**Белый Замок**
— Диара! Я нашла ее! Нашла! — скользя в мягких башмаках по зеркальному полу, к ней лучше любой профессиональной танцовщицы проскользила Олада. «Вот!» — открыл в ее руках драгоценную брошь игривый луч, и «Вот! Вот! Вот!» забегали солнечные искры по граням настоящего черного агата. — Пожалуйста, прошу тебя, надень! — также быстро, как бегали блики, затараторила служанка. Камень сверкал у самого носа Диары, наряд которой отличался от голубого платья служанки лишь немного более темным цветом. Потому что она собиралась на встречу с любимым. — Что ты, Олада, я не могу, — восхищенно прошептала фея, сжимая белоснежные фланелевые манжеты. — Все они тебе врут, но я хочу сказать так, как есть. Если ты станешь его женой, то наверняка и нас не оставишь, — искренне проговорила Олада, упрямо толкая Диаре в ладоши такой неприлично черный, как омут. Матовый блеск, словно зеркальная броня, отражало их взволнованные лица, легкие рукава дешевых платьев и оставался абсолютно прозрачным там, где должны быть диарины глаза и волосы. Словно говорило: «Мы с тобой одной черной густой крови, не одно целое, но родились в одном котле. Так давай снова сольемся воедино». Грани до тонкости отражали окружающий мир, и скрывали за блеском истинную глубину. — Ведь нет же? Диара все-таки молча приняла дар и приколола на груди. В большой зеркальной глади на всю стену залы она выглядела неплохо, но… также бедно. Служанкой. А тот, чей цветок появился на задней стороне голени, ядовито красивый, зеленый с черными цветами как дырами в коже, был далеко от нее по статусу. Но, слава богу, это его не остановило, как и ее. Многие говорили, что ее натуру отличают редкостная прямота и честность. В тот день, когда она совсем немного стесняясь показала цветок своему высокопоставленному возлюбленному, это мнение закрепилось. Ошибиться было невозможно — лют был редкостным красавцем с мятными глазами и такими же черными как у феи волосами. Диара любила и ей отвечали взаимностью вот уже почти год — это ли не счастье? Но в глубине, за блеском яхонта, ворочались непонятные и непроглядные угольные вихри сомнений. Ее любимый был вообще-то, как многие испорченные деньгами люди, существом довольно эгоистичным и грубым. Там при ней нагрубил другой служанке, тут съел чужую булочку. Мелочи, мелочи, да и с Диарой он никогда так не обращался. Наверно ей было трудно принять любимого, но совершенно противоположного ей человека. И единственный понятный страх, который она могла выловить из общей мешанины неизвестных ингредиентов и эмоций — разное положение. Она, как банально, боялась, что положение в обществе помешает ему быть с ней. Но пока поверхность, по которой она скользила в таких же мягких тапочках, проезжая комнаты и события, оставалась ровной до неприличия, длинный коридор так и не думал поворачивать или прерываться, а сила трения не прекращала ее скольжения. Лют вот уже год скакал между двумя замками, но никогда не намекал на свадьбу. Сегодня она хотела напрямую, как всегда, спросить об этом. Ведь близким людям надо доверять, правильно? Она прошла высокие ворота, выход в красивейший сад Эфлары, по бокам которого замерли, стараясь видимо и сознание привести в окаменевшее состояние, два стражника. В руках шершавая поверхность тонкой бумаги, по которой приятно проводить подушечкой большого пальца. На ней уместилась рукописная надпись: «В три, у клумбы лютиков, прекрасная фея». От последних слов у Диары даже защемило сердце, что случалось довольно редко. Мягкие тапочки как бархатные лапки, бесшумные и не оставляющие следов, неслись по каменным резным плитам, пытаясь отыскать в буйстве зелени небесный цвет лютиков. Они