Это ты

Когда Лань Чжань заходит в аудиторию, то внутри стоит сильный гул. И это вполне привычное дело, потому что предмет по истории мировой литературы профессора Цзяна пользуется удивительной популярностью. В выяснения причины такого феномена Лань Чжань не вдаётся. Факт остаётся фактом. Он молча проходит между рядами парт и по привычке занимает место в одном из первых. До начала лекции есть ещё десять минут, поэтому чтобы изолироваться от общего шума, он достаёт наушники из сумки. Ещё один удивительный феномен: стоит профессору войти в класс, как галдёж моментально прекращается. Все с замиранием и восхищением наблюдают, как он выводит красивым каллиграфическим почерком цитату на доске. — «Истина существует лишь постольку, поскольку существует ложь.» Кто-нибудь знает, кому принадлежат эти слова? — Платон? — неуверенно предполагают в ответ с задних парт. — Почти угадали, — с улыбкой произносит профессор. — Сократ? — на этот раз голос доносится откуда-то справа. — Ещё варианты? — Конфуций. — Близко, но всё ещё недостаточно. Ещё предположения? Тишина становится такой абсолютной, что слышно как кто-то шагает по старым университетским половицам в коридоре. Но неуверенных предположений больше не следует и профессор Цзян, как и всегда в подобных случаях, обращается к Лань Чжаню: — Ванцзи. — Чжуанцзы, — коротко и без какой-либо запинки отвечает он. — Именно. Отсюда следует следующий вопрос: и что же именно он пытался донести до нас этим высказыванием? Тот же голос справа на этот раз произносит с более уверенной интонацией: — Это легко, профессор. Пока существует одно, то непременно будет существовать другое. Это как с добром и злом. Или как с чёрным и белым. Разве возможно одно отделить от другого? — Хорошо. Все согласны с данной теорией? Профессор Цзян снимает очки и протирает их белым платком, пока по аудитории проносится соглашающийся возглас. — Раз уж мы так быстро затронули тему добра и зла, давайте сначала дадим каждому из этих понятий конкретное определение. Итак, добро — что это такое? Кто-то выкрикивает: — Правильные поступки. — Принимается, — соглашается профессор. — Ещё! — но больше никто предположений не выдвигает и профессор Цзян решает продолжить: — Неужели ни у кого совсем нет никаких мыслей? Добро же не ограничивается одними хорошими поступками. — Мысли есть, но выразить их правильно не получается, — признаётся кто-то из студентов. — И это приводит нас к тому, что порой самые простые явления сложно выразить словами или дать им объяснение. В нас с детства закладывают фундаментальные основы, определённые знания и постулаты. Например, мы все знаем, что… обманывать, воровать или… Тут дверь с грохотом открывается, и профессор обрывает лекцию на полуслове. Вся аудитория, включая Лань Чжаня, поворачивается на звук. Это был он. Тот самый парень, упавший с дерева. Интересно, это у него фишка такая — появляться столь неловко? — Простите, я опоздал, — произносит он с абсолютно обезоруживающей улыбкой. — Не мог найти нужный класс, —добавляет в оправдание и профессор жестом указывает студенту занять любое свободное место в аудитории. — … мы все знаем что обманывать, воровать или опаздывать на лекции — плохо, — по аудитории проносится лёгкий смешок. — А всё плохое, как правило, всегда ассоциируется с чёрным цветом. Соответственно синонимы к этим словам пропорционально обратны. Но если подумать, если копнуть чуть глубже всегда ли чёрное действительно означает чёрное? — Это как, профессор? — Проще объяснить, наверное, будет на примерах, — он садится на угол стола, продолжая: — Вот, скажем, решили вы быть честными и всем всегда говорить правду. Правда — это ведь хорошо, верно? Вы делаете доброе дело и совесть ваша чиста. И допустим встретили вы человека. Узнали его получше, нашли недостаток и решили ему об этом рассказать. Да только человеку ваша правда оказалась не нужна. Или ещё хуже: она его просто сломала. И кто в данном случае виноват? Вы, сказавший правду, или тот, кто её не воспринял или воспринял, но слишком близко к сердцу. И что получается — всегда ли