Путь за семь городов

Марафел не слушал, о чем Тимони говорил с Алланией, он не помнил, как им отдали лошадей. Вдруг стало абсолютно все равно, что произойдет дальше, выполнят ли они просьбу Нака. Больше не хотелось быть героем. Он все бы отдал только за то, чтобы Лайли продолжала жить… И одиночество, обступившее со всех сторон, мешало видеть и чувствовать. Он словно оказался в непроницаемом пространстве. Радость забыла путь к нему. Тимони только усмехался, глядя на Марафела. Кристально ясно — Смерть Императора откроет ему глаза, что жить можно и дальше, как только девушки будут отомщены. Тимони вызнал у Аллании, что столица лежит на западе. Он изрядно напугал ее, так что точнее объяснить дорогу она просто не смогла. Однако радовало, что она поняла — лучше делать так, как он скажет. Даже решила, что никто не должен знать, куда они направляются. Наверняка после Алления долго молилась Богине, чтобы та оградила их город от подобных чужаков. Когда лошадей наконец-то вывели из опостылевшей конюшни, они переглянулись. Алети и Миэки тревожно заржали, выражая единодушно одну и ту же мысль: дрянная конюшня — не самое плохое в этом путешествии. Тимони сам нацепил на них упряжь. И кони вдруг почувствовали необъяснимый ужас. Все идет не так, как следует. Лаон переступила с ноги на ногу, склонила голову к шее Долинга. Если бы она могла произнести хоть слово, то предложила бежать. Долинг понимающе кивнул ей, оглянулся на Алети и Миэки, настроение которых было далеко не философским, и вздохнул. Кони Бейби Нака гордые, они унижены тем, что с ними произошло. Похоже, они не скоро заметят, что изменения настолько трагичны. Когда же кони увидели Марафела, Алети и Миэки тоже ощутили, что случилось нечто непоправимое. Он молчал.… И, скорее всего, ему было уже неважно, едет ли он на разумной лошади или на бессловесной глупышке. Что-то разбило ему сердце. Тимони весь день молчал, втайне Марафел был даже рад этому. Покинув город, они двинулись по наезженному тракту и почти что не отдыхали в пути. Марафел не стал ломать себе голову, пытаясь понять, откуда Тимони знает дорогу и что им движет. Он ни о чем не спрашивал. Душа разрывалась от боли, но все же он чувствовал, что страдания скоро отступят, и это немного пугало. Значит, он любил не истинной любовью? Но и сейчас образ Лайли стоял перед глазами, он мог представить, как она улыбается, смеется, хмурится, спорит… Ее облик не уходил, не хотел растворяться в глубинах памяти. Марафел никак не мог понять, что происходит. Он любил так сильно, как только мог. Любил? Неподходящее слово! Он любит! Тогда… Тогда почему боль уходит? Почему? Неужели он может любить кого-то еще беззаветней? Неужели он обманывал себя? Такое случается только тогда, когда истинный свет души испачкан. И Марафел тщетно пытался найти в себе силы уберечь как последнюю святыню эту боль утраты. Темнело. Солнце последние несколько часов упорно не хотело высовываться из-за лохматых туч, потому вечерние сумерки подобрались раньше. Тимони свернул с тракта, выбрав небольшую полянку в окружении серебристых ив для привала. Он отпустил лошадей пастись, а сам развел небольшой костерок, причем сделал это по своему обыкновению — с помощью магии. Марафел хмыкнул, но говорить не решился. К тому же вокруг все равно никого не было. Тимони уселся у огня, скинул плащ и замер, глядя на оранжевые языки пламени. Похоже, ему не требовалось еда. Марафел вытащил ломоть хлеба и воду. Он не мог сказать, что особенно хочет есть, но понимал, что это необходимо. — Интересно, Марафел, ты не пытаешься осознать, что со мной происходит? — насмешливо спросил Тимони. — Нет, — Марафел отложил хлеб, едва ли не радуясь возможности говорить. — Это правильно, — Тимони на мгновение обернулся. В темных