***
Диара совсем не по-королевски кралась, опасаясь своих же слуг. Под неприлично задранным подолом виднелись плотные облегающие штаны, никак не полагающиеся ей по статусу. Ноги скользили по зеркальному как когда-то, в то время, когда она спешила на свидание в вечный сад. Тогда на ней болталось не по размеру сшитое бедное платье, украшенное лишь жалким камешком на груди — и то не ее. Но она любила, верила в добро и мир и была счастлива по-своему. Теперь на ней как влитой сидит драгоценный наряд, душа шнуровкой и сжимая воротом горло, красивая удавка; на шее тяжелый жемчуг. Но она идет в сад, чтобы погоревать о несбывшемся. Была служанкой — стала королевой, но ничего не изменилось. Заросли укрывают со всех сторон надежнее легиона солдат. Диара снимает через верх пышное платье, переливающееся на солнце темным золотом — и кидает его в можжевельник. Дорогое платье провисает на шипах жалкой тряпочкой, сброшенной змеиной шкуркой. На фее остается черный обтягивающий костюм. Диара снимает лаковые туфли — и запускает ими в птиц на ветке, что заполошно разлетаются. Диара вытаскивает гроздь шпилек, что воткнулись в затылок на манер ядовитых игл — и подбрасывает вверх, и они рассыпаются как семена клена. Лишь полоску жемчуга она почему-то бережно кладет на землю, подальше, чтобы не наступить, и вытаскивает меч, сверкающий лезвием. Удары сыплются на бедное дерево, удары резкие, злые, обиженные не понять за что на судьбу. Спросили бы Диару, чего она хочет, она бы ответила — а черт его знает! Того, чего нет. Нет, единственное, что ей остается, это приходить сюда и отводить душу, а в остальное время посвящать свою жизнь благу королевства. Она подняла взгляд, и меч пролетел мимо ствола, врезавшись в листву. Посыпались зеленые листья, покрывая ее распущенные черные волосы. За деревом, сквозь опору для лиан, на нее смотрел незнакомец. Не успела она устыдиться своего вида, как вдруг лодыжку больно кольнуло, и Диара со звонким треском рухнула на траву. Меч забряцал по стволу, спускаясь вниз. Его остановила чья-то рука, бросая на землю. Эта же рука очутилась у Королевы перед носом, приглашая опереться. Встав и оперевшись на ствол дерева — нога все еще болела, — Диара взглянула на непрошенного гостя. Он был высок, имел бородку, каштановые волосы, и стальные глаза, которые почему-то прожгли ее до мурашек. И смотрел не изучающе, как на внезапно встреченную незнакомку, не удивленно, как на тоже внезапно встреченную, но королеву, а как на вполне знакомую душу. Внутри, на самом донышке озера, в иле, запрыгала радость, расправляя тонкие хрупкие плавники, спеша помахать давнему другу, хотя Диара могла поклясться, что никогда его не встречала. А улыбка сама расцветала на онемевших губах, словно феей завладел другой человек, незаметно подсунув, как книгу под руку, свои чувства. Другой же человек ревниво заметил, как потеплел градус ртутных глаз, тоже приказывая губам расплыться в глупой улыбке. Другой человек молчал, и Диара все-таки выдавила из себя вопрос, так ее мучащий, но совершенно разнящийся с ее аномальным поведением: — Я вас знаю?***
Как же Диара жалела, что огромный королевский сад был открыт для всех желающих, благо, все желающие могли легко заблудиться здесь себе в удовольствие. Но ни Диара, ни теперь вечный спутник ее прогулок никак не могли выбрать разные дорожки. Дэлш подозревала гнусный сговор сада и незнакомца. Имени своего он так и не назвал, как и не спрашивал диарино, но о королевстве фей знал очень мало. Иногда почему-то называл Королеву Белой, но тут же себя одергивал и спрашивал, забыв, как зовут нынешнюю Королеву, из чего Диара, выдохнув, сделала вывод, что он ничегошеньки не знает о ее статусе. Давно она не болтала вот так, просто, не обремененная этикетом, и порой у Дэлш вырывались ругательства, что пристали только какой-нибудь поварихе или конюху, — приветы из прошлой жизни. Но собеседник не обращал