It's In My Blood

      — Как там дела у Уджина? — пробормотал Минхо Феликсу, усаживаясь в конференц-зале. Он плотно закрыл дверь, убедившись, что их никто не слышит. С тех пор как весной их отстранили от обязанностей, никто из агентства не осмеливался разговаривать с ними, опасаясь рассердить их главу Государственного департамента.       Сэра Пака боялись среди всех заветных и даймонов, которые работали под его началом. Он устанавливал строгие правила, мучительные тренировки и невыполнимые задания. Было очень глупо провоцировать его плохую сторону. Минхо и остальным ещё повезло с наказанием. То, что у их заветных были стёрты воспоминания и то, что их отстранили, было подобно шлепку по запястью по сравнению с тем, что он мог бы сделать.       Его склонность к жестокости хорошо известна. Это одна из причин, по которой Пак Джин Ён, тот, кто отвечает только за команду Уджина, изменил своё имя на «JYP». Он не хочет, чтобы другие заветные и даймоны путали его с главой своего отдела. Что касается всех остальных, то JYP живёт тихой жизнью. Он выполняет свои обязанности так, как ему положено, а затем идёт и делает своё дело. Он старается не слишком увлекаться организацией и избегает конфликтов любой ценой.       Несмотря на то, что их главный босс был грёбанной задницей, пока вы следовали его правилам и становились идеальным солдатом, у вас не будет никаких проблем. Это была честная сделка. Он предлагал оплату, еду, жильё, всё нужное для самостоятельной жизни. Он давал всё, что попросили, особенно тем, кому больше некуда было идти.       Минхо на протяжении многих лет слышал через слухи, что сэр Пак сам был заветным, который должен бороться за свой путь в этом мире, чтобы выжить. Когда он стал достаточно взрослым, он решил построить скрытую организацию внутри правительства, чтобы поддерживать заветных. Это была программа защиты, но он также проводил операции по устранению любой угрозы, как для заветных, так и для даймонов. Люди — правительственные чиновники понятия не имели, что они на самом деле делают и кто они такие на самом деле. Насколько им было известно, они работали как тайные агенты, защищая людей «особой важности».       Сэр Пак любил называть их отряд «к востоку от рая» — глупая шутка, которая заставляла Минхо скрежетать зубами при каждом упоминании этого названия. Пак сумел преуспеть со своей маленькой организацией, вербуя даймонов и заветных со всего мира. Он установил очень тщательную систему сопоставления даймонов с заветными. Даймон должен был защищать заветного в течение небольшого промежутка времени, а затем перейти к другому. Их никогда не подпускали слишком близко к заветным.       Вот тут-то Минхо немного смутился. Почему запрещено приближаться к заветным? Почему они так сурово относятся к этому конкретному правилу? Не лучше ли было бы построить узы доверия с заветным так, чтобы даймонам было легче защищать их?       Он никогда не задавал эти вопросы вслух, разве что с Уджином и другими членами своей команды.       — А-а, Уджин-хён? Он… почти за гранью, — ответил ему Феликс. Он опустил глаза на стол, расстроенный тем, как идут дела. С того самого дня, как их отстранили, Феликс уже не мог улыбаться так, как раньше.       — Сколько ещё ждать? — прошептал Минхо.       Феликс покачал головой, сдерживая слезы.       — Не долго. Самое большее — месяц, может быть, если повезет два? Он официально подал в отставку, и всё это время проводил дома.       Минхо кивнул, хмуро скривив уголки губ. С тех пор как они были вынуждены вновь тренироваться, сэр Пак был особенно строг с Уджином, несмотря на его слабое здоровье. Это было нечестно. Уджин был наказан за ошибки, которые совершили Минхо и остальные, но он ни разу не осудил их за это. Он считает себя таким же виновным, как и все остальные. Это заставило Минхо задаться вопросом, насколько Уджин действительно заботился о Чане, чтобы добровольно пройти через это.       — Он заслужил этот отдых, — пробормотал Хёнджин, слегка кашляя. Чонин схватил его за руку, чтобы успокоить. Сейчас Чонин единственный, кто не проходит такую же большую переподготовку, как и другие. Уджин поручился за него, утверждая, что Ян просто выполнял его приказы, и понятия не имел, что он делает. Чонин спорил с Уджином по этому поводу, но, в конце концов, уступил, когда Ким взял с него обещание попытаться присмотреть за Чаном и остальными.       Минхо вздохнул и положил ноги на стол. Как это случилось?       В комнате надолго воцарилась тишина, ни у кого не хватало духу что-либо сказать. В воздухе висела тяжесть, которую все они чувствовали у себя в груди.       — Как ты думаешь, мы когда-нибудь увидим их снова? Прежде чем… ты знаешь, — прошептал Хёнджин, нарушая тишину.       Феликс шмыгнул носом и невесело рассмеялся.       — Я в этом сомневаюсь. Просто пиздец какой-то. Ну и что с того, что я целовался с Бинни? От этого же не наступил конец света. Это же не значит, что мы собирались пожениться и прожить все дни вместе, — он потёр глаза, пытаясь сдержать слезы, которые, как ему казалось, он пролил несколько месяцев назад.       Минхо закрыл глаза, услышав резкие нотки в голосе Феликса, и скрестил руки на груди. Феликс уже давно не был таким веселым и жизнерадостным. Словно в момент, когда он ушёл от Чанбина, то потерял часть себя. Чёрт возьми, даже Хёнджин ни с кем не разговаривал в течение целого месяца, что больше всего шокировало Уджина и Минхо. Хван всегда легко отходил, оставляя людей позади.       Похоже, на этот раз всё было по-другому.       Минхо глубоко вздохнул, пытаясь удержать свою команду вместе. Да, его команду. Как и в случае с Уджином, он чувствовал себя несчастным. Ли никогда не был лидером, по крайней мере, официальным. Ему нравилось быть на заднем плане, помогать, насколько это было возможно, своими собственными тайными способами. Его личность была довольно порочной, он был бессердечным и холодным ко всем, кроме людей, о которых он заботится. Это очень затрудняло работу с политикой в его сфере деятельности.       Он посмотрел на Феликса с нежной улыбкой на лице. С Феликсом всегда приходилось быть осторожным. Он не умел скрывать свои чувства и эмоции, что делало его чувствительным. На миссиях Феликс был лучшим человеком, чтобы справиться с любым типом эмоциональной ситуации. Его оптимистическая личность выводила даже самых неуправляемых людей из их негативных мыслей. Он может изменить жизнь человека, и всё, что ему нужно сделать — это быть самим собой. Его присутствие очень успокаивает. Но эмоциональная открытость для других делает его эмоционально уязвимым вообще. Именно так устроена его личность. Уджин всегда беспокоился, что однажды кто-нибудь может воспользоваться Феликсом из-за его склонности быть открытым и доверчивым. Минхо всегда шутил, что Феликсу понадобится кто-то совершенно противоположный, чтобы справиться с ним. Быть таким эмоциональным может стать утомительным для неподходящих людей, и последнее, чего все хотели, так это чтобы Феликс чувствовал себя плохо и пытался изменить себя, дабы не раздражать других. Уджин и Минхо, а позже и Хёнджин, а теперь и Чонин, позаботились о том, чтобы оградить Феликса от этой стороны реальности.       Феликс знает об этом и ценит каждого из них. И в свою очередь, он всегда был тем, к кому можно обратиться, если кто-то чувствовал себя подавленным или расстроенным.       Так что теперь Минхо знает, что лучший способ справиться с эмоциями Феликса — это поговорить с ним об этом. С мягким мелодичным голосом он спросил.       — Расскажи мне о нём. Может быть, так ты почувствуешь себя лучше. Я честно не думал, что он тебе так сильно нравится. Просто, когда тебя приставили к нему, ты буквально закатил истерику, — Минхо сел и спустил ноги на пол, — что изменилось?       Феликс долго молчал, позволяя словам Минхо повиснуть в воздухе. Хёнджин и Чонин тоже молчали, не желая нарушать напряжённую атмосферу. И хотя Минхо адресовал свой вопрос Феликсу, на самом деле он был адресован им всем.       Что изменилось? Когда это началось? Почему именно они, именно эти заветные?       Феликс, наконец, заговорил с дрожью в голосе.       — Честно говоря, я не знаю, когда это случилось. Мне нравилось дразнить его и наблюдать, как меняются его эмоции. Поначалу он меня раздражал, а потом это переросло в восхищение. А потом каким-то образом это стало чем-то большим. Я поймал себя на том, что хочу видеть его каждую секунду. Я хотел оставить следы себя, чтобы он думал обо мне больше, надеясь, что он скучает по мне так же сильно, как я по нему. Мне нравится его ворчливое отношение, его гнев, его страсть к музыке и борьбе. Мне нравится, как он смеётся, когда кто-то другой говорит что-то смешное, и я сам хочу быть причиной этого смеха. Мне нравится, насколько он предан тем, кого любит, что даже если Джисон раздражает его и звонит в 5 утра поговорить о чём-то глупом, он всё равно ответит. Что сразу после того, как он закончит жаловаться на кого-то, он всё равно побежит к нему, желая помочь. Я люблю его глаза и улыбку, его губы. У него красивые руки и прекрасное лицо. Но даже без всего этого, я просто люблю Со Чанбина.       