***
- Вот, смотри! Наверное, его бурей принесло… Видишь, красивый какой? – Отведя ветку лещины в сторону, Гриммель вгляделся, и охнул. Дракон действительно был красив – смольно-черный, с плавными, но хищными очертаниями тела, мощными крыльями и по-змеиному зло суженными до черных игл зрачками. Разумными, хоть и полными боли, безмолвной муки. Дракон встал, опираясь только на три лапы, ни одна из которых не была полностью целой, и угрожающе зашипел, судорожно приподнимая крылья. Одно со второй попытки раскрылось наполовину, а на другом ближе к краю была надорвана перепонка. Любому хватило бы одного взгляда, чтобы понять – зверь настолько измучен и изранен, что ему даже дышать тяжко. Вдох встал у Гриммеля комом в горле. На виске забилась жилка, вторя крови на рычащем северном наречии: «Хороший дракон – мертвый дракон». Руки сами сжались в кулаки и… - Братик, мне его жалко… Ты же сможешь его вылечить, а?- Малая ухватила его за подол рубахи, останавливая. Гриммель посмотрел в её яркие голубые, как летнее небо, глаза, выдохнул и потрепал по льняной макушке, пытаясь улыбнуться. - Я попробую. Младшие, взревев не хуже драконов, кинулись на него, обнимая. Дракон, вздрогнувший от звуков, прищурился, недовольно взрыкнул-выдохнул, втягивая клыки, и снова лёг. Кажется, эти глупые двуногие решили не добивать его.***
С лечением провозились до середины зимы – сначала дракон просто не подпускал их к себе близко, даже пару раз пламя выдыхал, точнее, выплёвывал странные огненные сгустки, а когда он попривык к Гриммелю и младшим, юный травник только за голову схватился. Драконы – твари живучие… но не настолько, чтобы упущенное время пошло впрок. Страшны оказались не столько раны, как то, как они заросли. Бугры темных шрамов перекорёжили мышцы, гнули своим грузом кости, от чего дракон испытывал постоянную боль и почти не мог двигаться. Вот как раз на этом Гриммель его и «поймал» - без движения нет жизни, точнее, еды. И пока дракон ел принесённую рыбу и дичь, юноша осматривал его и пытался лечить. Ещё одной проблемой было то, что… Гриммель попросту понятия не имел, как лечить драконов. Люди из века в век их убивали, и знаний о том, как их исцелять, попросту не было. Приходилось собирать сведения по крупицам, терзая вопросами мать и местного волхва, действуя наугад, следуя лишь собственному чутью. Были и ошибки, и много, но каждая – только приближала его к цели. Через два месяца вопросов, мать обо всём догадалась. Догадалась и… поддержала своих детей, сохранив тайну и решив им помогать по мере сил, которых постепенно становилось всё меньше. К началу осени вся семья узнала две вести: что мать снова на сносях, и что она слепнет. С последним ничего поделать не смог даже волхв (пусть и сам зрения от рождения не имеющий, но знающий многое, зрячим недоступное), и в его силах оказалось только ослабить недуг. И зрение не пропадало, хоть и медленно ухудшалось.***
Зимой Гриммель был почти счастлив – по его расчётам выходило, что до полного восстановления Чернышу (как младшие прозвали дракона) оставалась всего пара десятков дней. На зимовье им удалось обустроить ему берлогу у реки, куда приходили раз в пару дней, чтобы принести еду и снадобья. Однако, в этот раз сопроводить брата и сестру не удалось – отец на несколько дней забрал его на дальнюю охоту, это был подарок на день рождения. Соседи его предупреждали, мол, плохая примета, но викинг их не послушал, хотя Гриммель и сам опасался, хоть и по другому поводу. Однако, мать, уже заметно округлевшая, успокоила его, сказав, что присмотрит за всеми ними и сделает все нужные Чернышу лекарства. Охота вышла славной, а потому возвращались они с отцом в раскатах счастливого смеха, который моментально оборвался, когда за деревьями появилось черное марево дыма и всполохи лилового огня. - Тор