на это внимания. Вот и сейчас, когда они «случайно» встретились на развилке, один сказал «А давай пойдем вместе!», а другая сказала «А почему бы и нет!», двинулись сквозь заросли дикого винограда. — Хорошее лезвие, — одобрительно кивнул мужчина на меч, — Люты? — Ага, — согласилась Диара, покручивая в руках оной, — Чуть ли не тройную цены содрали, гады такие. — Да, — засмеялся человек с металлическими глазами, — Это они могут. Один мой друг так взбесился, когда его заказ задержали, а потом предъявили чек на переплату, что натравил на них целый отдел астроградских инспекторов. Нортон Огнев? Не знакомо имя? — Нет, вообще ничего, — вежливо улыбнулась Королева. — Блондин с зелеными глазами, мерзкий и высокомерный. Никого не напоминает? — как-то слишком серьезно спросил мужчина, вглядываясь в глаза Диаре, будто пытаясь там найти второе дно, второго человека, связанного по рукам и ногам и с кляпом во рту на дне колодца зрачка. Ей стало ужасно неуютно и стыдно, словно она в самом деле связала этого человека. — Вы так спрашиваете, — Дэлш отшатнулась, — Я должна помнить? — Извините, — печально улыбнулся мужчина, — Что же мы остановились? Пойдемте дальше!***
— Забудьте! Забудьте всю эту чушь, что вам наплели о временных векторах! Так говорят все, кто никогда их не видел — будто бы они пересекаются лишь один раз, как оси абсцисс и ординат, а потом устремляется на четыре стороны. Время, — он схватил яблоко для наглядности, — это шар, оно объемно как весь наш мир, и пересекается бесчисленное количество точек пересечения. Ведь шар состоит из бесконечности окружностей, а каждая окружность — из бесконечности радиусов. — Вы часто сталкиваетесь с теорией Времени? — догадалась Диара. — Чаще, чем хотелось бы, — усмехается мужчина, — Вся моя жизнь — клубок из параллельных нитей. — А моя — пунктир. Как шов вперед, знаете такой? — Не-ет, — засмеялся он и залюбовался сочным яблоком с румяным боком. — Как это яблоко. Сверху такое наливное, красивое. Идеальное. А потом раз, — она невежливо выхватила у зодчего из рук плод и подбросила его, — переворачиваешь ткань наизнанку, а там узелком видимо-невидимо, где эта оборванная нитка связывалась снова и снова. Снизу яблоко было покрыто гнилыми пятнами от долгого лежания на земле.***
Каждый вечер, только закончится вся эта дневная канитель, Диара сбегала в сад, надеясь на очередную «случайную встречу», и незнакомец ее не разочаровывал. Она, как любая Королева, немо требовало право на личную жизнь, но как и все до нее, проигрывала с разгромным счетом. Уже через две недели по замку подобно непостоянным муссонам шатались, разбиваясь об углы, слухи. Что Королева на закате исчезает из комнаты. Оборачивается птицей и улетает в окно. Серой кошкой растворяется в тени, как якобы умели делать мистические треуглы. Из этого всегда следует чисто математический вывод, проверенный веками, — она убегает на свидания. Но, как любая птица, она впускала человечий лепет в одно ухо и выпускало в другое. — Что, утомительны в Долине вечера? — спросила ее однажды главная фрейлина. Они стояли перед зеркалом, и Диара в который раз сравнила их отражения — как в сказке, золотая девочка, которая где-то там, на небе, в милости у Метелицы, и Маланья, облитая бочкой дегтя. Златовласая красотка и чернушка. В такие моменты Янтарной Королеве сбежать куда подальше, жить как гадкий утенок в норе, не видя своего отражения — авось проснется весной красивой феей? — Скорее дни, — ответила Королева фрейлине, с которой они были на короткой ноге, — Только вечера более менее можно назвать жизнью. — А, ну да. И как отдыхается? — улыбнулась Лиана, растянув ярко-красные губы. — Ты на что намекаешь? Ты же знаешь, я не понимаю, когда так говорят, — досадливо поморщилась Диара. — Колись, — неожиданно по-братански ткнула ее в плечо Лиана, чего никогда себе не позволяла, заметила удивление королевы и неловко улыбнулась, — Кто этот