Не избранный

Загорались звёзды. Рассвет мягко обогнул лагерную стену и приблизился к овражку. Множество раз здесь перерывали землю. Множество холмиков, забытых и пустых, тяжело молчали, и лишь недавняя свежая могилка манила кота к себе. На ней лежали цветы — любимые Пшеницей одуванчики и лютики. Рассвет сам позаботился о том, чтобы у неё были свежие. Он подошёл ближе и сел рядом с холмиком. Несколько секунд он молчал, прижимаясь к шершавой, немного влажной земле боком. — Знаешь, а ведь сегодняшний день был таким же, как всегда, — заговорил он, наблюдая, как постепенно опускается ночь. Он не боялся находиться здесь — лагерь был близко, и бродяги не смогли бы его достать, а кладбище само по себе не пугало кота. Он чувствовал себя даже уютно среди молчаливых могил. Рассвет никогда не боялся мёртвых: они касались его невидимыми холодными боками, шептали ветром сказки на ухо и окружали со всех сторон, а тишина сближала их ещё больше. — На самом деле ничего интересного не произошло. Патрули и всякое такое, ну, ты знаешь. Волколап нашёл гусеницу, большую. Тебе бы понравилась. Он снова умолк, будто ожидая ответа. Ветер легко качнул головки цветов, и те закивали. Рассвет положил голову на лапы, чувствуя, как внутри разливается ноющая боль. — Ладно, кого я обманываю. Я сегодня как будто не здесь, не на своём месте. И не только сегодня. Мне тебя очень не хватает, — он зажмурился. — Очень… Слова сами собой вырвались наружу тихим шёпотом — так же, как и вчера, как и три дня назад, как и в день её смерти. — Я ведь постоянно чувствую, что ты как будто рядом. Вот-вот позовёшь… А тебя нет. Нет твоего тепла по ночам и смеха днём. Все остальные потихоньку приходят в себя, кроме разве что Крылатого — ему очень тяжело. Он даже винит себя в том, что случилось. Но ты ведь его простила? Наверняка простила — ты всегда быстро всех прощаешь, с самого детства… Он вздрогнул от какого-то шороха и открыл глаза. Нет, никого рядом не было. Просто ветерок заставил упасть маленький, почти увядший букетик анютиных глазок. Рассвет бережно приподнял его и положил на место. — Канарейка тоже переживает, но у неё сын, которому она отдаёт всё. Ночница тоже растворяется в детях. А я… Я не знаю, что делать без тебя. Раньше я всегда присматривал за тобой — когда ты училась, играла. Я был рядом, и мне этого хватало — наблюдать и присматривать. Почему я сейчас не усмотрел за тобой? Эх, Пшеница… Знаешь, я забрал цветы, которые ты оставляла в подстилке. Просто так — на них почти не осталось запаха, но выкидывать их как-то не хочется. Ночь сгущала краски. Там, за лагерной стеной, готовились ко сну, и Рассвет смутно различал голоса товарищей. Нужно было возвращаться, пока его не хватились, но уходить не хотелось. Тихие «спокойной ночи», казалось, исходили не из-за зарослей утёсника, а прямо из земли. Холодно. — Может быть, это плохо — пытаться удержать тебя рядом? — прошептал он в никуда. — Может, мне не стоит помнить о тебе? Продолжить нормальную жизнь, помочь выкарабкаться другим… И всё-таки я не могу так. Не могу, понимаешь? Он встал. Да, пора идти. Кот в последний раз вдохнул аромат полевых цветов, и ему показалось, что родной запах витает рядом. — Я пойду. Прости, не могу быть с тобой дольше, а то меня начнут искать. Хороших снов тебе, Пшеница. *** Утренняя суета лагеря давно приелась, и Рассвет так же, как и всегда, поднялся с подстилки. Шерсть встопорщилась после сна. Ничего, он умоется. Надо поесть. «Доброе утро, Пшеница», — машинально подумал он. Кот знал, что подруга не услышит его, но не мог отделаться от привычки постоянно к ней обращаться хоть вслух, хоть в мыслях. Она всегда была рядом раньше, и казалось, что она до сих пор здесь. «Как думаешь, что лучше — мышка или  птица?» — подумал он, и в голове сразу же оформился её милый звонкий голосок. «Да, ты бы посоветовала мышку, а птицу отнести Канарейке. Так и сделаю, тем более, я давно не был в детской. Должен же кто-то теперь наблюдать за котятами и королевами вместо тебя». Рассвет осторожно поднял птицу — голубя — чтобы не помять нежные пёрышки. Котятам понравится новая подстилка потом. Он понёс дичь в сторону детской, откуда уже вылезли котята — двое старших. — Рассвет! Это нам птичка, нам? — заголосила Клеверушка, и кот улыбнулся. Раньше резкий писк заставлял его уши чуть ли не свернуться в трубочку, но сейчас он привык. Тихоня стояла рядом, но её мысли, казалось, были далеко, и только когда сестра горячо зашептала ей на ухо, кошечка оживилась. — Это Канарейке, но она может с вами потом