Цветы для Элеонор

Глава 4 Первый урок Элеонор

      Элеонор тяжело вздохнула лежа на больничной койке, в который раз серый мир оказался сильнее её. Ей не сломали палочку, её не наказали, не отстранили и уж тем более не исключили, как она того желала. Она стала потерпевшей стороной, больной, которой нужна помощь. А во всём виноват мужчина — Альбус Дамблдор!       Да, да, во всём виновата его философия второго шанса, его пресловутая Сила Любви, его слепота, что позволяла видеть в людях только хорошее. И его попустительство, что если что-то спрятать, то ничего не будет; если никто не узнает, то ничего не будет; если никто не умер, то можно всех простить и жить дальше. Но Элеонор не собиралась прощать серому миру.       Элеонор перевела взгляд на перебинтованные руки, потом взгляд скользнул на тумбочку, там лежала её волшебная палочка. Кипарис и сердечная жила дракона, так сказал человек, что вручил палочку. У него были странные золотые глаза, которые приковали внимание Элеонор, что она не запомнила больше ничего об этом мужчине, кроме его золотых глаз. Это казалось странным, она не помнила ни его роста, ни телосложения, был ли это мужчина или женщина, только глаза. Они были странными для серого мира, казалось, что цвет был только в них, а остальное становилось ещё более серым на их фоне.       Вопреки сказанным словам, волшебная палочка не стала Элеонор подругой, Элеонор не чувствовала от неё тепла или исходившей от неё мощи. В отличии от Тома она не смотрела на неё столь вожделенно и безумно. Взяв палочку в левую руку, Элеонор ощутила лишь одиночество и пустоту, как внутри себя, так и внутри палочки.       Мысли Элеонор прервал знакомый голос из-за ширмы. — Мисс Фицджеральд, разрешите?       Элеонор нырнула под одеяло, приняв лежачие положение. В приюте быстро учишься скромности, покорности и сдержанности, иначе в тебя их быстро вобьют взрослые, что должны воспитать из тебя человека. Человеком серого мира Элеонор отказывалась становиться, но многие привычки мы получаем, сами того не желая. — Да, мистер Дамблдор, проходите.       Из-за ширмы показалась рыжая голова Дамблдора с его лукавой улыбкой. — Я думаю, мисс Фицджеральд, что в Хогвартсе уместней меня называть профессор. — Хорошо. — Я взял на себя такую смелость и разместил ваши вещи в вашей комнате, а также собрал вам сумку для вашего первого урока. — сказал Дамблдор, показывая сумку. — У меня всё равно нет ничего ценного. — флегматично ответила Элеонор. — А ещё я вам принёс десерт с ужина, сегодня был просто восхитительный миндально-бисквитный торт с ореховой помадкой. Вам стоит подкрепиться. Утром вас проведёт ваш староста Гедеон Пруэтт, кстати, ваше расписание. — Дамблдор положил листок бумаги поверх палочки Элеонор.       Элеонор ничего не ответила, она ждала, когда Дамблдор начнёт свою речь, попросит извиниться её или оправдаться, но она не собиралась ничего этого делать. Дамблдор же пошёл за ширму и скрывшись на половину, обернулся. — Мистер Рейнс весьма несносный молодой человек, не всегда следит за тем, что и кому говорит, как и многие с Гриффиндора. Если вы дадите ему ещё один шанс, думаю вы поладите. — Я собиралась его убить. — в никуда произнесла Элеонор сухим голосом. — Вы поступили правильно, мисс Фицджеральд, защищая честь своих родителей, которых вы не знали. Годрик бы вами гордился.       Элеонор лишь оставалось смотреть на серый потолок больничного крыла, абсолютно ничего не понимая.       Утро Элеонор началось с завтрака, который ей подали за ширму, вместе со сменной одеждой, которую вычистили от крови. Поглотив безвкусный завтрак и запив жирным молоком, Элеонор переоделась и села на кровать ждать.       Её ожидание было прервано зычным смехом молодых людей, на которых начал шикать дежурный целитель. — Мисс Фицджеральд, если вы ещё не одеты, я вхожу! — сообщил мужской баритон.       Следом отдернулась занавеска на ширме, и обладатель голоса пристал во всей красе. Огненно рыжий, с живыми глазами, в которых танцевали бесы и широкой улыбкой. На его левом запястье виднелась наколка, а на правом висели кожаные браслеты. Элеонор знала, что наколки носили только зеки или пираты, и судя по серьге в ухе, перед Элеонор был пират. Молодцеватый, славно сложенный, шесть футов ростом, красавиц парень. — Ну что, львица, как настроение, боевое? — спросил староста и сделал несколько выпадов кулаками. — Пойдёмте. — только и сказала Элеонор забрасывая сумку на плечо. — А ты скромная и молчаливая, может тебя подразнить? — сказав это, староста полез щекотать подмышками Элеонор.       Элеонор отпрыгнула и поглядела злым взглядом на старосту. — Не смей ко мне прикасаться. — прорычала она. — Уууууу, — протянул староста. — Элеонор страшная, боюсь, боюсь! Львица, пошли лучше Хогвартс покажу, этих двух остолопов не бойся, они и мухи не обидят, да ребята? — За Гриффиндор и Дом пронзаю сердце ножом. — Не бойся, львица, мы не обидим, а кто обидит тебя, сразу говори, не бойся, мы их поставим на место.       