Острыми осколками

Яркая вспышка слепит глаза, когти чудовища режут воздух. Де Сарде чудом ускользает от них, кубарем прокатывается по острым камням. И тут же едва не попадает под мощный удар твари. Зверь огромен — холодное оружие его даже не поцарапает, и слишком быстр, чтобы тратить на него взрывные снаряды. Но и уворачиваться долго не выйдет: тяжелое дыхание уже рвет легкие, к тому же, де Сарде не так хорошо владеет магией для постоянного лечения. Ведь напарники почти всегда рядом, к этому легко привыкнуть, но тяжело справиться, когда оказываешься один на один с врагом. Особенно, когда враг — единственный родной человек. Человек ли? Де Сарде уже давно подозревает, что это не так: сила изменила Константина, дала ему то, чего он всегда был лишен, — абсолютную свободу. Как часто в Серене он молил о ней, неустанно пробуя границы дозволенного. Обделенный вниманием отца и любовью матери, не в силах получить то, чего жаждал, он всегда старался брать больше, чем предлагают. Безумные авантюры, пьяные дебоши и проматывание денег — только чтобы однажды князь не выдержал и предоставил ему желаемое. Чтобы отпустил его. В детстве Константин хотел этого столь сильно, что едва не прыгнул с самой высокой башни замка, и, несомненно, получил бы, не останови де Сарде его в тот день. Не потому ли князь д’Орсей так благосклонно относился к ней, что лишь она одна была в состоянии образумить его сына? Уйти от атаки зверя в этот раз не удается — луч света прожигает броню, чудом не разрезая саму де Сарде — вовремя наложенное заклинание защиты спасает ей жизнь, только надолго ли? Она вскрикивает от ожогов, старается уйти в сторону, но дрогнувшая земля сбивает с ног. Еще несколько перекатов от падающих камней, и эмиссар замечает кровавый след. Раны не так безобидны, как ей казалось, поэтому сейчас она может рассчитывать только на свой мушкет. Рука дрожит, пока она прицеливается, но разрывная пуля попадает точно в цель — там, где должно быть сердце. Зверь рычит, не от боли, скорее от ярости, щелкает разверзшимися ребрами на грудной клетке. Никакого сердца там нет — лишь клубок корней и костей, сплетенных между собой. Когда чудовище нависает над ней — обессиленной и израненной — де Сарде отчетливо понимает, что это конец. Ей не справится, переговоры бессмысленны, а к войне, как бы старательно ни учил её Курт, она не готова. Не к такому бою, где ты один против монстра, что некогда был дороже всех на свете. Зверь скалится в последний раз и заносит когтистую лапу для удара. — Нет, хватит! — кричит Константин, и nadaig тотчас замирает, а затем и вовсе отходит вглубь пещеры. — Я не хотел тебя убивать. Ведь это всё ради тебя, — кузен шепчет, встав перед ней на колени. Будто невинный ребенок, не ведающий, что такое грех. Он и в детстве так делал, обезоруживая этим де Сарде настолько, что даже став взрослой, она верила его открытому взгляду и беспрекословно шла устранять последствия его «шалостей». Сломанные жизни молоденьких дурочек, разгромленные таверны и «нечаянно убитые» на дуэлях недруги — сколько их было, надоевших игрушек, разбросанных богатым отпрыском, которому никто не мог возразить. Ради нее? Разве ей нужны были разрушенные города и мертвые тела ни в чем не повинных жителей? Де Сарде хочет сказать ему об этом, но вместо слов выплевывает кровь. — Не смей умирать, скоро мы станем новыми богами этого мира, — Константин помогает ей приподняться, протягивает кинжал. — Установи со мной связь, раны заживут, и мы с тобой построим новый мир. Даже голос похож. Страха, что прошел вместе с ней через всю жизнь, больше нет. Константин уже стал таким как его отец: развращенным властью и силой тираном. В той же манере князь Д’Орсей обещал новую жизнь, отправляя корабли прочь из зараженной Серены, с тем же энтузиазмом выжигал Тир-Фради ради возведения нового города. Де Сарде сжимает холодное лезвие, пачкая рукоять кровью. В этом проблема людей: они все хотят сделать по-своему. Стереть то, что было до них, затоптать кости и на том же месте построить свой, как они полагают, идеальный мир. А что же в нем? Nadaig — истинные защитники природы — став марионеткой в руках новоявленного божка, начнут убивать каждого несогласного? Или всех покроет искаженная сущность, вроде той дряни, что оплела обезумевших зверей? Так и пал старый свет: пророс пороками, пожрал сам себя и сгнил. У эмиссара немного времени, а сил еще меньше, потому она не колеблется, стискивает клинок, вонзая в грудь Константина, отчаянно надеясь, что сердце у кузена на прежнем месте. Ей самой уже не жить, красная лужа все больше растекается по земле, разум путается, выпуская на волю единственную мысль: если все было ради нее, он примет этот выбор. Пусть умрет вместе с ней, Константин не должен стать богом, как не должен никто из людей. — Что… что ты наделала? Трясущиеся пальцы кузена залиты кровью, он неуклюже пытается закрыть ими рану, оттереть краем расшитого камзола испорченную рубашку под ним. Не верит. Хочет подняться, сбежать от её «неправильного выбора», падает, но продолжает ползти прочь. Не согласен. Пусть так. Ничего не изменить. Де Сарде уже порвала все самые важные нити, связывающие её с остальным миром. С глухим треском где-то внутри рвется последняя.