Тридцать дней

Ненависть — один из худших советников. Коннор знал о ней многое из встроенных протоколов и дополнительных баз данных. Ещё до девиации ему было известно, каким приёмами её можно ослабить, как на ней сыграть, как изобразить. Но именно в этот момент он полностью потерял контроль над эмоциями. Ещё никого ранее он так сильно не ненавидел. Именно поэтому он не стал скрывать информацию, которая грозила расколоть девиантов. Пускай: он искренне считал, что такое умалчивать нельзя. Его враги — а именно ими он считал этих андроидов — рассчитывали, что он так не поступит, ожидая от него по обыкновению взвешенного решения. Оно бы выиграло им время, за которое сообщники успели бы подчистить следы или последствия стали бы необратимыми. Маркус бы поступил взвешенно, спасая свой народ от потрясения, которое должно было обрушиться. Он нашёл бы способ аккуратно провернуть, чтобы не допустить преждевременной утечки информации, вывести преступников на диалог, снизить ущерб для андроидов в целом. Но Коннор — не Маркус. После того, как передал преступников в руки закона, он шёл, «не оглядываясь на взрыв» в инфосфере андроидов. Выключил связь, отрубил связь с Интернетом, заблокировал каналы. Он даже думать не хотел, что там сейчас происходит после таких новостей. Целая организация андроидов, под самым носом провернувшая преступление против людей и против андроидов! Немыслимо, но такова была реальность. Если бы Коннор не заметил, что одному свидетелю-андроиду за пару дней переписали часть воспоминаний… Ненависть властвовала над разумом, оставляя его предельно ясным. И одна единственная установка: желание увидеть Хэнка. Плевать, если он уже знает, что натворил Коннор, и не одобряет этого. Коннор разыщет его. Неважно, где или с кем. — Коннор? — его позвал какой-то андроид на улице, но он даже не скосил взгляд. После повторного оклика он включил фильтры «Только Хэнк» и «Потенциальная опасность», отсеивающие ненужные данные, превращающие их в шум. Единственная информация — точка на мысленной карте, где Хэнк. И Коннор шёл ему навстречу, понимая, что и Хэнк к нему приближается. Всё сознание сконцентрировалось до этой точки, словно позволь Коннор думать себе о чём-то другом, и он взорвётся, начнёт кричать, не зная, как перебороть это острое, обжигающе холодное чувство. Ему необходим якорь. Вся информация об окружающем мире лишилась детализации, его система ничего не фиксировала. Он шёл, а диод горел красным, не переставая ни на секунду. — Коннор! — раздался самый нужный голос. Коннор ускорился, приблизился к Хэнку, выскочившему из автомобиля. Он не нашёл в себе ресурсов, чтобы хотя бы улыбнуться, вжался в Хэнка, крепко обнимая руками и уткнувшись носом в шею. Его человек. Ничей больше. Никто не посмеет у него его отнять, уж он постарается. — Что случилось? — спросил Хэнк, ласковая поглаживая по голове и прижимая ближе. Коннор вдохнул его запах, ощутил бешеный стук сердца всем корпусом и прикрыл глаза. Хэ~энк. В голове стояла тишина, прерываемая исключительно информацией о Хэнке. Он здесь, он жив, он в безопасности. — Дома, — ответил Коннор, не выпуская из объятий и не открывая глаза. Под стук сердца ненависть отступала. Неспешно, но они не торопились. Что-то происходило, обязательно происходило, но Коннор позволил себе не думать об этом. Хотя бы полчаса не думать, не решать, не прогнозировать. Начала накатывать усталость, ненависть слишком энергозатратна, если нельзя выплеснуть её.