Феликс снова заплакал, закрыв лицо руками, испытывая некоторое облегчение от того, что всё это было сказано в открытую. Минхо печально посмотрел на него, и у него защемило сердце. Он не думал, что Феликс так глубоко увяз. Он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы замечать все эти изменения.       Когда Феликс снова успокоился, он шмыгнул носом и посмотрел на Минхо.       — Что на счёт тебя, Минхо-хён?       От этого вопроса сердце Минхо забилось быстрее. Он должен был знать, что Феликс будет интересоваться подобным.       — Что ты имеешь в виду? — попытался небрежно спросить он. Минхо не испытывал никаких эмоций. Ничто и никогда его не расстраивало. Он не испытывал ни тревоги, ни страха. Когда он был моложе, над ним часто смеялись за то, что он такой холодный и бесчувственный. И только потом он начал учиться больше самовыражаться, но это была всего лишь самонадеянность и уверенность в себе.       — Джисон. По чему ты скучаешь? — уточнил Феликс.       Минхо резко вдохнул, чувствуя, как товарищи по команде окружают его и ждут. Он решил перестраховаться.       — Ах, он был таким же, как и все мои другие задания. Мне немного грустно, но жизнь продолжается, понимаешь? — он небрежно пожал плечами, глядя на Феликса.       — Тогда почему у тебя такой вид, будто ты сейчас заплачешь, хён?       Минхо несколько мгновений смотрел на Феликса, а эти слова звенели у него в голове.       У него перехватило дыхание.       Он так старался держать себя в руках, чтобы не сломаться. Вы можете скрывать всё что угодно, но однажды всё всегда выходит наружу. Неужели это так заметно? Неужели он всегда был таким легко читаемым?       — По чему я скучаю? — сказал он тихим голосом, глядя в пол.       — Я скучаю по его глазам. То, как он смотрит на меня, как будто в комнате больше никого нет, кроме меня. Я скучаю по его голосу, всегда кричащему на меня. Я скучаю по его противным крашеным светлым волосам. Я скучаю, желая пробежаться по ним своими пальцами. Я скучаю по звуку, который издают его серьги каждый раз, когда он откидывает голову назад, чтобы рассмеяться. Я скучаю по его прикосновению, обжигающему мою кожу, как огонь. Я так сильно скучаю, что хочу прижать его к себе, чтобы точно знать, что он в безопасности. Никто другой не может сравниться со мной. Никто, кроме него, не может идеально подойти мне, — Минхо втянул в себя воздух, нервно крутя одно из своих колец на пальце, и пробормотал, — больше никто никогда не сможет.       Феликс улыбнулся, его глаза всё ещё были влажными и красными. Он наклонился и осторожно вытер слёзы со щёк Минхо, которые тихо капали, когда он закончил говорить.       — Я впервые вижу, как ты плачешь, — прошептал он старшему.       Минхо позволил ему утешить себя, а потом поднял на него широко раскрытые глаза. Теперь он продолжал говорить, не в силах остановиться.       — Ты когда-нибудь чувствовал себя одиноким? Это тошнотворное, замирающее чувство, которое делает тебя таким грустным? Как будто ты сидишь и всё в порядке, но потом вдруг оказывается, что это не так, и тебе просто хочется поплакать, свернуться калачиком, но ты не можешь, потому что чувствуешь вину за то, что был так слаб? И тебе нужно, чтобы кто-то оказался рядом, но не просто кто-то. Ты хочешь кого-то, кто считает тебя особенным, того единственного человека, которого ты можешь назвать своим. Ты хочешь, чтобы он поддерживал тебя, и даже если ты всё ещё испытываешь беспокойство, его тепло помогает понять, что ты не один.       Хёнджин наклонился вперёд и переплёл их пальцы, пытаясь успокоить Минхо. Его пугал голос Минхо, в котором слышалось всё, что тот чувствует. Тем временем Минхо продолжал.       — Моё сердце. Феликс, это так больно. Я не могу дышать, и мне кажется, что я задыхаюсь. Я никогда не чувствовал себя так раньше, и я не знаю, что делать. Как мне это остановить? — он с отчаянием посмотрел на Феликса. Наконец-то он сломался.       Феликс грустно улыбнулся ему.       — Я чувствую то же самое, хён. Но я не хочу это останавливать.       Минхо ошеломленно заморгал, ловя каждое его слово.       — Но почему? Зачем жить с этой болью?       Феликс выглядел задумчивым, радуясь, что парень спросил его об этом.       — Потому что это напоминание. Ежесекундные страдания от этой боли являются постоянным напоминанием о нём. О том, как сильно я люблю его и о том, что это всё реально. Я хочу разбиться на миллион кусочков каждый раз, когда думаю о нём, и я заберу каждый из этих кусочков с собой в могилу. Я не хочу забывать чувство любви к Чанбину настолько сильно, что я разваливаюсь без него.       Хёнджин начал всхлипывать, слова Феликса были душераздирающе прекрасны. Как он мог описать то, что он чувствовал к Сынмину всего в нескольких предложениях? Как Феликс смог облечь свои чувства в слова, чтобы остальные поняли?       