Навстречу бушующим волнам.

Отец Бруно видит, как его сын приближается к дому. Снаружи было в разы темнее. Глаза юноши уже привыкли к бледному, лунному свету вокруг, а он никак не мог подумать, что отец будет стоять у окна в ожидании гостей в столь поздний час. Мужчина разглядывал тёмную фигуру, появившующся из-за скал прибрежных утёсов, что образовали колыбель вокруг дома. Мужчина ждёт, и, может быть, это чистая случайность или же родительский инстинкт. Бруно даже не успел подняться по ступенькам дома, как входная дверь распахнулась, а на пороге появился отец, улыбающийся ему. - Поздновато для прогулки, - говорит он, поднося дымящуюся кружку чая к губам, чтобы сделать глоток. - Должно быть, ты замёрз, - он отступает от двери, позволяя свету изнутри пролиться на ступеньки крыльца, тем самым прокладывая путь для Бруно, и кивком головы приглашает его внутрь. - Заходи, я налью тебе чай. Простое приглашение в дом, что казалось таким неизменно частым, было пределом желаний младшего Буччеллати; и это заставляет губы юноши дрогнуть в улыбке, которая не появлялась на его лице со вчерашнего дня. Он был лишен какой-либо радости, целый день работая в одиночестве. Однако теперь он чувствует, как частичка тепла попадает в его холодные вены. Чувствует покалывания в груди, что подобны волне боли, возвращающейся к онемевшим конечностям. Бруно склоняет голову в знак благодарности, а после делает шаг вперед, поднимаясь по лестнице. - Присаживайся, - говорит отец, закрывая за Бруно дверь, когда тот входит в дом. Воздух внутри был теплым и наполненным ароматом чая, что свидетельствовало о жизни в этом месте; свитер Буччеллати слишком тёплый для хождения в нём по дому, но он не торопится снимать его, наслаждаясь ощущением пота на коже, даже если жар не может проникнуть в его тело полностью. - Чай свежий, я заварил его совсем недавно. Мужчина поворачивается, чтобы отойти от двери и пройти мимо сына, все еще стоящего на пороге кухни. От хромоты отца, которую Бруно помнит с момента последнего визита, не осталось и следа. Мужчине не требовалось прилагать особых усилий, чтобы встать или шагнуть. И в этих улучшениях есть своеобразное утешение, пусть даже столь отдалённое. Бруно направляется к столу и усаживается за него, не предлагая помощи отцу, как это было раньше. Старший Буччеллати возвращается спустя несколько минут, неся в руках две кружки, наполненные горячим чаем. - Держи, - говорит он, ставя кружку перед Бруно. Юноша обхватывает её обеими руками, пока отец хмуро смотрит на него. - Хочешь есть? Бруно кивает в знак согласия. - Если тебя это не слишком затруднит. Мужчина лишь фыркает. - Накормить моего единственного сына не такой уж и великий труд. - он снова разворачивается к плите и отпивает чай из кружки, прежде чем приступить к готовке. - Я даже ещё прибраться не успел, поэтому так и так придётся мыть посуду. Попей пока чай, а я постараюсь приготовить что-нибудь по-быстрому. Бруно слушается. Для него было облегчением, что рядом есть кто-то еще, способный избавить от навязчивого шепота, который заполнял его разум и перехватывал мысли; разлившееся вокруг тепло, уют дома, такого знакомого, но в то же время разительно отличающегося от любых воспоминаний о Леоне, дарит чувство лёгкости, а тяжесть мгновенно падает с плеч, хоть и временно. Он был безумно счастлив спокойно сидеть и пить чай в комфорте, что он находил в присутствии отца; мужчина с энтузиазмом подошел к взятию ситуации под свой контроль. Это было так необходимо Бруно сейчас. Он поворачивает голову к кружке, отхлебывая чай и наслаждаясь сладким вкусом. Буччеллати позволяет тихому скворчанию готовящейся еды и шаркающим шагам отца, что находился от него в нескольких футах, разрушить барьеры невидимой изоляции, захватившей его с самого утра. Отец не проронил ни слова. Он вернулся обратно к столу с тарелкой пасты и вилкой для Бруно. Юноша убирает свой чай в сторону, чтобы взять блюдо из рук мужчины, улыбаясь и ощущая ностальгию, пробуждаемую в нем запахом чеснока, который развеивался вместе с паром. - Вчера ночью я решил без предупреждения заскочить к тебе, но тебя не оказалось дома. Ты уходил рыбачить? Отец пожимает плечами. - В любом случае, ничего страшного, - говорит он. - Я довольно-таки хорошо справился с готовкой, учитывая тот факт, как в детстве ты часто просил меня готовить пасту. - мужчина отодвигает стул напротив, чтобы со вздохом опуститься на него, и кивает на тарелку. - Ешь давай, а то остынет. Бруно не нужно повторять дважды. Он уже склонился над тарелкой, чтобы поспешно поднести ко рту вилку с намотанной на ней пастой; он не собирается отказываться от любимого блюда, когда комфортная