Лягушачий принц

Весна в Серене всегда была насыщена событиями: как государство, соблюдающее строгий нейтралитет, она отмечала праздники и Аль-Сада, и Телемы, которые весной шли едва ли не друг за другом. Но для Женевьевы эти дни, раскрашенные яркими флажками обоих стран, омрачались приездом каких-то отдаленных родственников д’Орсеев. В детстве они постоянно дрались и ругались, за что влетало «негостеприимным» кузенам, но сейчас Женевьеве было двенадцать лет, она была взрослой и вовсе не собиралась расстраивать маму. Если Серена могла терпеть постоянные склоки между послами из Аль-Сада и Телемы, то и она сможет вытерпеть эти несколько дней. Гости, однако, нашли, чем расстроить их с Константином, еще не появившись в замке. Они решили приехать в первый день праздника Равноденствия, который отмечали аль-садовцы. Именно в этот день в порту украшали корабли, и все, даже навты, становились чуточку добрее и охотно делились интересными байками — хотя, признавала Женевьева, дело скорее всего было в бесплатном эле, который раздавали тут же. В эти дни господин де Курсийон не стал нагружать их занятиями, и даже Курт дал им отдохнуть, а сам отправился, по его словам, зарабатывать новые шрамы. И вот сейчас, вместо того, чтобы смотреть на корабли, Женевьева и Константин сидели в большом зале и пытались не выглядеть слишком уныло. Дальние — четырехюродные или пятиюродные кузены были немного старше их, и разговоры вертелись вокруг нарядов, балов и поцелуев. Женевьеве было откровенно скучно — платья ее не интересовали, до ее первого бала оставался как минимум год, а о поцелуях она и не думала: куда интереснее было придумывать, как обезоружить, а еще лучше — сбить с ног Курта на очередной тренировке. — Ну, а как насчет тебя, кузен? Тебе ведь четырнадцать? Женевьева почувствовала, как напрягся Константин, и вынырнула из своих мыслей. Валентин, высокий и, надо признать, миловидный юноша, с живым интересом смотрел на ее кузена. У него были длинные темные волосы, большие карие глаза, но все, что видела Женевьева, глядя на него, — это то, как несколько лет назад он толкнул Константина и начал драку, а потом порвал ей платье и дернул за волосы. — Мне тринадцать, — ответил Константин, — и нет, я не целовался. — Пф-ф-ф, — фыркнул Валентин. — Посмотрите-ка, наши милые родственники все никак не вырастут. Ваша Серена слишком целомудренна, вот у нас я бы уже нашел себе какую-нибудь симпатичную служанку с пухлыми губками. — Как вы собираетесь привлекать других, если даже целоваться не умеете? — спросила Альбертина, его сестра. — Мы никого не собираемся привлекать, — тихо сказала Женевьева. — Если человека можно привлечь поцелуями, то он того не стоит. — Посмотрите-ка на эту малышку, — пятнадцатилетняя Альбертина склонилась к ней и взяла ее за подбородок. — С такими речами тебе стоит поехать в Телему и уйти в монастырь, глупышка. Женевьева рассерженно вырвалась из ее пальцев и вскинула голову. Только бы не сказать чего-нибудь плохого, только бы удержать нейтралитет, только бы не сказать ничего плохого, только бы… — Она не малышка и не глупышка. И если вы еще раз ее обидите, я все расскажу вашим родителям. Константин покраснел — верный признак того, что он зол. — Вряд ли наши родители будут переживать по этому поводу, — отмахнулась Альбертина. Валентин согласно хмыкнул и откинулся на спинку своего кресла, глядя на них с весельем во взгляде. — Значит, я придумаю что-нибудь такое, что заставит их переживать. — Ты не посмеешь! — смешок Альбертины словно застыл в воздухе. — Проверь. Она вскочила с низенького диванчика, расправила плечи и, шурша платьем, обернулась к брату. — Я хочу посмотреть сад! Валентин лениво встал со своего кресла, так же лениво подал Альбертине руку, а затем открыл перед ней дверь и вышел следом, даже не взглянув на Константина и Женевьеву. Остальные медленно потянулись за ними. Константин все еще был зол, и Женевьева осторожно погладила его по руке. — Не стоило тебе с ними ссориться. Отец опять будет на тебя сердиться. — Это меня волнует меньше всего, — дернул плечом Константин. — Я не хочу, чтобы они относились к тебе, как к глупому ребенку. — Ты же их знаешь, они всегда были противные. — А сейчас стали еще хуже. «О, портной расшил мне платье настоящими серебряными нитями», — передразнил он одну из кузин. — Да кому интересны ее платья? — Им и интересны, — пожала плечами Женевьева. — А эти поцелуи? Они так о них говорят, как будто ничего важнее нет. — А попробуй спросить у Альбертины, как нужно реагировать на финт, так она решит, что над ней издеваются, — Константин наконец рассмеялся. — Сомневаюсь, что она вообще держала в руках что-то тяжелее иголки, — сказала Женевьева. — Тем более шпагу. — Не понимаю, чего они так носятся