Лягушачий принц

Это лето тянулось целую вечность. Хорошо, что оно кончилось! И хотя в Серене было все еще жарко и душно, Женевьева была рада вернуться домой. За одним приемом последовал другой, и третий, и четвертый; принцесса, мать Константина, устраивала их по каким-то своим соображениям. И хотя принц д’Орсей вернулся в город после охоты и его собственного приема, жить кузенам легче не стало. Иногда Женевьева думала: а осознает ли принцесса, что у нее есть ребенок? Она относилась к нему как к игрушке: новые камзолы и рубашки в ее любимых ярких цветах, абсолютно не шедших светловолосому Константину, гордая демонстрация его собравшимся гостям, глупый щебет о том, как она будет рада породниться с семейством дю Лак, и де Клермон, и де Блуа, и еще с рядом семейств — из Телемы, и Аль-Сада, и Серены, и, кажется, всех остальных стран Гакана. Константин посмеивался и говорил, что таким образом его матушка создает необходимые ей связи, выуживает информацию и готовит почву для любимого дела — интриг. А для Женевьевы это было дикостью: ее мать редко присутствовала на приемах, предпочитая шуму свою тихую комнату, вышивку или книгу. Но даже когда принцесса де Сарде выходила в свет, она позволяла Женевьеве заниматься своими делами. И никогда — никогда — не говорила о замужестве, хотя гувернантка уже начала делать намеки о том, что девочка скоро вступит в возраст, когда ей нужен будет жених. — Виви, ты чего тут сидишь? Нас Курт ждет! Неожиданный хлопок по плечу заставил ее подскочить. — О чем задумалась? — О том, что не хочу замуж, — рассеянно сказала Женевьева. Константин рассмеялся, обхватил ее за плечи и потянул за собой. — Да кто же тебя заставит? И потом, ты обещала, что выйдешь замуж за меня! — А мадам Аркур сказала, что ты женишься на этой… Изабелле. — Она много чего говорит, — пожал плечами Константин. — Ну, пошли скорее, Курт ждет. Гости из Телемы, вырядившиеся на приеме в цвета Содружества, переехали, как оказалось, в Серену. И теперь мадам Аркур, закатывая глаза, не уставала вещать о том, что в скором времени Содружество укрепит свои позиции при помощи свадьбы принца д’Орсея и дворянки из Телемы. Константина это, казалось, совсем не волновало, он отмахивался, усмехался и не обращал ровно никакого внимания на Изабеллу. А вот Женевьеву все эти разговоры о свадьбах страшно злили — она и сама не знала, почему. В последнее время она стала замечать, как часто меняется ее настроение, ей все чаще хотелось плакать или ругаться, она даже — страшно сказать! — частенько злилась на Константина, по-настоящему, до желания разругаться с ним в пух и прах. С того момента, как они приехали из Летнего дворца, она все чаще проводила время на их любимом чердаке: боялась, что и вправду поругается с кузеном. А еще она заметила, что… — Не спи, зелень! — веселый голос Курта застал ее врасплох. Когда они успели дойти до тренировочной площадки? — Она теперь все время такая, — фыркнул Константин и скорчил забавную гримаску. — Унылая, как портки Просветленного! Злость вспыхнула в ней внезапно — так загорается от огня вата. Почувствовав, как к горлу подступает комок, Женевьева развернулась и бросилась обратно в замок. — Виви, ты чего? Если Константин пойдет за ней, она точно с ним разругается. — Оставь, — хрипловатый голос Курта только подхлестнул ее. Заворачивая за угол, она услышала, как он велит Константину разминаться. Вот и отлично! Ей тоже никто не нужен, раз им всем на нее наплевать! — Ну что ты, зелень, остыла? И как он ее нашел? Чего ему надо? Женевьева вытерла слезы и отвернулась к окну. Наверняка это Константин сказал ему, где ее искать. Предатель! Отступившая было злость опять начала возвращаться. Курт присел рядом — он был такой высокий и большой, что непонятно, как вообще помещался на маленьком, заставленном ящиками чердаке. — Ну же, принцесса, поговори со мной. — Что, тебя наняли