Две твердыни

Мой караван шагал через пустыню, Мой караван шагал через пустыню Первый верблюд о чем-то с грустью думал, И остальные вторили ему.*

Вот так и вышло, что теперь Ларсий колыхался на попонах, закутанный по брови в синюю шерсть. Путь туда прошёл без происшествий, не считая того, что Ларсий проклял весь верблюжий род заодно со всеми погонщиками и ремесленниками, создававшими попоны и одеяла, потому что неудобно было решительно каждую минуту этого проклятого путешествия. Отдельно Ларсий хотел бы высказаться по поводу оазисов и устройства водоёмов в них. Ни оградки, ни куста, слугам приходилось расставлять самодельные ширмы под недоумевающие взгляды погонщиков. А что такого, все же мужики, все моются на самом виду, а ты чем хуже? Не хочешь — не мойся. И даже за ширмами у него не было уверенности, что кто-нибудь не сунет любопытный нос. Ларсий шипел, рычал, исходил ядом, но не собирался объяснять этим ослам, почему предпочёл бы обойтись без комментариев по поводу своей обнажённой натуры. Дворцовые слуги в основном и так всё знали, как и весь город, но, к счастью, среди караванщиков молва вроде бы не ходила, и Ларсий не намеревался её пускать. В итоге мылся он не всякий раз, а только в больших оазисах, где можно было потихоньку отлучиться в какое-нибудь укрытие на другом конце озера взяв только пару ближайших слуг. Это было трудно и хлопотно, и Ларсий всё равно чувствовал себя униженным и мысленно строчил приказы о наказаниях. Сам визит, впрочем, прошёл довольно успешно. Ларсий даже присмотрел среди местных принцесс жену Энкилю и предварительно договорился о помолвке. Мальчишка, конечно, и с шуудэ уже прижил кого-то, но законных жён это не отменяло. Время в гостях пролетело незаметно. Ларсий даже сожалел, что возвращаться нужно так быстро. Здесь ему почти ничего не надо было делать. Так, одна встреча за весь день, да полюбоваться на местные скудные красоты. А остальное время — лежи себе у фонтана под опахалами, как рашудан, будь он неладен. Дома же ждали горы дел, с которыми мальчишка Аскаль, скорее всего, не справился, которые теперь придётся ещё и переделывать за ним. А потом та история с дворцовыми подземельями и зеркалом — кто знает, что из неё выйдет? И наверняка в итоге Ларсию же и придётся всё это приводить в удобоваримый вид, унимать панику, а то и мятежные настроения. Ларсий откинулся на подушки прикрыл глаза. Может, не возвращаться? Эта мысль не отпускала его до самого отъезда. Она был иррациональной: что значит, не возвращаться? Можно подумать, он тут кому-то сдался. По дороге до Адмара остаться было решительно негде. А если уж прибудет в Адмар, то… Почему-то он был уверен, что, переступив через порог дворца, не сможет уже подать прошение об отставке. Хотя по-хорошему именно это и следовало сделать. Причём ещё до этой поездки, в тот самый вечер. Впрочем, поездку он эту заслужил. Путь был неприятным, зато сам визит оказался прямо-таки отдыхом. В Адмаре он бы так не смог, даже если бы рашудан отправил его в отпуск, чего тот, впрочем, никогда не делал. За много лет Ларсий разучился расслабляться. Он всё время суетился, куда-то бежал, за всем присматривал, боялся что-то забыть. И как только он вернётся в Адмар, он снова, как глупый хомяк, полезет в это колесо и будет там крутиться, пока не сдохнет. От этой мысли ему стало страшно. Почему он должен всю жизнь бежать в колесе? Ради кого? Ради того, кто без раздумий отправил бы его на казнь за малейший промах? Ради его детей, которые терпели его через ненависть, чтобы спасти свои шкуры, когда придёт время? Ларсий сжал зубы и снова затолкал эти мысли поглубже. Ответа у него не было, а раз так, нечего было и думать о подобном, так и дать слабину недолго. В этих безрадостных мыслях он провёл больше половины обратного пути. Проблемы с мытьём никуда не делись, а неминуемо встающие вдали стены дворца постепенно вытягивали из Ларсия последние остатки боевого духа. Его верблюд, как будто переняв его тоску, плёлся в самом хвосте каравана, несмотря на понукания погонщиков. Впрочем, Ларсий предполагал, что он просто стал тяжелее за время визита, потому что, оттягивая ненавистный момент отправления, прводил целые дни поглощая сласти и местные деликатесы. Не то чтобы они были очень вкусные, но на нервной почве Ларсий ел. Много. Он отчаянно не хотел в Адмар. Он уже подумывал о том, чтобы развернуться и