с поцелуями. Давай я тебя поцелую, и проверим? — Чего? — удивилась Женевьева. — Ты же не умеешь. — Чего там уметь, — отмахнулся Константин. — Я сто раз видел, как целуются. Увидев ее скептически поднятые брови, он заметно смутился. — Ну, может, и не сто… Но видел! Ничего сложного! Женевьева задумалась. Ей и самой было интересно, почему кузены говорят о поцелуях с такими мечтательными лицами — неужели целоваться действительно так уж приятно? — Закрой глаза, — авторитетно приказал ей Константин. Женевьева послушно зажмурилась. Скоро к ее губам прижались его — сухие и теплые, а через мгновение Константин отстранился. Женевьева открыла один глаз, затем второй, и увидела на его лице отражение своих мыслей. — Ненормальные, — сказала она. — И чего в этом приятного? Ерунда какая-то. — Давай лучше в порт сходим, — предложил ей Константин, и она радостно ухватилась за его руку. Вот что приятно — смотреть на корабли! А эти ваши поцелуи можете оставить себе. В порту, как и всегда в первый день праздника, было шумно и многолюдно. Женевьева не особенно любила такие толпы, но ради кораблей, украшенных разноцветными флажками, можно и потерпеть. А вот Константину это нравилось: его глаза блестели, он жадно глазел по сторонам, стараясь не упустить ровным счетом ничего. Хорошо еще, что он не отпускал ее руку, а то бы они точно потерялись. А какая радость смотреть на корабли одной? Продираясь через гуляющих навтов и праздных горожан, они влетели в круг пляшущих моряков. И они не только танцевали — еще и горланили развеселую песню. Женевьева прислушалась: ну конечно, ни одного приличного слова — таких похабных песен она еще в жизни не слышала, а несколько слов и вовсе не поняла. — Пошли отсюда! — крикнул ей Константин и потянул за собой. Едва не сбив с ног какого-то навта с тремя кружками эля в руках, они, наконец, вырвались к причалу. Здесь было потише — по крайней мере, никто не толкался и не норовил облить их выпивкой. Рядом стоял только один навт — уже старый, с глубокими морщинами, которые превращали татуировки в еще более причудливые узоры, чем обычно. Опираясь на каменное ограждение, он задумчиво разглядывал корабли и, казалось, вовсе не обратил на них внимания. Константин подсадил Женевьеву и уселся рядом. — Хорошего праздника, — вежливо сказала она. Навт перевел на нее взгляд светло-голубых глаз и улыбнулся. — И вам хорошего праздника, мелюзга, — сказал он. Под его внимательным и изучающим взглядом Женевьеве вдруг стало неуютно. Она поерзала и спряталась за Константина. — Чего только не бывает, — хмыкнул навт. — А это ваш корабль? — спросил Константин. — Вы — капитан, да? — Какой, этот? — навт показал на стоящий перед ними галеон. — Нет, мой там, дальше, его и не видно отсюда. И нет, я не капитан. Я простой матрос. — Вот как, — разочарованно протянул Константин. — Жаль. Женевьева пихнула его локтем — ну что он, в самом деле? Это же невежливо! Навт усмехнулся и опять повернулся к ним. — Запомни, малыш, без хороших матросов капитан никуда не годится. Можешь спросить у любого из наших: почти все тебе скажут, что главный на судне — капитан. А я тебе так скажу, — он доверительно нагнулся к ним и понизил голос, — если мы не будем следить за звездами, работать с грузом, прокладывать курс, готовить еду, да даже мыть палубу — хорош будет корабль, а? — Значит, капитан и вовсе не нужен? — Ну не-е-ет, — протянул навт. — Он может делать все то же самое, в капитаны-то дураков не берут. Да и мы без капитана разбредемся, как овцы, и на корабле начнется хаос. Получается, и мы без капитана не можем, и он без нас. Он посмотрел на Константина, который, кажется, даже дышать забыл, и внезапно подмигнул. — Но матросы все равно главнее, так-то. — А зачем следить за звездами? — спросила Женевьева. Навт, конечно, был немного странный, но интересно же! — Чтобы знать, куда плывешь, — ответил он ей. — Никогда нельзя терять путеводную звезду. — Что-что? Навт развернулся к морю спиной и уселся на ограждение. Константин придвинулся к нему поближе, и Женевьеве ничего не оставалось, как подвинуться вслед за ним. Если бы еще этот странный матрос так на нее не смотрел! Наверное, это из-за ее метки, хорошо хоть лягушкой не обзывается. — Есть такая легенда, — сказал навт и прижал палец к губам. — Я вам ее расскажу, если вы пообещаете никому о ней не говорить. Конечно, после такого начала они бы ни за что не ушли отсюда без легенды. И только они одни во всей Серене будут ее знать! Дождавшись их кивка, навт мечтательно взглянул на безоблачное и пока еще беззвездное небо. — Самые старые моряки рассказывают, что первым навтом был юноша по имени Сирмон. Он был красив, как рассвет в океане, у него были доброе сердце, умелые руки и умная голова. Еще в юности Сирмон