарая, почти соприкасаясь плечами, и смотрели друг на друга. — Ты кричал во сне… Снился кошмар? Ты что-то вспомнил? — наконец прервала молчание Харуко. Ей стало как-то неловко от их близости на сыром деревянном полу. Он отвёл глаза и неопределённо повёл плечом. — Да. Снова воцарилось молчание. Очевидно, он не хотел с ней делиться, да и странно, если бы стал. Они ведь были едва знакомы. — Я могу принести успокоительное, — предложила девушка. У них в аптечке был большой запас медикаментов на тот случай, если понадобился экстренная помощь, ведь вызвать скорую здесь было нельзя. Он отрицательно покачал головой. — Всего лишь сон. Харуко не могла видеть его лицо в темноте, но тон был отстранённым. Она поняла — надо уйти. — Если что-то понадобится, постучи в окно, моя комната с той стороны двора. — Не беспокойся за меня. Лучше спи. — Он произнёс это уже мягче, даже как-то виновато. Уходя, она с сомнением оглянулась. Перед глазами ещё стояла размытая картина скрючившегося от боли человека, а тот крик, что она услышала, ей и вовсе не забыть… Но сейчас всё вроде было хорошо, и она постаралась отбросить тревожные мысли. Вцепившись в ошейник ожидавшего её под козырьком Кибы, она вновь шагнула под дождь. Приход утра возвестило яркое солнце сквозь шторы и весёлое щебетание птиц под окном. Открыв глаза, мистер Оодзава приподнялся в кровати. Нога всё ещё была распухшей, но болела меньше, чем вчера. Хорошо, что он сразу же вернулся, а не остался в лесу до захода солнца — по темноте передвигаться не представлялось возможным. Рану вовремя удалось обработать, и, хоть небольшая, но всё же надежда на то, что не придётся обращаться в больницу и организм справится сам, оставалась. Он не торопясь поднялся, накинул кимоно и вышел на крыльцо. Утро выдалось солнечным и ясным. Над головой простиралось широкое, кристально-синее небо, в мокрой примятой траве поблёскивали капли. Вчерашняя буря не прошла бесследно, тут и там валялись обломанные ветки деревьев, воздух пах сыростью и озоном, однако природа успокоилась и ожила, будто радуясь, что ненастье наконец прошло. По залитому солнцем двору раздавался ритмичный звук топора. Оодзава с удивлением огляделся. Вчерашний гость стоял к нему спиной у крытого брезентом подобия веранды и быстро, размеренно колол дрова. Он был раздет по пояс и с каждым наклоном, чтобы положить новое бревно на колоду, мышцы на его спине перекатывались под бледной кожей. Силён, — невольно оценил хозяин. Орудует топором без замаха, без видимых усилий рассекая толстые заготовки, каждое движение — отточенное и спокойное. Такой, если захочет — перешибёт его, старика, и даже не заметит. Имей он плохие намерения, ещё вчера не оставил бы без внимания угрозу ружьём. Но вместо этого он никак не выразил своего недовольства, довольно вежливо поблагодарил за разрешение остаться, а теперь вот даже помогает затопить печь. Оодзава не мог не признать, что такой жест был довольно кстати. По правде говоря, колка дров больше подходила для молодых, ему же, уже в возрасте, с больной спиной, а теперь вот и ногой, было нелегко с этим справляться. Но что поделать — не Харуко же этим заниматься… Гость оказал большую услугу, быстро и аккуратно всего лишь за утро нарубив гору дров, которыми они будут протапливать дом целый месяц. Оодзава вновь повёл взглядом по двору и наконец заметил Харуко. Она сидела на лавочке у дома, подставляя лицо и руки тёплому солнечному свету, и расчёсывала шерсть Кибы большой ершистой щёткой. Казалось, девушка была полностью поглощена этим занятием, но нет — она то и дело поднимала голову и с интересом поглядывала в сторону работающего с топором мужчины. Выражение, с которым она это делала, совсем не понравилось Оодзаве. — Харуко! А ну, марш в дом! — грозно произнёс он. Девушка тут же смущённо вскочила с лавки и засеменила к крыльцу, прихватив пса с собой. Поравнявшись с отцом, она сказала: — Отец, насчёт автобуса… — Знаю я. Иди, — отмахнулся тот, не сбавляя строгости в голосе. Харуко едва заметно улыбнулась и прошмыгнула мимо. Оодзава проследил за тем, как она скрылась в доме. Какое-то время он стоял, облокотившись на перила, затем спустился вниз, попутно роясь в карманах в поисках сигарет. Закончив работу, гость отставил топор в сторону. Он повернулся к дому и сразу же заметил старика. Оодзава одними глазами указал на место рядом с собой. Парень подошёл и замер под пристальным взглядом хозяина дома. — Куришь? — спросил Оодзава и, не дождавшись ответа, протянул ему табачную самокрутку. Тот принял сигарету и так же молча вставил в зубы. Чуть склонился, прислоняя кончик к подставленной зажигалке, втянул в себя воздух и закашлялся, выпуская клубы белого дыма. — Не так резко, — усмехнулся старик, наблюдая за его попытками справиться с приступом кашля. — Горло обдерёт. Аккуратнее пробуй. Следующую затяжку он сделал уже медленнее и, пусть не без труда, но смог сделать полноценный вдох. Белёсые клубы плавно закрутились в воздухе. Старик одобрительно кивнул, будто бы оценивая его, как прошедшего своеобразную проверку. — Оодзава Шуичи, — сухо представился он. — Эд. Они пожали друг другу руки. — Ты мне здорово помог с дровами, Эд, — неспешно продолжил старик, глядя на гостя из-под полуопущенных век. — Харуко меня попросила, — бесхитростно ответил тот, слегка пожав плечами. — Харуко — девчонка молодая, ей легко задурить голову. — Оодзава в очередной раз глубоко, умело затянулся и выдохнул облако едких табачных испарений. — Не знаю, кто ты и зачем здесь, куда держишь путь… И не буду спрашивать. Не моё это дело. Для меня главное, чтобы не трогали то, что я построил. — Он помолчал, глядя вдаль. — Дорогу размыло. Это всегда так после непогоды. Сегодня автобус не придёт. Переночуешь ещё одну ночь, и после этого пойдёшь своей дорогой. Эд кивнул. На его лице отразилось понимание. — Благодарю. Не беспокойтесь, проблем я не доставлю. — Надеюсь на это. — Оодзава бросил окурок на землю и вошёл в дом. Ему и правда разрешили остаться. Эти люди… Несмотря ни на что, они отнеслись к нему с добротой. Дали кров, позволили помыться в маленьком летнем душе и даже дважды звали к столу. Конечно, они не знали, что так часто есть ему не нужно, и отказы не принимали, считая их за вежливость. Ему было ужасно неловко — он видел, что жизнь маленькой семьи и без того не богата, да ещё и прошлая охота не задалась, но и отказаться не мог — это родило бы больше вопросов, да и некрасиво по отношению к хозяевам, что искренне не хотели оставить его голодным. Весь день он старался помогать, чем мог. Перетащил вещи во дворе, прокопал канал для оттока воды по периметру участка, даже залез на крышу и поправил телевизионную антенну, которую снесло вчерашней бурей. Всё это было совершенно не сложно и не заняло много времени, но, видно, даже так он сильно выручил старика. После обеда тот снова позвал его курить. На этот раз цигарка шла легче, хотя слизистая и ныла с непривычки от въедливой горячей горечи. Дымок закручивался по спирали, образуя причудливые формы, и было в его созерцании отчасти что-то медитативное. — Если хочешь, можешь сегодня лечь в доме. Ночи сейчас не слишком тёплые. — Мистер Оодзава, как всегда, выглядел сурово из-за насупленных бровей и даже не смотрел в сторону собеседника, но Эд оценил его жест. — Не хочу вас беспокоить. Он и правда не собирался напрягать старика, зная, что, несмотря на внешнее благодушие, тот всё равно относился к чужаку настороженно. — Смотри сам. — Тот лишь пожал плечами, показывая, что свою норму гостеприимства он перевыполнил. Остаток дня прошёл куда спокойнее. Его больше не напрягали поручениями, то ли решив, что так эксплуатировать гостя неприлично, то ли все значимые дела просто-напросто закончились. — Точно больше ничего не нужно? Я могу выполнить любую тяжёлую работу, пока я здесь. — Ты уже переделал все дела на недели вперёд. Отдохни. — Харуко усердно копалась в старых ящиках, которые вчера вечером они вместе снимали со шкафов. Делала она это, как всегда, почти не глядя — её руки ощупывали вещь за вещью и откладывали в сторону. — Вот, это одежда Ичиро. Пожалуйста, возьми её с собой, — она протянула ему собранную стопу. В ней были разные предметы гардероба, в том числе потёртый тёплый бушлат. — Не отказывайся. Нам они теперь без надобности, а я хочу хоть как-то помочь. Память о брате много для неё значила, но она всё равно решила отдать его вещи едва знакомому мужчине. Ему ничего не оставалось, как принять стопу из её рук. Вечерело. На сумеречном небе начали зажигаться первые звёзды, неяркие сквозь постепенно заволакивающий деревеньку туман, пока не слишком густой, но предвещающий скорую непогоду. Эд лежал на сбитом матрасе. Отчего-то ему не спалось. Какое-то то ли волнение, то ли предчувствие не давало забыться спокойным сном. Мысли витали в завтрашнем дне. Вскоре ему предстоит покинуть это относительно безопасное пристанище и двигаться дальше. Последняя его ночь здесь — он совсем не хотел вредить этим людям, ворвавшись в их тихую размеренную жизнь. Мистер Оодзава прав: он должен уйти, не потревожив их хрупкий мирок. Прервав его мысли, с улицы раздался звук тяжёлого падения. Не понимая, что произошло, он подскочил и быстро вышел на крыльцо. Его глазам предстала странная картина: Харуко во весь рост растянулась на земле, а вокруг неё валялся разбросанный садовый инструмент, который она, видимо, нечаянно задела в полутьме. Он кинулся к девушке, помогая подняться. — Извини… Я не нарочно… — пробормотала Харуко, пряча глаза от стыда. На этот раз она была без неизменного Кибы, и одета совсем не по погоде — в лёгкую кофточку поверх домашнего халата. — Что ты здесь делаешь? Ушиблась? Она лишь помотала головой и уселась на ступеньки. Немного подумав, он опустился рядом. — Что-то случилось? Харуко механически покачала головой. Присмотревшись, он понял, что её бесцветный, полный печали взгляд обращён в небо. — Ты не видишь звёзды? — догадался он. Девушка на это лишь грустно улыбнулась. — Ты, наверно, уже понял, что у меня проблемы со зрением… Я слабовидящая, а Киба — мой компаньон. — Она поправила выбившийся из-за уха локон. — Так было не всегда. Травма. Как-то раз отец взял меня с собой на охоту. Давно, в детстве. Он и другие мужчины из деревни загоняли семью оленей, а мы с Ичиро должны были сторожить капканы. И вот, в один из них попал оленёнок… Мне стало его жаль, и я решила помочь, открыть капкан. Подбежала, а он испугался и взбрыкнул. Я упала, ударилась головой… После этого всё и началось. Врач сказал — преходящая слепота. Зрение пропадало время от времени, то в одном глазу, то сразу в обоих. Со временем это прогрессировало. Тогда мне купили Кибу. И вот, спустя столько лет я уже не вижу ничего, кроме очертаний предметов и цветных блёклых пятен. По прогнозам, через пару лет я окончательно ослепну, и здесь не помогут никакие очки… Харуко говорила это ровным, почти бесстрастным тоном, и лишь скорбная морщинка на переносице выдавала её горечь. — Мне хотелось бы видеть не только звёзды, красивый закат или ясное небо… Вокруг — целый мир, которого я никогда не увижу. Хочу путешествовать, заниматься чем-то интересным, узнавать новые места, знакомиться с новыми людьми… Но, вместо этого… Я вынуждена прозябать в забытой ками дыре. Мне не на что надеяться, не к чему стремиться. Отец даже боится выпускать меня из дома. — Она болезненно поджала губы и с досадой опустила голову, вперив невидящий взгляд в землю. — Он считает, что я одна не справлюсь. Ты не подумай, я понимаю, что он заботится обо мне… Вот только я до сих пор не смирилась. И не знаю, смогу ли когда-нибудь. — Ты поэтому пошла к реке? — Да, я иногда выхожу погулять, когда отца нет дома. Но в первый раз встретила кого-то в таком безлюдном месте. Ох и испугалась же сначала… — Её губы вновь тронула слабая улыбка — она вспоминала их недавнюю неловкую встречу. — Знаешь, до твоего появления здесь не происходило вообще ничего. Ты как глоток свежего воздуха в этом затхлом болоте. Как будто я всю жизнь ждала чего-то подобного, сама не знаю почему. Завтра ты уедешь… И всё опять станет по-прежнему. Рутина в четырёх стенах, уборка, готовка, ложное чувство безопасности… Не жизнь — существование. Ты просто не представляешь, насколько это ужасно — не чувствовать себя свободным, быть заложником обстоятельств. Я словно в ловушке. Ведь, как ни крути, отец прав. Вне дома могу полагаться только на чужую помощь. И мне никогда не покинуть этого места… Промозглый ветерок заставил её вздрогнуть и замолчать. Девушка неуверенно заёрзала, словно жалея, что наговорила лишнего. Эд поднялся и скрылся в сарае. Всего через пару секунд он показался в дверном проёме с одеялом в руках и, не спрашивая, укрыл её плечи. Харуко тут же ухватилась за край, заворачиваясь в него