Нулевая вероятность

      ***       Первую неделю полета на него смотрят настороженно. С опаской – как будто он – вздувшийся от времени баллон огнетушителя, но все равно подходят. Приносят отчеты, докладывают о результатах первых экспериментов и присылают заключения. Научное отделение корабля снова привыкает к нему и к методикам его работы – все без изменений, скоро все войдет в привычное русло. То же самое происходит и в кают-компании, и в столовой, а на мостике, первое время, стоит гробовая тишина.       Спок логически рассуждает, что с того момента, как он покинул свой пост, старшие офицеры могли еще больше сплотиться вокруг их капитана, и теперь, после известных событий, воспринимают вулканца, как раздражитель. Неучтенный фактор, что мешает их слаженной работе. Но в том-то и дело, что он не мешает! Это в прошлый раз была ссора после первого же парсека, а потом крики не умолкали целый год, но теперь-то тихо. И все только потому, что капитан игнорирует своего старпома. Да и ругаться им не из-за чего – «тишина в эфире» на всех диапазонах – первым заданием у них всего лишь доставка оборудования в колонию на границе галактики – сложно найти подвох. Кирк сухо дает указания, информирует об изменениях в маршруте ввиду «погодных» условий, принимает и согласует отчеты молча или с кивком головы. Это-то и повергает мостик в благоговейный трепет, и Спока вместе с ним. Просто потому, что со всеми остальными офицерами капитан улыбчив, приветлив и доброжелателен. Шутит, смеется, болтает по внутрикорабельной связи и выполняет все свои обязанности легко и между прочим. Все. Свои. То есть, то, что он должен был передать на плечи старпома, осталось на плечах Кирка, и пока Спок не подходит и не берет сам, капитан тянет в одиночку. Отчего-то доходит это только через неделю, но ударяет весьма неприятно – как будто вулканца здесь вообще нет. Как будто капитан так привык справляться со всем один, что в помощи и не нуждается. Он собрался таким образом выжить его с корабля? Снова вынудить уйти со своего места? Спок этого не допустит. Как бы они ни были неприятны друг другу.       Он перехватывает его за час до приема пищи и просит уделить несколько минут, но капитан отказывает, вспомнив о срочном деле у механиков. В следующий раз Кирк запинается и делает вид, будто его вызывает СМО, а на третий – отчего-то вздыхает и останавливается, глядя куда-то поверх плеча старпома.       – Капитан, я нахожу нерациональным игнорирование проблемы. А также неприемлемым какую-либо пристрастность в служебных отношениях старших офицеров. Поэтому прошу вас выслушать, не избегать разговора и не быть пристрастным, ввиду нашей неудавшейся прежней совместной службы, – вот сейчас капитан взовьется и выскажется прямо, эмоционально и бурно.       – Полагаю, мистер Спок, все это вы могли написать в электронном сообщении на падд, – Кирк складывает руки на груди и продолжает изучать линию его плеча. Он никогда так не делал!       – Предпочитаете общаться обезличено? – Спок позволяет себе приподнять бровь и сжать зубы. Джеймс Тиберий Кирк – беспристрастный капитан – где это видано?       – Предпочитаю, если это не что-то срочное, – кивает тот в ответ. Но вот это-то вулканца и не устраивает!       – Это противоречит уставным отношениям офицеров и явно подразумевает негативную позицию, занятую одной из сторон. И это опять приводит к противоречию межличностных отношений…       – Я понял, мистер Спок, – Кирк, по-прежнему ровно, перебивает. – Вы можете высказаться свободно.       – Я хотел обсудить с вами, капитан, распределение обязанностей между нашими должностями. На данный момент оно превалирует в вашу сторону без объективных причин. Считаю целесообразным внести изменения…       – Своя ноша не тянет, мистер Спок, – Кирк снова не дает ему закончить, оставаясь неподвижным и выдержанным до состояния полного штиля. – Этот фразеологизм подразумевает то, что все мои обязанности мне не в тягость. Но я понимаю вашу необходимость строгого соблюдения должностной инструкции и не собираюсь вставлять палки в колеса – фразеологизм, означающий намеренное действие, с целью внести помеху какому-либо другому действию – иначе говоря, я не возражаю, если вы будете выполнять свои обязанности в полном объеме.       Спок замирает от отповеди, чувствует неприятный холодок, бегущий по позвоночнику, и не может понять, как на высокотехнологичном корабле, только-только вышедшем из доков, могла сбоить вентиляционная система.       – Это все? – капитан опускает руки и переступает с ноги на ногу.       – Да, капитан, – отвечает Спок, и Кирк уходит не прощаясь.       Не оглянувшись, без единой скабрезной шуточки или подколки в сторону вулканца. Вулканца, который впервые в жизни чувствует подобную степень смятения. Похоже на тот случай с рукой капитана и снова не так. Кирк не проявляет к нему никакой агрессии, ни одной негативной эмоции и ни одного крепкого словца. Они, можно сказать, впервые поговорили друг с другом, как настоящий капитан и действующий старпом. И откуда же эта перемена? Почему? Когда возникла и будет ли продолжаться? Стоит проверить. Стоит выждать, собрать данные, проанализировать и спросить мнение третьей, объективной стороны.       Конечно же, он идет к Нийоте, и, конечно же, та улыбается ему так же приветливо, как и прежде. И как и прежде, торопится объяснить происходящее с эмоциональной точки зрения.       – Джиму, как и тебе, не нужно повторение прошлого кошмара, Спок, – она усаживает его за стол в своей каюте и предлагает чай. – Поэтому он ищет модель поведения конкретно под тебя – чтобы вы могли нормально работать. Естественно, это не отменяет того факта, что он не будет соглашаться с тобой по тому или иному вопросу, будет спорить и приказывать. Но зато, я уверена, больше не предложит тебе спарринг.       Она продолжает улыбаться, а Спок не понимает, что в этом хорошего? Его это заявление должно было обрадовать? Но ведь и это противоречит тому гребанному Кодексу межличностных отношений старших офицеров – никакого фаворитизма, никакого демонстративного выделения по должности, никаких поблажек и привилегий! А Кирк даже манеру речи меняет! Даже если это его способ сосуществования с вулканцем, это не значит, что Спок так спокойно его примет! Вот уж, дудки! Не теперь, когда начав все заново, Спок опять натыкается на те же самые любимые грабли непонимания и отчуждения.              ***       Нийота оказывается права: спорить они все же будут. Но опять – так, что мостик нервно хватается за панели, спинки стульев и кнопки.       – Капитан, считаю целесообразным разрешить колонизаторам подъем на борт и предоставить им помощь в настройке точного оборудования.       – Нет, мистер Спок. Груз будет доставлен нами. Экипажу шаттла ничего от населения не брать, не покупать и не пытаться пронести тайком. Особенно, живые организмы. Год назад здесь свирепствовала разновидность электрической чумы, и целесообразно не подвергать экипаж опасности. Также, у них есть достаточно компетентные специалисты для настройки, раз просили подобную технику.       – Капитан, карантинные мероприятия были завершены семь месяцев назад, следовательно, угроза считается минимальной. В колонии отсутствуют техники, занимающиеся этим видом деятельности.       – Мистер Спок, у нас на борту отсутствуют образцы крови и мозговой жидкости жителей планетоида, а так же информация о возбудителе заболевания. С техникой они справятся, так как повсеместно совмещают профессии – все-таки колонизаторы. А мы с вами больше не будем спорить о распределении обязанностей, потому что ответственность – она вся – моя. Это приказ. Выполняйте.       – Принято.       Вот так. И это был самый простой спор. Потом они, конечно же, снова вступают в подобные дискутивные конфронтации, но дальше ровного тона и уверенного тембра не идет. Все заканчивается одинаково: «это приказ, выполняйте». И это – теперь, когда Спок и не мечтал уже увидеть в капитане – капитана. Не вздорного мальчишку себе на уме, а рассудительного офицера, отдающего себе отчет во всем, что он делает. Вся загвоздка только в том, что такой капитан только с ним, со Споком, а со всеми остальными – прежний. Веселый, задорный, шумный, любвеобильный, строгий, принципиальный, хитрый и умный. Такое ощущение, как будто он в песочнице играется, а не кораблем руководит. Такое ощущение, как будто он – в большой и любящей друг друга семье, и только вулканец – дальний незнакомый родственник, которому не очень-то рады и общаться с которым не очень-то хотят. Капитан Кирк все-таки поступает по-прежнему – не фаворитизм, а полный эмоциональный бойкот и своеобразная абдикация. Легче от этого не стало. Ведь это значит, что Кирк опустился до «подковерных игр», и конфронтация продолжится – теперь с вежливой улыбкой на лице… Споку остается только вздыхать.              ***       Но чем дольше дистанция между ними сохраняется, тем отчетливее Спок понимает, что дискомфорт становится непереносимым. Еще немного, и тот начнет влиять на его работоспособность, физиологические и мыслительные процессы. Например, вулканец забудет что-нибудь, обидится или познакомится с бессонницей. Это недопустимо! Кирк должен немедленно прекратить выделять его каким-либо образом среди остального экипажа. Нет, естественно, он не хочет повторения прошлого кошмара, но он хочет, чтобы с ним обращались, как со всеми. Не как к вулканцу – вулканец, а как человек, которым капитан и является – к вулканцу. Спок хочет в эту «семью». Туда, где Кирк улыбался искренне, шутил, пусть для него и не всегда понятно, ругался и приводил доводы своего порывистого гения, а не держал себя в руках, как будто движется сквозь плотное облако астероидов на шаттле. В конце концов, Спок не слепой, и видит, что капитан ни разу не расслабился в его присутствии, ни разу не потерял концентрации и не позволил себе ни единой сопутствующей эмоции. Спок не знаком с тем Кирком, с которым общается.       Однажды они пересекаются в тренажерном зале. Капитан подтягивается на перекладине – ритмично и жестко. Форменная нижняя майка не скрывает отличия бионической руки от тела даже по цвету. А еще Спок замечает стаю птиц, расположившуюся на левой руке и плечах – ритуальные татуировки какого-то древнего народа. Если вулканец пороется в своей памяти, то обязательно найдет – какого – уж больно рисунок примечательный.       А пока Кирк замечает его, заканчивает упражнение и неторопливо направляется к душевым, прихватив полотенце.       – Эй, кэп! Спарринг? – несколько офицеров из охраны, свободные сейчас от вахты и тоже занимающиеся физической подготовкой, многозначительно поигрывают бровями, когда капитан и старпом равняются по пути.       – Не сейчас, – улыбается им Кирк, а по Споку скользит быстрым нечитаемым взглядом.       Но это Спок-то не сможет прочитать? Не «не сейчас», а «не сейчас, не завтра, ни когда-либо еще». Кирк к нему больше не прикоснется. И наверное, не полезет больше в вулкан выручать его шкуру, нарушая Первую директиву…       А как-то раз Спок застает капитана в медотсеке плечом к плечу с СМО и слышит обрывок фразы, вполголоса и только для них двоих.       – За свои ошибки я всегда дорого платил, Ленн…       Вулканец сопровождает лаборантку, обжегшую склеры ядовитыми испарениями, а капитан, завидев их, опять ретируется, похлопав доктора по плечу.       Еще чуть позже, через пару недель, Спок обнаруживает лейтенанта Чехова в каюте капитана в неподобающем виде. Вулканец нес Кирку падд со своими наработками в исследовании звездообразующих туманностей и хотел скорректировать время полета мимо одной из них, а когда дверь открывается, Спок буквально замирает на целых семь секунд. Взгляд выхватывает располагающую обстановку, мягкое освещение, Чехова в футболке и шортах и самого капитана – без форменного кителя и босиком. А за всем этим – еще и доску для трехмерных шахмат на столе.       – Коммандер? – сухо произносит Кирк, и снова его взгляд прячется от чужих глаз.       – Капитан, здесь данные и корректировка, о которой мы говорили на смене… – начинает вулканец, и Кирк осторожно берет планшет, следя за своими пальцами.       – Я просмотрю и пришлю вам ответ… м-м, – он оглядывается на Павла, мимолетно улыбается и возвращается к старпому, – минут через 12. Что-то еще?       – Нет, – шелестит вулканец, и дверь каюты тут же закрывается перед его носом.       Нет, это личное дело каждого, как он проводит свое личное время – за играми в шахматы или за совокуплением с соулмейтом своего лучшего друга. Сурака ради, Спок – вулканец, и он почти год слушал, как Сулу и Чехов перешептывались на мостике в пересменку, в столовой или в кают-компании. Только бы глухой об этом не узнал. О том, что лучший друг капитана служит совсем рядом со своей родственной душой. Интересно, а как СМО к этому относится? Спок раньше не замечал отношений между доктором и навигатором, но все же могло измениться. Или не могло – раз навигатор играет в шахматы в неглиже в каюте капитана.       Капитана, чьи сексуальные аппетиты, порой, переходили все мыслимые границы, судя, опять же, по слухам. Но Споку-то до этого какое дело? Чужая личная жизнь его не интересует, а вот своя… Своя предполагаемая – пожалуй. Но не прямо сейчас. Сначала он хочет узнать мнение доктора об этом, раз уж это – Чехов. Раз уж Маккой позволил им такое близкое общение.              ***       Джим вертится как уж на сковородке. Мечется, цепляется и подпрыгивает вокруг своей оси, как заведенный волчок. Внутри него снова энергия, вновь эмоции и чувства, и они медленно поджаривают ему мозг.       После памятной лихорадки Джим приходит в себя как ни в чем ни бывало. Как будто это не он пережил еще один разрыв связи и не он метался в бреду трое суток. А на четвертые встал, прошлепал в ванную, умылся, ушел на кухню, испек блинчики, дождался от Боунса кофе и улыбался во все свои тридцать три. Чертов сукин сын! Как будто не он погибал полгода назад вместе с кораблем, а трое суток назад не расставался со своим сердцем! Леонард не знает, насколько Кирк несгибаем. Можно ли его вообще свалить. Поставить на колени и вынудить хоть на что-то, чего бы он не пожелал сам. Леонард знает, что раньше – можно было, но человеческое тело имеет способность приспосабливаться и восстанавливаться до определенных пределов, и вот теперь сокрушить его сложнее. Джим уже ученый, Джим уже сильнее. Поэтому он справляется со всем этим – с собственным сердцем и вулканцем в своих мозгах. Для него сейчас главное – миссии, вот он и заводится, заряжается, чертов бешенный аккумулятор, и начинает работать за двоих.       А потом так кардинально меняет свое отношение к зеленокровному гоблину, что Леонард бы не поверил, если бы не видел сам, своими глазами. Конечно, для всех это – шок, паника и ужас, и никто из них не остановит Маккоя, когда тот утащит капитана в медотсек заново проверять, не тронулся ли умом этот самый капитан. Оказывается, что не тронулся – все еще мягко улыбается и увещевает, что с ним действительно все в порядке. Что он действительно со всем этим справится. Не мытьем, так катанием. Не напором, а авторитетом. Не грубостью, а прагматизмом. Боунс подозревает, что это все тот же шок, ужас и паника от перспективы снова работать рядом с тем, кто принес ему столько боли, но Джим идею напрочь отвергает. Он говорит, что понял, в чем была проблема – в том, как он к этому отнесся, и в том, как к этому относятся те же Леонард или Скотти, например. Ему нужно было терпеть и не навязываться, когда он получил отказ. Жить дальше, спокойно, не выеживаться и не рвать волосы на заднице. Он всего лишь ошибся, а за свои ошибки он всегда платит дорого, сполна – честью, гордостью, рукой, душой… Всего-то и надо было – смириться наконец и плыть по течению водорослью. Вот уж, ламинария голубоглазая…       Маккою на это только вздыхать и приходится. Наблюдать, оценивать, как справляется, и приходить к неутешительному выводу, что долго так Кирк не продержится. Может, год, два, но не все пять лет вынужденного соседства на мостике. От которого у капитана фантомные боли в бионической руке, панические атаки при упоминании вулканца и прогрессирующие кошмары. Спок – это только вершина айсберга – под поверхностью воды – тело льдины, а там – и скорбь по погибшим, и вина, и боль, и ненависть, и все-все-все, что делает Джима Джимом. И хренов вулканец должен был просить не разделить обязанности, а помочь нести ответственность, как это и должен делать старпом. Не сводить все к заумным инструкциям, а хоть раз попробовать встать плечом к плечу и ощутить, насколько тяжел этот груз.       Боунс сомневается, что тот однажды это поймет, но надеется – вулканца-то тоже это изменившееся отношение пронимает. До самых кончиков ушей. Так, что гоблин не может не оборачиваться вместе со всеми вслед капитану и не может не начать, о, хвала Всевышнему, анализировать чужое поведение. Конечно, хрен у него что дельного получится – это же вулканец, но он может попробовать разобраться. А еще отважиться однажды прийти к Маккою с вопросами.       – Доктор Маккой, мне нужна ваша консультация, – однажды в конце бета-смены просит хренов Спок.       – И в чем же? – уныло вздыхает Леонард, не отрываясь от заполнения формуляров – ясное дело, он тут теперь еще часа на два застрянет. А ведь Джим уже пообещал ему запрограммировать в репликатор мясную запеканку по собственному рецепту и обещал подумать, как извлечь из этой шайтан-машины хоть сколько-нибудь более приличные кофейные зерна.       – В разъяснении понятия родственных душ людей. Их отношения, связи, союзы и расставания, – поясняет вулканец, а Леонард мечтает о цианиде в кофе – удавиться им всем, и дело с концом.       – То, что ты почерпнул из открытых источников, тебя не удовлетворило? – Боунс отвлекается от формуляров и начинает рыться по ящикам стола – куда-то же он ныкал сигареты от Джима – иначе ему этот разговор не перенести.       – Нет. Также я подозреваю ошибочность некоторых своих выводов, основанных на личном наблюдении. Разница в культуре, воспитании, физической составляющей и некоторых других аспектах между расами вулканцев и людей не позволяет мне сделать однозначное заключение.       – И не думаю, что даст. Люди и сами до конца этот феномен не понимают, – Леонард наконец находит пачку и предупреждает, завидя чуть сморщившуюся физиономию гоблина. – Я даю тебе только информацию, а выводы делаешь сам. Во мнениях мы все равно не сойдемся, но, может быть, хоть что-то поймешь.       – Хорошо, – кивает Спок и собирается спрашивать, но Боунс успевает первым – сначала он должен знать, что происходит у старпома в голове.       – У вулканцев есть понятие «родственных душ»?       – Есть похожее. И это скорее – духовный спутник, нежели часть «души» в понятии людей. Это разделенное подсознание, дополняющее само себя, квинтэссенция привязанности и близости, родственное естество, если хотите. Узнавание происходит через добровольный мелдинг, после которого решается, кем оппонент может быть: тхайла, супругом, другом или никем. Выбор происходит, по большей части, подсознательно и зависит от личных предпочтений катры каждого отдельного индивидуума.       – И правда, похоже, – хмыкает Боунс. – Чтоб ты понимал: соулмейты у людей – самое близкое понятие тхайла у вулканцев. Только без мелдинга. На нас, как ты знаешь, это просто написано.       – Именно. Но это не обязательный для вас выбор.       – Именно, – передразнивает Леонард, но беззлобно – они сейчас у самой сути. – Но извини за то, что мне удобнее изъясняться с тобой аналогиями, и теперь вспомни свой любимый коврик для медитации – тебе удобно только на нем. Но у тебя есть выбор: взять другой или сидеть на полу голой задницей. Сила привычки, – и вот тебе разница в ощущениях.       – Следовательно, отказ от этого… «коврика» – выбор осознанный? – уточняет Спок, а Маккой плюется от досады.       – А теперь представь, что это ты отрубил себе руку, – цедит он. – Без перехода на личности – ты просто отрубил себе руку. Ты привыкнешь к протезу или привыкнешь обходиться вообще без руки, но это никогда не заменит тебе ощущение того, когда они обе были при тебе. Вулканцы отказываются от тхайла?       Старпом долго молчит, переваривая, а Леонард курит в вытяжку и избавляется от окурка в утилизаторе.       – Это считается нерациональным: тхайла, установившие связь, повышают свой жизненный потенциал – телепатические способности, выносливость организма и психологическую устойчивость, – рассуждает Спок. – Следуя вашей аналогии, вулканцы скорее проводят себе лоботомию, если отказываются от тхайла.       – Вот и вся разница. У людей легче и проще, не правда ли? – фыркает Маккой. – Те, кто отказались добровольно, давно привыкли, что рука – парализована. Те, кто потерял, привыкают к протезу. Душевные инвалиды.       Спок снова кивает, но продолжает сидеть на месте и скрипеть своими зелеными мозгами. Когда же до него дойдет-то? Ведь это еще проще – инвалидами никто быть не хочет, но большинству просто приходится.       – А если… – вулканец запинается, но продолжает. – А если перейти на личности, вы сможете разобрать со мной те случаи, о которых мне известно? Если для вас это неприемлемо по этическим причинам, то я ни в коем случае не настаиваю.       – То есть, о себе и Джиме ты говорить не будешь? О других? – Боунс усмехается и ищет гипошприц – чем бы уколоть гоблина: слабительным, седативным или глюкозой? Или воздушную эмболию ему устроить?       – В конце… – Спок понижает голос и смотрит на Боунса в упор – кто у кого на приеме у психоаналитика? Или кто к кому пришел исповедаться? – Для начала мне нужны данные.       – Хорошо, – кивает Леонард и устраивается на краю стола напротив Спока – сейчас он будет тыкать этого котенка в лужу в неположенном месте. – Начнем с твоей подружки Ухуры – ты ведь знаешь, чье на ней имя?       – Главного инженера.       – Да. И Джим специально притащил ее на корабль, так как знал тоже – он был знаком со Скотти еще с «Мальты». Что в итоге вышло? Ничего, как ты знаешь. Ухура предпочла обходиться без соулмейта в угоду собственной свободе, возможностям и карьере. Но это был только ее выбор, и он был отличным от выбора Скотти, даже если тот его в итоге принял. Он добровольно согласился не пользоваться своей рукой, если продолжать аналогию, а Ухура довольна своим протезом. Все – инвалиды, и все еще не очень счастливы. Дальше.       Леонард ждет следующий пример, и Спок, после новой порции раздумий, снова запинается.       – Вы и… лейтенант Чехов? – никакой бестактности.       – А ты наглый, – усмехается Боунс. – Но тут та же песня – от руки отказываюсь я. Чехов – молодой и здоровый парень, который способен подобрать себе более выгодную партию, а не якшаться со старым ворчливым доктором, который уже обжегся на молоке.       – Поясните.       – Не-соулмейты могут прекрасно жить душа в душу долгие годы, а могут и возненавидеть друг друга после первых же трех лет совместной жизни. Возненавидеть настолько люто, что лишают возможности видеться с общими детьми. И не потому что не соулмейты, а потому что просто разные люди – стервы и циники. Ничего хорошего с тем, чья «рука» постоянно бьется в конвульсиях, нет и не будет. Поэтому я выбрал сам. Мы можем вполне неплохо общаться с Чеховым, но дальше дело не зайдет.       – А если бы… ваш соулмейт встречался с кем-то на ваших глазах? – интересуется Спок абсолютно незаинтересованным тоном, и Маккой подбирается – так-так-так, что это тут сейчас будет?       – Благословил бы и постарался никогда больше не видеть. С глаз долой – из сердца вон.       – Даже если это ваш друг? – вулканец спрашивает прямо, и Леонард заливается смехом.       – Ты про Джима и Чехова? Ох, насмеял. Вот у них-то точно ничего не будет.       – На чем основывается ваша уверенность?       – На том, что твой гипотетический тхайла не стал бы встречаться у тебя на глазах с твоей матерью. Родственные души и друзья – все-таки разные в корне понятия. С чего ты вообще это вообразил?       – Несколько дней назад я застал лейтенанта в каюте капитана, – поспешно объясняет Спок, и Маккой снова фыркает в кулак.       – И что? Он там через день пропадает – когда Джим не слишком устал, они играют в эти треклятые трехмерные шахматы. Нравится им эта бесполезная игра, но это лучше, чем если бы Джим снова потащил тебя на маты в тренажерку, не так ли?       – Полагаю… – вулканец опять зависает, по всей видимости, консолидируя полученную информацию. – Полагаю, изначально капитан хотел установить со мной связь. После того, как я «отказался», он лишил себя руки, отказываясь от соулмейта. Сейчас, когда мы снова работаем вместе, он вырабатывает модель поведения, подобную вашей и мистера Скотта – отказываться добровольно во благо. Так?       Вместо ответа Леонард достает с верхней полки небольшой контейнер с леденцами, которые Джим притащил еще в Сан-Фран, не доел, велел взять с собой и выдавать после каждого своего болючего укола бедным пациентам, и протягивает горсть Споку.       – На, заслужил, – усмехается доктор. – И раз уж в твоих мозгах все наконец сошлось, то позволь тебя попросить: перестань дергать Джима.       – Что вы под этим подразумеваете? – вулканец непонимающе смотрит на леденцы, но принимает их.       – То, что Джиму твой уход дался очень тяжело. Для справки, можешь посмотреть статистику, причины и последствия разорванных насильно связей соулмейтов у людей. В пересчете на Джима все было еще хуже, и продолжалось оно вплоть до конца нашей трехлетней миссии. У него была передышка в полгода, а потом ты нарисовался опять, поэтому не вздумай предъявлять ему какие-либо претензии.       – Это не целесообразно, – кивает Спок. – Но вы сказали: связь, а мы ее не устанавливали.       – Вот мы и добрались до самого интересного. Не устанавливали, но, похоже, она все-таки была. Односторонняя. Со стороны Джима. Он тебя чувствовал, а ты его нет.       – Поясните, – вулканец хмурится и подбирается, как перед прыжком в бездну.       – А чего тут пояснять? Телепатический ноль и телепат с ментальными стенами, крепче обшивки этого корабля, – хмурится Маккой в ответ. – Это – исключение, а не правило. И произрастает оно, скорее всего, именно из вашей межвидовой связи. Джим мог чувствовать твои такие тщательно подавляемые, скрываемые и перерабатываемые эмоции, а ты был наглухо закрыт ото всех, включая Джима. Можешь представить, что он чувствовал, с его-то темпераментом, когда ему на голову валилось все то излишнее, что не делало спокойным тебя? То-то же. Тебе надо было не скрываться от них, а подавлять эмоции ради Джима. Когда ты этого не сделал, он и отрезал себе руку, чтобы не чувствовать тебя.       