Никто не должен знать

настоящее время

Оглушительные звуки, треск снаружи, а может, и внутри головы, и белое становится черным, а сон — явью. От шока не то что не можешь сказать, нет возможности сообразить открыть рот и закричать. За нее это делает другой голос, который дробит перепонки даже больше треска. Кидает по жестким стенкам, платье путается в ногах, волосы лезут в рот, зацепляются и натягиваются как во сне, но лопаются струнами с обиженным звуком домры. Руки порой цепляются за чужие запястья, плечи, куски ткани. И мир перевернулся, еще раз. И еще. И замер то ли боком, скосив несуществующие зрачки, то ли вниз отяжелевшей головой, но никак не стоя на ногах. Дежавю. Лисса лежит распластавшись, в ушах непрекращаемо стучат в набат; чувство сломанного позвоночника, когда не можешь вспомнить, как двигать шеей. Как повернуть голову и посмотреть, кто стонет в метре от тебя. Руки скользили по невидимому бархату сидений, основательно общипанному чьей-то рукой, возможно, и ее, по отполированным деревянным вставкам, по упавшему ремешку, измазанном в чем-то липком. Тихо и сипло произносит вернувшийся голос: — Диара? Стон ответом. Лисса закашлялась и шмыгнула носом, ведь стоило разомкнуть слипшиеся губы, и убийственно морозный воздух прошил ледяной иглой гортань до самых легких. Опершись ладонями в чудом не пострадавших перчатках о пол, и не обратив внимания на очередной хруст, села. И тут же свалилась обратно, задохнувшись при ударе. Потому что ее грубо скинули. А потом заломили руку за спину, отчего Лисса все-таки вскрикнула, мотнув головой и поцарапав щеку о пол. Крепкие твердые пальцы, лежавшие на локте, и больно сжимавшие нежную кожу, замерли и осторожно соскользнули. А кто-то, придавивший коленом подол платья, отполз подальше и растеряно шепнул: — Лисса? — Нет, ее эрантия! — вместо правильного рычания вырвался слишком писклявый и истеричный возглас, и тут же исправился, рыкнув: — Фея она видите ли! Достойное поведение для советницы! Сначала бьем, потом разбираемся! Звук чиркнувшей спички, и на конце хрустальной стрелы, теряясь внутри искрами и мазками, вспыхивает от злости длинный язык пламени, мрачно подсвечивая снизу лица. Но сразу как-то скис, вместе со зверским настроем Лиссы, стоило той увидеть чудо чудное напротив. В свете живого огня, направленного снизу, словно они подростки, решившие скоротать ночь за рассказыванием страшилок, лицо Дэлш выглядело непривычно желтым и бледным, волосы всклокочены, коса перекрутилась на ухе, один карий глаз выпучен и нервно подергивается, другой сжался до размера щелочки. И как штамп на лице — фингал. — Хотя тебе видимо и так досталось… — ошарашено проговорила Королева. — Ты выглядишь не лучше, — ответило чудо чудное, пронаблюдав за стекающей струйкой крови по щеке подруги, — Где-то тут была моя стрела… — Я кажется ее видела, то есть нащупывала, сейчас, — передав изображающую из себя факел стрелу, она поднялась на колени и стала шарить по полу. — Осторожно, там… — вскрик, — лампочка разбилась, — вздохнув, договорила советница. Теперь такой же порез, как на щеке, красовался на каждой ладони. Снятые для удобства перчатки как всегда остались нетронутыми. А, поднимаясь по линиям жизни как по ступенькам, вопреки всем законам физики, расцветали кровавые пятна, смутно напоминающие огненные цветки. Громко дыша, она все-таки нащупала стрелу среди мокрых осколков и попросила залатать ей окровавленные руки. — Жаль, что с глазом так не сделаешь, — проворчала Диара, и, удивленно подняв брови, спросила, — Погоди, чуешь? Как только паника и необъяснимое желание гнаться куда-то, вызванное всем этим бредом, что с ними приключился, они наконец обратили внимание на странный запах. Пахло… вином. Уж одни из самых влиятельных женщин на Эфларе могли в этом поклясться, что и сделали друг другу глазами, переглянувшись и проверив, в одинаковом ли направлении идут их мысленные потоки. Это была не лампочка. — Откуда в нашей карете это? — Дэлш спокойно взяла (не двумя пальцами, и сморщив прелестный носик, демонстративно отодвинула на метр, как сделала бы высокопоставленная леди) за горло осколочную мозаику из насыщенного фиолетового стекла, с которой до сих капал густой напиток. — Ты имеешь в виду дорогое остальское вино очень старой выдержки? — ухмыльнулась Белая Королева, — Только давай без всяких «А ты откуда знаешь?», хорошо? Мне почти сорок, я взрослый человек, и не всю свою жизнь провела за незаметным сном на заседаниях и акробатикой в каретах. Два «взрослых человека» вдруг вспомнили, что сидят взаперти и должны очень хотеть выбраться на свободу, но почему-то сидят в совершенно непотребном виде и беседуют о марке алкоголя. Обе тут же кинулись к дверце и почти одновременно провели перемотку времени. Которая, конечно, не сработала. — Неужели, это и есть сюрприз от РадоСвета? — фыркнула Королева. — Если это так, их ждет что-то покруче упавшей на их гениальную машину новогодней елки в прошлом году! — Диарино лицо смотрелось по-настоящему устрашающе с пятном вокруг глаза и сжатыми зубами. Пинок в двери не дал никакого результата, кроме грязной черты на обивке. Мгновение спустя черта начала расплываться вместе с голосом феи, закружилась голова, и Лиссе показалось, что она теряет сознание от духоты в запертой карете. Но в глазах опять включилась картинка, которую, правда, ошалевший мозг пока еще не мог понять. Сначала ей даже показалось, что она очнулась в своей же карете, и руки, поддерживающие ее за плечи являются руками советницы, но… Даже в полутьме она разглядела мерцающие зеленые радужки.