всемогущий! – Пролепетал еле слышно отец, видя зарево. – Как? Откуда здесь взялась Ночная Фурия, да ещё днём?! Гриммель ответ знал, но слова не мог вымолвить от ужаса. Деревня превратилась в пылающие руины, меж которыми скакала тень – быстрая, мощная, одним рывком достигающая убегающих жителей и ломающая им хребты одним ударом мощной лапы, или одним ослепляющим залпом разносящая целые дома. Отец в бой ринулся сразу – на выручку тех немногих, кто ещё был жив. Гриммель просто не смог его остановить, но следом побежал без раздумий. Однако, уже подбежав к деревне, он споткнулся о чей-то обугленный труп и упал, подворачивая ногу. Он поспешно встал и снова побежал, несмотря на боль, но всё-таки опоздал на несколько мгновений. Которых хватило, чтобы удар черного хвоста отбросил его к стене пылающего изнутри здания, пробивая её, заставляя дом сложиться внутрь себя, погребая мужчину под обломками, а лезвию отцовской секиры – застрять наискосок в шее дракона. Драконий рёв ударил по ушам, ноги подкосились сами собой, и Гриммель рухнул на колени, закрывая уши руками и зажмуривая глаза. А когда он их открыл, то увидел перед собою змеиные желто-зелёные глаза. - Черныш… что же ты наделал… - Дракон в ответ угрожающе заклекотал-забулькал, капая на Гриммеля кровью из пасти и раны на шее. Топорище подрагивало в такт редкому хриплому дыханию, на губах пузырилась багровая с желтым пена, даже сквозь вонь пожара и соль крови отдающая терпкой травяной горечью. Услышав его голос, зрачки начали расширяться, хоть и неравномерно. Дракон жалобно взревел, лапы, словно подрубленные, надломились, и всё его угольно-черное тело, багровеющее от пленки покрывающей его крови, падает наземь. Лапы скребут по земле, Черныш мотает головой, то льнёт к его рукам, то отшатывается, трясётся весь. Зрачки то сужались до иглы, то полностью затапливали радужку, а изнутри, из глотки поднимался лиловый свет. - Тише, Черныш, тише… - Не отрывая взгляда, Гриммель провел ладонью по поясу, нащупывая собственный топор. Однако, дракон начал метаться ещё сильнее, пока головой не повалил его на землю, упираясь лапами в грудь и зарычал в лицо. В пасти всё сильнее разгоралось пламя, но напасть дракон не успел – Гриммель нанёс удар топором, метя в глаз, лезвие рассекло его, мгновенно добираясь до мозга. Отец всё-таки был прав: хороший дракон – мертвый дракон.***
Единственного выжившего Гриммель нашёл у реки, уже на обратном пути в деревню от берлоги. Именно там он узнал, что же случилось с Фурией. А узнав – снова упал на колени, хрипло хохоча, переводя безумный взгляд то на тело сестры, то на брата, то на котелок с отваром на донце. Драконий корень. Чертов драконий корень! Для людей безвредный, даже бесполезный, но… Но не для драконов. Мать собрала его в начале осени, когда узнала о Черныше, они вместе с Гриммелем изучали его свойства, пока не поняли, что он слишком опасен. Однако, собранное мать не выкинула – мало ли, понадобится? Да и сам корень очень и очень походил на другое растение, адамову голову, которую и использовали в лечебном отваре… Походил настолько, что не он сам, но подслеповатая мать или спешащая сестра вполне могли их спутать. Если бы он только был рядом, а не ушёл на охоту. Если бы он только… На то, что осталось от матери, после того, как на неё кинулся обезумевший от Драконьего корня Черныш, Гриммель так и не смог смотреть. - Не думай об этом, сын северного воина. Ты ничего не смог бы сделать, всё это было предрешено. - За начавшейся метелью и наступлением ночи Гриммель не заметил волхва, ожидающего его на берегу. Полностью в белом облачении, на котором отлично были видны сажа и кровь, как своя, так и чужая. Гриммель мог бы удивиться, как он до сих пор жив с такими ранами, но на это у него просто не осталось сил. – Возьми, нет сил терпеть, уж больно это