…А потом его спина засветилась, и цветком распустились волшебные, цвета молодой листвы крылья.
Нире казалось, что они излучают тихий свет, который сложно разглядеть в искажающей все цвета атмосфере. Ультрафиолет, который надо почувствовать недостающим органом чувств. Может быть, это неразвитое сердце недолюбленного ребенка, преданной женщины, бездетного отца?
И ей захотелось беззвучно захлопать в ладоши, искр из глаз, чего-то феерического, хотя на Эфларе не часто использует это слово в хорошем значении. Были бы мягкие тапочки на ногах — попрыгала бы, но боялась, что босые ноги будут шлепать по каменному полу и спугнут человека-бабочку.
Из сердцевины крыльев, из самого позвоночника будто расползались черные вены, разбивая крылья на мельчайший осколочный узор. Крылья застыли напряженные. Нира сравнила бы их с ушами, встающими торчком при резком звуке. Но внезапно они поникли прошлогодними маковками цветов, и человек сгорбился, оперевшись на перила. И вся детская радость завяла в сердце, чудесная бабочка превратилась в обычного утомленного человека.
И Нире хотелось чем-то его взбодрить, поставить подпорки под его крылья-тряпочки, чтоб держались по ветру. Но понимала, что человеческую душу надо поднимать в небо совсем по-другому. Но о чем она вообще? Этот человек для нее совсем посторонний, он просто, вежливо откланявшись, уйдет. Хлоп — и нет бабочки.
— Не шмыгайте так громко, вы мне мешаете, — прозвучал знакомый ироничный голос, совсем не вяжущийся с прекрасной поникшей бабочкой. Нира даже огляделась по сторонам. В темноте лестничного пролета могли прятаться хоть сотня Огневых, но конечно же это сказал человек на балконе. «Громко»? Это когда это?
— А, вы, получается, не безумец. Вы стоите у края, но крылья всегда вас спасут? — вспомнила их давний разговор Нира, — Да?
— А это вы та «смелая» крылатая леди. Только проясним: кого вы считаете безумцем? — невозмутимо спросил Огнев, все еще стоя спиной.
— Человека, который совершает глупости, — ответила Нира, — По крайней мере, так считает большинство населения планеты. Проверено словарем. Он у нас чудит — каждый раз после дождя выкрикивает какую-нибудь страницу.
— Все люди совершают глупости. Получается они все — безумцы?
— А вы не входите в их число судя по слову «они»?
— Раньше на это не было времени, сейчас времени полно. Как и возможностей начать жизнь с чистого листа. — Он вдруг резко обернулся, и его глаза на миг блеснули и тут же растворились в остальном силуэте, — Как вы думаете, мне следует это сделать?
Его крылья резко распахнулись, и импровизированные глаза на из верхней части скрестили свой взгляд в одной точке — на Нире. Как и, кажется, настоящие глаза Огнева. Кстати, никак не может припомнить его имя, хотя точно записывала его в журнал… Ей почему-то стало страшно. Фигура Огнева полностью загородила собой проход на балкон. Большие крылья, казалось, нависли над ней, сквозь них приглушенно пробивался внешний свет. Крылья закрыли весь мир.
Сглотнув, она уточнила:
— Глупости или жизнь? — прозвучало как хэллоуинское «Сладость или жизнь?». Огнев это тоже заметил, ухмыльнувшись.
— Они неразделимы, уважаемая, — довольно протянул с пакостливой улыбкой, сделав шаг вперед. И еще. На третьем шаге пятившаяся Нира запаниковала. Охнула, когда ударилась о перила противоположного балкона…
— Вы же не боитесь высоты? — улыбался этот гад. Он что, хочет сбросить ее с башни?
— Я не боюсь высоты. Я просто боюсь упасть. — Нелогично, но совершенно искренне призналась Нира. Для отчетливых здравых мыслей было слишком много места за спиной, лети и лети вниз.
И потому она не осознала, что человек перед ней на секунду застыл.
«Ну давай же, рыжая. Или я действительно сомневаюсь, высшая ли у тебя степень»
Она невозмутимо стоит и смотрит вдаль, на Черное озеро, хотя Нортон знает, что она боится. Но как всегда не расстается со своей королевской гордостью. Гордость для нее — все. Ведь без гордости она — никто. Но Нортону очень хочется посмотреть, какие же у нее крылья.
«Ты боишься высоты?» — а яд в голосе — это все для него.
«Я не боюсь высоты» — она направилась к краю чернолютовской башни, но вдруг отшатнулась, и пояснила видимо что-то для нее очень понятное, но что Нортону все равно не постичь: «Я просто боюсь упасть».
Нортон бесился — то ли оттого, что она не летела, то ли оттого, что не мог доказать, что она все врет. Врет, что у нее высшая, и Костя, тайком прошептавший ему на ухо о шести крыльях. Она не фея. Ей же прислали приглашение в Змиулан!
«Я так и знал, что ты бездарна» — он заточил слова как мог, чтобы их острия подтолкнули ее к краю. Руками это было сделать невозможно.
И… она прыгнула.
