Карма

Печально наблюдая за тем, как Пушкарева шкандыбает до своего подъезда, Жданов набрал Малиновского. — Ты где, паразит? — Вы ошиблись номером, — весело сообщил ему Малиновский. Фоном пиликала музыка и был слышен ровный гул женских голосов. — Муля, не нервируй меня, — Катя открыла тяжелую дверь подъезда, оглянулась и неуверенно помахала ладошкой. — Жданыч, ну вот что ты щас такое начинаешь, — обиделся Роман, — такой хороший вечер. Девочки. Шампанское, икра… — Ты где? — дверь за Пушкаревой захлопнулась. — В раю, Андрюша, в раю… — Щас приеду, — пообещал Жданов, — и всё испорчу. — Да ты что? — искренне восхитился Малиновский. — Джентльмен? Так и сказала? Во дает! — Поэтому объясни мне, милый друг, что за загогулина творится под самым моим носом. Играла музыка. Надрывался мобильник в кармане. Обиженные невниманием Романа девочки скучали за столиком. Виски горчило, а бармен навевал смутные мысли о том, что надо было заказывать сразу бутылку и не мелочиться. — Какая загогулина? Почему у тебя, Андрюха, такое странное мышление? Это вовсе не загогулина, а прямая и широкая дорога… практически, тракт, навстречу большой и чистой любви. — Не смешите мои барреты, Роман Дмитриевич, — фыркнул Жданов и помахал перед носом бармена пустым роксом, — где вы, и где большая и чистая любовь. — Между прочим, — как-то особенно противно прищурился ненаглядный лучший друг, — мы с Катюшей к большой и чистой куда ближе, чем могли бы — учитывая тот обширный фронт работ, который я себе представлял. Но нет, Жданыч, Катюша оказалась весьма отзывчива на те сигналы, не побоюсь этого слова, флюиды, которыми я обильно опрыскал воздух…– и он изобразил перед своим носом нечто замысловатое. Почему-то слово «флюиды» у Малиновского прозвучало совершенной пошлятиной. Жданов сглотнул и залпом опрокинул в себя еще одну порцию вискаря. Так и надраться недолго. Мобильник перестал трезвонить, и в кармане наступила гнетущая тишина. — Что значит «весьма отзывчива»? — остро ощущая, что вот не надо задавать таких вопросов, все-таки выдавил из себя Жданов. — Думаю, — Роман огляделся по сторонам и, убедившись, что их никто не подслушивает, прошептал: — думаю на этой неделе я её поцелую… — он легко крутанулся на барном стуле, глянул на Жданова и расхохотался. — Ну и морда у тебя, Шарапов. Видел бы ты сейчас свое зверское выражение фейса, я аж мурашками весь покрылся. Но не переживай так сильно, Андрюха. Я понимаю, что тебя переполняют восхищение перед тем подвигом, который я собираюсь совершить, и гордость за все мое мужество… Жданова много сейчас что переполняло, и среди океанов накрывшего его бешенства точно не оставалось местечка ни для гордости, ни для восхищения. — Я сейчас приду, — произнес он и стал пробираться на улицу. — Да ладно тебе, — в спину ему сказал Малиновский, — не переживай так. Я умею находить приятное в любой ситуации и более чем уверен, что смогу справиться… Жданов оглянулся на него, не понимая ни слова. На улице шел дождь вперемешку со снегом, и от предчувствия неминуемой зимы Жданову стало совсем тоскливо. Может, слетать с Кирой куда-нибудь к морю? Ага. А Малиновский в это время… Что он такое говорил? Поцеловать Катю? Эти брекеты, и эти губы, на которых так некстати все время вспыхивала улыбка и как-то внезапно исчезала? Обхватить ладонями это лицо, чтобы Катины щеки порозовели от волнения, а очки запотели. Убрать их, чтобы глаза в глаза… Она будет смотреть со смятением и ожиданием, и может быть, не в силах удержать в себе его взгляд, даже зажмурится. О, господи, Жданов. Да что же за напасть такая? — Ну вот что, Малиновский, — ему пришлось буквально отдирать боевого товарища из лапок знойных красоток. — Короче, Склифоскофский, — бодро воскликнул Роман. — Андрюш, ты что-то беленький весь такой, губы синенькие. Острый приступ анемии? Езжай к Кире, мой генерал. Я тебя прикрою. Выиграю для тебя эту битву. — Ты… как бы это сказать? Не лезь к Кате, ладно? — Остается, пожалуй, одно — обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни! — Малиновский похлопал его по плечу. — Не надо жалости, Палыч. Это будет… моей кармой, понимаешь? Я порхал беззаботно с одного прелестного цветка на другой, пока мои крылышки не запутались в чертополохе. Ах, какой ожидаемый и печальный финал! Я так благодарен тебе, что ты переживаешь за мою психику больше, чем за судьбу фирмы, но я должен принести себя в жертву. — Делай с собой, что хочешь, но к Пушкаревой чтобы даже близко не подходил, — прошипел Жданов. Малиновский изумленно уставился на него так, словно впервые увидел. — Как это? — спросил он. — А кто же возьмет штурмом эту неприступную крепость? Отдадим её Зорькину без боя? — Я… Мы… слушай, мы просто оставим Катю в покое. Хватит с неё лирических переживаний. — Рисковый ты парень, Андрюха! Ничего не ответил ему Жданов, лишь вискарем махнул на прощание, да и исчез в людском потоке.