собрал команду самых смелых, самых отчаянных моряков, которые мечтали о том же, о чем и он — открыть новые земли. — И что они открыли? — не вытерпел Константин. Женевьева дернула его за рукав — не мешай, пусть рассказывает дальше. Константин виновато пожал плечами и улыбнулся. — В одном из своих путешествий они обнаружили землю, не обозначенную на карте. Остров это был или материк, неизвестно, но окружали его неприступные скалы и острые рифы. Сирмон сумел провести корабль в безопасное место, и они высадились на эту новую землю, преисполненные надежд. Но там уже были жители — прекрасный народ, который умел видеть будущее и знал прошлое всего мира. Их женщины владели особенной магией, а мужчины были добытчиками и воинами, и у каждой из женщин на лице были особые рисунки, описывающие всю их жизнь. Этот народ радостно принял гостей, и они пробыли там несколько месяцев. Сирмон успел полюбить одну девушку — с лицом белым, как луна, и волосами черными, как ночь. И когда им настало время уплывать, он предложил ей отправиться с ним. Но отец девушки был против, и она пошла против его воли, сбежав на корабль Сирмона самой темной ночью. Разгневанный отец проклял всю команду и свою дочь, и в ту же ночь моряки сбились с курса, а затем началась буря. Такой страшной бури Сирмон никогда не видел, и его корабль наверняка разбило бы в щепки, если бы не та девушка. Она сказала Сирмону, чтобы он наблюдал за звездами, и когда увидит самую яркую, он должен плыть за ней. Потом она поцеловала его и бросилась в океан. И почти в тот же миг ветер утих, а волны успокоились. А на небе зажглась такая яркая звезда, что Сирмону было больно на нее смотреть. Они плыли за ней долгие недели, но все же добрались до дома. Сирмон назвал ее своей счастливой звездой — путеводной звездой, которая не дала ему сгинуть во тьме. В память о бесстрашной девушке он сделал себе на лице татуировки, в которых выразил всю свою любовь и боль от ее потери. С тех пор каждому моряку передается легенда о путеводной звезде, и каждый из нас обязан ее найти. Ни один моряк не станет моряком без путеводной звезды. Без счастливой звезды, которой когда-то была самая прекрасная девушка из всех живущих на земле. — Как печально, — вырвалось у Женевьевы. — Почему ее отец был таким жестоким? — Все отцы такие, — тряхнул головой Константин. — А что потом стало с Сирмоном? — Говорят, он поменял имя и остался жить на отдаленном острове — на нашей родине. И с того момента он больше никогда не выходил в море. — Очень печально, — повторила Женевьева и задумчиво потерла подбородок. — Я бы хотела, чтобы они остались вместе. — Может быть, когда Сирмон умер, его душа стала звездой, и теперь они навечно вместе, — подмигнул ей навт. — В конце концов, это всего лишь легенда. Женевьеве казалось, что она спит наяву. Она так и видела печального Сирмона, прекрасную девушку с рисунками на лице и страшную бурю, с которой борется отважный корабль. Навт соскочил с ограждения и похлопал их по плечам, заставив ее вздрогнуть. — Думаю, вам стоит вернуться домой. Уже поздно, и ваши родители будут переживать. Только не забудьте — никому ни слова! Махнув им рукой, навт медленно пошел к кораблям, а Женевьева испуганно глянула на небо. И правда, уже стемнело, на небе зажглись звезды, и мама наверняка волнуется. — Пойдем скорей, — потянула она Константина. — Нас опять будут ругать! Когда они добежали до замка и остановились у дверей перевести дух, она взглянула на усыпанное звездами небо. — Как ты думаешь, а мы можем найти свою счастливую звезду? Мы же не моряки… — Ну я свою уже нашел, — беззаботно ответил Константин. — Когда это? — О-о-очень давно, — сказал он и потянул ее за выбившийся из пучка локон. — Очень-очень! — Выдумываешь ты все! — Вовсе нет, — он рассмеялся и по привычке обхватил ее плечи. — Моя самая главная счастливая звезда — это моя милая, драгоценная, самая любимая кузина! Женевьева насупилась. — Вообще-то я серьезно! — Я тоже, — Константин развернул ее к себе и улыбнулся — спокойно, светло и так по-доброму, что у нее защипало в носу. — Без тебя я бы, наверное, уже давно умер. Например, на той стене. Ну или от тоски. А ты и вправду освещаешь мне путь, моя счастливая звезда. Ну и что на такое нужно отвечать? В той книжке для юных аристократов и строчки не было про то, что говорить, когда тебя называют звездой. Даже если это заслуженно. Ну, по крайней мере, частично. Ее смущенное молчание прервал Константин, еще раз дернувший ее за локон. Он вновь стал беззаботным и веселым, а в голубых глазах зажглись озорные искорки. — Только не вздумай загордиться! — сказал он, слегка щелкнул ее по носу и отскочил в сторону. — Эй! Под его заливистый хохот Женевьева подтянула рукава и припустила за ним следом.