Все трое семикурсников громко засмеялись и их стал выгонять дежурный целитель. Так в компании трёх юношей Элеонор пошла на свой первый урок.       Первый урок, что усваиваешь в сиротском приюте, был прост: никому не верь. Верить нельзя даже себе, если тебе что-то показалось, то надо проверить и делать что-либо только, когда полностью уверен. Взрослые пекутся только о себе, дети заботятся только о себе и своей стае, если ты кому-то поверишь, то тебя оставят с носом при первой удачной возможности.       Второй урок был ещё проще: не бойся. Как только ты начнёшь бояться, как только ты начнёшь сомневаться, они почувствуют это и вцепятся тебе в глотку. Ты должен быть уверен в себе и смотреть страху в глаза, страх должен бояться тебя, ты должен сам стать ужасом.       Третий урок гласил: не проси. Не стоит никого просить об одолжении, вступать в сговоры или совершать сделки, только то, что ты вырвал у жизни своими руками может быть твоим. Храни это и никому не отдавай.       Первый урок, что Том преподал Элеонор был чисто английский, он игнорировал её, потерял всяческий интерес. Элеонор была одиночкой, что привыкла полагаться только на себя. Она никогда ни у кого не просила, а если её наказывали, то никогда не плакала. Она молча работала, молча занималась, молча ела и спала украдкой, под кроватью или прячась в шкафу.       Дети сбивались в стаи, у каждой стаи был свой вожак и каждый вожак хотел только одного — вцепиться в глотку другой стаи. Оторвать от стаи чуть больший кусок пирога, чуть лучшее одеяло, одежду, игрушку. Самым сильным, наглым и многочисленным стаям доставалось всё, остальные вынуждены получать остатки. Элеонор казалось, что эти «объедки» кидают лишь потому, чтобы обиженные не взбунтовались и они не бунтовали. Они принимали свою роль, мечтая о замке в небе, который всего лишь мираж, они верили, что однажды станут сильнее, и всё что принадлежало сильным — станет их. Они не знали, что если они все объединятся, то смогут побороть самую наглую стаю, но дети не объединялись, а наоборот ссорились, ссорились из-за того, кому достанутся «объедки».       Одиночек было двое: Том и Элеонор. Остальных подмяли стаи и заставили подчиняться вожаку. Когда Том, внушивший ужас всем, перестал замечать Элеонор. За неё взялась стая.       Им не нравилось в Элеонор всё, что она молчит, что она работает, учится, не нравился её шрам на правом запястье, не нравилось, что она левша. Не нравилась её мордашка и её волосы. Не было ничего, что бы нравилось стае. Её задевали, но она была стеной, но вот прошло полгода и настало время преподать ей урок. С ней заперлись в комнате, попробовали бить, но она била в ответ, яростно и злобно, она выбила вожаку зуб — огромная потеря для девушки. Элеонор повалили на пол, её держало пятеро, когда вожак остригла волосы Элеонор и попыталась изувечить лицо.       В этот момент дверь открылась сама по себе и вошёл Том. — Прочь отсюда, вредители! — прошипел Том, его голос был низок и зловещий, он задевал первобытные струны души человека.       Со стеклянными глазами, стая поднялась, словно сомнамбулы, шатаясь из стороны в сторону, они вышли из комнаты. Элеонор осталась наедине с Томом. — Вот видишь, Ленор, что бывает с теми, кто меня не слушается?       Том попробовал погладить Эленор по лицу, но еле успел увернуться от ножниц, которыми завладела Элеонор.       Ничего не изменилось в Хогвартсе, это такой же приют с такими же стаями, или ты примкнёшь, или тебя раздавят. Значит правила для Элеонор оставались теми же.       Волосы в тугой узел, узел в косынку, сверху шляпу. Ослабить корсет, чтобы не мешал двигаться, туго затянуть шнурки на ботинках, чтоб не болтались. Сверху надеть форму и мантию — не самая дорогая, не самая модная, но её, а не с чужого плеча. Простая сумка для учебников через плечо. Шило в рукаве под левую руку, кусочек зеркальца в правой. Ходить тихо, как ночь, быть незаметней воздуха, уходить как дым над рекой. Выглядывать из-за угла, только смотря в зеркальце, всегда быть осмотрительной, не оборачиваться, не оставлять следов.       Учиться лучше всех, разобраться в теории, осваивать практику, вырваться из пороков серого мира, выковать свою судьбу и превозмочь серость бытия. Суровый и уверенный взгляд, путь только к победе.       Элеонор толкнула дверь в класс, в нём сидели ученики, сорок два ученика принятых на Гриффиндор. Двадцать пять было чистокровных, двенадцать полукровных и лишь пять из семей маглов. Правила не изменились, всё так же, как и везде в этом прогнившем мире.       Чистокровные волки, что силой принуждают к миру, полукровные собаки, что прижав хвост могут только лаять, и овцы, что станут пищей волкам, а когда те наиграются, то съедят и собак.       Элеонор села за парту одна.