босоногой по снегу

      Мерис говорит — сказки то всё, мы не из Индорилов.       Индорилам, дому, отстроившему после руины Храм, предки бы помогли. А мы гниём, говорит она — и я не могу не согласиться. Мы не похожи на Святого Индорил Неревара, Наставника. Мы никто.       И мама никогда бы не сидела среди роскошного сада канета и цветков ивы. Никогда бы не пахла телваннийским мускусом — духами, о которых, как и многом другом, рассказывали только папа с мамой. И Плетущая-Ветви — когда говорила, как её чешуйчатые предки давили этих пахучих жуков на плантациях и в лабораториях телваннийских магов…       А мне впервые не хочется слышать Мерис. Ведь мама… заслужила?       Не знаю, заслужила ли, но я мечтала увидеть мою маму там, где восседают гордо тщеславные нордки. Или выше — на тронах древнего Морровинда, которые я никогда даже не могла представить. Но трон моя мама делит с сыном (почти что Барензия) — и трон тот мёрзлая земля Истмарка.       Верно, это слишком жалко — мечтать о богатстве, но маме моей (Святой Нирмале Утопленнице), лишних дай три септима — и она нашла бы как бежать к счастью. Если бы не потратила этих три септима на бутылку дешёвого вина, которое точно делали из гнилого винограда, если из винограда вообще.       (мама, я знаю, что ты любила нас всех, но больше всех ты любила тот гнилой виноград. и отца, которого любить было не за что).       Мерис умеет рисовать, поэтому когда-то я украду для неё бумагу и краски. И она нарисует маму даже не на троне. Она нарисует маму с улыбкой, и нас двух — девочек с одинаковыми лицами — подле неё, подле её тёплых рук, которые навек остыли. Вокруг будут цветы золотые, цветы багровые, голубые…       И мы будем тоже улыбаться. Мама, во имя предков, мы будем улыбаться. Ллотис не ходит, но даже он сможет улыбаться.       А папа…       Но я знаю, что Мерис ничего не нарисует, а тебя, мамочка, больше не будет совсем.