глазах мелькнуло пламя. — Хочешь, я отпущу тебя домой? Теперь мне многое по силам. Потому что я больше не ограничиваю себя. — Да… Тьма никогда себя не ограничивает, – Марафел произнес это и испугался. Стоит ли говорить такие слова тому, кто избрал ее путь? Тимони рассмеялся. В темных омутах его глаз изредка проблескивало пламя, а лицо его четко очерчивалось оранжевым светом. И Марафелу было страшно смотреть на него. — О, Марафел! Ты не представляешь, сколько у меня теперь возможностей. Я видел этот мир. Знаю, где его центр и что его центр. Могу сокрушить его. Мне нужно только добраться туда. — Но зачем? — Марафел сразу же пожалел, что спросил, но было поздно — Тимони решил ответить: — Зачем?! Месть, мой малыш! И сладость разрушенья. К тому же я понимаю, что не вернусь на Летинайт. Мне нечего делать там. А тебя, светлый мой мальчик, туда нужно вернуть. В центре сил этого мира сделать это проще. Возможно, я найду и Ниа Бейби Нака. Тогда я верну вас обоих, чтобы властвовать этим миром безраздельно. — Властвовать? — Марафел непонимающе взглянул на него. — Что это означает, Тимони? Не понимаю. — И не можешь понять, — на мгновение голос Тимони зазвучал почти печально. — Наверное, об этом могут знать лишь жители таких миров, как этот. Даже сам Нак, со всем его могуществом, не осознает этого. Я не могу объяснить тебе, малыш. Марафел кивнул. Ему и не хотелось знать. Он вдруг снова увидел живое лицо Лайли, она будто что-то говорила ему, но слова улетали к небу искрами от костра и никак не могли быть услышаны. — Ты мечтаешь о девушке, — голос Тимони вырвал Марафела из грез наяву. — Но ее больше нет. Отчего же никак не можешь понять, что нам остается только мстить за их смерть? — Я не верю, что убийством можно оправдать другое убийство, — Марафел расстелил одеяло и свернулся на нем, укрываясь плащом. — Это неправильно, Тимони. — Малыш… — Тимони усмехнулся. — О, малыш. Столько всего происходит, что тебе и десятую долю понять невозможно. И свою ошибку ты тоже никогда не поймешь. *** Эта ночь понравилась лошадям больше. Однако они тревожно переглядывались, пытаясь подобрать хоть какие-то сигналы из доступных бессловесным лошадям, чтобы выразить все, что накопилось у них на сердце. Из разговора Марафела и Тимони они поняли, что произошло: Лайли и Каталин больше нет, а Тимони стал темным магом. Это поразило сильнее всего. Но обсудить свои чувства они не могли, как и утешить Марафела. Ощутив полную беспомощность, они, не сговариваясь, опустили головы. Оказывается, жить без речи так мучительно! Неужели они останутся в этом мире навсегда? Почему Тимони ни словом не упомянул, что собирается отправить их обратно на Летинайт? Неужели он уже относится к ним, как к удобному средству передвижения? Того и гляди нацепит на них уздечки, как у той несчастной лошадки, что они встретили, выезжая из города. У бедняжки боль была в глазах от этой железной штуковины, что называли упряжью. Лаон, Долинг, Алети и Миэки стали поближе друг к другу. Они были одиноки в этом мире. Что может быть ужаснее одиночества разумного существа, которое даже сказать никому не может, что оно разумное? В ту ночь лошади решили, что сами должны спасти Ниа Бейби Нака… *** Яркая звездочка среди бесконечной тьмы — теплая, пульсирующая, живая. Сперва она испугалась: столько темноты она еще никогда не видела, но постепенно привыкла — тьма оказалась неопасной. Она мерцала ровным серебряным светом и двигалась, отчего-то решив, что направляется вперед, хотя здесь не было ни верха, ни низа, ни направления вперед, ни движения назад. Вдруг прямо перед ней точно вышли из-за туч еще две звездочки. Обе казались такими родными и знакомыми, что она успела ощутить радость, но тут же мерцание одной из них стало