Спок, кажется, действительно потрясен. Осоловело моргает и забывает закрыть рот.       – А теперь идите, мистер Спок, – вздыхает Боунс. – Обдумайте это еще раз, разложите по полочкам и сделайте выводы. И наконец оставьте капитана в покое. Лучше уже все равно не будет, а повторения того кошмара не хочет никто из нас. И в первую очередь, Джим.       – Спасибо, – шелестит тот, поднимается и уходит.       А Боунс без сил валится на освободившийся стул. Сегодня он напьется до чертиков, до предпоследней стадии алкогольного отравления. И все только потому, что чертов вулканец, разобравшись в основах, никогда не сможет понять, что они чувствуют на самом деле. К своим друзьям, к своим бывшим женам, к своим соулмейтам. Только если однажды, каким-то чудесным образом, не окажется в голове одного из них.              ***       Сейчас уже бесполезно корить себя. Бесполезно вздрагивать и давиться слюной от одного только вида вулканца. Джиму нужно было забить на него с самого начала. Нужно? В Академии так не казалось – тогда было нужно обратить на себя внимание, заставить увидеть и понять. На «Энтерпрайзе», позже, нужно было заставить воспринимать себя как должное, как капитана и боевого товарища. Но хренов Спок раз за разом отвергал все предлагаемые роли, и теперь Джиму нужно только смириться – иначе уже не будет. Спок никогда этого не поймет. Не ощутит той жажды, той страсти и смертельной тоски, что можно испытывать к одному только человеку. Просто есть те, кто от связи отказываются, а есть те, кто хочет ее, как самое драгоценное в мире. Кто хочет стать целым со своей душой. А не кривым отражение в комнате зеркал парка аттракционов Джеймса Тиберия Кирка.       Понимают его только Скотти и Чехов. С первым они празднуют каждую вторую удачную альфа-смену, а со вторым – играют в шахматы и обсуждают устройство Вселенной: от Большого взрыва до митоза многоклеточных организмов. О Споке речь не идет – Кирк смиряется, как это сделали Павел и Мон – себе дороже – он уже знает. Джим теперь будет играть в «хорошего» капитана: лояльного, логичного и рассудительного – такого, каким его хотел видеть Спок. Раз весь остальной экипаж смог принять его таким, каков он есть, то для вулканца Джим может сделать исключение – он уже не гордый. Не заносчивый и не наглый – у него больше нет метки, и они теперь друг для друга никто. Точнее, всего лишь – капитан и старпом, а уж выдержать это Джим в состоянии. Жалко, раньше ума не хватило – сменить ипостась и стать тем, кто был Споку по-настоящему нужен…       Кирк выдыхает и успокаивается. И тут же понимает, как много времени и нервов потерял впустую – сейчас же – не служба, а одно удовольствие! Джим может скинуть бумажный Вавилон на Спока, и со спокойной душой заниматься своими куда более интересными обязанностями. Особенно тогда, когда задания от Адмиралтейства идут одно за другим.       Они разыскивают сторожевой катер на границе квадранта андорианцев, разрешают конфликт между Торговой федерацией и Таможенным управлением в масштабе одной захудалой планетки, обнаружившей у себя в недрах какой-то редкий драгоценный камень, исследуют парочку звездных скоплений, а потом натыкаются на дрейфующий сигнал бедствия.       Мостик подбирается в момент – пара месяцев спокойного пути не отменяет сущности их капитана и его проклятия притягивать неприятности. Но раз уж он со Споком разобрался, то неужто с сигналом каким-то не справится? К гадалке не нужно ходить – Джим нутром чует – вот она, первая проверка отремонтированного корабля и «отремонтированного» экипажа.       Сигнал идет от терраформированного спутника. Небольшого, рядом с газовым гигантом – мостик передергивает от отвращения, но Джим быстро всех отвлекает, приказывая выслать разведывательные зонды и взяться за работу. Не время ностальгировать – в них еще никто не стреляет. Даже если то, что они находят, и выглядит, как после бомбежки.       Сканеры обнаруживают руины поселения кванов, что и обживали этот планетоид. Кваны были похожи на земных суррикатов, но, естественно, разумные, с двумя парами передних лап и двумя хвостами разной длины. Они вели полуподземный образ жизни и были милейшими неконфликтными существами, а это значит, что привести поселение, образовавшееся всего пару десятков лет назад, в подобную разруху причин у них было не очень много. Даже если и пара десятков – Джим может выдумать до сотни и начать делать ставки, но, опять же, гадать ни к чему, надо самим все выяснить.       Руины выглядят больше пострадавшими от времени, нежели от чужого воздействия – климат планетоида был жарким, пустынным – песочно-глиняные постройки быстро разрушались без ухода. Это немного успокаивает экипаж, а Джим не может так обнадеживаться – в тихом омуте водятся черти, ему доподлинно известно. У него лично – зеленые, поэтому под строгим взглядом коммандера, Кирк формирует боевой отряд, а под нервничающим – Боунса – включает в состав группы Чехова. Мальчишке уже давно на месте не сидится, и Джим не прочь развлечься на пару.       Они с Павлом и еще пятью офицерами быстро обследуют малочисленные наземные постройки: как они и подозревали, руины скорее брошены, нежели кем-то разрушены. Они продвигаются к источнику сигнала и в здании церкви местной религии обнаруживают вход в подземный лабиринт, который кваны строили в обязательном порядке – убежище, ночлежка, залы собраний – все, что может понадобиться этим недо-мангустам. Оказалось, и кладбище – тоже.       Первого убитого квана они находят прямо за входной дверью – покатая лестница уходит вниз, откуда темнота дышит смрадным зловонием. У убитого вспорото брюхо и выедены внутренности, и это заставляет всю группу достать фазеры и привести их в режим уничтожения – это Джиму-то не повезет? Черта с два! Туннели выводят их в просторный зал со сводчатым потолком – повсюду камни и трупы. Чехов морщится, стараясь дышать через рот, и еще раз пеленгует лабиринт насколько хватает мощности сканера, но очень скоро они и сами слышат чужое движение. Офицер, стоявший на стреме у входа в зал, падает на спину с криком, несколько раз стреляет в темноту и следом за ним валится то, что осталось от квана. Осталось – не после выстрела. Рассредоточившаяся по залу группа собирается у входа – держит под прицелом туннели, оттаскивает раненного вглубь зала и исследует останки нападавшего. Офицер оплеван едкой кислотой – шея и руки – открытые участки тела – мигом вспениваются кроваво-красной жижей, а кван – добрый пушистик – облысевшее черное нечто, напоминающее скелет с длиннющими клыками и когтями. Вот такой вот оказывается зоопарк…       Джим командует двоим бойцам брать раненного и транспортироваться на корабль, а сам обрисовывает Споку ситуацию по комму: объявить готовность принимать раненных, начать карантин и думать забыть о новой десантной группе – если твари окажутся не только злобными, но и заразными, то они все могут быть под угрозой. Уж лучше Джим и Чехов, а не еще четыреста офицеров. Все, что им сейчас нужно – найти источник сигнала и выживших. А, ну и еще ответы на возникающие вопросы. Вместе с раненным Джим приказывает забрать тело убитого квана – им нужно выяснить, что это – инопланетные захватчики или эпидемия, а они с Павлом и оставшимися двумя офицерами идут дальше под землю.              ***       Капитану не стоило брать навигатора с собой. Возможно, мистер Спок или кто-нибудь еще из старших офицеров поступил бы разумнее и правильнее, но Чехов, оказавшийся отрезанным вместе с бойцами в полуразрушенном переходе, может принять только одно решение – отрезаны они от капитана, и они должны его спасти. Просто потому, что пока в темных земляных шахтах им только слышится чужое движение, все они настороже, но когда происходит новое неожиданное нападение, капитан, идущий впереди группы, стреляет в потолок хода и заваливает себя вместе с этими тварями, чтобы спасти остальных. Павел попытался дозваться капитана и на голос, и по передатчику, но ответа из завала нет – либо Кирк уже мертв, либо связь здесь тоже быстро погибает. Зато Чехов – жив, и отказывается следовать инструкции, данной для таких вот случаев. Они уже почти дошли до еще одного просторного зала в нескольких десятках футов ниже предыдущего, и наверняка к нему ведет не один ход – они должны найти обходной. И должны спасти капитана.       Вместо обходного пути Павел находит несколько тупиков, а один из офицеров – запертую дверь со сложным электронным замком. У них нет времени на предположения, но тут и ежу понятно, что хранить под землей можно что-то ценное. И хорошо это охранять – а это значит, что у них есть относительно безопасное помещение. К тому же именно из него подается сигнал бедствия. Замок оказывается простеньким – Павел такие лет в пять ломал, а вот дальше их ждет очередная проблема – на них снова нападают. Не с кислотой и клыками, а с ножами и камнями, и Чехов успевает только скомандовать отставить огонь и увернуться от булыжника, прежде чем нападавшие перестают пытаться перерезать им глотки.       – Люди? – вопрошает один из кванов – нормальных кванов, какими они и должны быть, и Чехов готов материться на чем свет стоит.       Ну а кого же еще они ждали, посылая сигнал бедствия? Не клингонов же! Хотя из этого бункера они и не смогли бы подать более содержательный по предпочтениям сигнал. Буквально за пять минут они выясняют, что это – инопланетная инвазия, и какой-то неизвестный науке вирус заставил мирных кванов быстро мутировать в полуразумных монстров – крайне кровожадных и заразных. А еще: десяток выживших диву дается, как люди смогли проникнуть в подземный лабиринт и дойти до их убежища невредимыми, но это вопрос к капитану и его везению – он им пожертвовал, как и собой. Вот только экипаж «Энтерпрайза» таких жертв не принимает. Ни один из них. И Чехов снова не сомневается – Джим может потом посадить его на «губу» хоть до самого конца пятилетней миссии, но прямо сейчас Павел его найдет.       Офицеров он отправляет выводить выживших на поверхность. Очевидно, рост людей и их фазеры могли не только озлобить, но и напугать не-кванов, так что у них неплохие шансы – хотя бы до первого зала они доберутся, а там их транспортируют. А сам навигатор движется дальше – пресловутый обходной путь слишком длинный, и он теряет терпение и время, двигаясь когда на полусогнутых, когда ползком. Капитан должен ему еще пять партий в шахматы, литр клубничного ликера, на который у Кирка все равно аллергия – самоубиваться при помощи анафилактического шока он передумал еще месяц назад, – и, черт возьми, он должен ему Леонарда! Потому что обещал капать на мозги своему другу и заставить того наконец отказаться от предрассудков и принять Павла!       Он глотает слезы вперемешку с потом и кровью с царапины на носу, но добирается до зала. Зала, в котором темным-темно от изменившихся местных жителей и только одно светлое пятно – макушка Джима на каменном выступе по центру помещения. Чехов стреляет не целясь и без разбору – нечего ужинать их капитаном! И опять-таки, на свою суеверную удачу, попадает в систему воздухоочистки. Труба рушится на пол, полыхает огнем, а существа с воплями и криками вмиг рассредоточиваются по своим норам. Чехов несется к Кирку, с радостью обнаруживает пульс и не с радостью – дыру в животе, обглоданные ступни и пальцы правой руки – на бионическую они отчего-то не позарились. Павел стреляет еще несколько раз по трубам, отпугивая гадов, а капитану колет адреналин и анестезию – тот хрипит, приходит в себя и соглашается больше не быть деликатесом для местных аборигенов. Он встает, стиснув зубы от боли, наваливается на плечо Чехова и командует подобрать какой-нибудь горящий обломок – им нужно выбираться отсюда как можно скорее и остаться в живых, потому что…              ***       Потому что Джим, как и чертов офицер, тоже оказывается заражен! Очередной инопланетной дрянью! Леонард бросил считать, сколько раз уже такое было, после первого же десятка, но на этот раз Кирк переплюнул сам себя.       На этот раз он еще и Чехова с собой тащит! Не иначе как – перенимать опыт! А Леонард, после того, как вторая группа прибывает в карантинный отсек с десятком местных обитателей, но без Джима и без Павла, чуть не падает в позорный обморок. Мало того, что тащат на корабль всякую плотоядную хрень, так они еще и сами за ней гоняются!       Спок, по всей видимости, с Маккоем согласен по всем пунктам. Потому что становится бледно-зеленым, сжимает зубы и сам готовится падать, где стоит. Леонард на автомате колет его своим «витаминным» коктейлем, и вулканец очухивается – уточняет, каково состояние первого пострадавшего. А чего уточнять? Все предсказуемо смертельно-плохо. Плотоядный вирус крайне агрессивен, ни о каком симбиозе с носителем не может быть и речи – организм просто захватывается, «объедается» и деградирует до примитивного состояния. А еще – очень заразен, и у Боунса пока нет лекарства от этой пакости. И если Спок сможет руководить кораблем из лаборатории, то самое время применить его мозги для поиска спасения.       А еще через час на корабле появляются полуживой Джим и полуживой от страха Чехов. Леонард со Споком дружно выдыхают и разбегаются по своим углам – в реанимацию и к пробиркам. Потом, все потом. Потом будут нагоняи, вселенские обиды, отстранения, выговоры с занесением и тюремные камеры. Прямо сейчас они снова должны выжить.       