**другая параллель**
Капли мерно падают из склянки на обложку, медленно окрашивая ее в темно-бордовый, как спекшаяся кровь. На самом деле очень красивый цвет. Часы тоже размеренно тик-такают где-то далеко среди стеллажей. И Нире в первый раз становится скучно. Зольда бродит, а, может, сидит где-то у стены в кресле. И все равно выпрямившись как скала, как будто и является опорным столбом этого здания. Будто, если она мог не имя, оно рухнет. У каждого свои причуды. Только кажется, что чтобы ты не делал — все ей докладывают безжизненные с виду ее дети, ее слуги — разноцветные фолианты. И сейчас ей в первый раз захотелось сотворить что-нибудь эдакое. Сердце истосковалось по бешеному и сумбурному звуку дождевых капель в грозу вместо канцелярских; по звуку механических машин, поднимающих тучи пыли, превращающим улицу в беспорядочную свалку вместо напольных часов, которые она так и не может найти. И открутить им стрелки, чтоб время уже отдохнуло от постоянного наблюдения. А то как человек на пожизненном стационаре, у которого отмечают каждый подросший миллиметр, стало совсем ручным. Ей хотелось музыки, хотелось скинуть все эти бумажки, чтобы они красиво разлетелись — чем не листопад? Уронить стол со стеклянной посудой — чем не водопад, который она никогда не видела? Чтобы лились ручьи чернил, перемешанных с яблочным соком. Хотелось огненным танцем или ночной, но такой зажигательной фугой пройтись по этому одомашненному, упрощенному пейзажу. Ей казалось, будто там, давно, в прошлой жизни, у нее все это было. Хотелось повторить. Хотелось ей бежать, лететь Вокруг космической оси. Но Она так и смотрит в пустоту, И где-то тикают часы. А все почему? Потому что сегодня она снова встретила человека с ледяными-огненными глазами. Все вокруг как всегда было шумным, толкалось и говорило неразличимыми словами, она как всегда была отстраненной и неприлично спокойной. Даже когда порвался ремень сумки, и по ее записной книжке пробежались сотни подошв, Нира не особо расстроилась. Опаздывающий поезд, как не старался, не мог вызвать у нее недовольство. Нира не понимала, откуда у других находится столько сил чему-то радоваться? Над чем они смеются? Как ни прислушивайся — не поймешь. Она какая-то ущербная? Чего не хватает в ее жизни? Над главной площади, в тумане, скрывающем очертания неба, парили разноцветные бабочки. Такие красивые, что дух захватывает. И не только от красоты, но и от зависти кучек людей, толпящихся по разным концам площади. Потому что эти махаоны — счастливчики-часовщики, получившие первую часовщинку. Перед носом повозки и кареты сливались в скоростные полосы, не оставляя возможностей для воображения, что станет с Нирой, если осмелится попробовать пойти им поперек. «Дураки, — думает Нира, — Летают в тумане. Что с ними будет, когда намокнут крылья? Бабочка сложит крылышки и упадет.» Но все равно любуется, запрокинув голову. — Вас подвезти, господин? — сверху, из открытой левитирующей повозки ей спускает веревочную лестницу какой-то мужчина, — Ох, простите, госпожа! — он сматывает лесенку обратно. Думает дама в платье не сможет по ней забраться? Нира хватает за хвост ускользающие веревки, ставит на перекладины ноги в сапожках. Сумка хлопает по спине, юбку подхватывает ветер, бродящий как слепой над головами людей. Удивленный мужчина подает женщине руку. — Вы, однако, смелая леди. — отвешивает комплимент. — Я не боюсь высоты, — отвечает Нира, рассматривая туманный Астроград, который все уменьшался в масштабе. — Хоть один здравый летун, — держась за железный поручень, отполированный тысячами рук, хмыкнул себе под нос тот самый Огнев, ее нетерпеливый клиент. Нира поняла это только по голосу, не хотелось поворачиваться. Она и так представляла его мерцающие льдистые глаза и насмешливые губы. Хмыкнул себе под нос, но был услышан несмотря на свист ветра. — Это точно, — поддержал его мужчина, который помог ей подняться, — Погода не предназначена для полетов, даже птицы сидят по жердочкам, а они летают и летают, хоть бы хны. — И все равно красиво, — сказала