плотнее, и он пожалел, что не догадался об этом раньше. — Спасибо… Ты извини меня. Я просто так давно не могла никому выговориться… На самом деле я пришла попрощаться, ведь мы, наверное, больше не увидимся. Эд смотрел на эту добрую и совершенно несчастную девушку, её смущенное лицо, обрамлённое копной пепельно-русых распущенных волос, и что-то внутри него затрепетало. Она столько для него сделала, хотя сама ничего не имела… Заслуживал ли он такой откровенности? Ведь, получается, он с самого начала ей лгал, пользовался её доверием. И всё же, он понимал её слишком хорошо. Он как никто другой, знал, что такое несвобода. — Я вернусь за тобой. — Всего несколько минут назад он даже и подумать не мог, что примет такое решение, но теперь оно казалось единственно правильным. Чуть помедлив, он твёрдо добавил: — Как только найду свой дом и устроюсь на работу. На лице Харуко вспыхнула невыразимая смесь эмоций. Она широко распахнула глаза и на миг потеряла дар речи, а когда обрела вновь, её губы дрожали. — Правда?.. — И это всё, что она могла сказать. — Да. Просто подожди немного. Девушка счастливо всхлипнула и в порыве чувств бросилась ему на шею. Он оторопело замер, ощущая лавандовый запах её волос совсем близко. — Спасибо… Спасибо… — неразборчиво лепетала она, ткнувшись ему в кофту. Затем, вспомнив о чём-то, подняла голову. — А как же отец… Эд… Он же не останется здесь? — в её голосе послышался испуг. — А Киба? Можно взять и его? Пожалуйста! — Конечно, как же без них, — успокоил он её. Харуко облегчённого вздохнула и, полностью успокоившись, доверчиво прильнула к его плечу. Больше они ничего не говорили. Только сидели так — долго-долго, греясь друг о друга и слушая шелест ветра в верхушках поскрипывающих старых сосен. Ночью в низину опустился туман. Плотным кольцом обступив деревню, он поглотил ночные звуки и замер сплошной белёсой пеленой. Его что-то разбудило. Какой-то далёкий звук, невнятное ощущение тревоги. Первое время Эд лежал неподвижно, вслушиваясь в ночную тишину, но так и не понял, что это могло быть. Показалось? В сарае по-прежнему было влажно и холодно. А ещё — темно. Лунный свет не проникал даже сквозь щели в потолке. Он поднялся, приоткрыл дверь и тихо вышел на крыльцо. В лицо тут же дохнуло ночной свежестью. Двор утопал в серебристой дымке, скрадывающей очертания строений, делающей их едва различимыми. На первый взгляд, всё было спокойно, даже плотная масса не колыхалась, а мягко стелилась по земле. Но смутное беспокойство никуда не делось. Он подошёл к забору и попытался выглянуть наружу, но темень и туман не позволяли ничего толком рассмотреть. Ему показалось, что в отдалении, в слабом свете фонаря мечутся неясные тени. Но это могло быть всего лишь игрой его воображения. Минуту или две он напряжёно смотрел в неподвижный мрак и прислушивался к шорохам, наполнявшим улицу. И тут, в подтверждение его опасений, послышался прерывистый, леденящий душу крик. Туман колыхнулся, и из темноты выплыло… нечто. Тёмная тень, очертания которой принадлежали явно не человеку. Существо передвигалось на четвереньках, по-паучьи перебирая худыми жилистыми конечностями и тяжело волоча за собой непропорционально огромное брюхо. Тварь была обмотана в обрывки тряпья, что лохмотьями свисали до земли и подёргивались при каждом её движении, а из глотки торчало нечто изломанное, отдалённо напоминающее… человеческие ноги. Уродец спазмически затрясся, делая характерные движения головой в попытке заглотить их целиком. Эд замер в оцепенении. Все инстинкты вопили, сигнализируя об опасности: бежать, прятаться, спасаться… Но он не мог сдвинуться с места, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища. Только когда монстр наконец закончил пожирать труп и пополз в его сторону, ему наконец удалось выйти из ступора. Он попятился, едва не налетев на некстати подвернувшуюся облезшую садовую скульптуру, развернулся и кинулся в дому. Кулаки что есть силы обрушились на входную дверь, и рассохшееся от времени дерево заходило ходуном. — Откройте! — закричал он, наплевав на соблюдение тишины. Если сейчас он их не добудится, может быть уже поздно. Из будки проверить, что стряслось, выскочил настороженный Киба. Он завертел головой, в нерешительности поглядывая то на странного гостя, колошматящего в дверь, то в сторону калитки. В доме не сразу, будто нехотя зажёгся свет. Ещё через пол минуты дверь резко отворилась, и на пороге появился Оодзава в одной ночной рубашке и наспех накинутой кофте. В лицо Эду бесцеремонно ткнулся ствол ружья. — Что за шутки?!.. — начал было хозяин, но Эд его перебил: — В деревне монстр, и он идёт сюда. Нужно уходить, сейчас же! — Что ты несёшь? — старик поморщился, будто услышав несусветную глупость, но, вглядевшись в его бесцветное лицо, осёкся. Медленно, но неизбежно пришло осознание реальности происходящего. Он злобно сжал челюсти и процедил сквозь зубы: — Ты… Это ты привёл их сюда. Я так и знал, что от тебя будут одни проблемы. Жаль, не пристрелил раньше. Его палец на спусковом крючке опасно задрожал. Эд не стал ждать выстрела. Он шагнул вперёд и ударил Оодзаву сверху вниз по направляющей руке. Старик отшатнулся, по инерции упёр приклад ружья в грудь и нажал на спуск. Царапнув ногу по касательной, пуля прошила доски крыльца. Эд даже не обратил внимания на мимолётную боль. Он грубо отпихнул замершего в проходе мужчину и вытянул голову, пытаясь заглянуть ему через плечо. — Харуко! — отчаянно позвал он, одной рукой блокируя ружьё и направляя его дулом вниз. Оодзава дёрнул оружие в попытке высвободить, но сил старика хватило лишь на то, чтобы сместить его по дуге. Из комнаты выскочила испуганная, заспанная Харуко. — Что вы делаете?! — вскрикнула она, увидев сцепившихся мужчин. — Монстр, он скоро будет здесь! Харуко, прошу! Уходи, спрячься где-нибудь! — Он сделал очередную попытку шагнуть в дом, но Оодзава упёрся плечом в косяк двери, не давая прохода. — Не смей к ней приближаться! Я сам её защищу! А ты… проваливай! — рыкнул старик, краснея от напряжения, но не сходя с места. — Он вас убьёт! — Хватит, прошу вас… Отец! — От испуга голос девушки сорвался. В этот момент со двора послышался надрывный, визгливый собачий лай. Эд повернул голову. Боковым зрением он различил за забором быстрое движение — нечто большое, непропорциональное скользнуло вдоль забора, подёрнув молочную дымку. — Чёрт… — Эд сжал