поделиться, — кот осторожно обогнул малышек. — Спросите у неё попозже, хорошо? Он пролез внутрь, в детскую, что уже заполнялась зеленоватым светом. Канарейка была здесь, как и всегда. Ночница дремала в углу, а пёстрая королева сидела, любуясь своим сыном: Лопушок разглядывал зелёный лист со всех сторон и даже пробовал укусить, не понимая, что делать с этой штукой. Он шарахнулся было в сторону от рыжих лап воителя, но тут же успокоился, узнавая слегка знакомый запах. — Вот, принёс вам поесть, — Рассвет положил голубя рядом с Канарейкой, и та благодарно кивнула. — Лопушку понравятся пёрышки. Да, малыш? — она вырвала одно перо из хвоста птицы и подала котёнку. Тот понюхал, сморщился и тихо чихнул, а после потопал к брошенному листку, пытаясь не наступить на огромное для себя перо. — Он быстро растёт, — заметил Рассвет. — Как ты? Как Ночница? — Нормально. Ты теперь заходишь к нам так же часто, как Пшеница раньше, — ответила пёстрая, ощипывая голубя. Воин кивнул. — Мне кажется, она хотела бы, чтобы этим занимался кто-нибудь. Она ведь любила вас и котят. — Ах, иногда мне кажется, что Лопушок похож и на неё тоже. Ты только посмотри, какой он любознательный! — Может быть, — не стал спорить Рассвет. В каждом котёнке были такие черты, которые отличали Пшеницу когда-то. Она сама была вечно маленькой — чуть-чуть капризной, веселой, любопытной. Рассвет любил её за это и за многое другое — за всё. «Надеюсь, ты и с неба за ними смотришь, — мысленно обратился он к подруге. — По крайней мере, в это верят Ночница и Буревестник — не будем же мы их разочаровывать?» — Я тоже пойду, поем. Он завтракал напополам со своими мыслями. Вот и Крылатый проснулся. Друг выглядел так себе: он быстро оглянулся и устроился возле пещеры целительниц. Рассвет не стал к нему подходить. Видно, что Крылатому не хочется компании кого бы то ни было. Воители растекались по патрулям, а Рассвет жалел, что не идёт с ними. Ему хотелось пробежаться. Впрочем, можно устроить тренировку для Волколапа и позвать с собой Легкокрылку. Вчетвером они неплохо развеются… втроём. Оруженосец уже тоже давно проснулся. Рассвет видел, как котик умывается, забрасывая лапку за голову так далеко, что доставал до загривка. Да, он заметил взгляд наставника. Стоит поторопиться, иначе Легкокрылка уйдёт. Лёгкого кивка хватило, чтобы Волколап подошёл ближе. Он поздоровался, и воин ответил тем же. — Что хочешь потренировать? Сегодня ты сам можешь выбрать. — У меня не очень с последними двумя боевыми приёмами. Я могу отработать их в одиночку, а потом с вами? — Давай. Я позову Легкокрылку. Они вышли из лагеря все вместе — мать, сын и его ученик. Легкокрылка молчала, внимательно смотря на Рассвета, но он не начинал разговора. Вместо этого он ускорил шаг, переходя на лёгкий бег. «Пшеница, как думаешь, может, мне стоит сходить на нашу поляну как-нибудь ещё разок?» — спросил он у пустоты, заметив на горизонте пятно рощи, но всё же свернул в сторону. Они отрабатывали бои меж трёх холмов, где была ровная площадка, и каждый из них троих — а прежде четверых — прекрасно знал дорогу. Волколап без лишних слов начал отрабатывать сложный прыжок, который Рассвет показывал ещё неделю назад. Наставник сел, но взгляд всё никак не сосредотачивался на движениях кота. Легкокрылка устроилась рядом и легко тронула его за плечо. — Ты всё ещё рассеянный. — Прости, никак не могу сконцентрироваться. — Понимаю. Тебе сложно. Не обязательно заниматься кучей дел — ты можешь попросить помощи у меня или сестры, если захочешь. — Спасибо, но я сам. Он смотрел, как бурый ученик прижимается к земле, вскакивает и переворачивается в воздухе, выпустив когти. Неплохо, но после пары тренировок станет лучше. Рассвет глянул и на мать — та выглядела не менее далёкой, чем он сам для себя. — Выглядишь так, будто вспомнила папу. — Так и есть, — она слабо улыбнулась. — Что уж поделать, навевает воспоминания. Вересковник ведь постоянно приходил смотреть на твои тренировки, помнишь? — Конечно. Мысли о Вересковнике, отце, уже давно не вызывали боли. Рассвет любил иногда вспоминать проведённые вместе с семьёй редкие вечера. Лишь один момент он всегда хотел забыть, но никак не мог. «Папа был хорошим котом, — подумал он. — Пшеница, ты не встречала его на небесах? Передала бы ему привет от семьи. Сказала бы, что он всё ещё пример для нас, хоть он сам давно разуверился в себе…» — Рассвет! Можешь отработать со мной подсечку? — Да, конечно, — кот поднялся и подошёл к оруженосцу, приняв стойку. Волколап рванулся вперёд, проскользнул