**настоящее время**
— Кажется, ты плохо на меня влияешь, — сказала Диара Лиссе утром, когда та появилась за их общим столом утром. Вчерашнее общее собрание, окончившееся шумным праздником, напоминало о себе лишь пульсирующим цветком на лодыжке. Диара сидела за круглым столом напротив Лиссы и потягивала вторую кружку чая. Лисса была необычно тиха и уныла, кажется, даже свет прогнала со своих золотых волос. Советница часто видела ее такой после того, как ее накрывали видения вероятного будущего. Наверно, это тяжело. Конечно, это тяжело! Особенно, когда видишь не лучшие моменты. — И в чем же? — подняла удивленный взгляд Королева. — Я становлюсь ужасно скромной, — пожаловалась подруга, — Хожу в платьях. В последнее время даже не цеплялась с Огневым и его гадюкой (Лисса уткнула взгляд в чашку). Сижу вот с тобой, чай пью! Как великосветская дама! У королевы опять уголки губ поползли вверх. Она весело фыркнула. — А что, советница королевы не может быть красивой дамой? — Коне-ечно! — нараспев произнесла Диара, случайно махнув чашкой, благо, пустой, — Красота неописуемая! Разве не видно? Она села вполоборота, положила ногу на ногу, а локоть на спинку стула и театрально отпила глоточек. Лисса расхохоталась, правда, в ее смехе слышна была горечь. — Ты не права, — ласково произнесла она, — Сегодня ты и правда очень хорошенькая. И глаза блестят, и щеки румяные. — Выгляжу как красивая барышня? — и зачем сама себя словом царапнула. — Выглядишь, как человек, прекрасно прогулявший и собрание, и праздник. Предательница. Мне было без тебя тяжело. Румяные они от стыда. Вот как проснулась, вспомнила вчерашний день — иногда его правда лучше не вспоминать, а то сгоришь со стыда, как сейчас горит нижняя часть лица. А что заставило покраснеть и заговорить с Лиссой о правильности и стеснительности, так это воспоминание о бесцеремонно задранном до колен платье. И Диару волновало именно это. Помниться, давным-давно, в забытой жизни, она не стеснялась практически ничего, даже своего скромного платьица служанки и полного отсутствия денег и красоты. Она в самом деле считала, что ее могут полюбить не меньше, чем других. Что она не хуже. Но давняя жизнь преподала ей урок. И она больше не верила. — А вот ты сегодня выглядишь не очень, — обвинила Диара, — Круги под глазами. Правильно я сделала, что не пошла на это сомнительное мероприятие. Кстати, как оно? Тебя опять доставал Огнев? Лисса нервно дернулась, ее зубы клацнули о краешек фарфоровой посуды. Смешинки осыпались черными стеклышками. Непроницаемыми для света. — Нет, не доставал, — не своим голосом ответила королева. «На этот раз для издевок и всего остального он предпочел другую» — Ваше Величество, господа советники ожидают вас с вопросами в малой зале. Ее Величество встала, и пошатываясь, но пошла в свою комнату, а оттуда уже вышла без кругов под глазами, закрытыми пудрой, и с вежливой улыбкой на лице. Королева умела быть «все хорошо», когда было «плохо». Королевы через года правления переплавляли свои лица в послушные маски-механизмы. Но Королева не смогла сдержать спазм лица, когда туфли пытались обойти осколки черной ночи и не смогли. Они были повсюду. И туфли протяжно ныли, скрипели, вдавливая в каблуки черную горечь. Черную, как ночь. И Королеве уже не выйти из нее. Она окружена.***
Диара решила дождаться подругу, немного искупить вчерашнюю вину. Все-таки нехорошо получилось. А мысли возвращались к вечному вопросу: правильно ли я поступила вчера в саду? Не роет ли она сама себе могилу? Можно ли доверять этому приспешнику Огнева? Его смешливый взгляд так и говорит: «конечно». Человек часто так сам про себя думает, что он надежный и вообще идеальный человек, а потом раз — и предаст. И это не Диара сказала, а опять Лисса. Неужели вспоминала свою историю? Если прищуриться, чашка в руках, белая-пребелая как лепестки яблони, становится ровным белым кругом. Точь-в-точь луна, тело, отражающее чужой свет не хуже зеркала. Если прищуриться, черные осколки превращаются в черный ритуальный круг, черную дыру, дьявольский круг. Дьявол — какое-то остальское чудище. Уж не дух ли это? Но у них ведь нет хвостов, рогов и всей остальной дребедени. Хотя, если прищуриться… Если прищуриться, глаза зодчего кажутся дьявольскими кругами.***
Помянешь черта — он тут как тут. Диара чуть не запустила в него сахарницей, когда его голова показалась над подоконником и произнесла так бодро «с добрым утром». Словно вор или шпион он огляделся по комнате и кинул взгляд за спину, и перевалился через окно. Диара смотрела на все это оторопелыми глазами. Но опомнилась и не упустила возможность подколоть: — И это уважаемый часовщик! Лазит по окнам как вор! — Уважаемые часовщики на то и уважаемые, что умеют находить выход из разных ситуаций, — отпарировал Миракл. — Некоторые люди сами придумывают себе «ситуации». Почему нельзя было через дверь? — Потому что я принес то, что обещал. Вы вроде бы хотели, чтоб никто не знал, — насмешливо сказал Миракл и вынул из кармана маленькую невзрачную коробочку. — Это то, что может помочь? — забыв все недовольство, с надеждой спросила Диара и подошла к часовщику. Он загораживал коробочку от света, и Диара сама оказалась в его тени, подойдя почти вплотную, забыв обо всем. Она не видела, как часовщик внимательно следит за движениями ее смуглых пальцев, поспешно открывавших крышку и задевающих ненароком его ладони. Из открытого окна лились волнами распаренные звуки медленного теплого воздуха. Звуки вечного лета. Диара вскрикнула, отскочив. На полу лежал, покачиваясь, черный стебелек. Побег старочаса. Этих цветов, что так оберегают и боятся все жители — Как бурно реагируют феи. Лисса-то, оказывается, была еще смелой, — ворчал Миракл, поспешно подбирая побег с пола, и стряхивая пыль, — Осторожнее надо быть, возможно, это единственное, что может вам помочь. «Он знал Лиссу?» Он снова протянул стебелек на ладони, приглашая напуганную фею взять снова. И фея протянула руку, глядя в дьявольские омуты, притворяющиеся обычными, непримечательными глазами цвета стали.***
— Что за выражение на лице? Даже не надейся, в этот раз меня не выиграешь. — Приманивал птицу на ладонь, и она села, — загадочно изрек часовщик, без недовольства забирая карты. — И чем же? — Для каждой птицы своя приманка, — и Миракл резко щелкнул карманными часами и хорошо запрятал их в карман. Главное привязать ее к себе, заставить чувствовать себя дома прежде, чем закончатся крошки. Нортон даже не усмехнулся, он был мрачен, как никогда. Он не успел. Пока душу грызли сомнения — та или не та, — его птицу приманил другой охотник. А может, он уже давно расставил свои сети, еще тогда, даже не девятнадцать, нет, тридцать лет назад, увидев то, чего не приметил дух в отвратительной, лживой рыжей фее? Или она всегда врала всем, кроме Лазарева, который приручил ее в далеком детстве?..