зубы, осознав, что уже поздно. Спасительные минуты были потеряны. Он обернулся к старику и по его лицу понял, что тот смотрел туда же, куда и он. — Есть ещё оружие? Любое. Оодзава не ответил. Он без отрыва смотрел ему за спину и стремительно бледнел. Бывалый охотник, он не раз ходил на крупную лесную дичь, но то, что предстало сейчас его глазам, было куда больше и быстрее самого крупного медведя. Он навалился на ружьё, вскинул дуло выше — и выстрелил, не целясь. Оглушительный хлопок взорвал тишину. Миг ничего не происходило, а потом… Из темноты метнулось нечто уродливое и жуткое. Он не рассмотрел это полностью, успел увидеть лишь тёмную смазанную тень, но и этого было достаточно, чтобы понять — он никогда не сталкивался с подобным. И оттого пришёл страх. Первым порывом было выпустить в тварь всю обойму, палить до тех пор, пока свинец полностью не нашпикует её белёсую плоть. Наверно, он бы так и сделал, если бы не злополучный гость. Оодзава ещё не успел ничего понять, как его уже втолкнули в дом. — Заприте дверь! — крикнул парень и первый бросился к задвижке. Только дверь захлопнулась, с той стороны обрушился сильнейший удар, и её едва не выбило из петель. Харуко взвизгнула. Опомнившись, Оодзава кинулся на помощь. Вдвоём они быстро закрепили старый стальной засов, но уже со следующим ударом стало очевидно, что дверь долго про продержится. Эд нахмурился. Они оказались в ловушке. Выстрел не спугнул тварь, а лишь привлёк внимание… И, видно, незадачливый охотник уже и сам это осознал. Но времени препираться не было. — Отсюда есть ещё выход? — быстро спросил Эд. Старик покачал головой, глядя в пол. — Вылезайте через окно в спальне. И бегите как можно дальше. Я его задержку. Говоря это, он крепче сжал в руках своё старое верное ружьё. — Я вас не брошу, — решительно отмёл Эд этот вариант. — Не медлите! Оно вот-вот прорвётся! — рявкнул Оодзава, и, будто в доказательство его слов, дверь снова сотряслась от мощного удара. — Харуко… Она не сможет одна… — Он поднял взгляд и посмотрел совсем иначе. — Помоги ей. Всего секунду они смотрели друг на друга, молча и серьёзно. Лицо старика выражало непоколебимую решимость и что-то ещё… Страх? Волнение? Мольбу? Наконец Эд кивнул. — Харуко, идём. — Он взял её за локоть и повёл к дальней комнате. — Нет, стой! А как же отец? — девушка попыталась вырвать руку, но ей это не удалось. Он бескомпромиссно тащил её вперёд, быстро увлекая всё дальше от прихожей. — Мы должны взять его с собой! Отпусти меня! Отец!!! — закричала она в отчаянии, оглядываясь назад. Оодзава даже не обернулся. Его спина, казалось, окаменела, а глаза, которые он не сводил с двери, стали влажными. — Отец! Нет!!! Папа!!! Харуко упиралась изо всех сил, но Эд был сильнее. Он рывком подхватил её на руки, пресекая дальнейшие попытки сопротивления, и толкнул окно плечом. Хлипкая рама почти бесшумно вылетела из пазов, осыпаясь стеклом. Эд крепко прижал девушку к себе и разом перемахнул через проём. Она упёрлась руками в его грудь и горько заплакала. Дом удалялся… Её родной дом, где она провела всю свою жизнь. Когда-то здесь жила вся её семья, но одно несчастье за другим оставило их с отцом вдвоём. И вот, теперь и отец жертвовал собой, а она… Ничего не могла сделать… Эд быстро миновал двор и остановился. Впереди стоял непроглядный туман и ведущая в лес размокшая тропка. Он не знал этих мест, а сейчас, в такой темноте, и вовсе было невозможно сориентироваться. Если просто убегать, не разбирая дороги, можно не только заплутать, но и упасть в какой-нибудь овраг. Не говоря уже о том, что перспектива ночевать в холодном лесу не сулила ничего хорошего. По крайней мере, для неё. Эд перевёл обеспокоенный взгляд на притихшую девушку. Она продолжала беззвучно плакать, заторможённо, почти отрешённо глядя перед собой. Защитить Харуко было его главным приоритетом. Он не хотел, чтобы с ней что-то случилось, и собирался сделать всё, что в его силах, чтобы не допустить этого. Но, в то же время… Он чувствовал, что не может просто сбежать. Полоса лунного света, прорвавшись сквозь тучи, слабо осветила пространство перед ним. Он вновь зашагал вперёд, медленно и осторожно продвигаясь вдоль забора. То тут, то там в клубах тумана двигалась светотень. Полоса забора местами проступала более отчётливо, а порой полностью скрывалась из вида. Он ткнулся в стоящую поперёк пути старую телегу с наваленной на ней грудой досок и вновь замер. Место — лучше не придумаешь. Узкое пространство между телегой и забором послужило бы идеальным укрытием, едва различимым из-за темени. Он бережно поставил девушку на землю и взял её за плечи, слегка тряхнул, чтобы поймать рассредоточенный взгляд. — Харуко. Я собираюсь вернуться и помочь твоему отцу. — Она неверяще вскинула голову, не до конца осознавая смысл его слов. — Оставайся здесь и никуда не выходи, пока я не вернусь. Пожалуйста. Здесь ты будешь в безопасности. Он бережно усадил её в импровизированное углубление под навесом из досок. Её руки, горячие и сухие, словно в лихорадке, никак не хотели его отпускать. Он повторил ещё раз, стараясь, чтобы слова звучали доходчиво и уверенно: — Жди здесь. Я приду за тобой. — Мне страшно, Эд… — Её шёпот был слабым и дрожащим, голос сорвался на полуслове. — Не бойся. Тебя никто здесь не найдёт. — Он сжал её руку, а затем осторожно отстранил от себя. — Только сиди тихо. Хорошо? Чуть помедлив, Харуко затравленно кивнула. На её глазах Эд развернулся и пошёл прочь. Всего через несколько шагов в его поглотил туман. Она осталась одна. Топор нашёлся там же, где он его вчера оставил — воткнутым в колоду. Рукоять обнадёживающе легла в руку. Всё же это было лучше, чем ничего. Ещё издалека он услышал беспорядочные выстрелы, а потом — громкий звук, как будто обрушилось что-то тяжёлое. Дверь была выворочена и вдавлена внутрь. Не медля, Эд взлетел по ступеням крыльца. Глазам предстала страшная картина: массивная стенка сложилась, как карточный домик, погребая под собой добрую половину комнаты. Под обломками бился в агонии монстр. Его лопнувшее пузо разлетелось пятном кровавых брызг, но он всё ещё корябал по полу скрюченными паучьими клешнями, пытаясь выбраться из-под завала и добраться до лежащего невдалеке Оодзавы. Старик был наполовину придавлен и оглушён, руки ослабли, выпустив ружьё — оно валялось тут же, на полу. Не медля, Эд подскочил к монстру и с силой направил рубящий