Карма

Ни в какой цирк, разумеется, они с Пушкаревой не пошли — во-первых глупо, а во-вторых, Кира выбросила белый флаг. Уставший от дрязг и ссор Жданов с удовольствием нырнул в облако мирных отношений с Кирой. Но как же скучно было откатывать по ночам обязательную программу! Меж тем, у Пушкаревой случился день рождения — Жданов так бы и отмахался парным зимним абонементом в Большой театр, пусть со своим Зорькиным ходит, умненькие любят искусство. Но притащился Малиновский с куклой, похожей на Пушкареву, и театр был отвергнут. Потом Жданов пытался устроить ей праздничный ужин, но опять мимо: родители, подруги, семейные посиделки. — Кать, — под вечер он в десятый раз за день ворвался в её каморку, — а может, я тоже буду приглашен?.. Она торопливо спрятала в стол какую-то тетрадь, а он видел её раньше, и сказала виновато: — Вам будет скучно. — Позвольте мне все же быть рядом. Пушкарева согласилась, но как-то без энтузиазма. Не было никакого объяснения тому, что произошло дальше. У Жданова словно температура поднялась, воспаленное сознание работало само по себе. Стоило Кате выйти из кабинета, как он проник в её каморку, выдвинул верхний ящик стола, открыл тетрадь и прочитал: «Он всегда со мной. Каждый час. Каждую минуту. Секунду. На работе, дома — везде. Он не отпускает меня никогда, даже когда я одна, мне не одиноко, потому что он рядом. Я люблю его каждой клеточкой, я дышу им, я живу только мыслями о нем. Если я не слышу его голос или не ощущаю его присутствие, день прожит зря. Я не знаю, как могла жить без него раньше. Неужели я вообще жила?» Вместо закладки была фотография Малиновского. И свет померк. Жданов трясущимися руками засунул тетрадь на место, вернулся в свой кабинет, налил себе выпить. Она действительно влюблена в Малиновского? На полном серьезе? Да еще так… глобально? Жданов пил и думал о том, что он знает о любви. И о Пушкаревой. Она принадлежала ему. Всегда. Всецело. Она даже научилась давать отпор этому миру — потому что он ей так велел. И вдруг… Малиновский? «Спокойно, Жданов, спокойно». Это всего лишь Пушкарева. Ну да, она поменяла гардероб… Но ведь это ничего не меняло? Катя. Как она вообще может… Испытывать такие сильные чувства к другому человеку?! Почему так больно? Почему так плохо? Еще виски. Катя Пушкарева, его аксиома, которую не надо доказывать. Оказалось — жизненно необходимо. — Андрей Павлович… вам плохо? Он нашел её прохладные руки, приложил к пылающему лбу. — Кать… Обнимал её посреди своего кабинета, прижимал к себе, болезненно, близко. Если бы можно было остаться так надолго. Вдвоем. И чтобы больше никого. Он отправит Малиновского в отпуск, в далекие дали. Вырвет его из Катиного сердца. С корнем. Она же умная девочка? Она же должна понимать, что этот циник ей не пара? — Кать… а от кого вы сбежали в ГУМе? И только тогда он понял, что и Катя обнимает его — посреди кабинета. Словно бы стала жарким облаком. Она обнимала его, и маленькие ладошки неосознанно гладили его спину. — От себя, наверное, — её голос звучал глухо. — От той себя, которая мне не нравится. От той, которую все обижали. От той Кати Пушкаревой, которая еще не была… нами. Она прижалась еще плотнее, хотя казалось, что уже невозможно. Горячее дыхание опалило его ухо. — Ааандрей… ты подарил мне бесстрашие. Ты понимаешь? Он понимал. Он готов был умереть в эту минуту, потому что не может человек испытывать такую наполненность. Как будто жизнь вдруг обрела смысл и пульсировала в его руках сердцебиением Екатерины Пушкаревой. Он понимал её — абсолютно. И… И это было прекрасно. Катя отодвинулась. Её глаза были полны туманов. — Не приходите сегодня. Всё это… — она обхватила ладонями его скулы, — слишком сложно. Пожалуйста. — Кать! — он потянулся к ней, до конца не понимая, что собирается сделать, но она уже ускользнула из его рук. Как будто его бросили ребрами об лед. Уезжать в Лондон не хотелось, но и причин оставаться не было. Пока вдруг в аэропорту не выяснилось, что у Жданова нет при себе загранпаспорта. — Кира, я сейчас все выясню, — сказал Жданов как можно спокойнее. — Да, Андрей Павлович? — Пушкарева ответила на звонок немедленно. — Екатерина Валерьевна, — он говорил официально, для Киры, — а вы не знаете, где мой загранник? — А разве… Ой, мама! — Не видели? — Андрей Палыч, — зачастила она, — катастрофа! Вы же мне паспорт отдали после Узбекистана. Сказали, спрятать подальше, чтобы Кира Юрьевна таможенных штампов не видела. Ну я и спрятала. — Значит, Екатерина Валерьевна, вы понятия не имеете, где он? — У меня! Вы где, в Шереметьево? Я могу привезти… — Жаль. Видимо, я его потерял… — Да нет же… — Кать, ну значит обронил где-то… — Да?! Кира сказала, что это было отличное представление. Что она не верит ни единому слову. Любовнице привет. А от невесты — прощай. Подхватила чемодан и улетела. Жданов смотрел, как её самолет взмывает в небо. А потом снова позвонил Пушкаревой. — Кать, — в тихой кофейне невыносимо пахло корицей и