Дух метнулся к перилам, смотря вниз словно в колодец, на парящую готовый тут же спрыгнуть вниз и подхватить НЕ фею! У нее действительно просто нет крыльев! Фигурка в легком вздымающем вверх платья, как языки пламени, просто летела вниз. Эта мысль заставила сердце расслабиться. Но была другая: почему она не кричит? Опять эта непонятная откуда взявшаяся гордость?
Нортону хотелось грязно ругаться и кричать, потому что эти обычные «О, Эфларус!» и «Время!» не могли показать даже тень его чувств при виде свободно парящей Лиссы. Но только не бабочки, а сетчатыми крыльями стрекозы.
Как так могло случиться, что цветок на теле духа принадлежит фее?!
— Разве человеку не даны крылья, чтобы не бояться быть на высоте? Я так и знал, что вы одна из тех, кому Время дало величайшую милость — подарила возможность быть выше других, но им лень даже поднять голову и увидеть, что им дано. Вот кого Я называю глупцами. Безумцами. — Он был близко, в сантиметрах от нее. Он был выше, и Нира не могла заглянуть ему в лицо, чтобы посмотреть на выражение его лица.
— Но я тебя заставлю, — угроза в каждом звуке, предвкушающие нотки аранжировкой к ним.
И он толкнул ее уже руками. Потому что кажется эта трусишка сама не прыгнет. А ведь он считал ее… неужели он обратил на нее внимание, потому что она похожа на ту, другую, рыжую?
Нет, конечно же нет! Нира совсем другая. Она наверняка не предаст, не обманет, поманив и растоптав.
Просто она точно НЕ фея. Не может ему второй раз так повезти. Это как подкидывать монету раз за разом и каждый раз видеть, что она станет на ребро.
Она летела вниз, и не одного крика он не слышал. Что ж они все безголосые такие? Почему любят напрягать Нортона своим молчанием?
И кое-что пошло не по плану.
Она закричала. Нира по-настоящему была бескрылой…
***
На самой верхушке башни какого-то здания отворилась маленькая дверка, спрятанная за часами.
— Где ты так научился ловко управляться с отмычками, будто часовой мастер? — весело спросила женщина с гривой шоколадных волос. На волосах — неизменная шляпка, прихватывающая резинкой подбородок. Она безмятежно шла по узкому выступу. Она знала, что ее поймают.
Мужчина немного нахмурился, но тут же мягко улыбнулся, взглянув на счастливое лицо спутницы. И даже глаза были совсем-совсем не холодные.
— Некоторые вещи не забываются даже в новой жизни.
Нира нахмурилась. Она всегда хмурилась от этих слов: «новая жизнь», «чистый лист». Будто за этими словами скрывалось то, что может оторвать от нее Нортона. Причем с мясом. Она знала, что вместе с ним умрет клок восстановившейся благодаря ему души. Он — то, что ей не хватало, заставляло оглядываться на других.
— Ты ведь поняла уже, да? — устало спросил Огнев, прислоняясь к каменной стене.
— Другая параллель. — слова толкаются на языке как у вдруг заговорившей немой. Откуда она их знает? Не помнит. — Ты оставил там семью, да?
Он оставил там мать и ту, которую когда-то любил, но которая любила его друга. Поэтому и пришел сюда. К тебе. — был ответ. Нира готова изранить несуществующими когтями лицо этой стерве. Но она обнимает того, желая спрятать этого потерянного человека от всего мира.
О цветке не сказал. Да и зачем, если он точно исчезнет под шквалом новых чувств?
***
Однажды после работы Нира впервые направилась вдоль шкафов прямо к креслу владелицы магазина.
— Госпожа, — она вдохнула побольше воздуха, — Я ухожу.
Хозяйка сразу поняла, что она имела в виду. Не просто выйти за дверь. А выйти за дверь… и не войти. Зольда УДИВИЛАСЬ. Ведь она в первый раз взяла кого-то в помощники, сколько бы людей не хотели работать в магазине на пожизненной ставке. И она… уходит.
— У меня скоро будут… дети. И я не смогу работать, сами понимаете.
— Дети? — ошеломленно переспросила Зольда.
— Да, — Нира смущенно улыбнулась, — Близнецы.
— Как? Почему?
Нира ответила ей таким же удивленным взглядом.
— Я уже два года замужем. Вы не знали?!
Пока Нира собирала свои вещи, Зольда все сидела в своем кресле. Холодная шпага она и есть холодная шпага. Сталь не имеет чувств.
Но произошло то, что смогло опять изумить Ниру. Зольда вскочила из кресла и обняла ее, а Нира почувствовала, что та совсем не холодная. Хоть и стоит, словно шпагу проглотила, хоть и вечно молчит, но такой же как все теплокровный человек.
— Без тебя будет скучно. Оставь свою музыкальную машинку, я буду ее слушать.
Нира шла мимо стеллажей и случайно, нехотя, наткнулась на те самые часы, когда-то не дававшие ей покоя своим противным стуком. Но сейчас ей было все равно. Хотя… Нира взяла и сделала из стрелок цветы.
***
Зольда долго сидела в кресле, смотря в одну точку. Когда-то уже смерклось, она в первый раз подошла к окну и отодвинула тяжелые бархатные шторы, и ее ослепил радужный свет внутреннего мира.
«Сколько же я сидела здесь? Сколько я спала?»
На столе крутилась пластинка с медленным вальсом.