поехать обратно, в ту землишку, и остаться там хоть нищим на паперти, только бы не возвращаться. Дворцовые округлые крыши высились над ним во сне, завлекая в вечное колесо, предвещая непрерывный, недооценённый, неблагодарный труд и мгновенное забвение. Ради чего всё это?! Ради чего он сам себя загоняет в угол?! Верблюд отстал ещё немного. Ларсий уже не мог скрывать своё дурное настроение от челяди, он сгорбился и закрыл лицо руками, про себя проклиная всех и вся, в том числе себя самого. Столько лет он изо всех сил отращивал внутренний стержень, который не дал бы ему согнуться перед лицом трудностей. И вот теперь этот стержень пригвоздил его к месту, которое он ненавидел. Куда угодно, только не в Адмар. Куда угодно, только не в Адмар. В какой-то момент Ларсий понял, что молится. Он не знал, кому. Адмарские поверья он не признавал, а западные давно забыл. Он не верил в высшие силы. Он верил в людей, а точнее, в себя. Он никогда не позволял себе положиться ни на чью высшую волю, потому что знал, что кроме него самого о нём никто не позаботится. Ты дошёл до ручки, старый Ларсий, сказал он себе. Ты просишь подаяния. Ты больше не имеешь права ни на чьё уважение. Он взвыл сквозь сжатые зубы и изо всех сил пожелал исчезнуть, затеряться и никогда больше не показываться людям на глаза. Следующим утром, когда пора было отправляться в путь, караванщик внезапно замер и встал на пригорок, прислушиваясь к ветру. Ларсий сначала не обратил внимания, но потом услышал, как кто-то спорит, мол, выходить или подождать. Сам бы он предпочёл подождать, хоть и не знал, о чём спор. Но всё, что откладывало возвращение в Адмар, ему нравилось. Хоть даже путешествие было неприятным и некомфортным, это всё равно было лучше, чем… Они всё же вышли. Маг-погодник обещал всё уладить. Ближе к полудню стало ясно, что он не справится, и решено было срочно повернуть к оазису и всё-таки пересидеть… что? Песчаную бурю. Ещё через полчаса стало ясно: не успеть. Буря надвигалась, казалось, со всех сторон. Горизонты почернели, исполосованные столбами смерчей. Маг-погодник дрожал и заикался, клянясь, что никогда такого не видел. Ларсий сидел на верблюде и безразлично смотрел, как кольцо смерчей смыкается и затягивается вокруг него. Ветер сдул с его головы синюю шерсть и растрепал отросшие рыжие волосы, так что теперь они вперемешку с песком хлестали его по лицу. В Адмар он не вернётся — это стало очевидно. Потом он уже ничего не мог думать, сражаясь с потоками песка и пряча лицо как можно глубже под одежду, чтобы хоть как-то дышать и не остаться без глаз. Он никогда не попадал в песчаную бурю. В какой-то момент земля под ним завертелась, а возможно, это верблюд понёс, а потом Ларсия, казалось, подхватило море песка и понесло куда-то, покатило и… оставило в покое. Когда он осмелился открыть глаза, сначала ему показалось, что он похоронен заживо. В ужасе он содрал с лица всю ткань, засыпав себе за ворот песок, задёргался, и наконец выкопался из бархана. Кругом сколько хватало глаз был нетронутый песок. Смеркалось. Ларсий встал из бархана и огляделся более тщательно. Невдалеке он заметил на песке что-то цветное и с трудом побрёл туда. Это оказалось краем попоны с верблюда. Сам верблюд был здесь же, погребённый под песком. Дохлый. Ларсий поозирался, сколько мог в сумерках, но больше никого и ничего не увидел. Рациональное начало в нём снова временно взяло верх над отчаяньем, и он принялся соображать. Один, с ограниченным запасом воды, без верблюда, днём он далеко не уйдёт. Значит, идти надо было сейчас, тем более, что он неплохо ориентировался по звёздам. Верблюд, опять же, скоро начнёт вонять, а на вонь могут сбежаться падальщики, если только в этой пустыне хоть кто-то живёт. Куда идти тоже было ясно: обратно к оазису. До следующего слишком далеко, а о том, чтобы дойти до Адмара и речи быть не могло. Оставалось только дождаться следующего каравана. Правда, Ларсий не мог припомнить, чтобы караваны в этом направлении планировались в ближайшее время. Он утешал себя тем, что, всё же, не всеведущ, и кто-то мог и помимо его знания отправиться этим путём. А ещё где-то глубоко внутри у него сидела слабая надежда, что его станут искать. Но он не очень-то в это верил. С огромным трудом и облившись семью потами, Ларсий выволок из песка верблюжью поклажу и отобрал то, что, как он полагал, сможет унести. Потом