Je t'aime

      Моя выходка произвела фурор! Когда учитель вылетел из класса, как пробка из бутылки, все стали перешептываться, а некоторые альфы даже позволяли себе пошлые шутки и делали ставки на то, чем же я буду заниматься с Михаилом Сергеевичем после последнего урока. Мне пришлось вернуться за парту, ведь стоять у доски смысла не было. Все понимали, что в класс Михаил Сергеевич уже не вернется. Ко мне подсел одноклассник-альфа. По искоркам в его глазах я сразу понял, что он хочет разузнать о том, что же нашло на меня в момент, когда я клал руки на талию Михаила Сергеевича. Честно говоря, я не понимал живого интереса к той ситуации, которая исходила от класса. Я не шлепнул учителя по мягкому месту и даже не лез к нему целоваться. Я толком и не обнял его, только потрогал. А свою симпатии к нему я не скрывал со дня нашего знакомства. Однако, я все-таки вступил в беседу с альфой, решив утолить его интерес и наконец выговориться хоть кому-то. Но многие подробности я утаил, а если говорить точнее, то основные моменты. Мне не хотелось рассказывать о том, что мой учитель — мой истинный. Для этого любопытного парня, который с начальной школы обожал сплетничать и пускать слухи, я описал ситуацию как «похотливое желание трахнуть молодого учителя», не больше. Он заинтересованно кивал. Я видел по его взгляду, как он запоминал каждое сказанное предложение и уже сгорал от нетерпения разнести мои слова по всей школе.

***

Я вылетел из класса сразу со звонком, даже проигнорировав просьбу учителя открыть дневник и записать домашнее здание. Мне не было дела до физики, как и до всех прочих школьных предметов, кроме французского языка, разумеется. Я прибежал к кабинету настолько быстро, что там еще не было Михаила Сергеевича. Вероятно, он пока не успел прийти. Тем временем, я быстро скинул тяжелый рюкзак и поправил прическу, ориентируясь на отражение в стекле окна. Ожидание давалось мне с колоссальным трудом. Секунды длились часами, а к концу перемены я и вовсе огорчился, боясь, что учитель забыл о том, что хотел видеть меня у себя после уроков. Но я смиренно сидел, был готов ждать весь урок и весь вечер. Мое сердце успокоилось только тогда, когда дверь кабинета протяжно заскрипела, точь-в-точь как скрипка. Именно в тот момент я осознал, насколько этот музыкальный инструмент прекрасен, ведь именно с его звуком молодой учитель зашел в комнату. В его тонких руках была большая стопка тетрадок. Я тут же подлетел их забрать, чтобы омеге не пришлось напрягаться. Но он не отблагодарил меня, только тихо фыркнул. Меня слегка задела такая реакция, но я талантливо сделал вид, что все в полном порядке. — Будем проверять тетрадки шестиклашек, — на выдохе предупредил Михаил Сергеевич, протягивая красную гелевую ручку. — Придется помогать мне, раз решил остаться. — Я только с удовольствием! Только у меня французский хромает, вдруг что-то не то начиркаю, — я сразу постарался отмахнуться от задания учителя. Я сюда не за тетрадками пришел. Так что я положил их на учительский стол и снова развернулся к брюнету. — Может Вы потом займетесь тетрадками? А сейчас лучше проведете со мной исправительную беседу…? — я подошел ближе, смотря в глаза к Михаилу Сергеевичу, а бровь, как обычно, кокетливо поднялась. — Вот уж нет! — омега отпрянул, уходя к окну. — Побеседуешь ты с родителями, я уже успел с ними связаться. Кстати, они были не в лучшем расположении духа, — омега нахмурился, но это выглядело больше мило, чем устрашающе. Взгляд зацепился на устах парня. Мне захотелось нежно поцеловать его надутые от обиды губы. Я был уверен в том, что губы истинного всегда слаще, чем у любого другого омеги. Я был готов вот-вот сорваться и поцеловать учителя, но до последнего держался, не хотел быть слишком резким. Судя по его недоступности, он тот еще скромник и недотрога — с ним нужно ласково, со всей любовью. — С ними я разговариваю ежедневно, а с Вами только два раза в неделю. Успеваю соскучиться по… предмету, — я чуть прикусил губу, все еще не отрывая глаз от лица омеги. — Может скажете что-нибудь на французском? У Вас чудесное произношение! — Что например? — хмыкнул Михаил Сергеевич, уставив взгляд в окно. — А как будет на французском языке «Вы очень красивы»? — я уже был готов к первому поцелую с объектом своего обожания и даже наклонил голову к его губам, но омега резко ударил меня ладонью по лицу, а потом в грудь, желая увеличить расстояние между нами. — Тu es très belle, — омега стал полностью красным. Казалось, все его тело зарумянилось, а сердечко билось так громко и шумно, что я слышал ритмичные постукивания в груди учителя. — Но оставь свои штучки при себе! Я твой учитель, не забывайся! — наигранно строго заявил мой учитель, потирая тонкие локти. — …А так хочется, — тихо признался я.       Мой напор не утих, когда Михаил Сергеевич пытался оттолкнуть. Становилось лишь интереснее завоевывать то, что все равно будет моим. Я вновь положил руки на талию учителя. В кабинете стоял волшебный аромат. Меня пленил запах омеги, который возбудился от моего напора, признаний и наступающих ласк в отношении его нежного тела. Я, не стесняясь, подошел еще ближе, силой удерживая омегу, который скорее «ради приличия» наигранно старался вырваться из моих рук. Я видел, что ему доставляла удовольствие близость со мной. Я и сам ощущал, что от меня исходят феромоны, заставляющие моего истинного поддаваться процессу, он стал расслабляться. Его дыхание стало чаще, но вдохи были глубже, чем обычно. Я воспользовался тем, что омега размяк и даже прикрыл глаза. Я плавно прижал его к себе и наклонился, чтобы дотянуться до его губ. Молодой преподаватель встрепенулся, вопросительно посмотрел в глаза, словно не понимал моих намерений. Но я видел, что он был вовсе не против, поэтому осмелился поцеловать его. Омега по началу не отвечал, но мне было достаточно того, что теперь он не пытался меня оттолкнуть. Я сжимал руки на его талии уже более уверенно, а целовал мягко и ласково, дабы не спугнуть это маленькое чудо. Его губы были сухие, но мягкие и приятные. На вкус они немного отдавали молоком и чем-то клубничным или ванильным, но я еще не подключал к поцелую язык, только неспешно целовал то нижнюю, то верхнюю губу учителя французского. Я был на седьмом небе, когда почувствовал, что худые руки тянут низ моего пиджака на себя. Омега еще стеснялся касаться моего тела руками даже через одежду, но уже доверял мне и без опаски подпускал к себе, самостоятельно настаивая на том, чтобы я не прекращал этот нежный поцелуй.       Я понял, что свершил глупейшую ошибку, когда настойчиво прижал омегу к себе, без разрешения прижавшись губами к его шее, от которой пахло сильнее всего. Мне хотелось оставить засос на тонкой чувствительной коже, но я не успел этого сделать. Когда я потянул омегу к себе, пожалуй, через чур грубо, то он смог ощутить мой возбужденный член, которым я прижался к его животу. Это спугнуло моего малыша, и он отпрянул, схватив свою небольшую сумку и выбежал из кабинета, не проронив ни слова.