мертвенно-серым, точно облако тьмы, среди которой они двигались, замутило спокойное сияние. — Что с тобой?! — крик утонул в темноте. — Его больше нет среди Света, — шепот едва долетел. Тьма сгущалась… Она остановилась в замешательстве и поняла, что эта изменившаяся звезда теперь удаляется, исчезает. А вторая звездочка, напротив, оказалась совсем близко, рядом, и утешающе подмигивала. Свет ее был нежным и ровным. Она все же решила продолжить погоню за той почти потухшей звездой, но тут ее ослепило сияние двух светил. Одно походило на полную золотую луну, свечение которой отпугивало тьму, превращая черноту в невнятную серую массу. Второе сияло кроваво-красным, в нем клубилось пламя. Языки огня тянулись к светлому лику луны, но никак не могли подобраться к нему. Звездочка попятилась, чувствуя, что ее вот-вот поглотит сила красного огня, но тут же поняла, что невидима для него. Зато светлая луна протянула луч, узкий и тонкий, точно хотела сказать «Лишь ты можешь мне помочь!» — Я? — спросила она удивленно и услышала шепот: — Вернись, вернись… Тьма завертелась вокруг, сияние померкло, красный огонь исчез в темноте. *** Утренний гомон птичьих голосов и свежий ветер разбудили Марафела еще до рассвета. Угли костра подернулись серой дымкой пепла, Тимони рядом не было. Марафел потянулся, радуясь предрассветному холодку, но потом сразу помрачнел — воспоминания захватили его. Но что было делать теперь? Тимони не собирается останавливаться, и он, Марафел, совершенно не в силах противостоять ему. Что он может против мага, стоящего на пути Тьмы? Что он может один, без Лайли, без Каталин? — Малыш? — новый Тимони появился неожиданно, заставив Марафела вздрогнуть. — Отчего ты хочешь остановить меня? — Что?! — Марафел отвел взгляд и опустил голову. Он никогда раньше не слышал, что маги способны прочесть невысказанные мысли. Не было на Летинайте подобного, все только шутили об этом, но никакого заклинания не существовало. Как же Тимони догадался, что происходит сейчас у него на душе. — Ты ведь не хочешь, чтобы я двигался этим путем, — в голосе Тимони скользнули нотки меланхоличной задумчивости. Марафел искоса взглянул ему в лицо — Тимони скользил взглядом по верхушкам деревьев. — С чего ты взял? Почему думаешь, что я буду тебе мешать? — Марафел поднялся, потянув за собой плащ. — О! Малыш, я никогда не предположил бы, что ты сможешь помешать мне. Просто знаю, что тебе не нравится идти со мной. Ты предпочел бы сгореть. Лишь бы с ними вместе, — Тимони перевел взгляд на него, но смотрел недолго, скоро запрокинув лицо вверх — к светлеющему небу с редкими облаками, уже начинающими розоветь. — Неужели не осознаешь, что стремишься к смерти? Марафел сжал зубы и скатал одеяло. Самое неприятное, Тимони был недалек от истины. Не было времени обдумать, что лучше — жить с пустотой в сердце или же сгореть, погибнуть в горячем огне и уйти вслед за той, что была важнее собственной жизни. Перед глазами Марафела снова встала страшная картина — костер, жаркие языки пламени заслоняют от него девушек у столба, черный дым, устремляется прямо в небо. Будничный тон Тимони прервал эти мысли: — Сегодня мы будем ночевать в деревне. Вечером начнется гроза. Марафелу снова нечего было сказать. Он лишь подумал, что теперь похож на мотылька, привлеченного пламенем. И никуда от жара уже не скрыться. Пламя — это Тимони, от него не убежать. Тот как раз подошел совсем близко и положил ладонь на плечо Марафелу: — Малыш, не грусти. Для тебя все только начинается. Я же собираюсь все завершить. Марафел не понял ни слова, еще вчера Тимони говорил о другом. Впрочем, в глазах его стояла Тьма, а всем известно, что на пути Тьмы легко встретиться с безумием. *** Они ехали сквозь лес, не торопливо, но и не медленно. Тимони