2 часть
-…ма-ам? А почему ему можно, а мне нет? — привычно возвала к справедливости Дейла, пытаясь пнуть брата, который вертел в руках тонкую фигурку из лески, внутри которой носились наперегонки искры — хрупкую модельку клубка, — Почему так всегда?! Они — Нира, Норт, Дейла и Николь — толкли весеннюю грязь около лавки разных механических диковинок, по оттепели выдавшейся дальше витрины своего помещения, на улицу. Люди стояли за прилавком, отсчитывая деньги, люди сновали в лавке между коробками, отыскивая нужную модель, люди толклись около, бесцеремонно хватая «интересные штучки», люди проходили мимо. И Огневы не отставали. — А ты что пищишь как комар? Подожди, дам я тебе, дам! — кричал Норт, уже здоровый парень, но все также препирающийся с сестрой из-за каждой мелочи, — Смотри, даже Николь кривится от твоего писка! — Вообще-то, — скрестила руки Николь, которая в отличии от своих великовозрастных родственников вела себя слишком по-взрослому, что порой пугало Ниру, — я тоже хотела бы посмотреть. Она стояла в стороне и переводила серьезный взгляд с одного на другого. Николь, маленькая, худенькая и с большими красивыми серыми глазами была словно не из этого мира. Ее детский взгляд был странно осмысленным и спокойным, как у человека, что уже много повидал на этом свете — и радостей, и горестей. У Николь не было и никогда не могло быть часовой силы, но даже без нее эта девочка излучала невидимую силу, которую уважал даже старший. Норт встретился с колдовскими глазами и нехотя опустил клубок в ладонь Дейлы. — Стервятница, — бросает он, смотря, с каким интересом та сначала крутит часодейную штучку, а потом разочарованно вздыхает. — Побрякушка какая-то непонятная, — ворчит Дейла, — И чего ты так за нее цеплялся? Да как она тут ставится, а?! — пружины, неумело вдавливаемые пальцами Огневой, жалобно заныли как больной ларингитом, надрывая и так уже нездоровый голос. Николь хотелось зажать уши, не слышать крик о помощи; бежать, как в совершенно обратном направлении бегут люди, слыша призывы «Пожар! Спасите!». Но, видимо, ее душа, несмотря на все, что ей довелось пережить еще тенидой, не обросла защитным панцирем самосохранения, и Николь почти грубо оттолкнула сестру от стола. — Ты что?! — удивленно уставилась на нее Дейла, привыкшая к довольно апатичной с ее точки зрения сестре. — Ему же больно! — простая фраза, сказанная обиженным ребенком, почему-то отдавала двусмысленностью. «Николь, боюсь тебя расстроить, но это вещь» — приглушенно прозвучал голос Дейлы. В голове у Норта загремели бубны, запрыгали шарики, ударяя по стенкам черепной коробки. Слова несказанные, сюжеты неслучившиеся, люди несбывшиеся пытались прорваться из глубин памяти. Он схватился за голову, не давая болям проломить ее изнутри, а через секунду обнаружил себя на полу. — В-все нормально, — прохрипел он, вставая. Люди, ставшие на этот раз удивительно нелюбопытными, даже не оглянулись на корчащегося в астроградской пыли, все также проплывая меж ними непрерывной рекой, словно были клокерами. Нира и Дейла смотрели испуганно, Николь — печально. Будто что-то знала. Будто что-то помнила. Будто у нее тоже такое случалось. Она подошла и положила ладонь брату на лоб, и ему показалось, что шестеренки, летающие внутри по Броуновскому закону и ранящие его своими зубцами, вдруг со щелчком стали на место и застучали как прежде. В мыслях прояснилось. — Это бывает, — шепнула его любимая сестрица, — Со всеми случается. Головные боли — да. Ложные воспоминания — нет.***