человек? В ее светлых, малахитовых глазах, Диаре почудились злые искорки, но она никогда не умел разговаривать с людьми, то ли дело — бой. Светлые локоны колыхнулись и напомнили змеек на голове Медузы-горгоны, в общении с которой есть одно важное правило — не смотреть в глаза. Но Дэлш не могла отвести взгляда. — С ним интересно разговаривать, — осторожно произнесла она, и Лиана ободряющее закивала, — Он очень умен. — Как его зовут хоть? — Не знаю, — пожала плечами Диара, и когда фрейлина от возмущения начала задыхаться, добавила, — Это не важно. — А выглядит он хоть как? — Обыкновенно — бородка, глаза серые такие… — лицо Лианы начало наливаться красным, и Диара озабоченно спросила ее, в сем дело. Ей плохо? Та остервенело махала головой, и пряди тряслись как пружины, пока не совладала с собой и не повернулась к Дэлш с решительным лицом. — Гнать его надо в шею, — грубо обронила она. — Почему? — изумилась та. — А ты думаешь, кто-то просто так будет возиться с Королевой? Причем с… — вовремя, очень вовремя остановилась шипящая придворная дама, а не то бы собирала вещи в узелок. Но и этой маленькой оговорки было достаточно, чтобы все сказать Диаре. Достаточно, чтобы она перебила все хрупкие вещи у себя, чтобы всю ночь лежала и глядела в потолок, как глядят люди в ночное небо, надеясь, что звезды сложатся в нужный ответ. Одновременно и боясь, и не имея терпения ждать, она сразу после совета, не снимая золотого наряда, почти бежала в сад. Подол величественно и грозно развивался, прическа придавала строгий вид. «Удивится или нет? Удивится или нет?» Он стоял там же, сложив руки за спиной, и, задрав голову, осматривал высокую ель, что изогнула верхушку, уперевшись в стеклянный потолок. Увидя его расслабленную, полную ожидания фигуру, ожидания ее, Диары, и никого другого, она вдруг почувствовала стыд и приостановила свой бешеный бег. Она подбиралась на цыпочках, чтобы не испугать его. Дэлш остановилась за его спиной, не спеша прервать этот миг. Оглядела пальцы человека, ставшего за короткое время таким родным, его ладони подрагивали, так и хотелось уцепиться за них, заполнить пустоту в собственной руке. В щиколотке опять кольнуло. Обычный наряд, не выдающий расы — серая рубашка, свободные брюки. Идеальный для шпиона, что пришел тайно подружиться с Королевой. Лиана как всегда права. Да все вокруг Диары такие проницательные, одна она — дурочка. — Привет. — Привет, — и улыбка такая искренняя, так и хочется взять, свернуть ее и положить в краман на память. Его взгляд скользнул по платью и вернулся к лицу Диары, не задержавшись ни на чем. — Ты знал? — Знал, — кивнул тот, и ни капли стыдливости в глазах, вот что значит — профессиональность. — Пошел вон. Он обреченно вздохнул, мол, я знал, что это все плохо кончится. Несколько раз приоткрывал губы, порываясь что-то сказать. — Дай мне рассказать. И тогда — ты больше меня не увидишь, обещаю. И он рассказал. О том самом. О девочке, что не сдавалась, и мальчике, что боролся с судьбой, о Великом эфларском Духе, его верном друге. О благородной королеве и ее отважной первой советнице. «Ты мне веришь?» — Нет, — скрипнула зубами Диара, — Как бы не хотелось, я больше не наступлю на одни и те же грабли. Пора становиться взрослой и перестать верить в сказки — как для служанок, так и для королев. Он ушел.***
Но сказки порой въедливей больших романов. И — правдивей. Целый день сказка не выходила из головы, переплавляла мозг, выдавливая какие-то абстрактные картины. У Диары жутко болела голова. Все утро она металась по постели, пытаясь преодолеть горячку, а к обеду уснула, и ей снились странные сны. Абстракции стали выпадать, как выдавленные стекла из витража, раз за разом все больше открывая свет. А потом она проснулась и все вспомнила. — Твою ж налево! Черт-черт-черт! — она мгновенно скатилась с кровати. Если она не успеет, то уже никогда не догонит путешественника по параллелям.