Чонин чувствовал себя беспомощным из-за страданий своих хёнов, а Минхо упал на своё место, пытаясь глубоко дышать. Чонин заметил, что он выглядел потерянным и просто одиноким. Кто бы мог подумать, что Минхо потребуется целых 6 месяцев, чтобы наконец-то позволить себе чувствовать?       Именно в этот момент Чонин принял решение. Даже если ему придётся пойти против всего, за что он выступает, того, за что выступали Уджин и другие, он сделает это для них. Он знает, что может подобраться достаточно близко к Паку (он отказывается произносить почтительно «сэр» перед его фамилией), чтобы его заметили. Он станет идеальным солдатом для того, чтобы получить доступ и разрешение на все вещи, касающиеся их заветных. И как только он покажет себя верным даймоном для Пака, он сможет снова войти в контакт с заветными без последствий.

***

      Уджин упал на диван, тяжело дыша. Пот выступил у него на лбу, а глаза остекленели от лихорадки. Он весь горел, а конечности были словно желе.       У него осталось всего несколько часов.       Ким солгал Феликсу, говоря о нескольких месяцах. Он не хотел, чтобы на лицах его малышей отразились бы ненужные горе и печаль. Он планирует просто тихо уйти, без суеты, так будет проще.       Остальные будут так злы, когда узнают об этом. Он усмехнулся при мысли об этом, закашлявшись от нехватки воздуха в лёгких.       Он откинул голову на спинку дивана, надеясь, что сидя ему станет легче дышать. Его мысли блуждали по всему тому, что он оставит позади, по людям, которых он любил, по жизни, которую он прожил. Грустно улыбнулся, зная, что будет скучать по всем. Особенно по одному человеку в частности.       Он был знаком с Чаном всего несколько месяцев, но за это короткое время он почувствовал себя самым счастливым человеком в жизни. Чан был захватывающей тайной, которую он хотел бы решить. Он намеренно не позволял себе слишком привязываться, зная, что долго здесь не задержится.       Но в глубине души он понимал, что испытывает к Чану нечто большее, чем просто восхищение или дружба. Он никогда не чувствовал себя так ни с кем другим, и теперь, когда он сидел здесь, делая свои последние вдохи, он наконец позволил себе признать, насколько сильно влюбился в Чана.       Он хотел бы увидеть эти всезнающие глаза в последний раз. Смотреть, как его губы изгибаются в тёплой улыбке, демонстрируя ямочки, от которых всегда таяло сердце Уджина. Он хочет почувствовать прикосновения Чана. Уджин хихикнул, задыхаясь от того, как глуп был Чан, всегда мягко касаясь его, когда у него был шанс, как будто Уджин не замечает, что тот делает. Ким позволил этому случиться, только потому, что это было очень приятно. Он любил смотреть, как Чан парил над всеми, заботясь. Он восхищается тем, какой он сильный и самоотверженный, и по какой-то странной причине хочет стоять рядом с Чаном. Он хочет быть тем, кого Чан может назвать достойным, и гордо носить это звание.       Но больше всего ему хочется узнать, каково это — пробежаться пальцами по волосам Чана и поцеловать. Вместо того чтобы задыхаться от смерти, он хочет стать бездыханным от уст Чана.       Это глупое желание, Уджин понимает. Он закрыл глаза и попытался побороть боль, просачивающуюся сквозь тело. Если бы кто-то из ребят был здесь в этот момент, они бы сказали ему, перестать быть таким тупым как палка и пойти выполнить своё последнее желание. Они кричали бы ему начать думать не головой, а сердцем. Они бы заставили его встать в последний раз и пойти к Чану, несмотря на запрет.       Уджин открыл глаза и посмотрел на часы. 3 часа ночи. Слишком поздно для открытия пекарни.       Он вздохнул и провёл рукой по волосам, морщась от боли. Его сердце заколотилось от перенапряжения или от мысли увидеть Чана в последний раз. Он не уверен.       Может, ему действительно сходить? Даже если есть большая вероятность не увидеть его?       Он спросил себя, что бы сделали Феликс, Минхо или Хёнджин? Феликс определенно пошёл бы, Хёнджин тоже. Минхо колебался, но, вероятно, в конце концов, тоже сдался бы. Он был таким эгоистом.       Ким догадывается, что у него всегда был свой ответ.       Собрав последние остатки сил, он поднялся с дивана и медленно вышел из своей квартиры. Это была та же самая квартира, которую он получил, когда его приставили к Чану. У него не хватило духу избавиться от неё. Он знал, что это рискованно, но это последнее, что напоминало ему о времени, проведённом с Чаном и другими. Кроме того, он всё равно уйдёт через несколько часов.       С решимостью в глазах и схватившись за бок, чтобы уменьшить боль, он быстро направился в пекарню Чана.

