Навстречу бушующим волнам.

Проснувшись следующим утром, Бруно сталкивается с тишиной, царившей в доме. Нельзя было сказать, что обстановка в его доме как-то разнилась с той, что была ещё буквально вчера. И он прекрасно понимал это. Прошлой ночью, приняв тёплый душ, чтобы избавиться от дрожи, он закрыл за собой дверь ванной, но даже с закрытой дверью он не смог принять для себя факт того, что теперь он дома абсолютно один, что никто больше не будет ждать его по ту сторону двери, когда он проснётся. Буччеллати ощущает боль в сердце, как от потери чего-то важного в своей жизни. В доме так тихо, будто всё вокруг погружено в траур, как и он сам. Несколько минут Бруно лежит в постели, вслушиваясь в тишину, что окутала его, и пытается смириться с реальностью, с правдивостью жизни; затем он встаёт и снова возвращается к своим обязанностям. Рутина ждёт его. Ему не нужно много усилий, чтобы вернуться в форму: он принимает быстрый душ, чтобы смыть остатки сна, и надевает тяжёлые брюки с достаточно толстым свитером, который вполне сможет выдержать порывы холодного ветра, проносящегося над водной гладью. Он готовит самый простой завтрак - хлеб с маслом и чашка чая, такого горячего, каким он только может оставаться, пока Бруно отрезает несколько ломтиков сыра и конец буханки хлеба, чтобы взять их с собой в лодку; и всё это время воспоминания, охватившие его, были подобно свежей ране, что делала столь обыденные занятия такими невыносимыми. Запах хлеба заставляет его вспомнить о хмуром Леоне и его отвращении, а мягкость свитера напоминает ему ощущение воды и прикосновение пальцев Аббаккио к тяжёлой вязаной ткани; к тому времени, когда Бруно покидает дом, его голова наполняется призраками всех воспоминаний. Ему кажется, будто он может встретить ждущего на берегу Леоне, которого так отчаянно рисовало его воображение. Но юношу там никто не ждёт; да и сам Бруно не думал, что так будет; для Леоне было рискованно находиться так близко к берегу, неровные края которого создают опасность, чему Бруно отчасти был рад, ведь это остерегало русала от повторного получения тех травм, что так долго заживали и удерживали его далеко от воды. Лучше всего будет сделать перерыв, позволить серебристой ночи стать лучшим прощанием, чем если бы им был поспешный разговор через край лодки в тени бухты; но даже все его логические умозаключения, которые он считал верными, не могли облегчить тяжесть в сердце, ведь какое-то глупое, непостижимое желание в какой-то момент уступает силе воли. День казался слишком долгим. Подтолкнув лодку к берегу, Бруно садится в неё и выходит в свободное плавание, чтобы отправиться к заливам и бухтам, где он недавно расставлял свои сети; его внимание больше всего скользит по прозрачной глади океана, нежели по берегу, за которым он должен наблюдать, а окутанное тяжестью сердце замирает каждый раз, когда он хватается за край сети, чтобы вытащить её из воды. Но ни в одной из них не было ничего, кроме рыбы, и в какой-то степени Бруно рад этому или будет рад, когда он почувствует себя менее обременённым собственным одиночеством. Ветер ударяется о борт лодки, ерошит волосы и проникает через вязаный свитер, и Буччеллати совершенно не против ощущать его на своей коже, даже если его плечи будут сгорблены. Он вряд ли замёрзнет, укутавшись в несколько слоёв одежды, а холод, что он чувствует, не более чем дополнение ко всеобщему настроению, пока он плывёт в полном одиночестве. У Бруно был достаточно большой улов. И всё из-за того, что он оставил сети без присмотра на слишком долгое время; когда он был молод, отец часто упрекал его за такое безответственное отношение, и теперь юноша делает это крайне редко. Лишь тогда, когда нет надобности, даже если ему до сих пор приходилось быть под бдительным контролем мужчины. Бруно понимает, что это своеобразная плата за тот день, что он провёл в ванной комнате, вместо того, чтобы возиться с сетями. Однако тогда он окончательно принял это решение, осознавая последствия, и Буччеллати абсолютно был уверен в том, что принял бы его снова, если бы того требовала ситуация. Ему стоит забрать свой улов раньше, чтобы выгрузить его с лодки, как он обычно это делал в конце дня, прежде чем вернуться и собрать оставшиеся сети. Но Бруно не собирается торопиться, даже когда постепенно исчезает дневной свет, а он всё ещё находится вдали от дома. К тому времени, когда он поднимает последнюю сеть, солнце уже практически касается горизонта, а потом и вовсе скрывается за ним, когда он тащит лодку вверх по песку, чтобы её не унесло приливом; Бруно не торопится возвращаться домой, чтобы съесть ужин, приготовленный на скорую руку. Он продолжает сосредоточенно работать, даже когда боль пронзает его плечи, когда урчит от голода живот, когда ноют высохшие от соли и кровоточащие пальцы; Бруно продолжает трудиться, пока полностью не выполняет свою работу и остаётся уже не в силах прятаться от царившего в его доме безмолвия. Повисшая в воздухе тишина давит на него подобно тяжести бремени, и дом, который раньше казался ему убежищем, теперь был пустой оболочкой. Прошло всего несколько недель, меньше месяца, но судьба забрала у него Леоне вместе с сердцем. Отныне Бруно чувствует себя таким холодным, словно хлынул океан, заполняя пустоту в его груди. Он сидит в дверном проёме ванной и смотрит в темноту, не видя ни пустой ванны, ни пустых вёдер, что стали вмиг бесхозными: он наблюдает за воспоминаниями, что так отчётливо проигрываются в его голове, отчего становится невозможно противиться им. Остальная часть дома ничем не лучше: Бруно не может найти себе места, чтобы избавиться от воспоминаний, чтобы отыскать небольшой уголок своего жилья, который не был бы затронут мыслями о присутствии Леоне. Он чувствовал себя раздавленным, зажатым в этих четырёх стенах, подобно запутанному в сетях Леоне в тот самый первый день их встречи; Бруно понимал, что не сможет оставаться здесь, не сможет спать в своём доме этой ночью. Ему нужно уйти подальше отсюда, нужно отвлечься чем-то, что не возвращало бы его к ярким воспоминаниям о нём, чьё существование так сильно запало в сердце. И все-таки он поднимается на ноги, покидая ванную и возвращаясь к входной двери, возле которой стояли ботинки. Снаружи было холоднее, чем внутри; прошёл час с захода солнца, и всё тепло, накопившееся за день, медленно угасало. Луна только-только показалась из-за горизонта, только-только начала мерцать серебром на изгибе волн, образующихся на поверхности океана. Бруно вздыхает и останавливается на крыльце, бросив взгляд на плещущиеся волны и позволяя серебряному отблеску сделать себя более видимым; затем он разворачивается и начинает идти вдоль берега к источнику тепла, который, как он знает, всегда будет рад приветствовать его, даже если в сердце царит холод бескрайних вод.