удар точно в голову. Черепушка раскололась, высвобождая содержимое. Туша рухнула на пол, пару раз конвульсивно дёрнулась и замерла навеки, так и не совершив перед смертью свою последнюю расправу. Эд перешагнул через уродливое тело и опустился перед Оодзавой. Единственного взгляда хватило, чтобы понять: старик не жилец… Убив монстра, он только отсрочил неизбежное — с такими ранами ему оставались считанные минуты. Упавшая стенка размозжила всю нижнюю половину тела вплоть до пояса, и вряд ли там оставалась целой хотя бы одна кость. Из-под досок медленно сочилось, растекаясь по полу, большое красное пятно. Веки мужчины затрепетали. Он открыл глаза и с трудом разлепил обескровленные губы. — Где Харуко… Почему… ты не с ней? Каждое слово давалось Оодзаве с видимым трудом. Эд почувствал, как к горлу подступает ком. Он не хотел, чтобы так вышло. Не хотел этой смерти. На этот раз всё было по-настоящему. Другие люди не оживут заново, не излечатся от смертельных ран и не создадут клона. Они просто уходят навсегда, и ничего нельзя здесь поделать. — Она в порядке, — глухо ответил он. — Позаботься о ней… — тихо попросил Оодзава. Жизнь стремительно покидала его с каждой секундой, вместе с кровью, толчками выходящей наружу. — Возьми…- Он указал взглядом на лежащее в метре ружьё. Эд кивнул и послушно дотянулся до оружия. Когда он вновь кинул взгляд на мужчину, тот уже не дышал. Сам не зная, зачем это делает, он поднёс руку к лицу покойника и закрыл ему глаза. Харуко прижалась боком к холодной деревянной поверхности телеги. Её колотило от холода и страха. Вокруг была темень, она не видела вообще ничего и лишь старалась сидеть не шевелясь, казаться как можно менее заметной. Влажная испарина тумана искрилась в воздухе, переливалась в лунном свету. Девушка плотнее поджала под себя ноги. Мысли панически метались в черепной коробке, как стая испуганных птиц. Страх к крупным животным развился у неё с детства. Трагическая случайность — и она навсегда лишилась нормального зрения, как и надежды на лучшую жизнь. Но встреча лицом к лицу с монстром оказалась куда более пугающей, чем она могла себе вообразить. Это существо не походило ни на одно из известных ранее, оно было уродливым, свирепым, жаждало крови. Разрушительное зло, с которым не совладать обычному человеку. И оно отняло у неё всё. Харуко прошиб болезненный липкий пот от осознания, что она осталась совсем одна в пустой, безмолвной темноте. Пальцы до боли впились в предплечья. Эд велел ей ждать. Но что, если он не вернётся? Что, если монстр убьёт и его?.. Волны паники накатывали одна за другой. Кажется, она была на грани обморока, и лишь ощущение собственных ногтей, впившихся в кожу, ещё как-то приводило её в чувство. Внезапно где-то невдалеке послышался жалобный, протяжный скулёж. Харуко вздрогнула. Вскоре звук повторился, став ещё ближе. — Киба?.. — прохрипела она непослушными губами. В груди затеплилась робкая надежда, что её маленький четвероногий друг жив и он где-то неподалёку. Теперь она не будет одна… — Киба! — позвала девушка чуть громче и выглянула из своего укрытия. Впереди был непроглядный мрак, но она всё равно сощурилась, бессмысленно, напряжённо вглядываясь в ночную темень. — Киба, мальчик! Ко мне! — снова позвала она. — Я здесь! Девушка осторожно поползла по мокрой земле, опираясь рукой о забор. Теперь, когда спасительная телега осталась позади, он стал её единственным ориентиром. Харуко сейчас ничего так не хотелось, как найти любимого пса и почувствовать его живое тепло под боком. Она двигалась вперёд и не видела, как у неё за спиной медленно поднимается огромная туша монстра. Красные светящиеся глаза безотрывно смотрели на жертву, примеряясь для прыжка. Только когда рядом послышался негромкий звук чужого присутствия, девушка почувствовала неладное. — Киба, это ты?.. Огромная тень сбила её с ног. Она закричала и упала на спину. Острые когти сомкнулись на рёбрах, оставляя длинные глубокие полосы. Вспышка страха и боли, затем… Выстрел. Тварь повалилась в сторону, простреленная практически в упор. Эд появился откуда-то сбоку с ружьём в руках. Не медля, он выстрелил снова и продолжал стрелять, удерживая монстра на расстоянии от девушки. Пули причиняли монстру сильную боль, но ранили не смертельно — он был крупный и толстокожий, как бычья туша на тоненьких, искривлённых паучьих ножках. Раз за разом пули застревали в мягких тканях, не достигая жизненно важных органов, а роговой нарост на голове защищал от прямого попадания в голову. Чудовище ревело, но даже не думало отступать. Оно словно ожидало подходящего момента для нападения. И он наступил. Глухо щёлкнул затвор, возвестив, что закончились патроны. После секундной заминки тварь кинулась вперёд. Эд не успел ничего сделать. Хрустнули позвонки, и его сломанное тело рухнуло на землю в каком-то метре от девушки. Харуко в ужасе застыла, пытаясь осознать, что только что произошло. «Нет… Нет… Нет…» — в голове вертелась одна-единственная мысль. Всё было кончено. Все умерли… И она сейчас умрёт. Внезапно тело перед ней пошевелилось и как-то неестественно изогнулось. Мертвец приподнялся на локтях и с трудом повернул к ней голову. Глаза девушки расширились от ужаса и шока. — Н-не подходи! — просипела она и отшатнулась назад. — Харуко, стой!.. Но было уже слишком поздно. Забывшись, она шагнула навстречу монстру. Изогнутые когти дотянулись до горла и в секунду разорвали сонную артерию. Девушка не издала ни звука. Обмякнув, она безжизненно повисла в лапах чудовища. Струи крови казались чёрными разводами в ночном свете. Монстр поднёс её лицо к своей пасти и сжал челюсти. … … … Его будто оглушило. Эд бессмысленно смотрел на то, что раньше было лицом Харуко, а сейчас превратилось в сломанный череп с нелепо торчащими клоками волос. Внутри разливалась абсолютная, всепоглощающая пустота вкупе с нарастающим шумом в ушах. Грудь сдавило до невозможности сделать нормальный вдох. Её смерть была… такой внезапной, такой неправильной. И до отвратительного жестокой. Во всём этом не было никакого смысла. Она не сделала ничего плохого. Так почему же… Боль закручивалась острой пружиной, находя своё сосредоточение где-то под рёбрами. Он всё ещё не мог вдохнуть — то ли от избытка выжигающей всё боли, то ли из-за сломанного позвоночника. А когда наконец сделал судорожный вдох, он закричал. — ААААА!!! Бесполезное теперь уже ружьё