***

      Уджин вскрыл замок булочной, даже не потрудившись удостовериться, что его никто не видит. Кто выйдет на улицу почти в 4 утра?       Он вошёл, слегка качая головой от того, как легко было проникнуть внутрь. Чану нужно было установить сюда сигнализацию. Несмотря на то, что он умирал, Уджин всё ещё беспокоился о Чане в свои последние минуты.       За полгода здесь мало что изменилось, кроме декораций. Чан любил украшать в соответствии с сезоном. Весна была последним сезоном, когда Уджин видел его, теперь же наступила осень. Вместо розовых и белых цветов здесь были красные и оранжевые. Ким представил себе, как красиво это будет выглядеть в мягком свете заходящего солнца.       Он нежно улыбнулся. Всё, к чему прикасается Чан, становится прекрасным. Это был его особый дар. Не как заветного. Просто дар Чана.       Дыхание Уджина стало ещё более затруднённым. Он доковылял до знакомой стойки, спотыкаясь о собственные ноги. Он был слишком слаб, чтобы даже потрудиться взять себя в руки, когда с глухим стуком упал на пол. Весь путь до булочной отнял у него немало сил.       Он догадывается, что его время истекло гораздо быстрее, чем он думал. Лёжа на боку, на холодном полу за прилавком, не в силах даже заплакать или пошуметь. Его органы отключались, начиная с самых незначительных и кончая самыми важными.       Он хотел бы увидеть Чана, но умереть в месте, где у них было больше всего общих воспоминаний, было вторым по значимости. Всё вокруг напоминало ему о Бане, и он испытывал странное чувство удовлетворения. Закрыв глаза, он надеялся, что боль уйдёт.       После, казалось, вечности Уджин, наконец, начал поддаваться темноте. Но, прежде чем он решил сдаться и исчезнуть в воздухе без следа, включился свет.       Уджин лениво моргнул, делая лишь несколько глубоких вдохов в минуту. Слишком болезненно.       Чан вошёл в свою булочную и огляделся по сторонам. У него было такое чувство, что сегодня нужно прийти на работу пораньше.       Проходя по заведению, он заметил фигуру, лежащую на полу за прилавком, вне поля зрения. Чан медленно подошёл ближе и посмотрел на темноволосого парня, лежащего там.       У него перехватило дыхание, когда он хорошенько рассмотрел лицо. Парень уставился на Чана остекленевшим взглядом ярких янтарных глаз. Чан изучал его ещё мгновение, а затем бросился к Уджину, немедленно принимая меры.       Он видел, как аура парня тускнеет и исчезает, то появляясь, то исчезая. Он умирал, и ему осталось жить всего несколько минут.       Чан опустился на колени и осторожно откинул со лба влажную челку Уджина. Ким со вздохом закрыл глаза.       — Что с тобой случилось, приятель? Ты ужасно выглядишь.       Уджин посмотрел на Чана и слабо улыбнулся.       — Я просто немного устал. Захотелось снова выпить тот чай, который ты предложил мне в прошлый раз, — прохрипел он.       Чан нахмурился.       — Мне не нравится, что ты лжёшь мне.       Уджин усмехнулся.       — Поймал. Я никак не мог пройти мимо тебя, — и тут он закашлялся кровью. В ушах зазвенело, а потом из них медленно потекла кровь.       Чан осторожно перевёл Уджина в сидячее положение, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью. Затем прислонил парня к своей груди, удерживая руками, чтобы помочь ему удержаться в вертикальном положении.       — Ты ведь умираешь, да?       Уджин кивнул, беспомощно откинувшись на грудь Чана. Он закрыл глаза. Даже когда Чан не помнил его, он всё равно помогал случайному незнакомцу без вопросов. Ещё одна вещь, которой восхищался Уджин.       Чан несколько мгновений молчал, обдумывая свои следующие слова, чтобы не спугнуть темноволосого парня до сердечного приступа. Он был таким хрупким, и это почему-то разбивало сердце Чана.       — Ты когда-нибудь собирался сказать мне, что умираешь? — спросил он.       Уджин покачал головой. Чан прикусил губу, ещё одно чувство пришло к нему.       — Я могу спасти тебя. Если ты хочешь, — прошептал он на ухо Киму.       Глаза Уджина резко открылись и расширились от шока.       — Как это? — но он начал кашлять и не смог закончить свой вопрос.       Чан горько усмехнулся.       — Уж кому-кому, а тебе следовало бы помнить, что я могу знать то, чего не должен. Ты такой же, как мы, но не совсем. Сейчас у тебя нет особой ауры, а это значит, что ты уже давно умираешь.       Чан прижал Уджина к себе, водя пальцами вверх и вниз по загорелым рукам, чтобы успокоить его.       — Я всегда был близко к тебе? — прошептал он Уджину, — скорее всего да. Ты, должно быть, тот важный человек, о котором я забыл.       Уджин снова удивился.       — Откуда ты знаешь, что забыл обо мне?       Чан без долгих раздумий прижался нежным поцелуем к виску Кима.       — Я оставил следы своей ауры повсюду вокруг тебя. Это единственное, что удерживает тебя здесь со мной прямо сейчас. Я ведь так ни с кем не поступаю, ты же знаешь.       Уджин в замешательстве нахмурил брови. Он попытался поднять голову, чтобы посмотреть на Чана через плечо, но не смог пошевелиться.       — Ты оставил свою ауру на мне? И что это значит?       Чан крепче сжал руку Уджина.       — Каждый оставляет после себя частичку самого себя, даже не подозревая об этом. Я вижу их ауры в тех местах, которые оказали на них наибольшее воздействие. Ну, я тоже могу это сделать, только в большей степени, — Чан уткнулся носом в голову Уджина, удовлетворённо вздыхая, — должно быть, я делал это с тобой в какие-то определённые моменты. Каждый раз, когда я прикасался к тебе, я оставлял часть себя. Моя аура прильнула к твоему телу, как вторая кожа. Это был мой собственный способ отмечать то, что было моим, — Чан тихо засмеялся, и Уджин почувствовал вибрацию через спину, — иногда я проявляю собственнические чувства к людям, которые мне небезразличны, — он сложил их пальцы вместе на животе Кима, — должно быть, я был особенно собственником по отношению к тебе, — пробормотал он.       Затем он продолжил.       — Аура — непостоянная вещь. Если аура человека начинает тускнеть и слабеть, это означает, что он умирает. Прямо перед тем, как человек умрёт, у него вообще нет ауры. Твоя жизнь почти прошла, но моя всё ещё живёт в тебе. Её там мало, но она смогла удержать тебя от моментальной смерти.       Уджин сидел там, благоговея перед этим заветным и его способностями.       — Ты хочешь сказать, что всё это время непреднамеренно продлевал мне жизнь? Я всегда удивлялся, почему смог прожить так долго. Я должен был умереть ещё в апреле, когда мне исполнилось 25. Но я считал, что мне просто повезло, что я смог прожить несколько месяцев после своего дня рождения.       Чан надул губы, хотя Уджин этого не видел.       — Я пропустил твой день рождения?       — Дело совсем не в этом, — Уджин хрипло рассмеялся.       На мгновение воцарилась тишина, и Ким снова закрыл глаза, радуясь, что умирает на руках у Чана.       — Ты позволишь мне спасти тебя? — Чан прервал его последние минуты покоя.       — Чёрт возьми, Чан, я в прямом смысле пытаюсь умереть сейчас, как и те три раза в течение 40 минут и…       Чан схватил Уджина за подбородок и осторожно повернул его голову так, чтобы он посмотрел на него сбоку и увидел, насколько тот серьезен.       — Позволь мне спасти тебя.       — Зачем тебе делать это для меня? Кого-то, кого ты давно забыл, — пробормотал Ким.       Чан отпустил его подбородок и мягко погладил влажные волосы, позволив старшему откинуть голову на плечо.       — Ты ведь должен защищать меня, да? Ты не сможешь сделать это, если будешь мёртв.       Ким хмыкнул, откашляв ещё больше крови и немного запачкав рубашку Чана. Он повернул голову к изгибу шеи Чана и глубоко вдохнул, наслаждаясь его запахом. Лихорадка ещё бушевала, но он её особо не замечал.       — Они заменят меня. Ты будешь под прекрасной защитой, как только я уйду.       Чан издал жалобный звук.       — А что, если я не хочу, чтобы тебя заменили? Всё-таки я выбрал тебя.       Уджин фыркнул.       — Мне следовало знать, что твоё предложение о работе несколько месяцев назад не случайность.       — Я помню тот день. Совсем немного, но помню. Я видел тебя, и у меня было чувство. Я знал, что ты мой, что ты родился только для меня, — он нежно поцеловал голову Уджина, прежде чем продолжить, — моя бабушка сказала мне, что я должен сохранить эту булочную любой ценой. Всегда удивлялся, зачем это, но всё же пообещал. Я отчаянно работал в подполье в качестве продюсера и композитора, продавая свою музыку, чтобы иметь возможность заплатить за булочную. Я думаю, она знала, что кто-то очень важный для меня собирался войти в эти двери. Я не знал, кто ты такой, но у меня было чувство, что если я не попрошу тебя остаться здесь со мной, то буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.       Уджин молчал, снова кашляя.       — Ты согласен быть со мной до конца моей жизни? — прошептал Чан с дрожью в голосе, почти испугавшись ответа старшего.       Ким попытался повернуться и посмотреть на этого невероятного человека. Он честно не помнит, какой была его жизнь до того, как он пересёкся с Чаном. Его сердце бешено колотилось от того, что Чан подразумевал под своим предложением спасения. Он улыбнулся самой искренней улыбкой, какую только мог изобразить, умирая.       — Я хотел бы служить тебе до конца наших дней, — прошептал он.       Чан широко улыбнулся, показывая ямочки, которые Уджин так любил.       — Хорошо, потому что мне было очень неудобно таскать с собой этот нож для выпечки весь день. И да, опять просто чувство.       Затем он порезал свою руку и поднял окровавленную ладонь вверх к Уджину. Как только Уджин поцеловал её, Чан схватил руку, которая была переплетена с Кимом, и порезал ладонь старшего. Он поднёс её к своим губам и нежно поцеловал. Чан не мог видеть, но глаза Уджина начали светиться ярко-золотым, а его собственные — ярко-красным.       Закружилась голова, и он на минуту прижался лбом к Уджину. Воспоминания, которые он давно забыл, начали возвращаться, и ему нужно было время, чтобы разобраться во всём этом.       Тем временем, Уджин практически вернулся из мёртвых, храня молчание, позволяя крови Чана течь по его венам, исцеляя его изнутри.       После нескольких минут молчания Чан, наконец, глубоко вздохнул, цепляясь за Уджина ещё сильнее, когда понял, как много тот для него значит.       — Уджин, — выдохнул он, задержав дыхание.       Ким напрягся, услышав своё имя, слетевшее с губ Чана. Он чувствовал жжение на шее сбоку, и быстрое биение сердца, когда его заветный произнёс его имя.       — Уджин. Уджинни. Наконец-то ты снова со мной, — вздохнул Чан, уткнувшись лицом в шею Кима и нежно целуя его тёплую кожу. Чан почувствовал покалывание на внутренней стороне правого запястья, но не обратил на это внимания.       Уджин чуть ли не плакал каждый раз, когда Чан произносил его имя. Он и не надеялся, что когда-нибудь в своей жизни снова окажется с Чаном.       Наконец-то он смог исполнить своё предсмертное желание.       Он подвинулся в объятиях Чана так, что они оказались лицом к лицу, всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Глаза Чана всё ещё горели красивым винно-красным цветом, в них отражались янтарные глаза старшего. Он обхватил ладонями лицо Чана, ожидая ответа.       — Чан, пожалуйста, скажи мне. Как ты можешь знать все эти вещи? Что это за чувства ты испытываешь?       Чан снова улыбнулся ему своими ямочками, заставив своего хёна на мгновение отвлечься, когда тот взглянул на губы Чана.       — Ты первый и единственный человек, которому я это рассказываю. Моя бабушка была заветной, — услышав это, Уджин кивнул ему, — но она не могла видеть ауры так, как я. Она была ясновидящей. Одной из немногих во всей заветной расе.       