хорошо говорить правду или лучше соврать? — Э-э, профессор, это как-то… слишком уж сложно. — Вроде бы вы только что говорили, что трактовать подобные высказывания легко? — И как это всё взаимосвязано с высказыванием Чжуанцзы? — Очень просто, — продолжает профессор. — Суть любого философского учения — это поиск истины, поиск себя, поиск некой цели. И чтобы найти ответы на вопросы, как правило, нужно начать с простого, — и выдерживает паузу. — Сделать первый шаг. Как вы думаете, что это может быть? — Познать себя? — Слишком сложно, — говорит профессор, а после небольшой паузы продолжает: — Для того, чтобы бегать, нужно сначала научиться ходить. В нашем случае, чтобы понять учения любого философа, нужно начать с истории. Поэтому сейчас мы открываем страницу триста девяноста вторую и начинаем наш путь с мифологии Древнего Китая. После этого аудитория тут же заполняется шелестом страниц и щелчками ручек и уже через несколько минут лекция входит в свою колею. Лань Чжань старательно записывает каждое важное замечание профессора и делает пометки. Через полчаса кто-то из параллельной группы обращается к нему: — Эй, Лань Ванцзи. И Лань Чжань оборачивается. — Тот парень попросил тебя позвать, — он указывает на кого-то за своей спиной. Лань Чжань, правда, ещё не обернувшись понимает, кто это может быть. А парень, перехватив взгляд Лань Ванцзи тут же расплывается в широкой улыбке и машет рукой. Правда сам Лань Чжань никак на это не реагирует. Тупо отворачивается. Мысленно повторяет себе: не обращай внимание. Просто. Не. Обращай. Внимание. Но не обращать, не получается. Потому что через десять минут ему прилетает первая записка, которую Лань Ванцзи, конечно же, так же старательно игнорирует, как и все последующие. Спустя ещё пятнадцать минут, когда поток бумажных сообщений не уменьшается, он ловит себя на мысли, что этот придурок без каких-либо усилий сможет вывести из себя кого угодно. Даже какого-нибудь буддийского монаха. И это хреново. Очень-очень хреново, потому что терпение Лань Чжаня не вечное и даже не железное. У профессора, судя по всему, тоже. Он замолкает, снимает очки. — Опоздавший нарушитель спокойствия, — внезапно произносит он, и на этот раз Лань Чжань поднимает взгляд. Боковым зрением замечает, как чуть поодаль поднимается и он. — Представьтесь, пожалуйста. — Студент Вэй Усянь, третья группа. — Что ж, студент Вэй Усянь, третья группа, — спокойно повторяет профессор. — Вы видимо хорошо осведомлены в данном материале. Мало того, что вы опоздали на сегодняшнюю лекцию, так вы теперь ещё и не слушаете. — Осведомлён, но не настолько хорошо, как вы, я полагаю. — Даже так? — удивляется профессор. — Давайте проверим. Ответьте на несколько вопросов. Есть ли какие-то различия мифов от легенд? — Да, — без раздумий отвечает Вэй Ин. — Какие? — Мифы посвящены вопросам происхождения мира и существующего порядка вещей, в то время как легенды носят более локальный и земной характер и зачастую связаны с событиями, произошедшие на определённой местности. — Творец Вселенной относится к антропогоническому или космогоническому мифу? — Космогоническому. — В чём основная суть этого мифа? — Творцом Вселенной считается Пань-гу. Предполагается, что именно он вывел Вселенную из хаоса и дал ей определенность. Он был порождением первоначальной двойственности природы, инь и ян, созданным для того, чтобы придать форму всему сущему и создать Небеса и Землю. — Хорошо. И последний вопрос: какие постулаты лежат в основе легенды о семиструнном гуцине? По аудитории прошёлся шёпот. — Легенда о семиструнном гуцине? — тише повторяет Вэй Усянь. Задумывается. — Профессор, но я никогда не слышал подобной легенды. — Тогда, помимо пятнадцатого параграфа, вам предстоит дома с этим разобраться самостоятельно, — говорит профессор, а затем добавляет: — Всем. И не забудьте, что на следующей неделе вместо практического занятия мы едем в музей. Присутствие всех обязательно. И без опозданий. По аудитории проносится синхронное «хорошо», после чего профессор добавляет: — Студент Вэй Усянь, задержитесь на минуту.