тяжело брякнулось о землю. Вместо этого он схватился за топор, сжимая его до боли, до хруста в костяшках. Лицо исказилось в гримасе ярости, она ударила в голову, приводя в исступление. Он больше себя не контролировал. Мир смазался, превратился в плывущую завесу хаотичных образов, безумных, уродливых и тупых. Лезвие раз за разом погружалось в склизкую плоть монстра, оставляя глубокие рубцы. Он словно обезумел. Рубил, не разбирая, куда и зачем, с таким остервенением, что вскоре под ногти забилась густая кровавая каша, а мышцы дрожали от напряжения и прилагаемой силы ударов. Кровь была всюду. В какой-то момент она даже начала заливать глаза. Или это была не кровь?.. Ему было плевать, даже когда руки по плечи окрасились в тёмно-багровый. Он лишь отстранённо удивлялся, почему вдруг не работает рука или нога, но, регенерируя на ходу, не придавал этому значения. Наконец всё закончилось. Он пришёл в себя, сидя на истерзанной туше полуживого монстра. Топор в руках ходил ходуном, приставленный к его шее. Монстр тяжело, загнанно дышал, с булькающим звуком пуская изо рта кровавые пузыри. Подобное создание Эд видел впервые. Конечно, в Палате Эволюции он встречал других испытуемых. В основном это были гибриды — человека с животным или человека с насекомым. Как и любой генетик, Генус увлекался скрещиванием видов, рассматривая его как один из путей человеческой эволюции. Слияние организмов меняло их свойства, перестраивало нервную систему и порой придавало получившемуся образцу совершенно неожиданные способности. Но, даже если мозг новых созданий начинал работать иначе, нежели человеческий, они всё ещё частично оставались людьми. То, что было сейчас перед ним, совсем не походило на почерк Генуса. Даже ничего не смысля в теории изменчивости генов и в том, как происходит монстрификация, Эд готов был поклясться, что зарождение этого монстра произошло естественным путём. Слишком уж уродливым тот был, не похожим на тех, что он видел ранее. Но он всё равно должен был спросить. — Что ты знаешь о Палате Эволюции? Лезвие опасно дрожало в его руке. Голос звучал глухо и казался чужим. Морда монстра болезненно скривилась, глаза выпучились, но в них не отразилось и тени понимания. Он продолжал с надрывом выпускать хлопья кровавой пены, явно будучи на последнем издыхании. Для получения информации этот экземпляр был бесполезен. Эд замахнулся топором. — Пощади… — проскрежетало существо, панически вращая маленькими чёрными глазками. — М-мы не знали, что здесь будет профессиональный герой… Мы уйдём… Обратно в заброшенный город… Теперь уже Эд не понимал, о чём говорит ему монстр. Профессиональный герой? Очевидно, его приняли за кого-то, кем он не являлся. Но это было и не важно. — Пощадить? — он склонился над тушей, с отрешённой злобой вглядываясь в покрытую сетью тёмных вен морду. — Как вы «пощадили» людей в этой деревне? Он примерился для удара. — Сколько ещё здесь таких выродков? Я вас всех убью. Топор описал дугу. Туча расплылась и надвинулась, заслоняя лунный диск и погружая пространство во мрак. Утро выдалось погожее, несмотря на ночной туман. Водитель автобуса весело насвистывал под нос знакомую мелодию, щурясь от солнца, бьющего прямо в глаза. Он привычно вырулил к остановке на пустынной просёлочной дороге и с удивлением заметил одиноко стоящего мужчину в длинной походной шинели. Единственный пассажир поднялся в салон, кивнул в знак приветствия и, ни слова не говоря, уселся на заднее сидение у окна. — А где же остальные? Обычно здесь по утрам больше народу, — благодушно спросил водитель, трогая автомобиль. Ему хотелось завести разговор и узнать последние новости из этого забытого богом местечка на отшибе. Обычно он слушал беседы деревенских жителей и многих знал в лицо, но этого мужчину видел впервые. В зеркало заднего вида он с любопытством наблюдал за странным пассажиром. Тот был налегке, молчаливый и болезненный на вид — неестественно бледный, с хорошо заметными, воспалёнными кругами под глазами. На вопрос он неопределённо пожал плечами и уставился в окно. Его отсутствующий взгляд замер в одной точке — он явно о чём-то размышлял, погрузившись в себя. Поняв, что попутчик не горит желанием пообщаться, водитель оставил его в покое. Мимо проносились поля, изредка сменяясь редкими пролесками. Опустевшая, накрытая могильной тишиной деревня оставалась далеко позади. Это была бессонная ночь, но спать не хотелось — Эд был уверен, что вновь увидит во сне пережитый кошмар. Хоть кровь монстров обильно оросила его руки, умерших жителей деревни было уже не вернуть. А он, целый и невредимый, спокойно уезжал, чтобы продолжить жить дальше. Понимание этого лежало на душе тяжёлым грузом. Он отстранённо смотрел на дорогу, мелькающие столбы и белые хлопья облаков и думал о том, что, возможно, с его способностями он и правда мог принести пользу, став профессиональным героем. Он присоединится к организации и будет истреблять монстров на регулярной основе — эти кровожадные твари заслуживали смерти. А потом… Потом он разыщет и окончательно уничтожит Палату Эволюции. Он очнулся от резкой боли в животе и застонал, слепо ткнувшись в шершавый бетонный пол. Внутренности крутило, сворачивало в тугой ком, и резь была настолько сильной, что глаза обожгло от сухих слёз. Его колотило в лихорадке, кожа покрылась холодным липким пóтом. Это повторялось снова и снова. Он терял сознание, приходил в себя и загибался в очередном приступе. Невыносимая, непрерывная, изматывающая боль не отпускала ни на секунду. Его больше не выворачивало желчью, но от сильнейшей интоксикации бросало то в жар, то в холод, и голова раскалывалась на части. Открытые раны с попавшей в них грязью нарывали и сочились сукровицей. Зомбимэн уже потерял счёт дням. Каждый болезненный припадок длился дольше предыдущего, и вскоре он уже не мог думать ни о чём, кроме боли. Сознание покрылось пеленой дурмана, но иногда он ненадолго выныривал и пытался осознать, что с ним происходит. Вот и сейчас он стиснул зубы и зажмурился в попытке восстановить прерывистое дыхание. Глаза… Что-то было с не так со зрением — он ничего не видел и даже не был уверен, есть ли у него сейчас на лице глазные яблоки. Да и, в целом, общее состояние было крайне плачевным. Регенерация отказала, и он не мог залечить свои раны, вынужденный мучаться в нескончаемой агонии. Болело абсолютно всё. Каждый нерв содрогался, передавая