Биологи ничем не помогают – антивирус, да и любой другой организм-агрессор, для этой дряни так просто не сыщешь. Сулу передает из карантинного отсека идею Чехова о нано-молекулах, устойчивых к воздействию вируса, но и они оказываются бесполезны. Опять – никакие лекарства, вакцины и вещества… кроме… Кроме, разве что, той дряни, которой они когда-то лечили вулканского ребенка и самого Спока. В кои-то веки голова старпома им наконец-то пригодилась! И пока Джима поедают заживо «живые бактерии», Спок с Леонардом готовят новое зелье, способное убить убивающее все живое. Господи, хоть бы раз Джим банально простудился…       Раненный офицер первым приходит в себя. Регенерирующую ткань на его руках и шее зараза все еще активно хавает, но популяция вируса медленно, но верно уменьшается. Боунс отмечает атрофию мышц и быстрое истощение всех систем организма, но радуется, что за мозг эта дрянь берется последней. Парень будет жить. А вот Джим трижды пытается уйти от них на тот свет прямо на операционном столе Леонарда. Ха! Нет уж, не в его смену! Раз уж доверил ему свою жизнь, значит, жить будет долго, мучительно, несчастливо, но здоровым. Маккой обещает ему это, смаргивая едкий пот и игнорируя уже не метафорический обморок вулканца. Нашел когда из себя неженку строить! Где ж он раньше-то был? Чего ж раньше-то не падал?       Боунс пытается отвлечь себя этими мыслями от тяжелого состояния Кирка и увеличивает дозу «противоядия» до максимально возможной – теперь только – или Джим, или вирус. Или капитан выкарабкается, или повреждения мозга станут необратимыми, и они получат не офицера Звездного флота, а генетический винегрет с его голубыми глазками.       Критическую точку они проходят через сутки по корабельному времени – Джим все-таки уничтожает в себе инопланетную жизнь, вот только пока неизвестно, что осталось от него самого как от личности. Леонард отказывается его будить еще как минимум сутки и оттаскивает Спока от койки Кирка – тот сунулся непонятно зачем: то ли мелдинг провести, то ли просто поболтать со своей родственной душой о наболевшем, пока та и пальцем шевельнуть не может и не может его отпинать. Боунс не позволит ему ни того, ни другого, и лучше бы вулканец вспомнил о том, что у них на корабле – десяток гребанных, но, хвала Всевышнему, здоровых суррикатов, и доложился по форме Адмиралтейству. Что-то ведь надо делать с этой дрянью. И кому-то. Маккой бы предложил залить весь планетоид напалмом и поджечь, но Федерация-то будет гуманнее – и только бы не их руками, но пусть делают, что хотят. А сам Леонард прямо сейчас хочет оказаться возле Чехова и спросить того, как часто Павел собирается повторять подвиги Джима, геройствовать и нарушать Устав. Чтобы знать и быть готовым к двойному апокалипсису – «бешенство» Джима оказывается снова заразно.       Чехов смотрит исподлобья, недовольно куксится и поначалу молчит, все еще отходя от строгого выговора вулканца, что наверняка наобещал ему такие кары небесные, что иначе, как разжалования тот может и не ждать. И возможно… Возможно Леонарду стоило прийти в другое время – когда они оба были бы поспокойнее…       – Как капитан? – спрашивает Павел и отворачивается от прозрачной стенки тюремной камеры, куда Спок лично сопроводил его из карантина.       – Лучше, чем могло бы быть, и хуже, чем когда-либо, – честно отвечает Маккой. – Вы теперь на пару будете «камикадзить»?       – Не то определение, – Чехов цедит сквозь зубы и все еще не поворачивается. – Но будем. И вы бы поступили так же. И мистер Скотт. И…       – И повернись, я не со спиной твоей разговариваю! – рявкает Леонард, а Чехов оборачивается через плечо – с яростью и болью. – Тебе жить расхотелось или ты инструкции забыл? Так они четко говорят, что…       – Что они говорят, я прекрасно знаю! – гневается в ответ навигатор – взъерошенный воробей, подравшийся из-за крошки хлеба – ничуть не страшно. – И коммандер мне уже напомнил! Но я бы сделал это еще раз! Потому что это – капитан!       Последнее слово он произносит на русском, и Леонарда вдруг скручивает слишком сильно – почти так же, как и сутки назад, когда Кирк в третий раз пытался расстаться со своим бренным телом, душой, экипажем и кораблем.       – Ради капитана мы должны оставаться в живых, а не умирать, – напоминает Маккой. – Я думал, ты понял его приказ, когда он отрезал вас от тварей вместе с собой.       – А я думал, что ты понял, что старпом за ним не придет… – уже на два тона ниже парирует Чехов и теперь смотрит в глаза СМО. – Что я не мог позволить сожрать его заживо, даже если бы сожрали и меня…       А смотрит так жалобно, с надрывом, тоже худой и бледный. До ужаса несчастный, но ценящий свою жизнь. Ценящий, но без сомнений с ней расстающийся ради любого другого человека. Он пожертвует собой просто потому, что нет у него никого, кто его бы от этого остановил. Уж точно не вулканцу и Уставу это делать. Родственной душе? Леонард на такие наивные и грубые манипуляции не поддается.       – Запомни эту мысль и изложи ее потом Джиму – он оценит. А вот Адмиралтейство – нет, – язвит Маккой, и Павел снова не остается в долгу.       – И опять – об этом меня уже предупредил мистер Спок. Если у вас все, мистер Маккой, то я займусь своим докладом Адмиралтейству, – о, как! Отбрил – аж страшно стало!       Это этот-то наглый салажонок будет показывать ему свои зубы? Да Леонард ему их по одному повыдирает на следующем же медосмотре. Без анестезии. А еще Джиму об этой «буре в стакане» расскажет – вот уж тот посмеется! Очнулся бы только для начала…              ***       Спок видит нарушение с самого начала. Конечно, ни один Устав или предписание не запрещают капитану высаживаться на планеты – кроме строго определенных случаев – но этот был не того порядка, и капитан пошел. В составе отряда и с навигатором с какой-то радости. Они что, успели настолько подружиться, что теперь Кирк будет брать Чехова с собой куда бы ни пошел? Да флаг в руки! Но только не тогда, когда десантная группа уже через пару часов докладывает о раненном, а потом прибывает в карантинный отсек. Слава Сураку, хотя бы с трупом в обнимку – медики и биологи могут сразу приступать к работе. Зато потом…       Зато потом офицеры приводят выживших кванов и докладывают, что лейтенант продолжил миссию по спасению капитана в одиночку. В одиночку! Спок готов сожрать этот гребанный Устав – им на этом корабле все равно никто не пользуется! Или заставить сожрать его Чехова и Кирка, когда, а не если, те вернутся – без соли и по страничке, предварительно перед этим процитировав наизусть! И только потому, что все снова возвращается на круги своя – снова нарушение и последствия, за которые кто-то опять собирается платить своей жизнью…       Разговор с доктором Маккоем тогда, о людских соулмейтах, отчасти напугал Спока, а отчасти внес ясность – в масштабность проблемы и нюансы явления, и разрешил поведенческий парадокс людского рода, представленного на «Энтерпрайзе». Спок впервые в жизни боится этого знания, ведь если капитан действительно является для него тхайла, то это перевернет весь уклад их жизни. Спока и Джеймса Тиберия Кирка. Вулканец ведь и для этого тоже явился на «Энтерпрайз» – подтвердить или опровергнуть предположения Т’Принг. Узнать, наконец, процентную вероятность такой возможности. И что из этого вышло? Отчуждение, молчание и смирение Кирка – штиль, в котором нет больше ни единого подобия искры – не то, что полыхавшего раньше пожара. Вышло это – высадка на планету, исчезновение, заражение, угроза… Угроза потерять капитана навсегда, так и не найдя ответы на все свои вопросы. Спок же тогда сам от безысходности окочурится – не простит себе игнорирование разгадки, бывшей под носом. Поэтому теперь и хватается за призрак возможности – когда Чехов все-таки вытаскивает Кирка с треклятой планеты…       Ага, вытаскивает пожираемого заживо, и если предположить, что пожирают его тхайла, то Спок уже не может игнорировать нервный тремор во всем своем естестве. Ему сейчас не до Чехова и выживших – выжить обязательно должен один определенный человек. И он хватается за доктора Маккоя – выход должен быть. В прошлый же раз у них получилось, значит, и сейчас должно… И стоит только вспомнить, как надежда тут же появляется – доктор предлагает травить «оккупантов» выведенным ранее лекарством, и Спок тут же принимается за модификации. Это точно поможет. Он не готов назвать точную цифру вероятности, но определенно уверен, что она положительная.       Капитан начинает бредить, и вулканец больше не находит в себе сил сопротивляться – он должен знать наверняка. Легкий, поверхностный мелдинг, и жизнь Спока развернется на 134 градуса по любой из оси координат. Но чертов доктор оттаскивает его чуть ли не силком…       Хорошо, что оттаскивает – Спок, поддавшийся панике, понимает, что не простил бы себе насильственное вторжение в чужой разум. И капитан бы не простил – особенно, такое – не по жизненным показателям. Вулканец позже поговорит об этом с ним – много позже и со всеми своими выводами, предположениями и догадками. А пока… А пока он пойдет, отчитает Чехова, разберется с размещением в карантине выживших кванов и получит указания Адмиралтейства об их дальнейших действиях.       Дальше все оказывается просто – к «Энтерпрайзу» направляют боевой и санитарный катера, кванам после санации предлагают вернуться на родину или выбрать другое поселение, а капитану Кирку настоятельно рекомендуют взять курс к одной из курортных планет – больше отдыхать, не напрягаться и не убивать себя. Следом за официальным приказом Спок получает вызов от адмирала Пайка и настоятельный совет того поговорить с Кирком о соулмейтстве. Именно с ним. Как будто Спок сам уже не догадался! Как будто у него с языка не рвется: «ну когда же все это кончится?!» Знает он, когда. Когда их чертов капитан снова перестанет дышать, а реанимация доктора Маккоя больше не поможет.       Спок честно выжидает неделю. Медитирует вполглаза, спит вполуха, всем своим сердцем жаждет только того, чтобы Кирк за время полета к месту увольнительной не вляпался еще во что-то. Но это же Кирк… Он просто возьмет и изменит их маршрут, не сказав никому ни слова…              ***       – Боунс, хватит кукситься, выдохни, – смеется Джим, потягивая очередной, желтый или кислотно-салатовый, коктейль через затейливую трубочку. – Ты уже знаешь, что на Садре самые шикарные пляжи по Вселенной и самые прекрасные девочки…       И это он говорит, загребая ножкой золотой песок, сидя в шезлонге и в обнимку с двумя «знойными девочками» на своих коленях. Сука такая.       – Знаю и напоминаю тебе, что и в этот раз не взял с собой гавайскую рубашку, сомбреро и сандалики, чтобы всем этим наслаждаться, – ворчит Леонард, почесывая быстро облупившийся на местном солнце нос. – И убери этих «девочек» от меня подальше.       Он морщится, а Джим только хихикает, поглаживая двух фиолетовых пресмыкающихся – вылитых земных змей – по головам.       – Брось, они здесь самые дружелюбные существа. Добрее шпица старины Макфлауэра, что держит бар «Косоногая антилопа» в нашем с тобой любимом Риверсайде… – отмахивается негодник.       – Тобой любимом, – продолжает бурчать Боунс. – А малыш Пикси – ангел по сравнению с этими гадами…       Змеи, как по команде, вперяют в доктора недовольный взгляд, Джим продолжает смеяться, а идиллию нарушает только вулканец, подошедший к ним, как тучи, с востока.       – Капитан, насколько опасно ваше общение с местной фауной? – Спок останавливается со стороны Леонарда, и змеи тут же начинают гипнотизировать «собрата по крови».       – На 97,6 процента, мистер Спок. Еще каких-нибудь полтысячи лет, и эти существа выживут понаехавший контингент – они определенно разумные, – Джим отвечает легко, с полуулыбкой, обращенной к змеям, но все так же официально – старпом – он и в увольнительной старпом. Неизлечимый диагноз.       – На чем основано данное утверждение? – придирается Спок, и Маккой тут же закатывает глаза, показушно-горестно вздыхает и поднимается на ноги.       – Это без меня, Джим, – фыркает тот, а Кирк снова светится.       – Ну, ма-а-ам, ну давай их возьмем! – канючит Джим. – Эту я назову Рокси, а эту – Беллой! Они будут жить у меня под кроватью…       Боунс не слушает, ретируясь и тактично оставляя капитана наедине со Споком.       – Вы так шутите, капитан? – вулканец хмурится, а Джим возвращается к ровному тону.       – Нет, мистер Спок, я назову их Мартин и Руди, потому что они – самцы, и я всерьез подумываю забрать их с собой в качестве домашних питомцев.       Кирк продолжает развлекаться, позволяя метровым фиолетовым шлангам скользить по своим рукам. У того, что на бионическом протезе, ярко-голубые глаза и язык, и это единственное их отличие. Очевидно, у «Руди» – черные глаза и язык. Очевидно, что они нисколько никому никого не напоминают…       – Я должен напомнить вам, что содержание животных на корабле строго регламентировано? – Спок пробует в последний раз, но Джим и здесь находит отмазку.       – Не должны, мистер Спок, я помню. Руди и Мартин будут моими стажерами и личной охраной – они чрезвычайно ядовиты. А также помогут доктору Маккою изобрести несколько лекарств на основе их яда, – отвечает Кирк. А вулканец пыхтит и тужится, выбирая, как парировать, а потом вспоминает, что вообще подошел не за этим.       – К-хм… Капитан, мы можем поговорить на личную тему? – Спок все-таки берет себя в руки.       – Можем, но позже, если это не вопрос жизни и смерти, мистер Спок. А сейчас меня зовут играть, – Джим машет Чехову и еще нескольким офицерам, устроившим волейбольное соревнование. – Присмотрите за моими змеями.       Кирк легко подхватывается на ноги, оставляет шланги в шезлонге в метре от вулканца и вприпрыжку скачет к Павлу и мячу. А Спок минут 15 кряду гипнотизирует змей, пытаясь понять, была ли просьба капитана серьезной, и стоит ли ловить змей, если те уползут. В конце концов, он решает – не стоит, так как гады ядовиты, и удаляются от него с гордо поднятыми головами и пренебрежительными взглядами.       Вот мало было Джиму заразы, что его чуть не сожрала, так теперь он еще и змей на корабль потащит? Боунс жалеет, что уничтожил червей, что однажды оккупировали печень капитана – вот тогда бы Кирк напрочь забыл обо всех длинных, склизких и нереально-разноцветных. И забыл бы, как жрать, что ни попадя, и пить на неизвестных планетах. Впрочем, Садр – известная. «Энтерпрайз» здесь уже был, и Джим не врет ни про пляжи, ни про девочек, ни про змей: закаты в песке были круче теплого океана, борделей было больше, чем гостиниц на этом «курорте», а змеи, Джим утверждал это, были те же самые, что приползали к нему в прошлый раз, и он всерьез больше не намерен с ними расставаться. Ага, пусть еще форму им выдаст и на мостик носит – чучело, одним словом…       Но почти весь экипаж поддерживает идею Джима сменить курс на Садр, а не бултыхаться в хлорированной воде бассейна какого-нибудь звезднофлотского пансионата – океан, полудикая местность и горячий секс – гораздо, гораздо приятнее. Это Спок поначалу не понимает, но прибыв, проникается – в такой располагающей обстановке с капитаном будет легко поговорить на не самую простую тему: соулмейты, и что Спок планирует с этим делать. Вот только Джиму это неинтересно. Ему интересны змеи и допотопная игра в паре с лейтенантом Чеховым, и вулканец, скрипнув зубами, решает составить компанию доктору в баре.       – Что, Джим тебя прогнал? – фыркает Леонард, глотая по два шота текилы подряд и закусывая клубникой.       – Капитан изъявил желание играть с мячом в песке… – начинает Спок, а Маккой подхватывает.       – …И бегать от тебя. Что ж, по песку – это даже полезно – его ноги быстрее заживут и адаптируют наращенную кожу, – доктор пожимает плечами, они молчат, но еще через пару шотов Леонард неожиданно продолжает. – Но от этой темы он будет бегать вечно. И я тебе не буду помогать его ловить.       Боунс прищуривается, указывая пальцем на вулканца, и тот повторяет его жест с плечами.       – Я не просил, но подозревал, – отвечает Спок. – Так же, как и то, что лейтенант Чехов идентично поступит с вами.       – Поясни? – только алкоголь заставляет Леонарда интересоваться наблюдениями старпома.       – С момента выхода из-под стражи лейтенант ни разу не посмотрел на вас, доктор, ни в моем присутствии, ни даже тогда, когда вы брали у него контрольный анализ крови, – рассуждает Спок. – Этично ли в данном случае желать вам удачи? Или этот лексический ритуал неприемлем?       – Ах ты ж с… – шипит Маккой и прикусывает себе язык от удивления – правда, Спок и сарказм? Правда? Из каких веников сделана эта текила? – Себе желай – тебе больше пригодится!       Вулканец кивает в знак согласия и возвращается на корабль – ему эти «маленькие радости» не приносят того удовольствия, что людям. Он лучше посвятит время увольнительной исследованиям и медитации. А также составит план, как поймать капитана, что сказать, какими словами и в какой последовательности. Он бы посоветовал сделать это и доктору в отношении лейтенанта, но подозревает, что тому только алкоголь будет самым внушающим советчиком.              ***       Со Споком согласна Ухура. Он встречает ее в кают-компании со справочником по литарийскому наречию, в одиночестве и так же пренебрегающую солнечными ваннами, которые принимает весь экипаж уже третий и предпоследний день увольнительной на Садре. Нийота так же согласна, что стоит поставить вопрос ребром и наконец донести до капитана то, что Спок пересмотрел свои взгляды на их отношения. Почти в корне. Дело стало за простой проверкой – подтвердится, и вулканец больше не отойдет от человека ни на шаг, опровергнется – они вернутся к этим новым спокойным взаимоотношениям «капитан-старпом» и больше об этом не вспомнят. Ухура даже согласна «ловить» капитана вместе, но еще согласна с тем, что Спок перекладывает ответственность на себя – это Кирк артачился все время и не мог признаться раньше, а теперь спрятал голову в песок Садра – еще не в прямом смысле прячется, но уже покушается на кротов. Ну или на змей – как ему будет угодно. А Спок все же считает, что сам был недостаточно дальновидным и теперь только он вправе решать судьбу обоих.       Решить-то они решают, вот только сделать оказывается сложно – капитан опять бегает от них. Даже напоминание во всеуслышание на мостике не работает – Кирк то у СМО на очередном осмотре, то в инженерном со внеплановой проверкой, то даже у научников – не ищут только под носом, а капитан всего лишь невинно интересуется популяцией лабораторных мышей. Вот ведь… И ведь каждый раз новая отговорка. И судя по тому, что Чехов продолжает периодически таскаться в каюту капитана, ничем важным они не заняты. Это вызывает в Споке непривычно сильный приступ раздражения, но лучше оно, чем ревность – Спок логично предполагает, что если Кирк – тхайла, то ему будет неприятно делить внимание капитана с кем-либо в нерабочее время. Особенно, в достаточно поздний час корабельных суток и в непотребном внешнем виде. Особенно, с тем, кого однажды точно так же отвергли.       В конце концов, доходит до того, что Спок вынужден пренебрегать собственными должностными инструкциями – проще говоря, перекладывать свою работу на навигатора. Как только он убеждается, что у Кирка и Чехова снова запланировано рандеву, он напрягает лейтенанта с просчетом курса к новому месту дислокации. Сначала Спок должен был внести свои коррективы по их движению в этом квадранте со стороны своей исследовательской колокольни, но он уверен, что может сделать это и после анализа навигатора – ну пересчитают все еще раз, с кем не бывает? Главное, прямо сейчас он наконец достанет капитана.       А тот, наивный, открывает дверь даже не глядя, уверенный, что пришел любимый партнер по шахматам. Спок, между прочим, тоже любит эту игру.       – Чем обязан, мистер Спок? – Кирк больше не сможет сбежать, но снова закрывается, складывая руки на груди и отгораживаясь официальным тоном. Вулканец почти готов признать, что желает услышать хотя бы одно нецензурное слово в свой адрес – это бы подтвердило наличие у капитана эмоциональной реакции на него.       – Разговор на личную тему, капитан, который вы обещали мне еще на Садре, – прямо говорит Спок, но становится стратегически близко к выходу – если Кирк рванет из каюты по опять какому-нибудь ложному вызову, то вулканец почти готов остановить его собственными руками.       – Я помню, мистер Спок. Как и то, что провел больше недели в медотсеке, а из-за этого у меня дел накопилось… слишком много, – Кирк слегка запинается, подбирая слова, и косится на доску с шахматами на столе. – И прямо сейчас у меня запланирована встреча. Давайте в следующий раз?       – Когда, капитан? – а Спок хмурится. – Когда вы закончите играть с лейтенантом Чеховым? Это – те дела, которых у вас слишком много? Смею не согласиться.       Он решает быть твердым и пойти до конца во что бы то ни стало. Сейчас или никогда.       – Вы лжете, капитан. А еще – игнорируете меня и снова дискредитируете своим предвзятым ко мне отношением, – он делает шаг в сторону и наконец ловит взгляд капитана своим – четким и жестким. – Если вам будет угодно, мы можем поговорить и за партией – мне тоже импонирует эта игра.       – Прошу, – Кирк выдерживает ровно три секунды взгляда, а потом кивает на стол.       Они начинают партию, и первый десяток минут действительно почти увлекаются неожиданными ходами противника и попытками разгадать стратегию. Но только почти – Спок быстро вспоминает, зачем он здесь, а Кирк вздрагивает от звука его голоса.       – Я провел исследование, капитан, – начинает вулканец. – На тему соулмейтов у людей и тхайла у вулканцев. Определил принципы работы связи, отношение к тематике как у одних представителей расы, так и у других, вывел несколько теорий происхождения феномена как в масштабах двух планет, так и конкретно в нашем случае. И сделал много выводов, нашел доказательства, выдвинул предположения и, вполне вероятно, смогу написать монографию на эту тему…       «Рад за тебя» – написано у капитана на лбу крупными буквами на стандарте, клингонском и вулканском, но Спок прерывается только на мгновение, чтобы продолжить уже то, что Кирк не сможет оставить без ответа. И от чего не сможет сбежать.       – Но прямо сейчас мне нужно еще одно доказательство. У меня эйдетическая память, но все же спрошу: на вашей руке действительно было мое имя? С самого рождения? На вулканском?       – Именно так, мистер Спок, – Кирк ничем не показывает свое замешательство, если оно есть, и смело ставит свою пешку под удар.       – Это подразумевает у вас наличие соулмейта с данным именем в людском понимании этого явления. Но у вулканцев понятие родственной души – тхайла – гораздо глубже. Подобной связью не манкируют, ее не игнорируют и от нее не отказываются – как люди вольны это делать со своими соулмейтами.       – К чему вы клоните, коммандер? – одна ладонь капитана сжимается в кулак и прячется под столом, напоминая о выдержке.       – Вулканцы не имеют надписей или других опознавательных знаков для определения тхайла, – Спок продолжает гнуть свою палку. – Это определяется только посредством мелдинга – телепатическим слиянием разумов, в результате которого становится известно, какой статус могут обрести предполагаемые партнеры.       – Я понял вас, мистер Спок, – на этот раз медлит вулканец, и Кирк выставляет ему шах. – Мой ответ – нет.       – Почему, капитан? – и предполагая любой исход, он все равно оказывается не готов к резкому отказу. – Даже минимального, поверхностного воздействия хватит, чтобы удостовериться. Если вы – мой тхайла, то это существенно, нет, в корне, изменит наше с вами положение.       – Мой ответ отрицательный, хотя бы потому, что я достаточно давно отказался от этой идеи, – Кирк говорит твердо, но немного странным, как будто механическим голосом. – Вы помните момент с рукой? Это было тогда. С тех пор меня устраивает даже нынешнее положение дел, которое, признаться, мне отчасти навязали, но даже в таком случае я отказываюсь что-либо менять. Наши «статусы» останутся прежними, мистер Спок.       – Чем продиктовано ваше решение? – напирает вулканец. – Тем, что раньше я об этом не знал? Но ведь и теперь, обладая полной информацией, вы намеренно лишаете меня определенного ответа. Это эквивалент мести с вашей стороны, капитан? За то, что я не принял вас сразу?       – Нет, мистер Спок, – Кирк поднимается на ноги. – Хотя, признаюсь, у меня и были подобные мысли. Раньше. Теперь же я осознаю, что связь с вами неплодотворно сказалась бы на нашей работе, и, как человек, отвергаю наличие у себя соулмейта. В каком-либо виде… Вам мат, мистер Спок, и давайте закончим на этом.       – Нет, капитан… – начинает вулканец, но тот его перебивает, продолжая приводить доводы в свою пользу.       – Позвольте напомнить, что у вас есть жена и ребенок. Сосредоточьтесь на них и прекратите заниматься самообманом.       – Кого вы под ними подразумеваете? Если Т’Принг и Коппа, то они – семья моего одноклассника, о которых я позаботился в виду сложившихся обстоятельств. Всего лишь. Вы отказываете мне из-за собственного заблуждения? – догадка даже пугает, но ему стоило предположить это раньше, ведь о том, кто они, Спок не удосужился поставить в известность ни капитана, ни доктора. Как-то к слову не пришлось, а теперь это капитан здесь обманывается.       Но тот лишь машет рукой на все его оправдания и весьма резво направляется к выходу из каюты, а вулканец бросается следом и совершает самый глупый поступок в своей жизни – хватает капитана за оголенное запястье правой руки…       Боль обжигает моментом – Спок слепнет и глохнет от резкой вспышки во всех нервных окончаниях. Похоже на удар электрического тока – сильнейший разряд искрит в клетках подобно новогоднему украшению и приносит с собой такую боль, что он задыхается на миг и перестает дышать вообще, тщась справиться с волной невыносимого дискомфорта. А потом вспышка так же пропадает – капитан выдергивает руку из его пальцев, оборачивается, и Спок слышит голос…       – Нет, мистер Спок. Я отказываюсь поэтому, – Кирк закусывает губу и смотрит открыто, проговаривая слова. – Вы не переживете мелдинга со мной. Человеком, телепатическим нолем, в вашем понимании, не обученным контролировать, игнорировать или подавлять свои чувства. На вас это выльется все и разом, и вы этого не вынесете. С вашей «тонкой душевной организацией» – и такого эмоционального человека, как я…       Он горько усмехается, но Спок продолжает стоять на своем.       – Если вы – мой тхайла, я выдержу любую боль, – обещает вулканец, даже подозревая, что Кирк может быть прав.       – Надорветесь, – фыркает капитан. – Мой ответ – нет, и он не изменится. Закроем эту тему. А сейчас мне нужно… посетить медотсек. Всего доброго.       И Кирк уходит, а Спок, с трудом сглотнув, не решается больше его останавливать. Если Кирк прав, то вулканцу стоит лучше подготовиться к тому, о чем он просит. Если капитан прав… то Споку придется очень постараться, чтобы вынести хотя бы десятую часть того, что он почувствует даже при поверхностном воздействии… Может быть, капитан прав, логично предположив опасность для вулканца, и избегая ее?              ***       Это все начинает Ухура. После Садра она приходит к Скотти, и Леонард не знает, о чем они говорят, но с того дня не может смотреть на нее без злости. Это корабль их маленький, а позор – большой, и Ухуре должно быть чертовски, чертовски стыдно вот так, у всех на виду, менять свое мировоззрение. Потому что Скотт выглядит до безобразия счастливым, и это до безобразия некрасиво по отношению к Джиму, Чехову и даже Боунсу. Ну вот чего Ухуре стало не хватать? Чужого внимания? Или внимания того, кого в кои-то веки вместо капитана вытаскивали из борделя насильно? Обычно, это удел Джима – расслабляться и сублимировать в руках массажисток, шлюх и первых встречных любителей сексуальных приключений. Но на этот раз отрывается Мон, а Ухура, сучка такая, портит им всю малину.       Она к нему приходит, и Леонард не знает, о чем они говорят, но Скотти счастлив и ни с кем не делится, а Чехов после этого начинает прожигать Маккоя взглядом. Очень злобным взглядом. Мало ли что там чудится Споку, Леонард этот взгляд чувствует кожей, форменкой и волосами на затылке – еще немного и начнет дымиться. Детский сад, честное слово! Штаны на лямках и сопли – пузырями изо всех отверстий – мол, глядите, мы обиделись. Да Маккой таких обиженных, знаете, где видел? Там, где солнце не восходит – в заднице у Джима. Так что Чехов может даже не стараться. Все, что тот должен делать – вовремя явиться на медосмотр, а не пучить свои гляделки на бедного доктора. Да еще так, что Леонард однажды не выдержит и первым поднимет больную тему.       – Прекратите этот фарс, лейтенант, – рычит Боунс, а Павел, без стеснения закатывая рукав форменной рубашки на когда-то пострадавшей руке с остатками метки, демонстрирует ему свою новую татуировку – на том же месте, но затейливым шрифтом и, блядь, по-русски.       – Не понимаю, о чем вы, – и ведь, паскудыш, даже Джимовы интонации в разговорах с гоблином очень похоже копирует.       – Чего ты добиваешься, Павел? – и у Леонарда вмиг заканчиваются силы, чтобы злиться – приди к нему Кирк с таким голосом, он бы и вовсе впал в оцепенение.       – Не знаю, – наглеет русский гений, навигатор и лейтенант Павел Андреевич Чехов. – Может, хотя бы одного разговора по душам и объяснения, почему мне нельзя быть счастливым с тем, кто является моим соулмейтом?       – Много хочешь – нифига не получишь, – огрызается тот, но чертов Чехов снова без страха его перебивает – надо, наверное, гипошприц побольше достать, чтобы старые фобии снова проснулись.       – Да, я – жадный, – кивает Павел. – А еще умный и нифига не слепой – не надо смотреть на меня с жалостью! Это вы, доктор, с чего-то решили, что я «болен», а я, меж тем, чувствую себя отлично с вашей меткой на руке. И уж точно не вам меня за это жалеть!       Глядите-ка, а у этого малька, оказывается, зубки прорезались! И голосок! Командный, блядь! Ну, Боунс ему сейчас устроит космос в зефирках!       – Да кому ты нужен?! Жалеть еще тебя! – только злобно рыкнув, он понимает, что сказал.       – И правда, – выплевывает Чехов. – Уж точно не тебе. Хоть что-то выяснили.       Он поднимается на ноги и отталкивает Маккоя плечом, бодро направляясь к выходу из медотсека.       – А ну стой! – рявкает Леонард и чувствует, как пол под ногами превращается в желе. Павел замирает в пол-оборота, но доктор ни за что не даст ему ни одной надежды. – Вакцину я кому колоть буду? Трибблу?       – Джим был прав… – а вот теперь Чехов умирает – медленно, безнадежно, прямо в дверях отсека – чересчур театрально, на вкус Боунса. – Лучше сдохнуть.       И уходит, больше не слушая доктора. А тот ни за что на свете за ним не побежит. Он уже все сказал! Он уже все для себя решил! И он ничего менять не собирается! Надо будет, Джим ему этого гребанного навигатора за ручку приведет прививаться! Нет – Боунс сговорится со Споком и пустит на мостик слезоточивый газ! Выход есть всегда! И для Маккоя он – в его собственном душевном спокойствии без наглого навигатора, возомнившего себя имеющим право чего-то требовать.              ***       Вот тебе раз, а вот тебе и два. Джим честно надеялся, что после Садра вулканец отступится от своей идеи поговорить с ним. Но гребанный гоблин приходит к нему в каюту, загоняет его в угол, смеет трогать его шахматы и его, блядь, руку! Каков смельчак и каков наглец, вы только на него поглядите! Он там что-то исследовал, блядь! И пришел к каким-то выводам! Мелдинга он хочет! Хрен получит!! Его же разорвет на части от того, что он увидит в голове Джима! Он же лопнет, как перекаченный воздухом шарик! Он не вынесет этого… Он правда не выдержит… И он прав, говоря о том, что для вулканцев тхайла – это еще глубже и еще больше, но не понимает, что осознав все до конца, он себе не простит той боли, что причинил Джиму. Даже если Кирк, по большей части, накрутил ситуацию. Но это – его чувства, и Спок ими подавится и захлебнется в луже собственной крови.       Джим тоже чувствует эту боль – разряд тока от чужих пальцев на своей руке, и это – только малая толика – мимолетное прикосновение – он может себе представить, что будет, когда они обнимутся? Впору заказывать двухместный цинковый гроб – после этого жить они будет очень недолго и очень несчастливо. Пожираемые чувством вины, – Спок и правда такой наивный?..       Джиму нужно успокоиться. Он правильно решил забить на все это дело с соулмейтством – изменившееся мнение старпома не заставит его передумать. Назад дороги нет – Кирк сам сжег все мосты и поотрубал руки, избавившись от метки. Все, баста, он себя больше калечить не будет – ни морально, ни физически. Что бы хренов Спок там себе ни думал, кем бы ни были эти женщина и ребенок на самом деле, а теперь ему ничего не обломится – Джим ничего, кроме агонии своего Ада, ему предложить не сможет. А это нежному, «высокоорганизованному» и понятия не имеющему об эмпирических гееннах вулканцу не перенести. Да. Все правильно. Джим так решил и не передумает – надо только до медотсека добраться и до любимых маккоевских гипошприцев с седативным и обезболивающим – и он это и сам переживет.       Ну, наверное – на подходе к палубе он натыкается на Чехова и валится вместе с ним в обнимку на пол – того тоже ноги не держат. Джим не успевает и рта раскрыть, а Павел уже утирает слезы, всхлипывая.       – А ну-ка… – Джим вцепляется в него как клещ, и они поднимаются на ноги. Сжимая зубы, шумно дыша, но не расцепляя хватки.       А потом Кирк прячет их в инженерном – возле секретного схрона Скотти с выпивкой. Выслушивает, поит первым попавшимся под руку алкоголем, пьет сам и беззастенчиво обнимает – к черту Спока, к черту Ленна – иногда этот тактильный голод терпеть просто невозможно! Но Чехов не отстраняется и не смотрит странно – понимает, как если бы смотрел Джиму в душу. А он и так смотрит – все еще по-детски наивно и обиженно. Знает, Кирк знает все, что тот хочет сказать – то же вертится у него на языке. И лучше бы все это происходило до Садра – Джим бы самолично потащил Павла в бордель расслабляться. А теперь… А теперь только они друг у друга и остались. И Джим целует соленые щеки без какого-либо подтекста – он тоже сломан, тоже чувствует, тоже знает – это единственная поддержка, что такой, как он может ему дать.       Ну или не единственная – всегда можно найти какую-нибудь планету и отвлечься – на флору, фауну, местных жителей или их образ жизни. Хренов Спок там маршрут рассчитать не мог? Капитан в два счета справится! Джим утирает щеки Павла, отдает ему бутылку насовсем, а сам приваливается к чужому плечу и достает падд – где-то в этой чертовой трубе была разводка под электронику – пара-тройка «магических пассов» руками, и маршрут будет таким, каким они захотят. Хоть к клингонам, хоть в другую реальность, хоть к черту на куличики! Павел даже смеется срывающимся голосом, представляя, как были бы счастливы он и капитан в той, другой реальности – хоть вместе, хоть по-отдельности. А потом, пьяно икая, говорит, что хочет на свежий воздух – гулять – надоело болтаться в консервной банке с гребанной родственной душой, решившей за него, что для него же будет лучше. Гулять, так гулять, Джим согласен – ему гребанная родственная душа вообще предложила ее убить – он тоже не откажется поразмышлять над этим где-нибудь на зеленой или красной лужайке под ветвистым или антропоморфным деревцем, слушая пение или рычание местных «птиц» в синем или оранжевом небе. Куда угодно – для любимого Чехова и для собственной сердечной мышцы.       Вырубает их в той же трубе, а через шесть часов их находит перепуганный Мон – бета-смена приняла изменение курса без разговоров, но вот что им делать на планетоиде, населенном только камнями, ума приложить не смогла и запросила подтверждение у капитана – у них снова увольнительная? У них похмельное утро – ругается Джим, но приказывает остаться на орбите – надо же посмотреть, куда их привело отчаяние. И выгулять Павла – тоже неплохо – если им повезет, то на этот раз кваны сразу будут жрать их мозг, а не плодиться в кишках и обгладывать конечности.       Спок смотрит просто с нечитаемой миной – Джим и не стремится расшифровать – приказы на этом корабле все еще отдает он. И если он решает менять курс – детка летит без разговоров. Решает прожить всю жизнь без соулмейта – устроит вулканцу хоть лоботомию, хоть мозговых слизней. Решает обидеться на своего лучшего друга – тот не вымолит прощение, даже рискнув жизнью. Маккой, конечно же, крутит пальцем у виска и обижается в ответ – хорош капитан – спаивает малолеток, – и встает за широкую спину вулканца – с гуся того вода.       Джим фыркает себе под нос, чихает, игнорирует головную боль и формирует разведывательный отряд. В пару к себе и Чехову он ставит тройку офицеров охраны и научников – не-соулмейтов обязательно – ох, и вечеринку «разбитых сердец» они там закатят! Ага, как бы не так – хренов вулканец собирается вместе с ними! А с ним никакого веселья – только нудеть будет да мешаться под ногами, когда Кирк и Чехов решат построить парочку каменных сейдов или поиграть в «масштабное» домино местными валунами. Ну или, наконец, приватизируют себе парочку гектаров инопланетной местности и разобьют на них сад камней – для медитации и воя на местную Луну по четвергам каждый третий месяц через квартал. Хуже того – Боунс выглядывает из-за плеча вулканца и, сука такая, еще и поддакивает – да-да, капитан, возьмите с собой старпома – пока того будут жрать какие-нибудь каменные паразиты, мы вас преспокойненько спасем. Но в том-то и прелесть, что Джим – капитан. Старпом и СМО останутся на корабле – таков его приказ. А он с Павлом и группой пойдет гулять…       Каменное плато весьма живописно и абсолютно безопасно – Спок и Ленн могут параноить до поедания ногтей на руках и ногах друг друга. Джим вообще жалеет, что не взял с собой мяч – могли бы размяться, пока ученые исследуют породы. Хотя, в принципе, им тоже интересно: скалы то полые, то пористые, то серые, то серебристые, то незыблемые, то крошащиеся под носком ботинка… Не иначе, как подверженные ауре везуче-невезучего капитана Джеймса Тиберия Кирка… Полчаса, и плато разрушается, растрескивается и осыпается под землю, превращаясь в лес каменных столпов, между которыми так легко теряется связь, а офицеры охраны говорят, что в последнем сообщении с корабля разобрали только: «поднимайте» и «сейс… сейслоно… сейсмологическая, блядь! Активность!» Наверняка это орал Боунс, выхватив передатчик у Ухуры и надеясь, что проверенный мат укрепит и сделает более доходчивым любой сигнал. В чем-то он, может быть, и прав, а пока… А пока в каменных джунглях вдобавок начинается ливень, земля под ногами начинает мелко подрагивать, а десантная группа начинает подозревать, что фатум капитана опять проснулся невовремя. Просто поразительно, как, блядь, предсказуемо невовремя!       Булыжная почва под ногами становится вязкой, и всему их небольшому бравому отряду приходится скакать по скалам подобно горным козлам. Под копытами, тьфу, под ногами которых разверзается не иначе как вход в Преисподнюю. В сам Джимов пресловутый Ад. До которого еще надо долететь – по ощущениям «пятой точки» и «на глазок», там сотни футов отвесно вниз, и никто, даже сам Джим, не хочет проверять, насколько глубока эта кроличья нора. Да разве ж фатуму это объяснишь?       