замирали при виде красивой спины в черном фраке, ловко подкрадывались к цветущей клумбе. Диара подбежала к мужчине и прыгнула ему на шею. Сердце опять приятно екнуло, когда ее с готовностью прижали к себе, а на ухо прошептали «Моя фея», что та самая фея с легкостью забыла о своих вопросах. До того, как лют отстранился. — Диара? Ты что здесь делаешь? — обычный вопрос, вот который никак не ожидали услышать. Стук сердца замер. Умер. Вообще… Так же молча и на вид спокойно протянула ему записку. Он внимательно читает, как будто писал не он, как будто не сейчас, как будто… — Ты писал? — Я. Только не тебе. Что удивительно, сердце тут же начало снова гнать кровь, только стучало так хрипло, жалостно, так не по-диарски. — Кому? — А ты как всегда остаешься верна себе, Диара. Прямолинейна и лаконична, — лют справился с кратким удивлением, но совсем не был растерян, смущен. Это было так привычно. Но только не в отношении ее. А таким поведением он словно ставил ее опять в один ряд с остальными. — А ты, как всегда пространен и туманен, — удивляясь сама себе, несмотря на захлебывающееся сердце, сказала Диара, сминая записку и отправляя самолетиком в фонтан. — Думаю, настало время нам разойтись своими путями, — словно со старым школьным другом заговорил лют. — Было приятно проводить с тобой время, — ужас какой холодный жар. Агат-камень, это твердое вещество, начало подтекать, рушиться по мелким-мелким кусочком, почти черным песком, чтобы разнестись ветром по сыпленым дорожкам сада, пократь блестящей пылью — всем тем, что останется от сердца когда-нибудь. — Что? — в Диаре стало зарождаться такое родное и диарское чувство — злость, и она всеми силами его растопляла, подбрасывая в топку все невыжатые слезы, невылитые истерики. — Глупая, у меня нет твоего цветка. Признаю, тебя было приятно утешать. Но, не будет сказано в обиду, ты не фея, в которую можно влюбиться аж до цветка. Думаю, ты и сама это знаешь. Нам было приятно вместе, сейчас же я начал ухаживать за фрейлиной Ее Величества Жозенной. Ты же понимаешь? — Понимаю, — выдавила Диара, даже кивнула головой, аккуратно, чтобы пролить вазу слез на резные плитки. — Вот и умница, — он хотел погладить ее по щеке, но та не дала, борясь с желанием сломать руку, вывернуть в неправильном направлении, чтоб он кричал так же громко, как ее душа. Но тело задеревенело, и лют уже скрылся за поворотом. — Желаю счастья, — насмешливо раздалось из-за поворота. Солнце пекло непокрытую голову, в душном воздухе волнами разносился пьянящий цветочный запах, затуманивая сознание. А Диара чувствовала лишь болезненно пульсирующие черные цветки, кажущиеся чумными пятнами.На пороге бросил ворох горицвета, Только обернулась — он уже далеко, А в гнездо пустое на дубовой ветке Колокольчик-сердце унесла сорока.*
***
Будучи советницей, она не забыла Оладу и Веребу, которая «случайно» перепутала адресатов записки, стремясь сдернуть с облаков петлей за лодыжку замечтавшуюся фею. Диара в самом деле была ей благодарна. Возможно, эти двое были единственными феями на тогдашнее время, кто говорил ей правду в лицо. Получив урок, но такой горький и проклявший ее на всю остальную жизнь — в виде несмывающегося цветка, Диара поняла как неоднозначны все блага на земле: цветок любви, причиняющий боль; дар камней настроения, сломавший лиссину судьбу. И, возможно хорошо, что она получила этот урок еще в юности и теперь, можно сказать, может быть свободна. И безответная любовь уже навсегда покинула ее, когда летний сад раскрыл ей истинное лицо возлюбленного. Осталось забыть, чтобы цветок сам потускнел и вывелся из тела как токсины. Только надо преодолеть одну маленькую проблемку…