импульсы в повреждённый мозг. При этом он почему-то почти не ощущал конечностей, только странное ноющее одеревенение. Что-то влажное стекало под бок, и ему потребовалось время, чтобы осознать, что это не кровь. Он гнил изнутри. Разлагался заживо, погребённый в глухом каменном склепе за толстыми стенами. Никто не знал, где он находится, иначе бы сюда уже давно направили спасательный отряд. Это означало, что помощи ждать неоткуда. Он обречён медленно и страшно умирать, превращаясь в гниющую плоть. Темнота вокруг и болезненный жар мутили сознание. Зомбимэн бессильно сжался в комок в надежде, что хоть так удастся немного облегчить своё состояние, но никакая поза не спасала от невыносимой боли. Я жив, я здесь… Помогите… Сил не осталось уже ни на что. Он неподвижно замер, мелко вздрагивая под воздействием лихорадки и поддаваясь минутной слабости. Впору было молить о смерти. Она стала бы избавлением, ведь то, то с ним происходило, было хуже смерти. Сначала он был безразличен к своей участи, но, чем ближе подбирался к черте, тем сильнее становилось желание жить и тем отчётливее — страх от осознания, что уже никогда не выберется отсюда живым. Ему только и оставалось надеяться, что всё это было не зря и хотя бы с Императором всё в порядке. Генус и ребята из Ассоциации обязательно позаботятся о нём — он в этом уверен. И тут в мозгу что-то щёлкнуло. Точно. Я же герой. Я должен сам себе помочь. Что хуже — сдохнуть или сойти с ума? Выбор без выбора. Он в любом случае проиграл. Но, что важнее — дал карты в руки чудовищу, способному на всё ради воплощения в жизнь своих больных фантазий. Сколько людей тот уже убил и скольких убьёт, если его не остановить? Пока он еще соображает, нужно попытаться что-то сделать. Но что?.. Собрав остатки воли, Зомбимэн попытался чуть приподняться, но после нескольких секунд нечеловеческих усилий едва не потерял сознание от накатившего головокружения и острой боли в боку. Тело тут же содрогнулось в болезненном рвотном спазме, и он в которой раз скрючился, давясь воздухом — выворачиваться организму давно было нечем. Чтобы отдышаться и прийти в себя, потребовалось не меньше нескольких минут. Затем он ещё раз осторожно попробовал пошевелиться, теперь не так резко. И снова накрыла волна слабости и потери координации. Даже простейшее движение требовало неимоверных усилий, но Зомбимэн не сдавался. Вслепую, игнорируя боль и помогая себе локтями, он медленно пополз вперёд, оставляя за собой кровавую дорожку. Ноги безжизненно волочились по полу. Борьба шла буквально за каждый миллиметр. Очень скоро стало ясно, что это ничего не даст: он начал выдыхаться, не преодолев и метра, но упрямо продолжал ползти, сам не зная, куда и зачем. Ладонь неприятно кольнуло. Он поспешно нашарил рукой что-то острое и маленькое. Что это? На ощупь напоминало гвоздь, но откуда бы здесь взяться гвоздю? Остатки строительного мусора? Зомбимэн сильнее сжал находку потерявшими чувствительность пальцами, так, что острый конец впился в подушечки. Ему невероятно повезло, и он боялся выронить единственный предмет, по воле случая ставший его оружием — рука совсем не слушалась и мелко дрожала. Сжимать ладонь из всех сил — вот и всё, что он сейчас мог. Герой прислушался к своим ощущениям. Тело всё ещё нарывало и трясло в болезненном ознобе. Сможет ли он в нужный момент нанести удар? Вряд ли. В таком состоянии он едва ли был способен даже подняться. Жизнь утекала, как песок, и организм, отравленный агрессивным токсином, испещрённый ранениями и обезвоженный, уже не был способен самостоятельно восстановиться. Но это был его единственный шанс. Вряд ли он сможет сделать что-то ещё. Зомбимэн плотнее стиснул кулак, проверяя, насколько хорошо мышцы откликаются на приказы мозга. Что сейчас важнее — восстановить управляемость руки или хотя бы один глаз? Он попытался собрать остатки сил и сосредоточился на том, чтобы регенерировать кисть. Ориентироваться можно и на слух, а вот рука в нужный момент не должна дрогнуть. Сначала казалось, что ничего не происходит. Долго, очень долго он лежал неподвижно, по крупицам вливая в окоченевшие мышцы последнее, что имел. Не факт, что это вообще сработало, но всё же хватка стала более уверенной — может, потому, что теперь у него появилась цель. Щёлкнул замок, и дверь отъехала в сторону, возвещая появление гостей. Спиной Зомбимэн почувствовал чужой взгляд. Тот самый, который он так ненавидел, цепкий и оценивающе-равнодушный. Так обычно рассматривали мусор перед утилизацией — червей под микроскопом или препарированных крыс. От одного этого взгляда ему сделалось дурно. Он непроизвольно вздрогнул. Поняв, что он в сознании, вошедший шагнул вперёд, сокращая между ними расстояние. — Что чувствуют люди на грани смерти? Мне всегда было интересно. — Знакомый голос прозвучал спокойно и задумчиво, без тени насмешки. — Даже для такого, казалось бы, бессмертного существа в итоге наступает конец. У тебя было достаточно времени осознать всю неизбежность и подготовиться. О чём ты сейчас думаешь? — О том, чтобы проломить твою башку, — просипел Зомбимэн. — Я могу превратить твои последние дни в ад на земле, и ты об этом прекрасно знаешь. Что за мазохистичное желание сделать своё положение ещё хуже? Герой почувствовал давление на рёбрах. Его что-то сжало и рывком подняло вверх. Это не было похоже на телекинез; по крайней мере, он не чувствовал мышечный паралич, которым обычно сопровождалось воздействие эспера. — На что ты надеешься? Что так я убью тебя быстрее? — На этот раз в голосе послышалась скупая насмешка. — Тебе и так недолго осталось. Скоро здесь начнётся представление, дождись финального акта. — Зачем я тебе? — Зомбимэн поморщился от боли в груди. Говорящий стоял спереди и чуть сбоку, оставалось лишь определить расстояние. Видимо, врагу захотелось поговорить, и это было ему на руку. — Ты ещё не понял? О, точно… — Парень хмыкнул. — Наверно, непросто думать о чём-то, когда твой череп разбивают всмятку. — Я нужен как заложник? Герой говорил отрывисто, севшим голосом. Каждая фраза давалась с трудом. — Меня не интересует Ассоциация. Птичка нашептала, что на такую приманку может клюнуть зверь покрупнее. Врага явно забавляло его непонимание. — Что ж, может, это и к лучшему, — продолжал он. — Посмотрю на её хвалёную естественную монстрификацию. Жаль, сама она уже этого не увидит. — Это о Псайкос? Что… Что