Никто не должен знать

**тридцать лет назад**

Солнечные зайчики не могли быть ярче дневного света, как обычное зеркало в деревянной оправе с резными бабочками не могло быть зеркалом провидения, отражающим грядущее и поглащающим настоящее. А ведь Нортон видел, как Белка гляделась в него, закрываясь своими волосами, и шептала-шептала что-то в него, как щебечут над любимой игрушкой, или посвящая свои мысли тайному дневнику. И при этом откуда-то знала разные мелочи — что скажет завтра матушка за обедом, где будет лежать тарелка с печеньем, кто на этот раз выиграет, куда Нортон спрячет украденный из мастерской напильник. Нортон часто, никогда не говоря ей, брал на заметку ее случайные замечания и, подбивая на дело и своего лучшего друга, обчищал кухню и кладовку на предмет свежей выпечки, делал ставки, не приходил на обед вовсе, если матушка опять начинала бранить его («Ты бы так не веселился, если б знал, что скажет матушка» — говорила с ухмылкой прежде Лисса). Он вообще ее не любил. Даже не так, он ее НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ. В первую очередь за то, что называла его мать матушкой также как он, хотя никакая ему не сестра. А просто оборванка, которую непонятно с какой радости мать не только подобрала в какой-то чащобе леса и жизни, но и назвала своей приемной дочерью! Но Нортон знал, кто она такая. Она — ведьма. Откуда у нее такие непонятные волосы, а? И что она постоянно шепчется с предметами? Однажды, он увидел, как она стояла с распахнутыми стеклянными глазами посреди комнаты со свечой в руке, словно ее инфаркт хватил на ходу? А потом внезапно очнулась и дальше пошла! И на всех девчонок, что он раньше видел, не похожа — худющая как палка, бледная как рыба, и глаза у нее совершенно ненормальные. И всех остальных девочек обходит стороной, словно боится чего-то. А это опять — ненормально, эти пичуги — стайные существа, постоянно ходят по парочкам и шепчутся-шепчутся. Как и Лисса, но по-другому. Он ненавидит ее и подмечает все странности, чтобы когда правда о ней откроется, у него был свой компромат. Чуть ли не записывает. Она показалась ему странной еще в их первую встречу. Год назад матушка на завтраке строго-настрого запретила ему сегодня ходить как обычно в подсобку кухни, куда часто ставили готовые блюда и где всегда можно было чем-нибудь полакомиться. Это место было похоже на долину гейзеров из библиотечной книжки. Там над блюдами поднимался разноцветный пар, заволакивая все вокруг. Там, если встать по одну сторону от стола, почти нельзя было разглядеть стену напротив. Иногда, пока не откроют окно, там стоял такой туман, что можно залезть под стол и прятаться хоть целый день. Конечно же, Нортону сразу захотелось сходить туда именно сегодня. После еды он сделал вид, что пошел в мастерскую, и посидел там для приличия час, пока солнце окончательно не взошло, — Черная Королева не имела обыкновения по нескольку раз проверять, чем занимается ее сын, — и своим обычным путем проскользнул по путаным-перепутаным коридорам, напоминающим дворец царя Миноса. Здесь как всегда было безлюдно, но многоклокерно. В подсобке было обычным то, что пахло необычно вкусно. Сквозь стеклянные колпаки просматривались блестящие бусинки крема и дольки фруктов. Норту казалось, что это не пар, а сахарная пудра летает по углам, — войдешь в облако и выйдешь весь белый. В маленькой, неприметной на фоне больших чанов вазочке были замочены в сахаре лимонные дольки, а неподалеку стояла целая чаша неочищенной вишни — любимое лакомство Огнева. Схватив добычу, он примостился у стены, жуя сочную мякоть и высматривая новую цель. Развалившись на спине, он глянул назад и подавился косточкой, когда увидел темную фигуру под дальним столом. Случайно сдвинутая тарелка натужно проскрипела по плиткам. Мальчик осторожно, боясь произвести еще больший шум, на четвереньках двинулся в обход. Глупо было бы считать, что человек не заметил, как вошел Норт, но он может не догадываться, что был сам замечен. Под столом сидела девочка лет пяти-шести — у кого еще могли быть такие длинные светло-рыжие волосы, которые могут закрыть до пят всю сжавшуюся в комок фигурку. Нортон даже сначала подумал, что это одеяло на ней такое лежит… золотистое. Они лоснились, гладкие, будто специально расчесанные, чтобы кто-то провел по ним рукой… Нортон с ужасом понял, что его рука чуть сама собой не исполнила эту картину. И в душе тотчас завозилось слишком непонятное чувство, наверное, неприязнь. А фигурка так и сидит застывшая, обледеневшая, скрытая от лучей теплого солнца. Заснувшая сном, таким же холодным, как пол под ногами. — Эй… — Ты кто? — Норту действительно было любопытно, но уже заведомо обосновавшееся чувство