Кирк командует скакать по камням повыше – откуда их смогут транспортировать, а у Чехова ноги разъезжаются на скользких породах. Раз, другой, третий, пока навигатор не сигает прямо в бездну… Знал бы Джим, вместо мяча прихватил бы альпинистское снаряжение – у него-то есть опыт! Как оказалось, и у чертова вулканца тоже – тот появляется весь в золотых искрах от микровзрывов подпространственного перемещения в самую распоследнюю секунду, хватает Павла за руку, удерживая над пропастью, скользит сам, и теперь Джим, вместе с навигатором, потеряет еще и старпома! А вот хрен этому гребанному фатуму! И Джим сигает следом за этой сладкой парочкой любителей исследования каньонов…              ***       Он приказывает. Он, блядь, приказывает! Спок готов поставить на кон свои уши, прическу и брови, уверенный, что эта вылазка снова закончится катастрофой. Так и получается. Полчаса в безмятежном, спокойном, каменном необитаемом мире, и вся его природа, вся его сущность, до самого ядра, начинает протестовать нахождению на ней Джеймса Тиберия Кирка! Ну разве могло быть иначе?! Поначалу глубокие и слабые возмущения мантии не вызывают никаких подозрений, а потом верхние слои начинают резонировать, и безопасная вылазка становится хождением над пропастью. В буквальном смысле. И Спок больше не сомневается – к черту все эти проверки на «родственность» – проверить капитана он все-таки заставит в любое другое время, надо только чтобы он к этому времени остался жив! Чтобы было с кем проверять. И он несется в траспортаторную – пусть наводят на самую ближайшую точку, пусть СМО хоть сожрет этот передатчик, а Спок вытащит капитана оттуда. Из Ада, в который он тащит их всех из раза в раз.       Но первым под руку зачем-то попадается лейтенант Чехов. Хотя это тоже неплохо – к гадалке не ходи, а Кирк бы вот-вот сам за ним прыгнул. А успевает Спок – схватить Чехова за руку, закрыться от чужого воздействия – русским паническим матом – просчитать траекторию недолгого полета и ухватиться за внушительный кусок породы. А потом снова сорваться в бездну – камень под его нечеловеческими пальцами отчего-то слишком мягкий…       Полторы секунды свободного падения не наполнены ничем – ни страха, ни осознания скорой смерти, ни новых поисков, за какой бы выступ ухватиться. Но следом за ними идет сильный рывок, и левая рука вулканца оказывается в плену чужих бионических пальцев, чужого притупленного, приглушенного, ватного ужаса и чужого ментального крика: «Спок, нет!!» Вот это его пугает. Да так, что Чехов чуть не продолжает падение из ослабевших пальцев другой руки. Это капитан! Вулканец вскидывает голову, встречается с яростным льдисто-голубым взглядом, продолжает слышать «нетнетнет» и ощущать чужой страх, а потом старается сосредоточиться и абстрагироваться. В другой его руке все еще лейтенант, и теперь их жизни зависят только от крепкости бионического протеза капитана. А уж никак не от того, что Спок ощущал в прошлый раз, когда так опрометчиво хватался за чужое голое запястье.       Они приходят в положение покоя, но Кирк не пытается их вытащить – пять секунд, отваливающиеся скалы вокруг них и брешь в зоне помех для сигнала. Пять секунд и вся их героическая троица лежит на полу транспортаторной «Энтерпрайза» – Сурак, храни Скотти и его гениальные мозги…       Капитан подрывается на ноги, но инженер осаживает его говоря, что всех остальных он успел забрать раньше. Хоть в чем-то им все-таки везет… Спок поднимается медленнее, а Чехов и вовсе только садится, ойкнув от боли в лодыжке – ну надо же, расплата не заставила себя ждать. К нему тут же подходит СМО и медсестра, ставят на здоровую ногу и тащат в медотсек, а Спок вдруг чувствует слабость в коленях. Только что… Только что они чуть опять не… Он обрывает мысль и не дает себе додумать ее до конца – потом, после смены и если у него будет желание предаваться ностальгии и оценке собственных действий. Позже, когда он снова вынудит капитана поговорить с ним.       Естественно, больше на эту планету Кирк никому из них ступить не позволит. Но позволит научникам взять шаттл и наматывать круги на бреющем хоть до тошноты, пока они изучают эту чертову сейсмологическую активность литосферных плит. Естественно, Спок не позволит Кирку сбежать в медотсек не поговорив с ним, но позволит ругаться хоть на клингонском, если тот изъявит желание, возмущенный наглостью старпома.       – Капитан, я настаиваю, – Спок лишь краем сознания догадывается, что все это время до конца смены нет-нет, да потирал место прикосновения бионической руки.       – На чем опять, мистер Спок? – а Кирку хоть бы хны – смотрит в сторону, говорит механически и глаз с двери не сводит. – Я уверен, что это сможет подождать…       – Не может, – перебивает Спок. – Завтра вы опять рискнете своей жизнью, а я так и не смогу выяснить, являетесь ли вы моим тхайла.       – Я уже сказал вам, что мы не будем ничего выяснять, – теперь в голос добавляется сталь и недовольство, но и с ними вулканец уже имел дело.       – Да, вы привели аргументы, почему не будете этого делать, – кивает Спок и внимательно следит за перемещениями Кирка в непосредственной близости от выхода из каюты. – И я с ними был даже отчасти согласен, но сегодня вы прикоснулись ко мне бионической рукой, а через нее я ощутил «отклик»… вполне приемлемой силы.       Капитан смотрит с оттенком недоумения, и старпом решает пояснить.       – Я предполагаю, что смогу выдержать данную интенсивность без пагубных последствий для себя и установлю истину в вопросе нашего с вами «соулмейтства».       – Вы не поняли, мистер Спок, – а вот теперь капитан разозлен не на шутку, и злость вибрирует в чеканных словах подобно раскату грома. – Мы вообще не будем этого устанавливать. Я повторяю вам это в последний раз.       Спок знает, что капитан – то еще «словесное помело», но за слова, которые говорит непререкаемым тоном, всегда отвечает сполна. Ему не удастся его переубедить. И никогда не удастся узнать ответа на самый главный вопрос в своей жизни. Только если он не выберет другой способ воздействовать на Кирка. Возможно, лучше использовать не слова. И возможно, эффект неожиданности, позаимствованный у самого капитана, принесет даже более уверенный результат.        Спок улавливает движение в сторону и в тот же момент решается. Шагает нечеловечески быстро, нечеловечески сильно хватает капитана за плечи, а потом склоняется к его лицу, захватывая губы губами – контакт через слизистые – второй по мощности и глубине проникновения в сознание после мелдинга через контактные точки. Но и на другом уровне – минуя «сознательную» часть, сразу переходит к «чувственной» составляющей партнера.              ***       И опять, и на любимые грабли да с разбегу! Маккой готов орать в голос и костерить Джима на чем свет стоит, а ведь должен был уже привыкнуть и спать спокойно по ночам, и видеть радужные сны с пони. Но вместо пони там Чехов, у которого то шерсть облезает, то копыта отваливаются. Ну еще бы! Ведь хренов Джим – чертов ипохондрик, и тащит его за собой зализывать раны куда-то в каменные степи. Но Леонард-то уже ученый – он готов вулканскую задницу пришить к заднице Кирка, чтобы старпом вытаскивал капитана из очередной переделки. Вот только Джим…       Вот только Джим включает свой самый суровый приказной тон и приказывает Споку и Боунсу сидеть на своей заднице ровно. Надо же, опять он что-то со своим старпомом не поделил, а отдуваться любимому другу и лейтенанту. Вот ведь… хренов капитан. А уж когда их прогулка по скалам становится предсказуемо опасной, Леонард и вовсе не может удержать раздражение внутри себя. Да так, что пробирает даже вулканца – тот сигает на планету следом за отрядом, а Боунс орет Скотти, чтобы тот, пьянчужка несчастная, скорее их всех оттуда вытаскивал. Иначе Мон может забыть о волшебном «антипохмелине» производства Леонарда Горацио Маккоя раз и навсегда. Действует тут же – троица во главе с Джимом появляется последней – живописно распластавшись по транспортаторной. Грязная, промокшая и злая. Местами еще и раненная, как оказывается…       Леонард тащит Чехова в медотсек и деловито начинает сращивать чужие порванные сухожилия, снимать отеки и опухоли, колоть обезболивающее и опять материться сквозь зубы. Прогуляться им, видите ли, захотелось! По каменному плато, под которым магма и лава из неизвестно каких пород двигает массивы скал, как карточные домики… Чехов молчит в ответ. Сопит только да стреляет хмурым взглядом то на его руки, то на свои форменные сапоги. Хвала Всевышнему, он молчит! Боунс готов расцеловать его за это – так бы Джим молчал каждый раз, когда появляется на его попечении.       Под конец Маккой даже расчувствовался от красочных сравнений и широким жестом достает Чехову банку с леденцами – самый образцовый пациент заслужил. А взгляд навигатора вдруг меняется – становится обиженным, влажным и наглым.       – Пожалуйста… Ну пожалуйста, – стонет Павел. Молит, цепляется за рукав форменки Боунса и шепчет так, как будто просит палача сохранить ему жизнь. Убийцу – но у Маккоя, вообще-то еще не настолько большое профессиональное кладбище, чтобы по праву носить подобные терминологические «чины».       – Отстань! – рявкает он, выдирая рукав чуть ли не без куска ткани. – Что за детский сад?!       И шагает в сторону – резко, как от чумного. И вот теперь Чехов тоже злится – спрыгивает с койки на здоровую ногу и улыбается под стать Мефистофелю.       – Ну ладно, – тянет кучерявая зверюга, только-только утеревшая сопли. – Тогда я попрошу Джима брать меня с собой на каждую вылазку, и посмотрим, как ты будешь петь тогда.       – Ах ты, сученыш! – поражается Леонард наглости заявления. – А ну отдай конфеты обратно!       Он шагает вперед и тянет руки к банке, только чтобы занять их ею, а не шейными позвонками вконец потерявшего всякий страх навигатора. На которого сколько матов ни складывай, а он уже даже по-русски разучился понимать!       А Чехов шагает навстречу, забывает про больную ногу, охает и валится Маккою прямо в подставленные руки – вот не ждали! А упав, вцепляется как клещ в плечи и спину, дышит горячо и прерывисто в ключицы, дрожит и стонет.       – Ну пожалуйста… – а потом наглеет уже сверх самой предельной меры, и сколько бы Леонард ни вырывался, но тот хватает его лицо в ладони и прижимается искусанными губами.       Толкается языком, выдыхает в чужой рот, прикусывает и снова шепчет.       – Не решай за меня! Не думай, что знаешь, что лучше! Не отталкивай! Не мучай! Мы же… одно целое! Одна душа! Лео…       Вот теперь он готов плакать. И плачет, вытирая щеки об еще минуту назад стерильную форму Леонарда. Вот ведь гаденыш! И еще какой! Не позволяет себя оттолкнуть, кусается, а потом стискивает левую руку доктора в своей, и тогда Боунс чувствует это – терку. Огромную, металлическую, в острых одинаковых зазубринах, на которую просто опускают его мозг и начинают натирать извилины, как сыр на пасту. Больно, режуще, противно – и все сильнее с каждым словом Чехова. И если это – связь, то в гробу Боунс видел такое соулмейство. От него же не спастись, не скрыться, не вылечиться и даже, опять, не отрезать – сколько ни кромсай конечности. Это – в голове, сердце и душе – одно на двоих, и Маккой разворачивает эту «терку» обратно – хлещет своей злостью по щекам Чехова без капли жалости, и тот ослабляет хватку. И снова предсказуемо злится.       – Злишься? Злись! Я заставлю тебя себя возненавидеть и нахрен отрежу руку… – Павел шипит и захлебывается гневом и слезами.       И Боунс еще и за это его ненавидит. За слезы и за то, что заставляет поступать так. Так – прислониться лбом к чужой макушке, запутаться пальцами в тугих кудрях и попытаться то ли просто обнять, то ли задушить этими объятиями. А пускай Чехов сам решает, какой вариант смерти ему нравится больше – сейчас, от асфиксии в его руках, или потом – в его объятиях. А Чехов выбирает третий вариант – медленное угасание от пролапса митрального клапана, гоняющего не в ту сторону его надежды. Можно подумать, Леонард ему это позволит. У него гипошприц с успокоительным всегда под рукой, и сейчас малохольному лейтенанту нужно успокоиться и поспать…              ***       Его накрывает огромным огненным шаром. Пузырем, внутри которого непрекращающаяся термоядерная реакция. Как Кирк это терпит? С такой интенсивностью и настолько долго? Спок отказывается понимать. Это уже не гений – это восьмое или восемьдесят восьмое, умноженное на десять в десятой степени, чудо во Вселенной. Как капитан вообще умудряется выжить в этом огненном вихре? Он же человек, а не мифическая саламандра… Спок вот всего лишь несколько секунд может продержаться – позволить огню снять скальп с его мозга, опалить сердце и вывернуть катру наизнанку – другая катра за стеной пламени звенит, жаждет и ждет. Она своя, она родная, одинаковая и такая непохожая. Та, которая тянется навстречу, и между ними тут же возникает нить. Сверкающая, снежно-белая, та, которая может быть только у тхайла…       И только-только она пытается закрепиться, как тут же натягивается до треска, а потом чужие руки выталкивают его сознание из слияния. Чуть ли не пинком под зад.       – Да что ж это такое?! Ты, блядь, вообще меня слышишь, гребанный ты вулканец?! Я сказал «нет»!! Нет – значит, нет! Я тебе, ублюдок, не позволю опять все похерить! У меня больше нет метки! Нет никаких надежд и желаний! Хватит дергать меня за яйца! Или я высажу тебя в этой чертовой каменной пустыне и забуду, как страшный сон!! Ты меня слышишь, мерзавец?! Понимаешь?! – Кирк орет благим матом, брызжет слюной, заламывает руки и наматывает круги по каюте.       