взвалил на спину и с горечью понял, что половину придётся оставить. В итоге он взял одеяло, самую лёгкую по весу еду и минимум воды, поскольку вода в оазисе была, а если он не найдёт оазис, то его уже ничто не спасёт. И тронулся по барханам. Идти было мучительно. Ларсий даже по дворце ходил мало, а тут ещё разъелся. Одышка начала мучить его с первых шагов по песку, а через полчаса он уже думал, что сейчас начнёт кашлять кровью. Но как-то обошлось. Со временем даже стало легче, хотя к середине ночи ноги стали заплетаться, и в какой-то момент Ларсий ткнулся носом в песок. Пока он сидел, переводя дыхание и прикидывая, стоит ли сейчас пить воду или ещё потерпеть, из песка прямо у него под рукой вывинтилась ящерка. Ночью в пустыне было холодно, а Ларсий от натуги распалился и обливался потом. Ящерка, видимо, приняла его за нагретый дневным солнцем камень и шмыгнула в рукав. У Ларсия не было сил её искать и выгонять. В течение ночи и утром он делал ещё много привалов, и почти на каждом ему под одежду проникали ящерки. Ларсий подумал, что он похож на пошедший ко дну корабль, в котором селятся рыбы и всякие морские гады. Он подозревал, что если не найдёт оазис и сдохнет посреди пустыни, эти мелкие твари его сожрут, но такой сценарий не беспокоил его. Он хотел, чтобы этот эпизод его жизни просто кончился. Как угодно. Оазис он всё же нашёл, всего часов пять спустя после рассвета. К тому моменту он уже практически полз, а поклажу свою не побросал только благодаря своему оказавшемуся напрасным внутреннему стержню, который не позволял изменить продуманному плану. Добредя до воды, он рухнул лицом в небольшой родник и чуть не захлебнулся, в последний момент с трудом оттолкнувшись руками. Под одеждой защекотались маленькие лапки, и ящерки скопом покинули своё временное убежище, разбежавшись по оазису. Спустя пару часов, когда солнце уже палило нещадно, Ларсий заставил себя встать и заняться неотложными делами. Он напился, вымылся и как смог прополоскал одежду, развесил её на колючих кустах, нашёл местечко потенистее и улёгся там на своё одеяло, припрятав сумку с едой. Его никто не побеспокоил. Не побеспокоил его никто ни в тот вечер, ни в последующий день, ни вообще на этой неделе. Запасы, которые он притащил от павшего верблюда, кончились. К счастью, в оазисе росло несколько плодовых деревьев, и Ларсий мог дотянуться до их нижних ветвей. О том, чтобы ловить живность, и речи не шло, он был совершенно неспособен к охоте. Впрочем, по мере того, как еды становилось всё меньше, Ларсий обнаружил, что может иногда вскарабкаться на нижние ветки деревьев. Сначала ему это давалось очень тяжело, но потом он вспомнил, как в детстве вместе с другими мальчишками залезал на пятках по ровному стволу. Конечно, сейчас он был намного тяжелее, и его ноги едва могли приподнять его вес, но постепенно он приловчился залезать хотя бы на высоту человеческого роста. И очень кстати, а то на нижних ветвях фрукты не успевали вызревать. Как-то раз к нему приползла змея. Ларсий кемарил в полуденный час на краю воды. Думать он не мог ни о чём вообще. Иногда ему даже казалось, что он забыл человеческий язык — все языки, какие знал. Так вот, змея приползла и уставилась на него своими хищными глазами, аппетитно облизываясь. Ларсий смотрел на неё без единой мысли в голове. Что толку? Поймать её он не поймает. Если она решит его ужалить, не увернётся. Будь что будет. Будь что будет — это единственное, что он мог подумать. Он посмотрел на свои руки — непривычно тонкие, с обломанными грязными ногтями. Штаны ему давно уже приходилось подвязывать, а рубашка иногда соскальзывала с обоих плеч разом. Где-то в глубине сознания он понимал, что на фруктах он долго не выживет, а накопленные на теле запасы скоро кончатся. И караванов через этот оазис не планировалось. И не искали. Но дойдя до этой мысли, он переставал думать. Змея поглазела на него ещё какое-то время и уползла. Ларсий различал её блестящую головку среди листвы, а потом на песке. Змея ползла в пустыню. Зачем посреди жаркого дня ей в пески? Ларсий приподнялся, чтобы удостовериться: ну да, точно, вон она ползёт по барханам. Почему не осталась у оазиса? Не думая ни о чём, кроме змеи, он встал и побрёл к краю зарослей. Он всё ещё видел чёрное гибкое тело, оставляющее характерный след на песке. Что там впереди, куда она так стремится. Он поднял взгляд.