обстановка даровала ему чувство расслабленности и напомнила ему о том, что он не ел с обеда. Отец безмолвен и не нарушает тишины, которая заполняет пространство комнаты; он просто откидывается на спинку стула, расслабляясь и поднося кружку к губам, чтобы сделать глоток теплого чая. Насытившись, Бруно чувствует себя намного лучше, но полный желудок навряд ли сможет исцелить душевную боль из-за потери Леоне. Он только лишит его чувства физического дискомфорта, который все это время не был воспринят им всерьез; и сколько бы душевной боли он не испытывал, легче было бы пережить её, избегая физических страданий, которые лишь все усугубляли. Он не кладёт вилку до тех пор, пока не съедает всю пасту, оставляя тарелку чистой. После этого юноша откидывается на спинку стула со вздохом благодарности, что слетает с его губ. - Спасибо, - говорит он, встречаясь с отцом взглядом, наполненным искренней признательностью. - Я даже и представить не мог, как сильно проголодался. Мужчина кивает. - Да, ты выглядел голодным. Ты всегда забывал позаботиться о себе, когда погружался в мысли о чем-то другом. Полагаю, ты и это не смог перерасти, - он поворачивает голову, чтобы посмотреть в окно, расположенное рядом со столом, как будто по ту его сторону есть что-то интересное, что-то скрытое тенями ночи и серебром лунного света. - Значит, их больше нет? Бруно моргнул. - Что? Отец вновь подносит чашку к губам. На этот раз его действия более обдуманы. Видно, как он изо всех сил пытается насладиться вкусом напитка. - Я не видел тебя несколько недель, - говорит мужчина, скорее констатируя факт, чем осуждая сына за это. - Ты, полагаю, с головой погрузился в ремесло, но обычно ты приходил сюда, чтобы я приготовил тебе хотя бы поесть. - он ставит кружку на стол, по-прежнему не отводя взгляд от теней за окном. - Ты был здесь всего несколько раз и все эти несколько раз спешил вернуться домой. Бруно поджимает губы и опускает голову. - Дело вовсе не в том, что я не хотел проводить с тобой время. Отец фыркает. - Ты думаешь, что я не знаю? Бруно, ты тратишь на меня времени больше, чем следовало. Ни один отец в мире не мог надеяться на столь преданного сына, как ты. - когда мужчина поворачивает голову, в его глазах мелькает нежность, дополняющая тёплую улыбку. - Знаешь, я горжусь тем человеком, которым ты стал. Бруно чувствует, как его лицо горит от этого комплимента, как щёки покрываются румянцем, который он не в силах скрыть, но отец снова отводит взгляд и продолжает говорить, не дождавшись ответа. - Я рад, что ты нашёл для себя что-то еще, требующее твоего внимания, ведь ты не должен тратить всю свою жизнь на старика. Юноша смыкает губы и сглатывает ком в горле. - Я... - начинает он, стараясь сдерживать эмоции, желавшие выплеснуться наружу вместе с потоком слов. - Я просто хочу сделать твою жизнь комфортнее. - Как и я, - отвечает отец. - Единственное, чего я хочу - видеть своего сына счастливым. - он отворачивается от окна и вновь смотрит на него. - Последние несколько дней ты был сам не свой. - он протягивает руку через стол и касается мозолистой ладонью руки Бруно, что лежала на столе рядом с пустой тарелкой, - А сегодня ты выглядишь так, будто совсем потерял голову. Буччеллати пристально смотрит на отца, во взгляде которого нет ни вопроса, ни просьбы объясниться; его слова - утверждение, а не риторический вопрос. Его слова делают с ним то, чего не могли тишина океана и царившая в доме пустота. Они вызывают боль в грудной клетке, которая усиливается и придает тяжесть холодному одиночеству. В голове Бруно мелькают воспоминание о Леоне, о его губах, о его смехе, гладкости кожи, и потеря всего этого в один миг становится для него просто невыносимой. Он чувствует подступающий к горлу ком, а после нехватку воздуха из-за внезапно нахлынувших слез; юноша прикрывает рот, ощущая, как глаза становятся мокрыми, как слезы оставляют влажные дорожки на щеках так легко, будто так же легко он мог вернуть то, что было отдано им океану. То, что он должен был отдать, даже когда его сердце разрывалось на части, кровоточа. Он наклоняется вперед, накрывая лицо ладонями, чтобы скрыть слезы, но это не в силах скрыть всхлипывания и дрожь, да и сам он даже не пытается этому препятствовать. Мужчина тянет руку через стол, чтобы погладить сына по голове, словно Бруно, охваченный горем, вернулся в прошлое и вновь стал ребенком. Касания отца не исцеляют боль, - брюнет не думает, что от этого есть спасение, - но жест утешения и присутствие рядом человека согревают и успокаивают страдающее сердце юноши. Бруно надеется, что где-то там, в бесконечном океане, Леоне тоже нашел для себя частичку тепла.