трава глаза колет. – Протянул ему ладонь волхв с зажатыми в ней невозможными для зимы, зелеными травинками. Трава глаза колет? Быть того не может! Это же… - Ну что стоишь? Бери, пока Нечуй меня за хозяина не приняла. Мертвому-то оно незачем, а вот тебе, живому, пригодится… - Волхв буквально вложил травинки в ладонь онемевшего Гриммеля. Нечуй-Ветер, Нечуй-трава, одна из самых сильных, с ней разве что Цветок папоротника сравнится. Кто найдёт её, тот ветер приручит, в воде не утонет. Любой травник и рад бы её найти, да только отыскать её может лишь слепой с рождения человек, которому она глаза при прикосновении заколет, как это с волхвом случилось. Настоящее сокровище, за которое некоторые убили бы, и не один раз, а множество людей, а ему… Волхв улыбнулся слепо и всевидяще, безошибочно взяв его за руку, и, потянув рукав верх, провел пальцами по рунам. - Уходи, внук севера. Нет в случившимся твоей вины, но и своей судьбы ты тоже здесь не сыщешь. Даже если не захочешь – боги сами тебя направят к тебе предназначенному, не гневи их. Уходи сейчас же, оставь заботу о мертвых другим. Ты сегодня тоже умер, да не раз, не рви сердце ещё и моей смертью. – Выдохнул, добавил, называя его так, как только отец называл, по упрямству своему дав, вопреки крещению, ещё одно имя: - Уходи, Гриммель. Гриммель с болью посмотрел на наставника, но сказать ничего не смог – тот всё сделал за него. Предплечье жгло, именные руны, пока ещё неразличимые, резали кожу изнутри, вторя сердцу. Оно, вопреки охваченному безумием рассудку и разрывающейся от тоски душе, хотело жить. И стуком напоминало о том, что здесь ему жить будет невозможно, гнало набатом прочь, туда, бежать, за судьбой, да куда угодно! Лишь бы не оставаться здесь, рискуя разбиться от боли и пустоты. Гриммель кивнул, и, как было сказано, ушел, так ни разу и не обернувшись. Только, проходя сквозь пепелище, с чавканьем вытащил свой топор из драконьей головы, поднял сброшенную на бегу суму, да ненадолго зашёл домой – тот стоял на отшибе, но ближе к лесу, и дракон и пламя просто не успели до него добраться. Прихватив самое ценное, в том числе особо редкие травы и собранный им же самострел, травник поджёг терем и ушёл.***
Недалеко, правда, в лес, добрёл до подходящей поляны, чуть в стороне, чтобы не видеть дыма, и ветер не доносил до него запах пепелища, и устроился на ночлег. Лишь позднее, смотря на то, как Нечуй-ветер растворяется под кожей, затягивая царапину на ладони, в которую он её вложил, приручая, припомнил всё, что знал о ней, и снова расхохотался – сипло и безумно, сквозь слёзы и на грани крика. Слепой волхв был прав – не было вины, лишь предназначение. Потому что всё это, все совпадения, не могли быть случайными! И примета, и материн недуг, и дракон, и трава, и имя – даже его собственное имя! Гриммель хохочет, обводя кончиками черных от пепла пальцев по драконьей метке, зачерняя её, делая рисунок точной копией Ночной Фурии. Если уж ему на роду написано убить этого дракона, что ж… Он не будет противиться судьбе, скорее, наоборот. Он уничтожит всех Ночных Фурий. * Нечуй-ветер. Время для собирания травы нечуй-ветер назначается у мореходов и рыбаков 1 января, под Васильев вечер, в глухую полночь. Они думают, что в это время нечистая сила, прогуливаясь по озерам и рекам, бросает траву нечуй-ветер для уничтожения бури. Однако не всё так просто. Дается в руки это растение только от природы слепым людям: когда они наступают на эту траву, в слепые глаза их словно кто-то колет иглами. Если они успеют поднять траву и схватить, да и то не руками, а ртом, тогда они перенимают её силу. Зрячие его не могут ни увидеть, ни почуять никакими способами. Владелец Нечуй-ветра имеет власть над воздухом и водой, не тонет и не боится падений, может заманивать рыбу в сети, усмирять и вызывать бури.