иногда приостанавливал лошадь и вглядывался в небо, но лицо его оставалось холодным и спокойным. Марафела утомляла тишина, но заговорить с Тимони он не решался, иногда ласково поглаживал Долинга, но тот только вздыхал в ответ. Лаон оседлал Тимони, что вряд ли приводило ее в восторг — взгляд ее был печальным. Алети и Миэки шли следом и Марафелу казалось, что они сбежали бы, но им будто бы что-то мешало. Возможно, Тимони наложил какое-нибудь заклятье на их и без того измученные души. В полдень Тимони остановил Лаон и спешился. Не говоря ни слова, он поднял ладони к небу и замер. По лицу его пробежала тень, словно что-то незримое причиняло ему боль, губы беззвучно зашевелились — Тимони начал читать заклинание. Постепенно он опускал ладони, потом присел на одно колено и положил их на землю. Лошади нервно переступили, Марафел заметил, что земля словно дрожит под ладонями, будто прикосновение ей неприятно. Вскоре из-под пальцев Тимони побежали тонкие серебристые струйки воды. — Напои лошадей и запасись водой, — хрипло проговорил Тимони, поднимаясь, лицо его было белым, как бегущие по небу облака. Марафел не стал спорить и первым подошел к небольшому хрустально-чистому родничку, пробившемуся благодаря магии сквозь землю и травы. Он зачерпнул пригоршню воды и осторожно выпил ее, та оказалась освежающей и вкусной. Кони опасливо последовали его примеру. Они доверяли не Тимони, а только ему. Тимони застыл в отдалении, прислонившись к серебристому стволу дерева, названия которого Марафел не знал. Видимо, ему не было дела, чем там занимаются лошади и он сам, Тимони закрыл глаза, словно прислушивался к мелодии, звучащей лишь в его голове. Когда лошади вдоволь напились и все фляги были наполнены свежей водой, родник поглотила земля, только блестящие от влаги травинки напоминали, что вода здесь действительно была. Марафел вздохнул и подошел к Тимони. — Нам пора? — спросил он с опаской. Тимони с трудом открыл глаза. — Да, мы скоро продолжим путь. — Тебе теперь трудно творить магию? — Марафел наблюдал за ним с любопытством, уцепившись за это, чтобы справиться с растущим нежеланием жить. — Нет, — губы Тимони тронула улыбка, в темных глазах блеснул огонь. — Трудно создавать что-то новое. Здесь подземных вод нет, я сотворил его сам, не полагаясь на природу. Оказалось труднее, чем я ожидал. — Тьма не умеет творить и создавать, — серьезно ответил Марафел. Лицо Тимони исказила гримаса гнева. — Что ты об этом знаешь? — недовольно спросил он, больше обращаясь к себе, и устало оторвался от дерева. *** Безлюдные леса и степи, сквозь которые упрямо прорезалась дорога, приносили в душу Марафела тоску. Они ехали весь день и только на закате увидели маленькие деревенские домики. Восток затянуло черными тучами, и порывы жаркого ветра мешали дышать. Иногда среди тьмы, клубившейся на горизонте, вспыхивали алые зарницы. Тимони направил Лаон прямо к площади в центре деревеньки. Там он остановился и спешился, но Марафелу приказал оставаться на коне. Некоторое время он постоял рядом с юношей, а потом направился к самому большому дому во всей деревеньке. Едва Тимони скрылся за дверью, с небес хлынул дождь. Марафел опустил голову, струйки воды стекали по лицу будто слезы. Пронизывающий ветер больше не нес тепла, и он задрожал. Кони отфыркивались от воды, трясли гривами, прядали ушами, в отличие от Марафела им по нраву был такой дождь. Марафел подумал, что Тимони нарочно издевается над ним, и уже хотел попроситься к кому-нибудь на ночлег, как вдруг тот появился рядом, точно струи дождя соткались в его фигуру. — Пойдем, — позвал он и зашагал прочь. Кони повернулись и пошли следом. Слепящий ливень до последнего скрывал очертания дома, к которому Тимони вел Марафела и лошадей. Потом они