ты с ней сделал? — Она выполнила свою часть сделки. Но я бы на твоём месте волновался не за неё… — Герой напряжённо замер, слепо глядя перед собой изуродованными глазницами. — Ты ведь образцовый герой, не так ли? По крайней мере, кажешься им. Много работаешь, ничего не боишься и убиваешь монстров без жалости и колебаний. Но есть у тебя один маленький секрет. Кое-что… Точнее, кое-кто, кого бы точно не одобрила Ассоциация. Опасный монстр, притворившийся человеком. Внутри всё похолодело. Гароу… — Выносливый, потенциально безупречный донор, способный стать ключевой частью моих исследований. — В неспешной, невыразительной, будто ленивой речи не было угрозы — только полная уверенность в своей безнаказанности, но именно это и делало её такой пугающей. — И, благодаря тебе, совсем скоро он будет в моих руках. — Ты… Зомбимэн почувствовал, как перехватывает горло. Гвоздь в кулаке погнулся, ладонь стала влажной от крови. Он выбросил руку рывком, целясь в лицо. Молниеносный выпад — острый конец вошёл глубоко в ткани, и под пальцами что-то лопнуло, выпуклое и упругое. Его оглушил страшный рёв, а в следующий миг швырнуло на пол, как игрушку. Монстр вопил от боли, сотрясая комнату тяжёлыми шагами. Не видя и не понимая, что происходит, герой инстинктивно закрылся руками, опасаясь быть раздавленным. Больше он не успел ничего предпринять. Знакомая психическая сила окутала его резко и непреклонно. Мышцы мгновенно задеревенели, и его дёрнуло, скрючив так, что мышцы в нескольких местах порвались, а суставы неестественно вывернулись, с сухим хрустом выламывая конечности. Он закричал. От болевого шока перед глазами пошли яркие вспышки, сознание смазалось, застыв в одной пиковой точке удушающе-горячей боли. Чужие слова доносились гулко и глухо, как сквозь толщу воды. — Будь я на месте монстра, мог бы лишиться глаза. — Он больше не был спокоен, напротив — холодный и резкий, даже злобный голос свидетельствовал, что эспер не на шутку выведен из равновесия. — Я планировал оставить тебя в живых до начала шоу, но ты сам выбрал свою судьбу. Сквозь пелену острой боли Зомбимэн смутно осознал, что ошибся и вместо больного ублюдка атаковал монстра, который, оказывается, держал его всё это время. Нужно было всё-таки восстановить глаз, а не руку… — Весельчак, он весь твой. — Уу-гугугугу… — мстительно пробулькало в ответ. От этого звука по телу прошлась волна страха. Герой помнил не всё, что происходило с ним за последние дни — то и дело теряя сознание и умирая, трудно сформировать полную картину, но этот невообразимо жуткий смех навсегда связался в его мозгу с ощущением разрывающей боли от ломающихся костей и текущей по вискам мозговой жидкости из расколотого черепа. Именно этот монстр приходил к нему каждый день и по несколько часов кряду хохотал, измываясь над его страданиями, ломая и без того искалеченную плоть. От ожидания скорого продолжения многочасовой пытки появилось желание спрятаться, закрыться, сжаться в комок. Но он не мог и шелохнуться, всё ещё удерживаемый эсперской силой. Тяжёлые шаги возвестили о приближении его палача. Первый же удар сломал шею напополам… . . . Генус стоял перед ним во плоти, всё такой же молодой, как и прежде. Он ни капли не изменился: зачёсанная набок длинная чёлка, неизменные очки. Только на этот раз не было привычного лабораторного халата, его заменила повседневная одежда: кофта и рубашка под ней — привыкший к строгому стилю в одежде учёный выглядел собранно даже в такой околодомашней обстановке пустеющего ресторанчика. — Как же тесен мир, — оборонил создатель ныне уничтоженной Палаты Эволюции, отчего-то нисколько не удивляясь. — Я и представить не мог, что известный герой S-класса — один из экспериментов программы бессмертия. Шестьдесят Шестой… Кто бы мог подумать, что увижу тебя вновь? Знаешь, а это навевает воспоминания. Генус задумчиво поставил на стол две чашки с чаем и одну пододвинул к нему. На керамических стенках красовался рисунок эволюции в миниатюре. — В итоге, ты стал героем… Я рад, что ты всё же нашёл свой жизненный путь. — Учёный улыбнулся одними уголками рта. Зомбимэн поднял глаза от чашки и посмотрел на молодого мужчину перед собой. «Как же сложно поверить… Спустя столько лет… Я наконец нашёл тебя.» Неужели он наконец это сделает?.. Топор будто сам лёг в руки. Он вскочил на стол, совершенно не заботясь ни об упавшей на бок и выплеснувшей своё содержимое чашке, ни о том, что ботинки оставляли следы на чистом блестящем покрытии. — Я знал, что когда-нибудь ты придёшь отомстить. Хочешь убить меня… Ну же, давай… — Генус произнёс это почти спокойно. Почти… Его голос едва заметно дрожал, а лицо стремительно побледнело. — С тех пор, как моя лаборатория разрушена, я потерял свою мечту… У меня нет больше ни одной причины жить. Внутри всё дрогнуло. Эти слова... Герой замер. Происходило что-то не то. Генус покорно склонил голову и зажмурился, ожидая своей участи. Он никогда не видел злого гения таким… Жалким? Уязвимым? Зомбимэн почувствовал злость. Нет, не так — настоящий гнев, разгорающийся где-то в подреберье. Топор в руках опасно задрожал, нервируя Бронированную Гориллу — монстр как раз в этот момент вышел из кухни и растерянно замер в дверях. Почему он так злится?.. — Пока ты жив, всё можно восстановить. Так почему, Генус?! Скажи мне! — рявкнул он так, что дрогнуло стекло в витрине. Почему ему важно, что он ответит? Почему… Почему он не может убить? Так холодно. И темно. Боли больше нет. Есть лишь леденящий холод. Такой, что кровь остыла, превратившись в загустевший студень. Он распространился по всему телу, пробрал до костей, сковал лёгкие — беспощадный и убивающий. Хочется согреться. Он пробует двинуть рукой и… не может. Пробует снова. Бесполезно. Почему он не может пошевелиться? Элементарно согнуть пальцы или открыть глаза. Хотя бы поднять веки. Хотя бы сделать нормальный вдох… Мёртвая задубевшая плоть не слушается. Она на это просто не способна. Вообще ничего нельзя сделать. Ему страшно как никогда. Это всё. Конец. Он даже не может понять, кто он. Какое-то искаженное подобие себя прежнего… Остывающий труп с медленно, но неизбежно угасающим созданием. Это и правда смерть? Неспособность двигаться, темнота и пустота, пронизывающий могильный холод в области сердца — это оно? Теперь он наконец умрёт? Окончательно обессилев, он в конце концов засыпает. И уже не может проснуться.