неприязни заставило сделаться его голос более грубым. Ни звука, ни шороха. Чувство непривычного волнения охватило его. «Если она мертва, мне надо будет объяснять, что я здесь делал. Они могут подумать, что это я что-нибудь с ней сотворил». — Я знаю, что ты не спишь, лгунья! — он резко просунул руку под густую вуаль волос, заметив как щекотят концы, нашел маленькую руку и дернул на себя. Ее голова откинулась назад, волосы сошли с лица водопадом. Глаза расширенные, небывало синие, но пустые и безжизненные. Она поддавалась его движениям как тряпичная кукла, и это злило еще больше. Он тряс ее за руки — и тряслось все тело, втиснутое в драное платьице. На его крик в подсобку заглянули повара и послали за матерью. Та отчихвостила сына, а за обедом… объявила Лиссу приемной дочерью и разрешила зваться матушкой. Лисса все время молчала и выполняла действия подобно клокерам. Если бы не человеческая кожа, ее нельзя было бы отличить от механических созданий. И только месяц спустя она начала говорить. Матушка говорила, что у нее сильное душевное потрясение, и нужно быть к ней терпимее. Костя Лазарев — его друг, мягкий и хороший человек, — всецело принял на себя заботу о ней. Нортон часто видел, как тот, отказавшись пойти с духом на озеро, идет показывать Белке — как прозвал ее Нортон за длинную рыжую шерстку, — сад. А потом она стала еще более странной. Стеклянные глаза, пошептывания — казалось, она видела будущее. И Нортону — рожденному духу! — порой становилось страшно, когда она останавливала на нем пристальный взгляд. Как-то Белка сказала, где должна будет выглянуть русалка в ранний утренний час, и мальчики — Норт и Костя — отправились ее ловить. Они засели в зарослях тростника, утопив босые ноги по щиколотку и подтягивая друг друга за одежду, если кто начинал заваливаться вниз, и стали ждать. Лисса подсказала, желая похвалиться, точный час и минуту, не зная, что в тот момент судьба полурыбы была решена. Мальчики договорились, что как только поймают хвостатую, свяжут, но не будут вытаскивать из воды, чтоб не засохла окончательно, и заставят ее рассказать, где прячет свою подводную часовню Черная Королева. Можно хоть каждый день нырять в воздушном пузыре, но не найти ее. А детям было очень любопытно там побывать. Комаров не было, зато водомерки так и шныряли между ног, заставляя мальчиков чуть ли не скопом падать в воду. Но они держались. Хвост плеснул, разрезав водную гладь подобно плавнику акулы, заставив мальчиков застыть с открытыми ртами. Руки зашебуршали, расправляя ловчую сеть. Толчок сзади — и они оба летят в воду с громким всплеском, придавливая ко дну свою сеть. Щека Нортона легла на камни, ее больно обожгло. Из воды он уже выбрался, прижимая ладонь к лицу. Конечно же, это была она. Стояла, подобрав обрызганный подол, оголяя тонкие веснушчатые ноги. Ни ухмылки, ни укора в глазах. Смотрит так удовлетворенно и устало, будто выполнила какое-то рутинное, но важное дело — столкнула их в озеро. Стоит и смотрит, как Костя еще барахтается в воде, пытаясь отцепить от ноги сеть. А русалка давно уплыла, спугнутая. — Ты что сделала, рыжая?! — шея наверняка краснеет от злости, что-то в груди ворочается, пытаясь выбраться наружу, но Нортон в свои десять лет уже привык сдерживать духа внутри себя. Но как же не хочется сдерживаться! — То, что была должна, — спокойно ответила Белка и не попыталась отвести взгляда, не зная, что Нортона это еще больше взбесило. Он грубо дернул ее на себя, и она упала головой вниз на мелководье. У молодого духа промелькнула мысль, что она может поранить голову, но тут же вылетела из головы. Внутри расплылось удовлетворение от мести. Лисса, эта рыжая, сердилась, это видно было по ее озлобленному маленькому личику. — А ты как думала? Столкнула — и никаких последствий? За все нужно платить. Рыжая. Он помог подняться своему другу, который так и не смог полностью отцепить от голой стопы узел бечевок. — Вы не поймете. Это должно было случиться. — Да что ты говоришь. — шипит Нортон. — Если случилось одно, должно случиться и второе, иначе линия Времени будет нарушена. Матушка завтра скажет совсем другое, озеро обмелится или кто-нибудь вообще умрет. — Почему ты мне все это рассказываешь? — искренне удивился Огнев, он давно отстал от своего друга. Встал на маленьком обрыве и смотрел на ненормальную девочку, все еще одиноко стоящую в воде под брезжущим рассветом. — Потому что должна сказать. — А как сделать так, чтобы ты ушла и не возвращалась? Она молчит. Глаза не расширены смешно и удивленно, как часто бывает. В них только вечная грусть. — Просто скажи. Нортон, сам не зная почему, кинулся сломя голову от обрыва, подальше от кошмарного чувства, которое вмиг переполнило его.