Кирк снова на него орет. Как раньше. Не как капитан, а как соулмейт. Как тхайла. Которая знала о нем все с первого же взгляда, с самого знакомства, с самого рождения. Спок не может удержать губы от улыбки, прикрывает глаза, обнаружив свое тело на полу возле капитанской койки и не помнит, как терял равновесие. Он пытается сесть, улыбается, анализируя это секундное слияние и наслаждается тем, что увидел. А Кирк подскакивает к нему – хочет помочь и тянет руки, а потом отдергивается, вспоминая, и уносится в ванную.       – Хренов, чертов Спок!! Ну вот зачем?! – возвращается капитан с влажным полотенцем. – Ты сдохнуть собрался?! Так не выйдет, я знаю! Калекой останешься! Овощем! Огурцом! У тебя же кровь носом хлещет, сученыш!       Так вот чем продиктован этот тон. Страхом, беспокойством, шоком – Спок чувствует слабый, затихающий отголосок и тянется за ним. Тянется за рукой капитана, что предлагает ему полотенце.       – Капитан… дайте вашу левую руку… – просит вулканец и смотрит в побелевшее озлобленное лицо напротив.       – Тебе мало было?! Ты – идиот! Я не собираюсь… – вулканец не дает ему закончить, хватает ладонь и прижимает ее своей к кровоточащему носу вместе с полотенцем.       – Придурок! – Кирк пытается вырваться, но Спок только сильнее сжимает бионические пальцы.       – Тхайла… – шепчет он из-под ткани. – Через бионику это легче… Но я все равно привыкну…       А капитан падает перед ним на колени, и теперь в нем только мука, боль и отчаяние.       – Идиот… Ты же не простишь потом себе… До тебя же все равно потом дойдет! Ты не выдержишь… – он захлебывается словами, глаза влажно блестят, а тело дрожит в напряжении, следя, чтобы больше нигде и ничем не соприкоснуться. И стонет. – Спо-о-ок…       – Прости? – пробует тот наудачу, и Кирк разражается нервным смехом, быстро переходящим во всхлипы.       – Прости, – повторяет Спок увереннее, и эфемерная, призрачная нить, что протягивалась от его души к другой душе, передает между ними раскаяние. Одно на двоих. Такое же сильное, как и боль.              ***       – Джим! Ну сделай же что-нибудь! Этот паршивец меня шантажирует! – Маккой орет дурным голосом, а Кирк только злобно усмехается.       – И поделом тебе! Нечего было мальчика травить. Я ведь действительно буду брать его с собой на вылазки, – капитан ерзает, хмыкает, пьет из горла бутылки и снова бьется головой о низкий потолок вентиляционного шлюза. – Ты мне все равно с гоблином не помогаешь, так что страдай! Потому что он меня, вообще, собрался знакомить со своими родителями!       – Сучка, – бурчит Боунс себе под нос и отбирает бутылку, тоже спешно прикладываясь. – Можно подумать, гоблин будет меня слушать.       – Вот тебя-то как раз и будет… – начинает Джим, и тут в шлюз заглядывает Скотти.       – Эй, горемычные! Не надоело еще прятаться? Я все равно вас сдал, – хохочет он, по всей видимости, тоже уже успевший отметить окончание альфа-смены.       – Вот говнюк! Ну, погоди у меня, Скотт, я у тебя всю секретную заначку выпью! Я-то знаю, где она заныкана! – рычит Джим, а Леонард его перебивает.       – Успеешь еще! Валим.       – Бегите-бегите, – Мон продолжает изображать лошадиную радость. – Не хотите быть счастливыми, так другим не мешайте.       Из инженерного капитан и СМО уходят разными путями – окольными, скрытными и путанными, будто бегут от клингонов, а все равно попадаются в лапы неприятеля. Или «приятеля», но они пока в этом признаваться не хотят.       – Он, между прочим, сломал руку, – укоризненно понукает Сулу, наткнувшись на Боунса в оранжерее под кустами дикого альвина – только слепой бы его не заметил в синей-то форме под белыми листьями.       – Чапел справится и без меня. А я тут… – Маккой замирает в неловкой позе, а потом снова барахтается в воздушных корнях, по идее, хищного растения – Сулу молчит специально – до первого укуса. – Я тут гипошприц потерял.       – Голову вы потеряли, доктор Маккой, – сетует Хикару. – Идите и сделайте свою работу. Трусов на Флот не берут, так что не разочаровывайте меня.       – И как же меня угораздило? – Боунс смиряется и вылезает задом вперед из-под куста – как раз под белую разинутую пасть с клейкими ядовитыми присосками. На заду у СМО глаз нет, и Сулу со вздохом осторожно отодвигает соцветие в сторону – филей доктору сегодня еще пригодится. Как и Чехову. – А ведь все Джим и его дурацкие, дурацкие идеи…       Врачебный долг оказывается сильнее совести, и Боунс стенает всю дорогу до медотсека, а там обнаруживает только медсестру.       – Я отпустила лейтенанта час назад. Кость срастается правильно, – рассказывает та, пока Леонард просматривает краткий отчет об оказанной помощи.       – Он плохо переносит синтетическое обезболивающее… – бормочет доктор себе под нос, снова вздыхает и отправляется в каюту Чехова – честно, хуже малых детей.       А в каюте – утопия – навигатор свернулся калачиком на койке, уткнулся носом в подушку и пытается спать изо всех сил. Он даже капитана таким видом не обманет, а тот – наивнее второклашки Спока. Вздыхать теперь приходится громко и трагично, а готовиться – ко вселенской обиде.       – Мне больно… – сопит Чехов, и Леонард фыркает.       – Естественно, если лежать на больном плече. Переворачивайся, – ворчит он, уже понимая, что выхода нет – ловушка захлопнулась. Он теперь – муха, попавшая в мед – вкусно, сладко, но станет его последним пристанищем.       Боунс смотрит, как возится Павел, быстро колет предплечье, пока тот не открыл глаза, а потом ложится рядом.       – Попробуешь сунуться за Джимом еще раз, и я накачаю тебя слабительным до самого конца миссии, – обещает он, как только лейтенант успокаивается, уткнувшись носом в его шею.       – Попробуешь опять бегать от меня, сам с него не слезешь, – Чехов не остается в долгу, а Леонард вспоминает о друге-ботанике, у которого в оранжерее еще и не такие растения водились – могут и не сожрать, могут заставить от страха штаны на причинном месте порвать.       – Угрозы и шантаж – я доложу на тебя в Адмиралтейство, – Леонард согревается, а Павел и вовсе уже сонно бормочет в ответ.       – А я на тебя – Джиму. Он запрет нас в камере-одиночке… Я попрошу, чтобы в самой маленькой…       Чехов тыкается губами куда-то ему в подбородок, как котенок слепой, а Леонард проклинает тот день, когда познакомился с Джимом. Накрывает себя и навигатора тонким пледом и вспоминает чужие фонари под глазами, что осветили его жизнь и навеки заразили своим невезением. Демонические фары не иначе. В персональном Аду Джима, где черти – кудрявые профессионалы, и знают, как вынимать души из грешников самыми изощренными пытками. И они теперь мучить его будут до самой смерти – Леонард сдается. Но он честно предупреждал, что – старый, ворчливый и вредный, и жизнь не будет сказкой, и они еще успеют не раз возненавидеть друг друга до смерти. Но до нее же еще и полюбиться друг другу успеют, и нервы вытрепать до последнего аксона, и счастливыми побыть – пару раз на парсек. И Леонард пойдет на все это только с одним условием: никаких претензий, никаких укоров и никаких детей. Так что пусть Чехов взрослеет быстрее и подальше прячет за зубами свой, как оказалось, острый язычок. А не то Боунс найдет ему более полезное применение и будет счастлив всю свою недолгую, бурную и веселую жизнь в Аду под названием «Энтерпрайз». Под руководством дорогого любимого дьявола-Кирка. Неплохая перспектива и нулевая вероятность выбраться из этого Ада живыми.              ***       Скотти – болтливая задница! Вот Джим расскажет Ухуре, как они с Моном однажды зажигали на Пси-Веге с трехгрудыми ламанками, вот она будет в восторге! Никакого тому больше ромуланского эля – наряд вне очереди и эскорт Джима на планету Беты MG108 с ее спонтанными аммиачно-серными извержениями гейзеров да без противогаза. Слабенько, но подленько. А вот не будет их сдавать, когда хренов Спок и хренов Чехов – и куда только «мальчик-колокольчик» делся, – выходят на охоту за родственными душами. Джиму это надо было? Он – вождь этого гребанного племени, и только ему решать, чего он хочет! Но нет же, гоблин с ним спорит. И каждый вечер ищет. Не иначе, чтобы доказать свою правоту. Да знает Джим! Все и лучше него. Но он уже однажды принял решение и все еще считает его единственно правильным. Зато не считает вулканец – ловит в свой коронный захват, лишает сознания и тащит в каюту, а вот там…       А вот там Джим каждый раз успевает вовремя прийти в себя, и Спока шарахает болью по связи. Да, каждый раз чуть слабее, но все еще очень и очень ощутимо. Вулканец терпит до победного, до первой крови и только потом отпускает Джима. Надо же, джентльмен какой нашелся! Кирк только зубами скрипит от досады – он уже задолбался его предупреждать и не собирается делать из старпома мазохиста – это только гоблинская инициатива! Пайк ржет над легендарным капитаном и обещает прибыть на свадьбу в любую точку галактики, а Джим шлет его оранжевым лесом – были они со Споком уже женаты – быстро развелись и остались друзьями.       – Капитан, вы должны мне партию, – замогильно-спокойный голос выводит его из забытья, и Джим может только ругаться.       – Хренов Спок! Ты опять?!       – Не понимаю, капитан, для чего прибавлять к моему имени нелестные эпитеты? К тому же, одни и те же каждый раз, – зеленокровный гоблин как ни в чем ни бывало расставляет фигуры на доске и вопросительно поднимает бровь.       – Могу разные! Хренов гоблин! – бормочет Джим, выбирается из постели и шлепает босыми ногами к столу с шахматами.       – Это я тоже уже слышал, капитан, – оповещает вулканец. – Еще и мифические существа…       – Да-да, – отмахивается Кирк и берет его на «слабо». – Научишься звать по имени меня, хотя бы вне смен, тогда и я попробую убрать эпитеты.       Спок замирает с пешкой в руке и пару секунд смотрит на Джима не отрываясь. Тот под взглядом легко краснеет, хотя делал это в последний раз еще во втором классе начальной школы, и тяжело сглатывает.       – Я попробую… Джим, – выдавливает через силу Спок, и капитан злорадно усмехается – всегда есть подвох, всегда!       – Смею напомнить, капитан, – ненадолго же его хватило – всего на пару ходов, – курс на Вулкан уже просчитан.       – Мы не идем к Вулкану, мы идем к Розе! – сатанеет Кирк.       – Вы проиграли мне партию и обязаны выполнить мое желание, – вулканец сердито сводит брови к переносице, и Джим вспоминает свой первый день в Академии – стоило, блядь, всего один раз промолчать, и они, возможно, никогда бы не встретились! Джим вообще лингвистику терпеть не может! – Мы идем к Вулкану.       – Ага, знакомить меня с твоими родителями! – рычит Кирк.       – Это сарказм, капитан? Или дело в очередности? Ваша мать, как я помню, сейчас в созвездии Лиры, а это весьма далеко даже от ранее намеченного нами курса. Но мы можем встретиться где-нибудь на середине пути, – Спок делает опасный ход, но Кирка не так-то легко отвлечь.       – Вот она тут точно ни при чем! Зачем это тебе? – сердится Джим уже не так сильно.       – Вы – мой тхайла, капитан, – отвечает коммандер как само собой разумеющееся, как будто еще месяц назад, год или три, не отвергал это всеми фибрами своей зеленой катры. – Это желание – естественно. Точно так же, как желание коитуса с партнером. Кстати, это может быть новой ставкой в нынешней партии.       – Перебьешься! – Джим алеет щеками, как престарелый девственник, и прячется за фигурами.       – Полагаю, сегодня мы бы дошли дальше легкого петтинга, – задумчиво произносит вулканец и отводит взгляд в сторону, засекая время начала партии.       – Полагаю, – передразнивает Джим, – в таком случае нам пришлось бы снова звать Боунса останавливать твое носовое кровотечение. А сегодня Боунс не может – Павел сломал руку. Так что никаких ставок.       – Полагаю, – продолжает треклятый вулканец. – Мы могли бы провести время и по-другому…       – А давай ты уже положишь, Спок, – рычит Джим, прерывая его. – Пешку на клетку! И закроешь рот! У меня, как ты помнишь, выдержки меньше, чем у тебя!       – Но богаче фантазия, – замечает Спок, продолжая доводить своего капитана до белого каления. – И опыт.       – Вот именно! – Кирк уже воет. – Только шахматы! Иначе я взорвусь, а ты истечешь кровью еще до того, как мы прибудем на Вулкан! Что я скажу твоим папе с мамой?       Старпом, наконец, умолкает, задумавшись, а Кирк может хоть немного выдохнуть. Он доведет его до второго инфаркта не иначе! Ведь им все еще больно касаться друг друга – возродившаяся связь стегает их плетью, а Джим и вправду не может представить себе этот необходимый Споку мелдинг. Ну на кой он им, когда хренов гоблин и так уже во всем убедился? Наконец-то признал Джима, а теперь и вовсе не отходит ни на шаг, чем выбешивает до крайности. Кирк уже готов высадить его на первом же попавшемся планетоиде с кислородной атмосферой и забыть, как страшный сон. Потому что только в кошмаре его соулмейтом мог быть хренов, отмороженный по части эмоций вулканец. Из-за которого Джим большую часть жизни себе задницу рвал на звезднофлотский флаг, рисковал своей шкурой, сходил с ума и отрезал руку. И вероятность превращения этого сна в реальность была откровенно нулевая – не иначе как Ад разверзнется где-нибудь в космосе. Но Джим-то уже побывал в Аду и знает, что любая вероятность – случается, а уж нулевая – и подавно.       – Давай просто сыграем, Спок. Ты же знаешь, что выиграешь или нет, а я все равно тебя…              Конец