под животом, развернулся и ударил точно по сухожилиям. Рассвет не старался сопротивляться, но всё равно поразился сноровке кота: лапы подогнулись, и он едва смог удержаться. — Молодец, — Легкокрылка тоже подошла и встряхнула головой. — А ну, попробуй на мне? Покажу классную защиту. Против тебя мало кто из воинов выстоит! Пока они отрабатывали подсечку, Рассчет наблюдал за горизонтом. Показалось ли ему там движение? Скорее всего, да. Мелькнувшее нечто сразу же пропало, и больше ничто не тревожило ровные травянистые склоны. Он повернулся — и будто снова заметил что-то, но так и не нашёл, что могло вызвать чувство слежки. Может быть, это его воображение? Он с детства имел фантазию, а уж сейчас, когда осталось так мало возможностей, так мало близких… его мозг мог сделать что угодно. Может, ему видится там Пшеница или Вересковник? Прошла и тренировка. Рассвет старался отделаться от мысли, что за ними следят, но не мог. Если вначале это было мимолётным чувством, сейчас ощущение западни сдавливало со всех сторон. — Нам нужно пойти в лагерь пораньше, — сказал он, игнорируя удивлённый взгляд матери. — Я думаю, ты можешь доработать приёмы и там вместе с другими воителями или братом. — Солнцелап не будет со мной тренироваться, — тихо фыркнул Волколап, но после всё же пошёл за наставником. «Интересно, что это? Я схожу с ума или.? Пшеница, отец, если вы наблюдаете сверху, подайте знак!» — взмолился он. Утреннее спокойствие, бывшее с ним постоянно, сейчас сменилось облачком тревоги, но он шёл, как ни в чём не бывало. Перед тем, как войти на поляну, он дёрнулся было в сторону кладбища, но заставил себя пройти в лагерь. Пока не время. Он поговорит с Пшеницей вечером. — Привет, Рассвет, — окликнул его Одуванчик, и кот кивнул. Секундная замешка — и в его лапы врезается мягкий мех. — Ой, прости… — промямлила Мятлолапка. — Ничего. Не ушиблась? — он наклонился, чтобы привычно убедиться, что не навредил кошечке. Всё же эта маленькая ученица была ещё очень хрупкой. К его удивлению, она увернулась довольно резко. — Я пойду. Мне надо на охоту, — быстро сказала она. Рассвет пожал плечами, а кошечка уже удалялась плавным шагом. Интересно, быстро ли она бегает? Кот давно заметил, как необычно для Ветряных передвигается малышка, но никогда не видел её бегущей по пустошам. «Так, с чего я перескочил на Мятлолапку? О чём я думал…» Снова на глаза попался Крылатый. Он выглядел гораздо спокойнее, чем в предыдущие дни, и всё же была в его позе какая-то напряжённость, настороженность. Рассвет хотел подойти — и не подошёл. В тот день Крылатый поссорился с сестрой… Рассвет не винил друга в произошедшем, и всё-таки был в душе неприятный осадок. Как будто сейчас, подойдя к нему, он получит такой же отпор, какой Крылатый давал сестре. Из-за чего они поругались? Этого кот тоже не знал. Он много раз пытался угадать или спросить, в чем причина разногласий подруги и её брата, но никогда не получал прямого ответа. Даже когда он попытался разнять их, ему ни сказали ни слова о том, почему они ссорятся. Немного несправедливо. Был ли это их общий секрет, о котором Пшеница не могла (или не хотела?) рассказывать.? Он так и не смог пересилить себя и прошёл мимо того, с кем дружил чуть ли не всю жизнь — жизнь Крылатого. Чувство слежки в лагере, казалось, ослабло, но он продолжал думать об этом до вечера. День не отличался от других. Такой же обед и ужин. Те же патрули и охота. Обыкновенные котячьи игры и ворчащие больше обычного воители. Те же беседы перед сном, в которых он перестал принимать участие. Те же звёзды, которые ласково светили до тех пор, пока кот не уснул. «Будь осторожен». — Что? Рассвет заморгал. Он не мог понять, где находится, но голос — слишком хорошо знакомый — мгновенно окутал его. «Остерегайся. Будь внимателен… и предупреди его тоже» — Кого — его? Он проснулся вновь. Кого — его? И тут же понял. Странно, что он встал в полдень, а не тогда, когда поднимался обычно. Это стало первым отличием этого дня от заурядных. Он не стал завтракать, здороваться с соплеменниками и слушать разговоры. Он прямо подошёл, почти подбежал к тому, к кому не смог приблизиться вчера, потому что было кое-что, что стояло выше всего этого. — Крылатый… мне приснилась Пшеница, и она сказала остерегаться нам с тобой. Мне кажется, скоро произойдёт что-то… — Да, — тихий, непривычно хрипловатый голос собеседника перебил его, но взгляд Крылатого тут же метнулся в другую сторону. — Что-то действительно плохое. У входа в лагерь стоял Молнезвёзд, но он был там не один.