Острыми осколками

Сборы затягиваются, где-то в холле гремят латами наемники Монетной стражи, снуют туда-сюда слуги, помогая собрать все необходимое. Искать наместника решено большим отрядом, а организовать все это — та еще задача. Де Сарде просит Курта прикрыть дверь, маленькая боковая комната видится ей сейчас единственным убежищем от раздражающего шума. Эмиссар чувствует себя уставшей: стычки фракций, тайные заговоры и поиски лекарства вконец измотали ее за последние месяцы. А внезапная пропажа наместника — новая головная боль и первый пункт в череде неотложных дел. Зачем Катасаху вообще понадобилось тащить больного Константина куда-то? — Тебе плохо, карант? Мучают кошмары? Сиора мягко касается ладонью де Сарде, глаза ее полны желания помочь, но эмиссар застывает в замешательстве. — Ты плохо спала этой ночью, — уточняет она, — я слышала стоны. Нужно сделать успокоительное. Курт, наблюдавший эту сцену на расстоянии нескольких метров, заходится притворным кашлем, и де Сарде чувствует, как ее лицо начинает пылать. Слишком свежи воспоминания еще об одной причине ее усталости. — Все хорошо, — твердо говорит она, отводя взгляд от невинных глаз Сиоры. — Лучше скажи отцу Петрусу, чтобы спустился к нам. Эмиссар изо всех сил старается, чтобы просьба не прозвучала грубо или неожиданно. Похоже, ей это удается, и Сиора быстро кивает и выскальзывает из комнаты. Кровь отливает от головы, и де Сарде тяжело опирается о высокий книжный шкаф. — Хватит уже краснеть, Гринблад, — спокойно говорит ей Курт, подходя ближе. — Все давно знают, что у вас там с капитаном. Ну кроме Сиоры, наверное. Его тон кажется слишком холодным, что заставляет де Сарде напрячься, Курт никогда раньше не с ней так не разговаривал. Дружеские насмешки, строгий выговор — она бы приняла все, но не это. Эмиссар тяжело выдыхает. Не то чтобы ее сильно заботила собственная репутация, но осадок все равно остается. Это значит, что все они: Курт и Альфра, и даже отец Петрус… После воспоминания о последнем щеки снова предательски вспыхивают. — Ну вот опять, — восклицает Курт. — Тебе что, шестнадцать? Она пытается улыбнуться, обратив все в шутку, только вот ее бывший наставник, видимо, не в настроении шутить. — Сейчас надо думать о том, где найти Константина и его лекаря, а не о твоих отношениях с капитаном. Он говорит это небрежно, но в голосе чувствуется едва уловимые нотки недовольства. Де Сарде удивленно вскидывает бровь. С каких пор Курт, которого она знает, вдруг начал говорить с ней таким тоном, и, главное, о чем? — Мои отношения тебя никоим образом не касаются, — цедит она сквозь зубы, стараясь не выплеснуть внезапно подступивший гнев. — Ты права. Но меня касается моя настоящая работа, где я служу наместнику, как и ты, кстати. Поэтому рекомендую взять себя в руки, отложить свою интрижку с морячком до лучших времен и… Звук пощечины звонко разносится по комнате, отражаясь от стен. Видит Озаренный, она этого не хотела, но тело, повинуясь неизвестному порыву, дернулось само. Глаза наемника темнеют, а на щеке пылает отпечаток руки. — Не смей переходить черту, Курт. Мы всегда были друзьями, но неосторожные слова легко могут это исправить. — Друзьями? — он трёт алеющие следы. — Гринблад, ты что и вправду так считаешь? Он подходит к ней почти вплотную, близко настолько, что она может почувствовать его дыхание. — Меня наняли не для того, чтобы я был вам другом. Я должен был приглядывать за вами обоими. Быть с вами строгим, холодным, если нужно. Думаешь, в Серене у меня оставалось время на дружбу? Наша дружба с тобой началась на Тир-Фради. Точнее, должна была начаться… Де Сарде смотрит ему в глаза — темные омуты с горечью на самом дне, и до нее, наконец, доходит. Курт, этот верный наемник, который не раз спасал ее от смерти, который полжизни провел рядом, и никогда бы не поставил под сомнение ее способность оставаться с холодной головой даже в самые трудные моменты, он… Ревнует ее. Ревнует как мужчина. — Ты хотел бы быть на его месте, да? — это уже не вопрос, а скорее утверждение, но она все еще надеется, что ошиблась, и что Курт просто устал, как и она. Он молчит несколько секунд, напряженно всматриваясь в ее глаза, а затем отвечает медленно, почти обреченно: — Разве имеет значение, чего хочет простой наемник, если этого не хочешь ты? Невидимый удар: неожиданный и хлесткий, как та пощечина, что она отвесила Курту минуту назад. Нет, она не ошиблась. Но где же тогда была ее дипломатическая проницательность до этого момента? Если бы она только чуть раньше поняла обо всем, она бы нашла способ не причинять ему боли. — Прости, — шепчет она, пытаясь отвернуться. И пусть даже извиняться не за что, чувство вины глубокими следами въедается в кожу. Курт резко делает шаг назад, словно до него только теперь доходит, насколько непозволительно близко он оказался. — Не стоит извиняться. Я не завидую капитану, ведь он еще не знает, как ты поступишь с ним, когда все закончится. Рука снова дергается в попытке ударить, но Курт быстро перехватывает ее запястье. — Не строй из себя оскорбленную леди. Ты даже ни разу не думала о том, что будет с вами, когда твоя миссия подойдет к концу. — Откуда тебе знать, Курт? — шипит она, чувствуя, как снова теряет самоконтроль. — Я же «рожденная в море», может, после всего я взойду на корабль вместе с ним как одна из навтов? Собственная ложь противна настолько, что жжет язык, Курт слишком хорошо ее знает, чтобы поверить в эту чушь. — Будешь драить палубы несколько лет в качестве юнги? — кривит он губы. — Позволишь наколоть на своем лице татуировки? Брось, Гринблад! Мы оба знаем, что это не для тебя. Его слова режут больно — будто меч рассекает кожу. И самое больное, что он прав. До этой минуты вопрос о том, что будет с ней и с Васко ни разу не мучил ее. Но в то, что навтом ей не быть, сомневаться не приходится. Скорее всего, она останется на Тир-Фради еще долго, и не имеет значения, найдут ли они Константина, излечитcя ли он, или же леди Моранж снова займет прежнее место. Налаживать связи с фракциями и дикарями — дело не одного года. В самом крайнем случае, ее вернут в Серену, и никакая правда о ее происхождении ничего не изменит. Для князя она — ценный инструмент, а ими просто так не разбрасываются. Курт отпускает ее запястье: жалкие оправдания эмиссара не нужны ему, он и без них видит ее насквозь, как и положение дел в Торговом Содружестве. Сегодня, как и всегда, он будет защищать ее спину, как и всегда прольет кровь врагов. Она знает это, но в сердце снова что-то рвется, очередная тонкая нить, некогда связывающая ее с прежней жизнью. Впервые за столько лет для них обоих Курт становится простым наемником.