***

Лань Чжань всегда искренне полагал, что заводить друзей занятие достаточно хлопотное. Дружба понятие относительное, потому что каждый, так или иначе, в это слово вкладывает свой смысл. И несмотря на то, что с самого детства Лань Ванцзи воспитывали человеком высоконравственным, у него всё же сложилось иное мнение на этот счёт. Для него дружба — не более чем слово, потерявшее всякую ценность; обычные взаимовыгодные отношения, которые рано или поздно закончатся. Лань Чжань убеждён: нереально полюбить кого-то с одного лишь взгляда точно так же абсолютно точно невозможно слепо верить другому человеку настолько, чтобы доверять ему даже самые абсурдные свои тайны. Нельзя сказать, что Лань Чжань не пытался. Пытался. Не раз и не два, просто… Просто так получалось, что все с кем ему доводилось сближаться не приносили ничего кроме банального разочарования. И это странное ощущение пустоты в груди не заполнялось. Так какой в этом смысл? Какой прок в таких отношениях, если тебя приглашают вместе перекусить только для того, чтобы в следующую секунду попросить прикрыть перед профессором? Поэтому Лань Чжань взял себе за правило: держаться от подобных людей, как можно дальше. Выстроил вокруг себя прочные стены, куда разумному человеку пробиваться вряд ли захочется. И эта система ещё никогда не давала сбой. До настоящего момента. Как оказалось, не со всеми правила работают одинаково. Всегда найдутся… исключения. И этот мальчишка, Вэй Усянь, кажется, как раз относится к такому типу людей. Даже сейчас. Он резко плюхается рядом, отчего по библиотеке проносится мерзкий скрежет стула. Буквально вваливается в его личное пространство, заполняя своим присутствием… всё!.. — Наконец-то я тебя нашёл, — так же внезапно произносит Вэй Усянь, как и появляется. Он слишком громкий. Слишком навязчивый. Слишком… Стихийное бедствие, а не человек. — Ва-ау! Какой у тебя красивый почерк, — приблизившись практически вплотную, говорит он. Лань Чжань рефлекторно дёргается. Поддаётся назад. И не сразу замечает, как долбанное сердце подскакивает так, что почти пробивает грудную клетку. Лань Чжань каменеет всем телом, поднимает слегка голову, пока взгляд ненароком цепляется за криво повязанный галстук на шее и… …и открытые ключицы. Лань Ванцзи даже не сразу обращает внимание, как на чистом листке расплывается огромное чернильное пятно. — А вот у меня почерк не очень. С детства проблемы с каллиграфией. Цзян Чэн всегда говорил, что я пишу как курица лапой. Он протягивает руку, очерчивая пальцем ровно выведенные иероглифы, но Лань Чжань резко захлопывает тетрадь и с интонацией, непонятной даже ему самому, произносит: — Зачем ты искал меня? Сглатывает. Потому что в горле внезапно пересыхает. — Оу, точно. Я тут подумал и пришёл к выводу, что наше знакомство началось не правильно. Вот, — он с улыбкой протягивает руку, — предлагаю начать с самого начала. Меня зовут Вэй Усянь, но все друзья называют меня Вэй Ином. — Мне не нужны друзья, — холодно бросает Лань Чжань, полностью игнорируя протянутую Вэй Ином руку и отворачивается. — А ты жестокий человек, — немного растерянно отвечает он. Кажется, он действительно удивлён, что кто-то не заинтересован в общении с ним. — Не будь таким категоричным. На самом деле в дружбе со мной очень много плюсов… — Не заинтересован. — Я же ни одного не назвал. Как ты можешь так быстро отказывать? Лань Чжань повторяет: — Не заинтересован. — А если я предложу тебе выпить кофе? Я как раз работаю в одной кафейне недалеко от универа. — Я не пью кофе. — А что пьешь? — не унимается Вэй Ин. — Чай? Сок? У нас всё есть. Алкоголь не предлагаю, хотя мой босс делает самые крышесносные коктейли во всём городе. Но ради тебя, так уж и быть, мы сделаем что-нибудь исключающее алкоголь. Что скажешь? Лань Чжань недолго молчит. Потом выдавливает из себя короткое: — Ничего. — Ничего? — удивлённо повторяет Вэй Ин. — Что значит ничего? Лань Чжань, ты всегда такой? Лань Ванцзи резко поднимает голову и на короткое мгновение библиотека кружится перед глазами, потому что услышать собственное имя — это последнее, чего он ожидает. — Что ты… — Что — я? — улыбается Вэй Ин. — Удивлён, что я назвал тебя по имени, хоть ты мне его и не говорил? Я тут поспрашивал в группе у ребят про тебя, вот и выяснил. А что мне ещё оставалось, если ты меня избегаешь? — Я не избегаю. — Правда? А мне показалось обратное, — пожимает плечами он. — В любом случае, я хочу пригласить тебя, тем самым отблагодарив за то, что ты помог мне вчера. — В этом нет нужды. — Я так не думаю. Если бы этот скряга охранник поймал меня, то точно бы настучал на меня старшему по общежитию. Так что ты считай, ты меня почти спас, — ровно говорит он, сдувая с глаз, упавшую прядь волос. — Разумеется, я не настаиваю, чтобы ты пришёл, но… — он черкает адрес на помятой салфетке и протягивает её Лань Чжаню, — очень на это надеюсь. Моя смена обычно вечером. Это адрес кафе и мой номер телефона на экстренный случай. Можешь звонить в любое время. Договорив, он бросает взгляд на часы. Резко подрывается с места. — Чёрт! Я уже опаздываю. Ещё увидимся, Лань Чжань, — с улыбкой проговаривает Вэй Ин и машет рукой. А Лань Чжань вновь остаётся в полнейшей тишине. Смотрит на бумажку, оставленную Вэй Усянем, и ловит себя на глупой мысли, что его почерк действительно ужасный.