— Милая девочка, знаешь ли ты свою судьбу? — ухватила Николь за запястье морщинистая рука, обвешанная ставшими часами, которые шли за украшение. Седые волнистые волосы были причудливо украшены цветами, наверняка сорванными на ближайшей клумбе, пестрые одежды выгодно выделяли ее из толпы. Типичная для Осталы цыганка-шарлатанка на Эфларе превращается во вполне действующую ворожею. — Погадать тебе на ручке? Нира резко потянула дочь на себя, но та сама приклеилась взглядом к старушке. — Надо не гадать. А смотреть. — ответила Николь, нисколько не пугаясь напора. — Правильно, — похвалила ее старушка, погладив по гладко заплетенной косе, — Старая привычка, будь она неладна, ведь остальцы не разумеют, что ты сейчас сказала. Средние века, право слово. Им подавай магию. А где я им, простой полудух, настоящие чудеса достану? — Полно, уважаемая, отпустите мою дочь! — не вытерпела Нира, бросая сумки на брусчатку почти под колеса проезжающим каретам, — Николь, иди ко мне, или я сильно рассержусь! — А личико какое у тебя красивое, по-фейскому красивое. — продолжала старушка, поглаживая щеку несопротивляющейся девочки, которая в свою очередь тоже изучала гадалку, ее платок с кисточками, темные ореховые глаза, которые горели яркими точками на худом лице. — Твоя мама сильная фея, и ты такой же будешь! — О чем вы говорите? — в первый раз оторопела Николь, гневно поджав губы и отойдя на шаг, — Какая моя мама фея? Вот вы — да, я сразу это увидела, и остальцами вы меня не обманете! Старушка вздрогнула, но еще более рьяно притянула тонкую ручку к себе, хотела было что-то ответить, но вперилась взглядом в стрелу на ее левой руке, которые — Неужели правда?.. Духовское отродье! — привлекая внимание прохожих, она уже сама толкнула Николь в руки матери, и даже сама отодвинулась, и уже тише причитала, прикрыв рот от ужаса, и смотря на Ниры круглыми глазами: — Люди добрыя, что ж это делается!.. Фея да за духа!.. Николь украдкой прикрыла рукавом часовую стрелу с черным тиснением, тонкими линиями, характерными лишь для тех, в чьих жилах течет духовная кровь. Когда-то давно, когда жизнью ее существование назвать было нельзя, ее презирали за то, что возится с шестеренками, красками и ремесленниками, и ей казалось, если бы она родилась и была полудухом, как ей предначерталось судьбой, то жизнь была бы совсем другой! Но сегодня она поняла, что в какой бы шкуре не окажись, всегда найдется тот, в чьих глазах ты будешь выглядеть самим воплощением омерзения. Но что значат слова старухи? Нира — не ее мать?***
Нортон устало потер веки, повел плечами от холодного тумана и шагнул в знакомый лес. Верхушки елей знакомо пели на древнем языке, знакомо пахло влагой и ландышами, под ногами знакомо, словно поролон, вдавливался мох, хрустела сухая хвоя. Все было до жути знакомо и наполнено больными воспоминаниями. В воображении здесь мелькала быстрая фигурка в черном платье с белым воротничком и манжетами, встряхивающая, словно белка хвостом, огненными волосами. Они были везде — в листве дерева, укрытые тенью; хвостиком лежали на валуне; запутались в ветках; приколоты к дереву острым лезвием, и тщетны попытки их освободить… Дорога к Столеттам, которой не было, лежала через всеобъемлющий Драголис. Он состояла из кочек и сплетенных намертво кустарников, подлых корней, торчащих из земли, толстых стволов на пути. Драголис как настоящий часодейный лес путал ноги и глаза, обманывал слух, но ничего не мог поделать с духовским чутьем, которое надежным компасом вело вперед. Если клан сразу подпишет договор, он успеет домой на ужин. Если нет — только на завтрак. Он и так в последнее время