все-таки расступились, открыв взгляду ветхое строеньице с покосившейся от времени крышей. Тимони не стал стучать, а сразу распахнул дверь, вступив в выплеснувшееся наружу пятно света. Марафел спрыгнул с коня, нерешительно замер под струями ливня. В дверях появилась хмурая осунувшаяся девушка, шагнула за порог, кивнула Марафелу на дверь и увела лошадей в мокрую тьму. В домике было неожиданно тепло, большой очаг освещал комнату, даря кроме света и манящий жар. У самого огня сидела женщина с пепельно-серыми спутанными волосами, лицо ее изрезали морщины, кожа казалась темной, точно солнце долго закаляло ее жарким лучами. Женщина не повернулась к вошедшим, веки ее были прикрыты, а губы беззвучно шевелились, словно она бормотала длинное заклинанье. Тимони уселся прямо напротив нее, а Марафел предпочел сесть поодаль. Живые оранжевые блики и искры вдруг напомнили ему о девушках, погибших в таком же веселом ненасытном пламени. Дверь снова распахнулась, вошла молодая хозяйка домика, молча посмотрела на гостей и скрылась в другой комнате, явно не желая видеть их лишний раз. Тимони, впрочем, тоже не удостоил ее взглядом, зато со старухи глаз не спускал. Марафел отвернулся, душа темного мага представлялась ему не лучше того пламени, что поглотило его любовь. — Что делаешь ты в этой глуши, мальчишка? — скрипучим голосом проговорила вдруг старуха. Она медленно открыла глаза, и их на удивление ясный взгляд уперся прямо в темноту зрачков Тимони. — Ищу, — коротко ответил маг, не отвернувшись. — Ищешь? — в голосе старухи мелькнула нотка насмешки. — Многие ищут, но никто не находит. — Что ты знаешь? — Тимони фыркнул. — Вы все здесь глупы, вам не ясны простейшие вещи! — А что знаешь ты, мальчик? О старости, о немощи, о бедности? — в глазах старухи отразилось пламя. — Мне девяносто лет, я помню те времена, что были до Императора. И никому не говорю об этом. Император не любит людей с хорошей памятью, — на миг лицо старухи озарила бледная улыбка. — Ты юн, мой мальчик, но так силен, как были сильны только умудренные годами. Вот удивительно — они могли остановить для себя ход времени, но я все равно видела их такими, какие они есть. Так же, как сейчас я вижу, что ты идешь путем, который приведет тебя к гибели. — А не выжила ли ты из ума? — Тимони прищурился. — Откуда бы тебе знать, что ждет меня впереди. У тебя даже нет собственной силы. Как тебе заглянуть в будущее? — О! Я так много видела на своем веку, что мне не нужно иной силы. Вижу, как за тобой по пятам следует смерть, — старуха скрипуче рассмеялась. — Но и за Императором крадется она неотступно. — Что ты знаешь о нем? — Тимони насторожился. Старуха же рассмеялась. — Многое! — она закашлялась, и взгляд ее потяжелел. — Отцеубийца! Он открыл способ черпать силы из чужих смертей, так продлевая жизнь себе. Однако ему невдомек, что без этой силы он уже мертвец. Его можно погубить, отобрав чужое. Тимони задумался. Старуха шумно перевела дыхание, прикрыла глаза, снова забормотав. — Как можно верить тебе? Ты встречалась с ним? — попытался вернуть ее к разговору Тимони. — Да, встречалась, — мелодичный голос девушки, выступившей из-за занавеси, закрывавшей вход в другую комнату, заставил Тимони обернуться. — Знала Императора лично, жила при дворе, пока не поняла, что он за чудовище. Никто не должен этого знать, но вы двое… Она говорила, что в ночь грозы придут те, кто может освободить нас. Если это вы, то я могу рассказать все, что знаю. А если вы слуги Императора, то смерть — не самый худший выход для всей нашей деревни, уж я-то знаю. Марафел поднял голову, с ужасом глядя на девушку, но та покачала головой и снова скрылась за занавесью. Тимони улыбнулся, но веселья в улыбке его не было. — Страшный мир, мой малыш, не так ли?!