Ким втянул воздух и провёл большими пальцами по щекам Чана. Он никогда не встречал заветного с даром ясновидения. Ходили слухи, что это просто миф. Их босс уже долгое время искал ясновидящих, но натыкался только на пустышки. Многие люди утверждают, что они ясновидящие, но это никогда не было правдой. Ясновидение один из величайших даров, которые Бог даровал немногим избранным, когда благословлял их. Если когда-либо существовала иерархия в заветной расе, то ясновидящие, несомненно, были на вершине, как их правители. Их силы были настолько сильны, что никогда не было предела тому, что они могли сделать. Они датировались тысячелетиями и даже были записаны в Библии как «пророки». Но говорили, что они либо вымерли, либо скрываются, либо вообще не существуют.       Уджин мгновенно перешёл в режим защиты, в панике приблизив к себе Чана.       — Они не могут найти тебя, — выдохнул он Чану в губы, — они никогда не смогут найти тебя. Если они узнают, что ты можешь сделать, они наверняка заберут тебя у меня. Клянусь, я буду защищать тебя всем, что у меня есть, — он позволил своей руке соскользнуть с лица Чана к изгибу шеи. Он крепко обнял Чана, глядя ему в глаза.       Чан усмехнулся, наслаждаясь покровительственным видом Уджина. Он позволил своим рукам скользнуть вниз к талии старшего, чтобы прижаться к нему как можно ближе.       — Тебе не стоит так волноваться. Я не такой ясновидящий, как моя бабушка. Только наполовину. Другая моя половина, более доминирующая — мой дар — это чтение ауры. Как ты знаешь, я довольно хорошо могу читать и манипулировать аурами. Это как будто вторая часть меня. Моё ясновидение очень ограничено, и в основном оно приходит только в форме чувств. Так что, по сути, я совершенно бесполезен в этом деле, — он небрежно пожал плечами.       Уджин немного расслабился, но всё равно был обеспокоен.       — И всё же теперь ты ещё большая редкость. Для заветного неслыханно иметь сразу два дара. Это ещё одна причина для того, чтобы они забрали тебя у меня.       Чан нахмурился, не подумав об этом.       — Кроме моей бабушки, теперь об этом знаешь только ты. Моя жизнь в твоих руках, если ты когда-нибудь решишь рассказать что-то обо мне…       — Я бы никогда этого не сделал, — поклялся Уджин, заставляя Чана улыбнуться и наклониться к лицу Кима, — теперь я привязан к тебе. Моя жизнь стала твоей в буквальном смысле этого слова. Я должен служить тебе всю оставшуюся жизнь, делая всё, что ты пожелаешь.       Хитрая ухмылка появилась на губах Чана, а в глазах игривый блеск.       — Что угодно говоришь? — пробормотал он, позволяя своему дыханию обдувать лицо старшего. Ким слабо кивнул, мгновенно пожалев о своём выборе слов.       — Тогда, мой первый приказ, ты должен поцеловать меня.       Уджин усмехнулся.       — И это всё? Весело, я как раз собирался это сделать.       Чан очень быстро причмокнул губами.       — Знаю, мне просто нравится приказывать тебе. Я собираюсь воспользоваться этим позже в нашей постели, — он крепче сжал талию Уджина, просто чтобы напомнить себе, что тот больше никуда не денется. Он ещё был немного расстроен тем, что его воспоминания были стерты, а Ким и другие исчезли на столь долгий срок. Но об этом они могут поговорить позже. Теперь, у них есть всё время в мире.       — Нашей постели? — пискнул Уджин.       — Ммм, мгмммм… — промычал Чан, закрывая глаза и выжидая.       Ким усмехнулся, наклонился и, наконец, прижался губами к губам Чана, тая от прикосновения. Чан не стал тратить время на ответные поцелуи и чуть ли не захныкал, почувствовав, как Уджин провёл пальцами по его волосам, чтобы сжать на затылке. Ким не мог насытиться губами Чана, наконец-то отпустив все предосторожности. Это всё, чего он когда-либо хотел. Быть здесь и отчаянно целовать Чана, пока не задохнётся. Он тихонько заскулил, когда Чан прервал поцелуй, чтобы провести губами вниз по подбородку, оставляя полоску. Старший застонал, когда Чан укусил кожу на шее и начал посасывать, наверняка оставляя след.       А потом Чан внезапно остановился. Отклонившись назад, продолжал смотреть на шею Кима.       — Эй, Уджинни?       — Мм? Почему ты остановился? — пожаловался Уджин, открывая глаза.       Чан бросил взгляд на Кима, а затем снова перевёл его на шею старшего, где несколько мгновений назад были его губы.       — Мне нравится твоя татуировка.       Уджин растерянно заморгал.       — А?