Нира, хотя минуту назад думала о том же самом. Но как, наверно, приятно летать среди повисших каплей. Ощущать их на ладони, хлопать крыльями, сбрызгивая их. Находиться на грани падения, но все равно взмывать в небо и сушиться на горячем солнце. Может, этого ей не хватает? Не хватает двух ступенечек сверх ее третьей степени? Не хватает крыльев? — А почему вы решили, что я тоже… летун? — Кто же будет так бесстрашно стоять на краю? Только не боящийся упасть, — улыбнулся ей контроллер. Нира тоже улыбнулась ему, правда грустно. Зачем ей разубеждать этих господ? Начнут наоборот ругать ее за беспечность, за безрассудство. Ей это нужно? А так, хоть в их глазах, можно побыть крылатой. — Или безумец, — говорит сзади тихий, отчетливый голос.***
Через год работы она отправилась на выставку редких часодейных растений представлять их магазин. Зольда сказала: «Как бы наш магазин не был далек от внешней суеты, реклама нам не помешает». Согласились с ней и книги, которым не терпелось спрыгнуть с полок улетающим косяком в дальние края, и Нира, которая тоже засиделась на одном месте. Оранжерея была испещрена дорожками между грядами удивительных растений. Больше всего поражали гостей ярко-красные с фиолетовыми вкраплениями четырехметровые пальмы, нежно-голубые цветы, светящиеся в тени. Нира сначала не впечатлилась, думала — подсветка. Как же оказалось приятно — удивляться. Директор оранжереи — маленький, сухонький старичок, проговорил воодушевленную речь о сотрудничестве науки ботаники со всеми остальными отраслями. Ему от души похлопали, особо участников порадовала фраза «выгода для всех». После пошли представительские компании. Нира совсем не волновалась. Волосы, собранные на затылке в хвост при поднятии на лестницу щекотали шею. На бежевом костюме кофейное пятнышко на рукаве, но его легко прикрыть рукой. В руках папка с часограммами, текстом и листочком с адресом, который вывешивается на доску. Текст в папке — формальность, в тихой книжной лавке легко выучить несколько абзацев. Совсем не волновалась, пока не заметила неотрывно наблюдающие за сценой мятные глаза с металлическим оттенком. Огнев стоял за кулисами и заметить его можно было только поднявшись на сцену. Обычное невозмутимое выражение лица, резкие скулы, как будто он постоянно ходит со сжатыми зубами. Дыхание сбилось, последнее слово предложения проглотилось, а новое никак не хотело возникать. Ступор. — Вам нехорошо? — раздраженно шепнул уголком рта директор, продолжая фальшиво улыбаться публике. — Нет-нет, все нормально. О чем я говорила? — О линии книг «Наука сегодня», — с угрозой прошипел старичок. — Ах, да. Линия включает знаменитую публикацию Стерия Серского…***
И, конечно же, даже у оранжереи была башня с часами. Нира еще никогда не была на таком высоком этаже. Ночной Астроград, как и, наверно любой ночной город, — Нира не знает, она не видела другие, — поражал. Башня оказалась большой, с просторными окнами и шикарным видом. Но не настолько большая, чтобы вместить целый банкетный зал, поэтому им только дали взглянуть и повели вниз. В банкетном зале парили подобно туману аппетитные ароматы, сводя с ума голодные желудки. По действием спиртного развязывались языки, партнеры шептали друг другу на ушко «страшные секреты», лишь Нира никак не могла допить первый стакан. Никто и не заметил, как она прошла в закрытую башню — третью степень не пропьешь — и поднялась на самую верхушку. Ей не нравилось, как стучат каблуки по гранитной лестнице, и она бросила сапоги у подножия. Теперь свет был выключен, и единственным источником света остались далекие фонари и горящие вывески, да огоньки в проезжающих каретах. Растения — ну как же без них — создавали причудливые черные силуэты. Нира подошла к каждому балкону, порисовала пальцами узоры на перилах. Только на одном кто-то был. Он стоял спиной, превращаясь вместе с цветками в горшках в еще один силуэт. Но смотрел не вниз, а вверх. А потом его спина засветилась, и цветком распустились волшебные, цвета молодой листвы крылья. Продолжение следует…