так мало видит семью. На плечо легла ледяная рука, производящая впечатление холодной чешуи. — Дух, а дух? Что же ты забыл в вечном лесу? — раздался за спиной мелодичный голос, — Может быть, совесть? Она резко зашлась в противном хохоте, надрывном и больше похожем на уханье филина. Все вокруг резко замолчало, давая соло разошедшемуся эху. И Нортон тоже замер. Но не вздрогнул. Его давно уже не запугать простой марой. — Неужели тебе есть до этого дело? — спросил он, оборачиваясь. И оборвался на полуслове, когда их взгляды встретились. На его плече лежала, поигрывая цепкими пальцами, рука Диары Дэлш. В том самом горчичном платье, что он видел ее на новогоднем празднике два года назад, в уже несуществующей параллели. На ее лице застыло хищное выражение, зрачки в карих глазах расширены до предела, но кожа совсем не ее — белая, как у утопленницы. Да, к ужину он не успеет. — Оборотка, — выплюнул дух, не имея силы оторваться от такой качественной иллюзии. Это была совсем не простая мара, а одна из тварей Драголиса, которая вполне могла полакомиться и своим сородичем. Говорят когда-то все эти разумные твари были духами, свернувшими не на ту дорожку в безвременье. — О, не волнуйся, это только первый образ, который я смогла выудить из твоей памяти. Скоро я доберусь и до сюда, — она ткнула бледным пальцем в район сердца, хищно усмехаясь, — Это? Она потекла как податливая свеча, позволяя превратить все краски в разводы густой глины, и на духа глянуло улыбающееся лицо Лазарева-старшего. — Почти, — удовлетворенно закивала оборотка, следя за все больше меняющимся лицом Огнева. Она лопалась как шарик с краской, меняя обличья — Хронимара, Черная Королева, Нира… Но чем-то они все ей не нравились, она хмурилась и качала головой. Мелькнули черты маленькой Николь, язвительной Дейлы. Девочка с льняными волосами и зелеными глазами пригладила желтое платье, оглядывая себя. — Кто это? Дочь? Отлично, отлично. — Мне говорили, что такие как вы, имеют больше фантазии, — поморщился дух. — Все же, думаю, на этом и остановимся. Жаль, мне хотелось что-то более глубинное, уходящая корнями в детство. Но раз уж нет?.. Хотя, подождите… Норт в первый раз почувствовал тревогу, такой восторг был слышен в голосе. — У-у-у-у!.. — удивленно улыбалась тварь, — Вот это да! Какой пассаж! — И долго будешь примерять платья? — дернул щекой дух, кладя руки в карманы, — Неужели ты думаешь, что это что-то изменит? Или уйди подобру-поздорову! — И ты тоже уйдешь? И даже не вспомнишь разок, как выглядела та? — шепнула девочка, — Что, неужели ты думал, — передразнила она, — что я не доберусь до нее? Руки остались бледными, но на них высыпали горсти оранжевых точек, заполнили лицо, щеки под большими сапфировыми глазами. Платье развернулось легким и нежным белым цветком, обняло хрупкую фигуру, в ушах сверкнули жемчужины. Мертвая Белая Королева, в прошлом Лисса, Белка, Рыжая — столько имен, одно обличье, — предстала во плоти. Прекрасная и величественная, как он ее помнил. И даже в глазах на мгновение вдруг мелькнуло то самое выражение всезнания и всеспокойствия, какое иногда ему снилось, но все впечатление испортил хищный оскал, что никак нельзя было приписать его фее. Оборотки — опасные твари, они почти как эрантии. Чтобы победить их, нужно победить свои чувства. Да, все, что осталось, это победить себя. Всего-то. — Или ты забыл ее? — лиссиным голосом спросила оборотка. Нортон против воли отшатнулся и нервно сжал губы. — Вот то-то и оно, — довольно осклабилась рыжеволосая девушка, очень грациозно и похоже делая шаги навстречу.