ванилью. — То, о чем я вас попрошу, выходит за всякие рамки приличия. Она вскинула брови. Предновогодняя Москва была полна гирлянд и веселья. И Пушкарева выглядела чрезвычайно праздничной и довольной. — Конечно, Андрей Павлович. Я все сделаю, Андрей Павлович. — Ох, не зарекайтесь. Он заграбастал её маленькие ручки в свои, удержался от того, чтобы не поцеловать каждый пальчик. А было такое желание. Это все гирлянды виноваты. — У меня даже две просьбы. Одна очень сложная, вторая — попроще. С которой начать? — С очень сложной, — решила Катя. Ну не отдавать же её Малиновскому! И он решился. — Катя… Кать. Ситуация такова, что к совету директоров я останусь без голоса Киры. — Ну что вы такое говорите! — Вы и сами видите, что наши отношения стремятся к нулю… Если процесс Никамоды против Зималетто затянется, а он затянется, то скоро всем станет известно, что имущество компании находится под арестом. Катя кивнула, не пытаясь отрицать очевидное. — И тогда меня спросят, как я мог отдать компанию в руки чужого человека. Она снова кивнула. Вся праздничность сползала с неё, как маска. Жданов склонил голову, припадая губами к костяшкам её пальцев. Выдохнул. — Катя… Я прошу невозможное, понимаю. Но… к совету директоров вы не должны быть для меня чужим человеком. Она вырвала свои руки так резко, что он едва не ткнулся лбом об стол. Встала. Села. Залпом выпила воды. — О чем вы сейчас говорите? — спросила резким, хлестким голосом. — О том, чтобы нам с вами пожениться. Тайно. На всякий случай. Катя снова встала, покачнулась, вышла из кофейни. Прямо в платье, прямо в декабрь. Он нашел её, протирающую лицо снегом. — Ты мерзавец, — сказала Катя. — Я всегда считала тебя самым лучшим… — Ты считала самым лучшим Малиновского! Она отодвинула его от себя обеими руками. — Веришь? — её губы были белыми от тающего снега. — Но даже я, страшилка Катя Пушкарева, всегда мечтала выйти замуж по любви. Кто ты такой, чтобы просить меня об этом? Её голос дрожал от холода, ярости и ненависти. Жданов обнял её — холодную, злую, родную. — Кать, — сказал он громко, — я ничего не знаю про любовь. Я дурак. Но я… я знаю, что в моей жизни не было и не будет человека ближе, чем ты. — Как будто я твоя бабушка? — Как будто ты моя Катя Пушкарева! — А ты? — А я — твой. Ты же знаешь. Она опять оттолкнула его. Зачерпнула пригорошню снега. — Холодно, — пожаловалась слабо. — Какая просьба вторая? — Пожалуйста… давай встретим этот Новый год вместе. Катя хрипло засмеялась и упала, раскинув руки, в сугроб. — Господи, — сказала она низко набухшему небу, — и почему я такая глупая? — Это значит да? — Ничего это не значит. Сегодня тридцать первое декабря, ничего не работает. Но я могу… подумать об этом. До третьего января. — Ты замерзнешь в этом сугробе. — Не ваше дело. — Кать, таймаут. Он вытащил её из снега, отряхнул, усадил в машину, накрыл пальто. У Кати зуб на зуб не попадал. — Сейчас мы поедем ко мне, — сказал Жданов озабоченно, включая обогрев на полную мощность, — чай с малиной и грелка. Телевизор. — Предложение руки и сердца. — Между прочим, да. Согрелась? Кать, мы тихо поженимся и тихо разведемся. Об этом вообще может никто не узнать! — А как же раздел имущества? Нужен брачный контракт. Он покосился на неё, озябшую, серьезную, верную. Самое большое везение в его жизни. — Ну какой контракт… Глупости всё это. — Вдруг я захочу половину ваших акций, Андрей Павлович? — Отличная мысль, Катюш. Тогда у вас будет свой голос на совете. — Вы… серьезно? — Кать, вам и так принадлежит всё, что у меня есть. К чему сейчас мелочиться? — Вот так Новый год… мечты сбываются. Он засмеялся и притянул её к себе, легко поцеловал в висок. — Что нам с вами делить? — Я могу ободрать вас, как липку. — Ага. Но это же не отменяет наш совместный Новый год?.. Она помолчала, повозилась у него под боком. — Андрей Павлович, — сказала тихо, — услуга за услугу. — Всё, что угодно, Кать. — А вы не могли бы… на этот Новый год притвориться, что влюблены в меня? Он рассердился. — Как будто я Малиновский? — Что? Кто? А… ну да. Жданов поборол в себе приступ бешенства. Рулил себе и рулил, сосредоточившись на дороге. Так бывает, когда твоя собственная Пушкарева влюблена в другого. Осторожно припарковавшись в собственном дворе, Жданов повернулся к Катерине. Хотела влюбленного? Получай. — Кать… Катенька. Он всего лишь собирался поцеловать её запястье. Но губы сами скользнули вверх, и еще выше, к тонкой шее, которая уже столько времени не давала ему покоя. Сдвинул мешавшее ему пальто, припал губами к ямочке на ключице, в голове пульсировало и громыхало. И вдруг что-то горячее упало ему на висок. Слезинка. Злость как рукой сняло. — Кать, ну прости меня. Я не умею. Она вдруг обняла его за шею. — Третьего января, — прошептала в самые губы, — мы подумаем об этом третьего января. А пока… хочешь встретить Новый год со мной? Он кивнул, завороженный. — Это хорошо, — сказала Катя. — Родители и Коля будут рады. Все какое-то разнообразие.