Никто не должен знать

Как лампочки гаснут одна за одной, так и щелк-щелк-щелк — погас огонек на лиссиной стреле, растворились в темноте ее последние слова, а потом пришло ощущение пустоты. Неосознанно расчертив воздух по карете, Диара с ужасом поняла, что… Она действительно одна. А потом — щелк-щелк-щелк — снова с кем-то вместе. Диара это поняла по шумному дыханию, шелесту одежды. Да она оказывается, много чего может понять. Только непонятно, ЧТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА ЗДЕСЬ ТВОРИТСЯ! И кто, крысоуголь побери, СИДИТ С НЕЙ В ЗАПЕРТОЙ КАРЕТЕ?! Дэлш замерла, и ей показалось, будто напротив сидит ее двойник, отражение, потому что в метре тоже затаили дыхание. И вероятно, тоже сжали стрелу. Но когда вспыхнули два светлячка, закричала она одна. Диара теперь понимала подругу, которая так бурно отреагировала на появление в свете софитов ее неопрятной личности. Но здесь было определенно сложно сдержать громкие звуки, рвущиеся из самых поджилок, даже Лиссе с ее невероятно стойким хладнокровным выражением лица. Перед ней висело окровавленное лицо, которое также направляло на нее измазанную в чем-то темном стрелу. Схватив то, что попалось под руку, — это был оторванный ремешок, — она попыталась хорошенько врезать по страшному лицу, но пряжка звякала мимо по поручням да обивке. Но, видимо, незнакомца это впечатлило, так как он отшатнулся подальше в темноту. — Госпожа, успокойтесь! — произнес вполне человеческий голос, закрывая от греха подальше лицо ладонями. На таком расстоянии друг от друга было трудно сделать что-то стрелой. И человек поймал взбесившуюся пряжку в захват и теперь двое людей перетягивали ремень. — Сначала, — рывок на себя, — уберитесь, — рывок обратно, — из моей кареты! — Да я бы, — рывок, — с радостью! Сначала, — опять рывок, — скажите как! — А что. У вас. На лице?! — Кто-то пролил вино на сидение. Возможно, даже вы. — теперь они сидели, крепко сжав концы ремня и пытались отдышаться, — Я же не спрашиваю, что делали вы, что оказались в таком виде. Фея вспомнила про свой неприглядный глаз и все остальное и постаралась сдержать румянец. — А теперь давайте познакомимся, раз уже мы оказались здесь вместе. Миракл. — он протянул свободную руку. — Вы меня простите, я не буду жать вашу руку, боюсь запачкаться. — Продолжайте в том же духе и почти убедите меня, что вы нежная и хрупкая барышня. Внутри Диары уже ее душа хорошенько отводила душу, мысленно разбивая несуществующие вазы и прочий антиквариат о голову хама. Эфларус видит, она пыталась быть вежливой. — Продолжайте в том же духе, и я точно не скажу своего имени, — ответила фея, поправляя прическу, насколько это было возможно, то есть убрала с уха косу и расплела ее, чтобы сделать хвост. — Стесняетесь? — Миракл, этот хам, думающий, что он джентльмен, аккуратно застегивал манжеты на рубашке и начасованной салфеткой вытирал лицо. — Вам его знать незачем, — фыркнула Дэлш. — Я же все равно его узнаю, если вы едите в Лазорь на праздник, — весело щурился серыми глазами этот хам. У часовщика оказалась маленькая острая бородка и каштановые короткие волосы. А еще стальные глаза. — Да ради бога, — начала опять сердиться фея, — Только откройте эту дверь. — Пожалуйста, — Миракл переместился к дверце, начасовал какой-то инструмент. Лисса наверняка бы его опознала, ведь у нее в друзьях водится сам глава мастеров часовых дел. И стал копаться им в замке. — Я, кстати, все больше убеждаюсь в вашей компетентности как женщины. Такими простыми инструментами учат пользоваться на нулевом круге, уважаемая госпожа. — Я не мастер, чтобы меня обучали разным фокусам со шпильками. — Ну и очень, очень зря, — в этих словах слышалось «ну и дура», — А кто же вы? Фея? От насмешливых интонаций в голосе часовщика Диаре захотелось вырубить его, и в тишине поплакать. Да, да, да! Сто раз да! Она совсем не похожа на фею! Вот Лисса… Нет, это неправильно пенять подруге за ее происхождение. Разве нельзя не мерить всех общим мерилом? Неужели все феи должны быть как эрантии тонки, равны во всех местах, чтоб становиться в шеренгу, чтоб можно было провести по ним расческой с одинаковыми прорезями меж зубчиков? Поместить промеж зубчиков шестеренки? О Время, как же это знакомо… Ей совсем расхотелось препираться или как-то отвечать часовщику. Диара молча распахнула дверцу и тут же отпрыгнула, остервенело заматываясь в шубу. Это была дверь прямиком в зиму. Два ахроматических, которые не должны иметь никакой температуры, цвЕта сливались ровно посередине в серый неуловимый горизонт и веяли стопроцентно минусовой погодой. Наверняка ад у фей — арктическая пустыня. — Не правда ли, чудесная погода, миледи? — хихикнул наглый часовщик, все-таки задумчиво разглядывая ее сжавшуюся фигуру, — Сегодня вечером еще тепло, вот на Остале в такое время бывает под минус сорок. Вы ведь знаете про Осталу? — Конечно! — облако пара вырвалось при ее рявканье, — Советник РадоСвета — и не знать про Осталу! — ой… — Ха, надо же так легко проговориться. Я восхищен. — усмехнулся Миракл, — Руку целовать не буду, боюсь запачкаться. — Да некоторые мужчины хрупче женщин. А, кстати, не в своем же ли вине измазались? Эта бутылка по-видимому переместилась к нам из другой кареты. Остальское, дорогое, старой выдержки. Не я это говорила. Вы приземлились аккурат на место моей подруги. — Говорите, остальское?.. Очередное щелк-щелк, и Мираклу прямо на колени падает рычащая женщина в серебристом платье и туфлях на шпильках, одна из которых чуть не приземляется на палец часовщику, отчего тот шипит. — Ты!!! — это, кажется, адресовано фее.