проповедником? Едкие слова вырвались сами собой и Женевьева прикусила язык. Почему она такая противная? Он не сделал ей ничего плохого, да и Константин тоже, и все-таки она хотела их обидеть. — Нет, — ответил Курт. — Меня и нянькой не нанимали. И все-таки я здесь. Он завозился, усаживаясь поудобнее, и Женевьева услышала, как он ругнулся, ударившись о какой-то ящик. — Ну? Что с тобой? Вы же постоянно подначиваете друг друга, с чего ты так обиделась? Его голос был спокойным, участливым, и к глазам опять подступили слезы. Что же это такое! — Не знаю, — ответила она. — Уходи. — Не уйду, пока не расскажешь. Женевьева почувствовала его руку на своей спине, а потом, неожиданно для себя, развернулась и уткнулась ему в грудь, вздрагивая всем телом. Она услышала, как Курт удивленно фыркнул, а потом он обнял ее и погладил по голове — как котенка. Или ребенка. — Я не знаю, просто я все время злюсь, и Константин такой противный, и мадам Аркур, и, и… Наверное, Просветленный ее проклял за то, что она не особенно в него верит. Ничем другим объяснить этот водопад слез и слов она не могла. Или, может быть, она чем-то заболела? — И эта противная Изабелла постоянно тут отирается, и говорит гадости, и мадам Аркур говорит, что Константин на ней женится, а я… Курт молча продолжал гладить ее по голове, слегка покачиваясь. Наверное, из-за этой тишины она все-таки это сказала. Это тревожило ее уже несколько недель, из-за этого ей было неудобно носить привычные штаны, из-за этого все вокруг казалось еще более мрачным. — Я толстая! Курт замер. Сначала она думала, что он рассмеется, но затем он отодвинулся от нее и взглянул в ее заплаканное лицо — внимательно и серьезно. — Ты много ешь? — Нет, — она покачала головой, обрадованная, что он не стал смеяться. — Наверное, это болезнь. — Никогда не слышал, чтобы при болезнях толстели, — сказал он и улыбнулся. — Вот что, зелень, я знаю, как тебе следует поступить. — Не надо мне никак поступать! Он наверняка скажет, чтобы она не забивала себе голову ерундой, и пошла извинилась перед Константином, и чтобы не наговаривала на других детей, и вообще, зря она с ним разоткровенничалась. — Ты мне веришь? Женевьева закусила губу и отвернулась к окну. Конечно, она ему верила, но почему-то признаться в этом было совершенно невозможно. — Знаешь, что я думаю? — продолжил Курт как ни в чем ни бывало. — Я думаю, что тебе стоит поговорить со своей матушкой. И рассказать ей то же, что ты рассказала мне. Ну конечно, она так и… Что? — Что? — Я тебя уверяю, ты не больна, — сказал Курт. Он начал вставать, опасливо косясь на низкий потолок. — И твоя матушка знает, что с тобой такое. — А ты не знаешь? Он заметно смутился и все-таки ударился затылком о каменные балки. Охнув, Курт потер голову и вздохнул. — Твоя матушка, она… объяснит тебе все лучше, чем я. Она ведь тоже была девочкой. Заинтригованная Женевьева смотрела, как он приседает у люка, а затем медленно и осторожно спускается по узкой деревянной лестнице. Впрочем, не успев исчезнуть внизу, он замер и окликнул ее. — Все эти трагедии не означают, что ты можешь обойтись без тренировки, ясно? Найди меня, как освободишься, у нас куча дел. Она кивнула и, дождавшись, пока он уйдет, спустилась сама. Интересно, что скажет ей мама? Неужели она тоже была такой мерзкой? В памяти всплыл Константин — то, как он ее защищал, как подбадривал, как веселил, как принес ей масло для лампы и отказался бросать на приеме. А она… Сгорая от стыда, Женевьева протянула руку к двери маминой комнаты. Чем быстрее она с этим покончит, тем лучше. — Мама? — Что случилось, милая? У мамы был встревоженный вид, и Женевьева почувствовала себя еще хуже. Беспокоить маму по таким пустякам было неудобно, но… она и правда верила Курту. — Я хочу с тобой поговорить. Мама улыбнулась, пересела на кровать и похлопала по покрывалу рукой. Женевьева вздохнула и закрыла за собой дверь.